Щель выводила в пещеру.
Вдоль стен необъятной выпуклой спиралью громоздилось покрытое базальтовой чешуей туловище. Откуда-то сверху, из мрака возникла плоская безглазая голова на колючей шее, едва видимая и в то же время хорошо различимая неким внутренним взором.
Нуат! Стерегущая корни земли! Здесь был конец пути.
«Беатрикс, Беатрикс, Беатрикс!» – запульсировало в стынущем теле Лээлин, передаваясь в плоскую голову Нуат. «Беатрикс, Беатрикс, Беатрикс!» – Лээлин старалась изо всех сил. Голова Нуат черной тенью покачивалась в белесых испарениях, и Лээлин вдруг ощутила, что между ее сознанием и сознанием чудовища не существует преград. Правда, имя Беатрикс не находило отклика в этом чуждом сознании, источавшем лишь пустоту… Пустота накатывала черными волнами, глуша волю, сковывая тело смертельным безразличием. И лишь когда память готова была угаснуть, лишь тогда проявилось странное, видимое как бы через золотые теплые травы: полулежащая женщина в шафранной дымке, улыбка блаженства на ее озаренном солнцем лице, колосья и цветы над ее плечами, вдали черная полоса леса, и сладость во всем этом такая, что не стало страха…
– Лээлин! – Над ней склонилось темное лицо. Под спиной было мягко, согревшееся тело казалось наполненным пухом, но сумерки еще застили сознание, и поняла она только, что позвал ее точно такой же, как она, Посвященный.
– Лээлин! – Голос обнимал ее всю, взывал к каждой частице непослушного тела, к каждой только-только пробуждающейся мысли. Лээлин!
– Отец! – Вспышка разом высветлила все темные углы и закоулки ее сознания. Пробуждение было столь резким, что она села на постели. Мышцы слушались безукоризненно.
– Где ты была? Я едва смог тебя разбудить. – Он сидел на краю ложа, на нем была белая стола Посвященного с нашитыми на плечах, широких рