Зная характер Михайла и его взгляды на жизнь, можно было смело и безошибочно заключить, что старик «знается с нечистым», как это здесь называлось. Карсидар «прощупал» тогда помыслы Вячка и убедился: он не больший колдун, чем митрополит Иосиф, который считал, что от его молитвы вода способна стать «святой».
– Послушайся доброго совета, любезный зятёк, – ответил Михайло, когда Карсидар высказал ему свои соображения, – и не рассуждай о том, чего не знаешь.
Когда же Карсидар собирал армию для похода против татар, то был очень удивлён, узнав, что Михайло включил Вячка в обоз.
– Говорю же тебе, не суйся, куда не след! – раздражённо ответил тесть на его замечание. – Вячко – человек опытный, если что, пригодится. Пусть идёт с нами.
Пока Карсидар жил среди русичей, он неоднократно убеждался, что, заявляя о неприязни к колдовству, ведовству, ворожбе и магии на словах, на деле эти люди отнюдь не гнушались прибегать ко всем перечисленным «мерзостям», только делали это исподтишка, тайно. Достаточно вспомнить, как его обожаемая жёнушка ворожила «на жениха» в тот самый вечер, когда они с Читрадривой выбрались из поруба. Да и в церкви, в святом, по их понятиям, месте священники охотно исполняли многочисленные поганские обряды и важно величали их церковными таинствами! Так же точно Михайло предпочитал держать под своим началом «колдуна» Вячка, хотя вслух называл его пропащим.
И вот Карсидар вплотную столкнулся с искусством старого ратника, который под вечер переправился на левый берег, предвидя, что его услуги могут кому-нибудь понадобиться. Вячко внимательно осмотрел простреленную голень, осторожно ощупал вспухшие края отверстия, оставленного стрелой, прищурив серые с маленькими жёлтыми крапинками, необыкновенно пронзительные глазки, посмотрел на изнемогающего Карсидара, погладил своё выпуклое, совершенно лысое темя и, более не мешкая, перешёл к делу. Послав одного из воинов за водой, другого – нарвать какой-то травы, старик велел остальным отойти подальше и принялся нашёптывать загадочные слова:
– Рану исцеляю, кровь затворяю.
Два брата камень секут, две сестры в окошко глядят, две свекрови в воротах стоят, два свёкра за столом сидят.
@STIH = Ты, свёкор, спать ложись, а ты, кровь, утолись!
Ты, свекровь, воротись, а ты, кровь, уймись!
Ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, свернись!
Ты, брат, смирись, а ты, кровь, запрись!
А ты, раб Божий Давид, перекрестись!
Брат бежит, сестра кричит, свекровь ворчит, а свёкор молчит.
А будь моё слово крепко на утихание крови у раба Божьего Давида, по сей час, по сей час! И не нарушится слово моё ни марой, ни вороном, ни человеком. Заклинаю Святой Троицей, Пресвятой Богородицей и всеми святыми. Аминь.
Произнеся это трижды и трижды заставив Карсидара в соответствующем месте сотворить крестное знамение, старый ратник омыл рану речной водой, которую зачерпнул шлемом первый воин, приложил зелье, нарванное вторым, и перевязал голень. А в конце ритуала выхватил из костра обуглившуюся с одного конца ветку и этим обугленным концом, на котором ещё тлели оранжевые огоньки, с силой ткнул в сырое место на земле, куда стекала вода с раненой ноги. Зашипело, повалил дым, от которого стало тяжело дышать. Вячко хрипло закашлялся, но, несмотря на это, продолжал шептать что-то уж совсем неразборчивое.
– А теперь, воевода, ложись-ка спать, – посоветовал он и махнув рукой, сказал остальным: – А вы ступайте подальше, дайте ему отдохнуть.
Оставшись один, Карсидар лёг на кучу хвороста, наваленную около костра, пристроил под голову седло, накрылся плащом. Ночь наползала на лагерь русичей, мгла поглощала всё вокруг, и от этого становилось как-то неуютно, жутко… Или это темнеет в глазах?! Вот уже и редкие окрики часовых заглушает странный писк, похожий на комариный… Порождённые горячкой видения разбегались и путались, как тесные и грязные улочки предместья Коптема. Вот, кажется, красивый город, и в таком живописном месте расположен, а вода тамошнего озера – просто хрусталь. Зато от нагромождения лачуг в предместье делается так тоскливо… Недаром там случилась прескверная история с Читрадривой… Или связанная с Читрадривой…
Карсидар застонал не то от боли в ноге, не то от досады на себя. С чего это он вспоминает Орфетанский край и Читрадриву, когда нужно спать?! Старый ратник прав, сейчас он нуждается только в отдыхе и в заживлении раны! И всё…
Но благодатный, спасительный сон бежал от Карсидара, подсовывая вместо себя какие-то дикие бредни. Вообще, после всех манипуляций с водой, огнём и травами, после странного заговора, в котором были перемешаны дикие суеверия, упоминания о здешнем Боге, Его святых и одновременно о тёмных силах, Карсидару стало только хуже. Раненому казалось, что его тело усохло, сморщилось, что кожа сделалась тонкой, как хороший пергамент, на котором писались самые важные королевские указы, и натянулась на чётко обозначившийся скелет. Вроде бы он уже не живой человек, а по недосмотру покинутый в мире людей бесплотный дух, ошибочно втиснувшийся в узкие неудобные рамки тела. Возможно, так чувствует себя дряхлый старец, стоящий одной ногой в могиле. Может быть, Карсидар тоже в состоянии узреть эти чёрные тени, неслышно порхающие вокруг, взглянуть прямо в мёртвые, остекленевшие, вытекшие или выклеванные хищными птицами глаза тех, кто уже давно умер и теперь зовёт его в далёкий, неизведанный, полный опасностей путь, хотя никакие опасности не в силах повредить духу, ибо он – это не бренная плоть…
Могучим усилием воли Карсидар рванулся сквозь липкую паутину, обволакивающую сознание, забился, заметался на подстилке из хвороста. Голова сползла с седла, и раненый стукнулся левым виском о мягкую землю. Это окончательно привело его в чувство. Кряхтя и постанывая, точно некто неведомый водрузил на его плечи огромный тяжёлый валун, Карсидар сел. Не подобает поддаваться болезни, отчаянию и страху смерти королевскому воеводе, которому вверено сорок тысяч жизней! Нельзя этого допустить, поскольку от удачи или неудачи похода, от победы или поражения зависит дальнейшая судьба Русского королевства, Киева, его собственной семьи…
Карсидар почувствовал, что мысли вновь путаются в голове и разбегаются в разные стороны, что он не в состоянии ни собрать их воедино, ни сосредоточиться, ни просто успокоиться. Раненый уже проваливался в бездонную пучину болезни и наверняка был бы побеждён ею окончательно и бесповоротно, когда часовые, охранявшие лагерь с юга, подняли тревогу. Карсидар слабо улыбнулся деревянными потрескавшимися губами: татарские псы действительно прятались неподалёку и решили напасть на русичей ночью! Что ж, придётся драться. Зачем валяться на куче хвороста и чувствовать, как жизнь угасает в тебе подобно костру, в который забыли подбросить веток? Лучше сложить голову в честном бою, как и подобает мастеру. Даже у Пеменхата не получилось умереть в постели, хоть он и сделался почтенным трактирщиком. Даже Ристо…
Карсидар едва успел сообразить, что его опять заносит неведомо куда, что Пеменхат вполне мог выжить и обосноваться в Люжтенском княжестве, а Ристо всё же не мастер, а конь, хоть и боевой. И чтобы не поддаться новому приступу бреда, непослушной рукой стёр пот со лба, встал на четвереньки, затем стиснул зубы, чтобы не закричать, рванулся и принял вертикальное положение.
Адская боль выстрелила раскалённой иглой из левой голени прямо в мозг. Карсидар зашипел сквозь сведенные судорогой зубы, взмахнул руками, но не устоял и вновь оказался на четвереньках. Хорошо, что рядом не было ратников! Должно быть, жалкое зрелище представлял из себя воевода… Правда, его могли видеть издали, но в слабом отсвете подёрнутых пеплом угольев не очень-то много разглядишь.
Карсидар повторил героическую попытку. Теперь он действовал осторожнее: подобрал лежавший рядом с кучей хвороста меч, воткнул его в землю и поднялся, опёршись на него, как на костыль. Соответственно и результат был лучше: несмотря на пронзительную боль, Карсидар удержался на ногах и даже смог стоять довольно прямо. А к нему уже бежали три человека, радостно выкрикивая:
– Воевода! Наши подошли! Наши!
Карсидар всё не мог понять, какие это «наши» подошли посреди ночи с юга, пока запыхавшийся молодой ратник, опередив двух других, не объяснил сбивчиво:
– Это наши, которых унесло… на паромах… когда татарва… с утра… вниз по реке… Вот.
Слава Тебе, Господи Иисусе, хоть эти живы!
Выдернув из земли меч, Карсидар едва не упал, но, к счастью, был схвачен под руки вовремя подоспевшими русичами.
– Что с тобой, воевода? Рана беспокоит? Плохо тебе? Аль Вячко что не так сделал? – наперебой заговорили они. Очевидно, весть о том, что старый ратник лечил Карсидара, уже облетела лагерь.
– Ничего, это я так, со сна, – солгал Карсидар, пытаясь говорить как можно более непринуждённо. – Не обращайте внимания. Лучше пойдём туда, – и кивнул в сторону, откуда раздавались радостные возгласы. Воины сделали вид, что поверили Карсидару. Но всё же тот, который стоял по левую руку, не отошёл и продолжал поддерживать раненого.
– Пойдём, – повторил Карсидар, после некоторых колебаний опёрся на плечо молчаливого воина, и все двинулись вперёд.
С каждым шагом Карсидар думал, что у него не хватит решимости сделать следующий, что ему не вынести кинжально-острую боль – и всё равно делал этот шаг, потом ещё один, ещё и ещё…
На берегу Дона уже собралась внушительная толпа. Все были сильно возбуждены, кричали, смеялись, звучно хлопали друг друга по плечам, тыкали кулаками в грудь. Карсидар приковылял как раз на середине рассказа вновь прибывших, и им пришлось повторять всё с самого начала.
Когда татары перерубили канаты паромов, воины схватили щиты и принялись грести ими, чтобы выбраться на берег. Однако дело продвигалось плохо. Щит – это не весло, плоты были тяжёлые, да и татарские стрелы время от времени поражали то одного, то другого гребца. К тому же, когда их снесло немного вниз, плоты попали на быстрину, и грести стало гораздо труднее. Правда, дикари прекратили обстреливать их и даже не попытались догнать плоты, передвигаясь по берегу, чего гребцы, честно говоря, сильно опасались.
Коварное течение долго не отпускало своих пленников. Даже после того, как они столкнули в воду погибших под обстрелом, грести стало не намного легче. Когда первый плот пристал к берегу, день был уже в разгаре. А второй плот, на котором людей осталось меньше, продолжало нести течением. Возможно, воинам следовало броситься в реку и, держась за поводья коней, попытаться достичь берега вплавь. Но вряд ли у них хватило бы сил плыть с оружием и в кольчугах, да ещё в холодной весенней воде. Кроме того, в этом случае пришлось бы бросить на плоту раненых.
Итак, русичи упрямо гребли щитами, надеясь причалить к берегу. А воины с первого плота, видя их усилия и посовещавшись, решили пойти вниз по течению, чтобы соединиться с товарищами и возвращаться назад вместе. В этом случае было больше шансов нарваться на неприятеля, но с другой стороны, большому отряду русичей легче выстоять в схватке с татарами.
Воссоединились они ещё через пару часов, когда солнце перевалило через зенит. Вволю порадовавшись тому, что им таки удалось выбраться на берег, воины пустились в обратный путь. Нужно было торопиться, но четверых серьёзно раненых пришлось посадить на лошадей и пустить животных шагом, а пятого нести на самодельных носилках, поэтому отряд продвигался довольно медленно.
Сильнее всего опасались встречи с татарами. Действительно, ближе к вечеру они наткнулись на конный отряд ордынцев. Татары заметили их и тотчас пустили лошадей галопом, на скаку выхватывая из колчанов стрелы и накладывая их на луки. Русичи тоже поспешно схватились за сагайдаки. Но вступать в бой не пришлось. В тот момент, когда расстояние между отрядами сократилось почти на выстрел и когда, казалось, стычки уже не избежать, в отдалении на холме возник всадник в рыжей шапке, что-то пронзительно крикнул – и татары придержали разгорячённых коней, описав небольшую дугу, развернулись и стремительно умчались вслед за всадником в рыжей шапке!
К счастью, с неприятелем русичи больше не сталкивались. Поведение татар красноречиво свидетельствовало о том, что они рады были вступить в схватку. И скорее всего, выиграли бы её. Однако человек в рыжей шапке, по-видимому, начальник, остановил готовых ринуться в бой всадников. Но почему?.. Русичи терялись в догадках.
– Ну, довольно говорить об этих шелудивых псах, – сказал Карсидар, выслушав окончание рассказа. – Не допустил их главный до драки – значит, испугался.
– А чего бояться-то, – резонно возразил «коновал», укоризненный взгляд которого Карсидар перехватил под градом стрел на середине реки. – Нас, почитай, жалкая горстка, да ещё с ранеными. Эти нехристи нас издали перестреляли бы, вот и весь сказ!
– Точно, истинную правду Демид сказал, – загомонили остальные. – Мы ж перед ними как на ладошке были, ни деревца кругом, ни кусточка. Лошадей на всех не хватит, а пешему против конника биться тяжело. Там бы мы и полегли до единого, кабы татарва не повернула вспять.
– Да что, утром об этом нельзя поговорить, в самом-то деле?! – возмутился воин, поддерживавший Карсидара. – Сейчас уже поздно, давайте-ка спать, вон и воевода…
– Спасибо, мне уже лучше, – поспешно прервал его Карсидар, опасаясь, что ратник скажет сейчас: «…вон и воевода ранен, стоять не может». И умолк, поражённый внезапной догадкой.
– Так ты ранен? – удивился «коновал» Демид. – Что с тобой?
– Пустяки, стрелой царапнуло, – бросил Карсидар, вслушиваясь в собственные ощущения. И опять ему показалось, что один из воинов едва не сказал: «Вот так пустяки! Вячко и тот не в силах ничего поделать».
Впрочем, это лишь показалось. Карсидар по-прежнему не слышал чужих мыслей, по-прежнему не мог сосредоточиться на вправленном в кольцо голубом камешке, хотя теперь чувствовал себя теперь гораздо лучше. Рана не переставала болеть, но Карсидар вполне мог опереться на простреленную ногу, да и жара уже не ощущал. Это было неожиданным и оттого очень приятным сюрпризом! Кроме того, почему поддерживающий его воин промолчал? Неужели Карсидар сумел заставить его попридержать язык… Выходит, татарский колдун прекратил строить козни? Может, он бежал отсюда? Следил, когда вернутся русичи, унесённые на плотах течением, а теперь помчался к своим?
Но с какой стати? Странно всё это…
Карсидар искренне желал разобраться во всём происшедшем, поэтому, радуясь наступившему облегчению, сказал:
– А и правда, нечего тут стоять! Некоторые из вас ранены, в самый раз вам погреться у костра, поесть да отоспаться. Небось намаялись, – и отпустив плечо помогавшего ему воина, повернулся и бодро заковыляв к лагерю.
Однако с каждым шагом Карсидар чувствовал, как левая голень наливается расплавленным свинцом, а бодрость улетучивается. Наконец остановился и позвал негромко:
– Эй…
Ратники бросились к воеводе, заговорили возбуждённо:
– Что? Что случилось? Опять тебе плохо?
– Да так… – неопределённо сказал Карсидар, но тут же опёрся о плечи сразу двух человек и прохрипел: – Пить охота.
В самом деле, теперь и во рту пересохло.
– Я сейчас! – воскликнул один из воинов, бросаясь к реке, но тут же остановился и с досадой воскликнул: – Эх, дурья башка! У меня ж даже шелома нету…
– Я принесу, – вздохнул Демид, направляясь в темноту и стаскивая с головы шлем. – Сейчас, Давид, сейчас…
– Нет, – сказал Карсидар. – Лучше отведите меня к воде. Умоюсь, глядишь, и полегчает.
Поддерживавшие его воины повернули назад, за ними увязались ещё несколько человек, переживавшие за воеводу. И вот Карсидар почувствовал, как с каждым шагом боль уходит, свинцовая тяжесть сменяется неприятным, но вполне терпимым покалыванием, а сухость во рту исчезает. В непосредственной близости от воды он отпустил провожатых, сам сделал два последних шага, лёг на живот и с огромным облегчением принялся пить холодную речную воду и умываться. Потом сел, отряхнулся и объявил:
– Вот что. Который из вас не сильно устал, пусть сбегает в лагерь и приведёт ко мне Вячка. Быстро. Также принесите сюда мои вещи. Я, пожалуй, заночую здесь.
Воины непонимающе переглянулись.
– Здесь мне больше нравится, – пояснил Карсидар и обратился к сопровождающим: – Остальные пусть уходят, а вы останьтесь-ка со мной, вчетвером веселее. Пусть принесут и ваши вещи, а вы разводите костёр.
И пока ничего не понимающие воины исполняли его приказание, Карсидар ещё раз всё обдумал и сопоставил ощущения, которые испытывал в течение дня. Сначала он был ранен, но старался не замечать этого, насколько позволяли обстоятельства, просто обломал стрелу и дрался с татарами наравне с другими. Затем вернулся к месту высадки и занялся переправой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Послушайся доброго совета, любезный зятёк, – ответил Михайло, когда Карсидар высказал ему свои соображения, – и не рассуждай о том, чего не знаешь.
Когда же Карсидар собирал армию для похода против татар, то был очень удивлён, узнав, что Михайло включил Вячка в обоз.
– Говорю же тебе, не суйся, куда не след! – раздражённо ответил тесть на его замечание. – Вячко – человек опытный, если что, пригодится. Пусть идёт с нами.
Пока Карсидар жил среди русичей, он неоднократно убеждался, что, заявляя о неприязни к колдовству, ведовству, ворожбе и магии на словах, на деле эти люди отнюдь не гнушались прибегать ко всем перечисленным «мерзостям», только делали это исподтишка, тайно. Достаточно вспомнить, как его обожаемая жёнушка ворожила «на жениха» в тот самый вечер, когда они с Читрадривой выбрались из поруба. Да и в церкви, в святом, по их понятиям, месте священники охотно исполняли многочисленные поганские обряды и важно величали их церковными таинствами! Так же точно Михайло предпочитал держать под своим началом «колдуна» Вячка, хотя вслух называл его пропащим.
И вот Карсидар вплотную столкнулся с искусством старого ратника, который под вечер переправился на левый берег, предвидя, что его услуги могут кому-нибудь понадобиться. Вячко внимательно осмотрел простреленную голень, осторожно ощупал вспухшие края отверстия, оставленного стрелой, прищурив серые с маленькими жёлтыми крапинками, необыкновенно пронзительные глазки, посмотрел на изнемогающего Карсидара, погладил своё выпуклое, совершенно лысое темя и, более не мешкая, перешёл к делу. Послав одного из воинов за водой, другого – нарвать какой-то травы, старик велел остальным отойти подальше и принялся нашёптывать загадочные слова:
– Рану исцеляю, кровь затворяю.
Два брата камень секут, две сестры в окошко глядят, две свекрови в воротах стоят, два свёкра за столом сидят.
@STIH = Ты, свёкор, спать ложись, а ты, кровь, утолись!
Ты, свекровь, воротись, а ты, кровь, уймись!
Ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, свернись!
Ты, брат, смирись, а ты, кровь, запрись!
А ты, раб Божий Давид, перекрестись!
Брат бежит, сестра кричит, свекровь ворчит, а свёкор молчит.
А будь моё слово крепко на утихание крови у раба Божьего Давида, по сей час, по сей час! И не нарушится слово моё ни марой, ни вороном, ни человеком. Заклинаю Святой Троицей, Пресвятой Богородицей и всеми святыми. Аминь.
Произнеся это трижды и трижды заставив Карсидара в соответствующем месте сотворить крестное знамение, старый ратник омыл рану речной водой, которую зачерпнул шлемом первый воин, приложил зелье, нарванное вторым, и перевязал голень. А в конце ритуала выхватил из костра обуглившуюся с одного конца ветку и этим обугленным концом, на котором ещё тлели оранжевые огоньки, с силой ткнул в сырое место на земле, куда стекала вода с раненой ноги. Зашипело, повалил дым, от которого стало тяжело дышать. Вячко хрипло закашлялся, но, несмотря на это, продолжал шептать что-то уж совсем неразборчивое.
– А теперь, воевода, ложись-ка спать, – посоветовал он и махнув рукой, сказал остальным: – А вы ступайте подальше, дайте ему отдохнуть.
Оставшись один, Карсидар лёг на кучу хвороста, наваленную около костра, пристроил под голову седло, накрылся плащом. Ночь наползала на лагерь русичей, мгла поглощала всё вокруг, и от этого становилось как-то неуютно, жутко… Или это темнеет в глазах?! Вот уже и редкие окрики часовых заглушает странный писк, похожий на комариный… Порождённые горячкой видения разбегались и путались, как тесные и грязные улочки предместья Коптема. Вот, кажется, красивый город, и в таком живописном месте расположен, а вода тамошнего озера – просто хрусталь. Зато от нагромождения лачуг в предместье делается так тоскливо… Недаром там случилась прескверная история с Читрадривой… Или связанная с Читрадривой…
Карсидар застонал не то от боли в ноге, не то от досады на себя. С чего это он вспоминает Орфетанский край и Читрадриву, когда нужно спать?! Старый ратник прав, сейчас он нуждается только в отдыхе и в заживлении раны! И всё…
Но благодатный, спасительный сон бежал от Карсидара, подсовывая вместо себя какие-то дикие бредни. Вообще, после всех манипуляций с водой, огнём и травами, после странного заговора, в котором были перемешаны дикие суеверия, упоминания о здешнем Боге, Его святых и одновременно о тёмных силах, Карсидару стало только хуже. Раненому казалось, что его тело усохло, сморщилось, что кожа сделалась тонкой, как хороший пергамент, на котором писались самые важные королевские указы, и натянулась на чётко обозначившийся скелет. Вроде бы он уже не живой человек, а по недосмотру покинутый в мире людей бесплотный дух, ошибочно втиснувшийся в узкие неудобные рамки тела. Возможно, так чувствует себя дряхлый старец, стоящий одной ногой в могиле. Может быть, Карсидар тоже в состоянии узреть эти чёрные тени, неслышно порхающие вокруг, взглянуть прямо в мёртвые, остекленевшие, вытекшие или выклеванные хищными птицами глаза тех, кто уже давно умер и теперь зовёт его в далёкий, неизведанный, полный опасностей путь, хотя никакие опасности не в силах повредить духу, ибо он – это не бренная плоть…
Могучим усилием воли Карсидар рванулся сквозь липкую паутину, обволакивающую сознание, забился, заметался на подстилке из хвороста. Голова сползла с седла, и раненый стукнулся левым виском о мягкую землю. Это окончательно привело его в чувство. Кряхтя и постанывая, точно некто неведомый водрузил на его плечи огромный тяжёлый валун, Карсидар сел. Не подобает поддаваться болезни, отчаянию и страху смерти королевскому воеводе, которому вверено сорок тысяч жизней! Нельзя этого допустить, поскольку от удачи или неудачи похода, от победы или поражения зависит дальнейшая судьба Русского королевства, Киева, его собственной семьи…
Карсидар почувствовал, что мысли вновь путаются в голове и разбегаются в разные стороны, что он не в состоянии ни собрать их воедино, ни сосредоточиться, ни просто успокоиться. Раненый уже проваливался в бездонную пучину болезни и наверняка был бы побеждён ею окончательно и бесповоротно, когда часовые, охранявшие лагерь с юга, подняли тревогу. Карсидар слабо улыбнулся деревянными потрескавшимися губами: татарские псы действительно прятались неподалёку и решили напасть на русичей ночью! Что ж, придётся драться. Зачем валяться на куче хвороста и чувствовать, как жизнь угасает в тебе подобно костру, в который забыли подбросить веток? Лучше сложить голову в честном бою, как и подобает мастеру. Даже у Пеменхата не получилось умереть в постели, хоть он и сделался почтенным трактирщиком. Даже Ристо…
Карсидар едва успел сообразить, что его опять заносит неведомо куда, что Пеменхат вполне мог выжить и обосноваться в Люжтенском княжестве, а Ристо всё же не мастер, а конь, хоть и боевой. И чтобы не поддаться новому приступу бреда, непослушной рукой стёр пот со лба, встал на четвереньки, затем стиснул зубы, чтобы не закричать, рванулся и принял вертикальное положение.
Адская боль выстрелила раскалённой иглой из левой голени прямо в мозг. Карсидар зашипел сквозь сведенные судорогой зубы, взмахнул руками, но не устоял и вновь оказался на четвереньках. Хорошо, что рядом не было ратников! Должно быть, жалкое зрелище представлял из себя воевода… Правда, его могли видеть издали, но в слабом отсвете подёрнутых пеплом угольев не очень-то много разглядишь.
Карсидар повторил героическую попытку. Теперь он действовал осторожнее: подобрал лежавший рядом с кучей хвороста меч, воткнул его в землю и поднялся, опёршись на него, как на костыль. Соответственно и результат был лучше: несмотря на пронзительную боль, Карсидар удержался на ногах и даже смог стоять довольно прямо. А к нему уже бежали три человека, радостно выкрикивая:
– Воевода! Наши подошли! Наши!
Карсидар всё не мог понять, какие это «наши» подошли посреди ночи с юга, пока запыхавшийся молодой ратник, опередив двух других, не объяснил сбивчиво:
– Это наши, которых унесло… на паромах… когда татарва… с утра… вниз по реке… Вот.
Слава Тебе, Господи Иисусе, хоть эти живы!
Выдернув из земли меч, Карсидар едва не упал, но, к счастью, был схвачен под руки вовремя подоспевшими русичами.
– Что с тобой, воевода? Рана беспокоит? Плохо тебе? Аль Вячко что не так сделал? – наперебой заговорили они. Очевидно, весть о том, что старый ратник лечил Карсидара, уже облетела лагерь.
– Ничего, это я так, со сна, – солгал Карсидар, пытаясь говорить как можно более непринуждённо. – Не обращайте внимания. Лучше пойдём туда, – и кивнул в сторону, откуда раздавались радостные возгласы. Воины сделали вид, что поверили Карсидару. Но всё же тот, который стоял по левую руку, не отошёл и продолжал поддерживать раненого.
– Пойдём, – повторил Карсидар, после некоторых колебаний опёрся на плечо молчаливого воина, и все двинулись вперёд.
С каждым шагом Карсидар думал, что у него не хватит решимости сделать следующий, что ему не вынести кинжально-острую боль – и всё равно делал этот шаг, потом ещё один, ещё и ещё…
На берегу Дона уже собралась внушительная толпа. Все были сильно возбуждены, кричали, смеялись, звучно хлопали друг друга по плечам, тыкали кулаками в грудь. Карсидар приковылял как раз на середине рассказа вновь прибывших, и им пришлось повторять всё с самого начала.
Когда татары перерубили канаты паромов, воины схватили щиты и принялись грести ими, чтобы выбраться на берег. Однако дело продвигалось плохо. Щит – это не весло, плоты были тяжёлые, да и татарские стрелы время от времени поражали то одного, то другого гребца. К тому же, когда их снесло немного вниз, плоты попали на быстрину, и грести стало гораздо труднее. Правда, дикари прекратили обстреливать их и даже не попытались догнать плоты, передвигаясь по берегу, чего гребцы, честно говоря, сильно опасались.
Коварное течение долго не отпускало своих пленников. Даже после того, как они столкнули в воду погибших под обстрелом, грести стало не намного легче. Когда первый плот пристал к берегу, день был уже в разгаре. А второй плот, на котором людей осталось меньше, продолжало нести течением. Возможно, воинам следовало броситься в реку и, держась за поводья коней, попытаться достичь берега вплавь. Но вряд ли у них хватило бы сил плыть с оружием и в кольчугах, да ещё в холодной весенней воде. Кроме того, в этом случае пришлось бы бросить на плоту раненых.
Итак, русичи упрямо гребли щитами, надеясь причалить к берегу. А воины с первого плота, видя их усилия и посовещавшись, решили пойти вниз по течению, чтобы соединиться с товарищами и возвращаться назад вместе. В этом случае было больше шансов нарваться на неприятеля, но с другой стороны, большому отряду русичей легче выстоять в схватке с татарами.
Воссоединились они ещё через пару часов, когда солнце перевалило через зенит. Вволю порадовавшись тому, что им таки удалось выбраться на берег, воины пустились в обратный путь. Нужно было торопиться, но четверых серьёзно раненых пришлось посадить на лошадей и пустить животных шагом, а пятого нести на самодельных носилках, поэтому отряд продвигался довольно медленно.
Сильнее всего опасались встречи с татарами. Действительно, ближе к вечеру они наткнулись на конный отряд ордынцев. Татары заметили их и тотчас пустили лошадей галопом, на скаку выхватывая из колчанов стрелы и накладывая их на луки. Русичи тоже поспешно схватились за сагайдаки. Но вступать в бой не пришлось. В тот момент, когда расстояние между отрядами сократилось почти на выстрел и когда, казалось, стычки уже не избежать, в отдалении на холме возник всадник в рыжей шапке, что-то пронзительно крикнул – и татары придержали разгорячённых коней, описав небольшую дугу, развернулись и стремительно умчались вслед за всадником в рыжей шапке!
К счастью, с неприятелем русичи больше не сталкивались. Поведение татар красноречиво свидетельствовало о том, что они рады были вступить в схватку. И скорее всего, выиграли бы её. Однако человек в рыжей шапке, по-видимому, начальник, остановил готовых ринуться в бой всадников. Но почему?.. Русичи терялись в догадках.
– Ну, довольно говорить об этих шелудивых псах, – сказал Карсидар, выслушав окончание рассказа. – Не допустил их главный до драки – значит, испугался.
– А чего бояться-то, – резонно возразил «коновал», укоризненный взгляд которого Карсидар перехватил под градом стрел на середине реки. – Нас, почитай, жалкая горстка, да ещё с ранеными. Эти нехристи нас издали перестреляли бы, вот и весь сказ!
– Точно, истинную правду Демид сказал, – загомонили остальные. – Мы ж перед ними как на ладошке были, ни деревца кругом, ни кусточка. Лошадей на всех не хватит, а пешему против конника биться тяжело. Там бы мы и полегли до единого, кабы татарва не повернула вспять.
– Да что, утром об этом нельзя поговорить, в самом-то деле?! – возмутился воин, поддерживавший Карсидара. – Сейчас уже поздно, давайте-ка спать, вон и воевода…
– Спасибо, мне уже лучше, – поспешно прервал его Карсидар, опасаясь, что ратник скажет сейчас: «…вон и воевода ранен, стоять не может». И умолк, поражённый внезапной догадкой.
– Так ты ранен? – удивился «коновал» Демид. – Что с тобой?
– Пустяки, стрелой царапнуло, – бросил Карсидар, вслушиваясь в собственные ощущения. И опять ему показалось, что один из воинов едва не сказал: «Вот так пустяки! Вячко и тот не в силах ничего поделать».
Впрочем, это лишь показалось. Карсидар по-прежнему не слышал чужих мыслей, по-прежнему не мог сосредоточиться на вправленном в кольцо голубом камешке, хотя теперь чувствовал себя теперь гораздо лучше. Рана не переставала болеть, но Карсидар вполне мог опереться на простреленную ногу, да и жара уже не ощущал. Это было неожиданным и оттого очень приятным сюрпризом! Кроме того, почему поддерживающий его воин промолчал? Неужели Карсидар сумел заставить его попридержать язык… Выходит, татарский колдун прекратил строить козни? Может, он бежал отсюда? Следил, когда вернутся русичи, унесённые на плотах течением, а теперь помчался к своим?
Но с какой стати? Странно всё это…
Карсидар искренне желал разобраться во всём происшедшем, поэтому, радуясь наступившему облегчению, сказал:
– А и правда, нечего тут стоять! Некоторые из вас ранены, в самый раз вам погреться у костра, поесть да отоспаться. Небось намаялись, – и отпустив плечо помогавшего ему воина, повернулся и бодро заковыляв к лагерю.
Однако с каждым шагом Карсидар чувствовал, как левая голень наливается расплавленным свинцом, а бодрость улетучивается. Наконец остановился и позвал негромко:
– Эй…
Ратники бросились к воеводе, заговорили возбуждённо:
– Что? Что случилось? Опять тебе плохо?
– Да так… – неопределённо сказал Карсидар, но тут же опёрся о плечи сразу двух человек и прохрипел: – Пить охота.
В самом деле, теперь и во рту пересохло.
– Я сейчас! – воскликнул один из воинов, бросаясь к реке, но тут же остановился и с досадой воскликнул: – Эх, дурья башка! У меня ж даже шелома нету…
– Я принесу, – вздохнул Демид, направляясь в темноту и стаскивая с головы шлем. – Сейчас, Давид, сейчас…
– Нет, – сказал Карсидар. – Лучше отведите меня к воде. Умоюсь, глядишь, и полегчает.
Поддерживавшие его воины повернули назад, за ними увязались ещё несколько человек, переживавшие за воеводу. И вот Карсидар почувствовал, как с каждым шагом боль уходит, свинцовая тяжесть сменяется неприятным, но вполне терпимым покалыванием, а сухость во рту исчезает. В непосредственной близости от воды он отпустил провожатых, сам сделал два последних шага, лёг на живот и с огромным облегчением принялся пить холодную речную воду и умываться. Потом сел, отряхнулся и объявил:
– Вот что. Который из вас не сильно устал, пусть сбегает в лагерь и приведёт ко мне Вячка. Быстро. Также принесите сюда мои вещи. Я, пожалуй, заночую здесь.
Воины непонимающе переглянулись.
– Здесь мне больше нравится, – пояснил Карсидар и обратился к сопровождающим: – Остальные пусть уходят, а вы останьтесь-ка со мной, вчетвером веселее. Пусть принесут и ваши вещи, а вы разводите костёр.
И пока ничего не понимающие воины исполняли его приказание, Карсидар ещё раз всё обдумал и сопоставил ощущения, которые испытывал в течение дня. Сначала он был ранен, но старался не замечать этого, насколько позволяли обстоятельства, просто обломал стрелу и дрался с татарами наравне с другими. Затем вернулся к месту высадки и занялся переправой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44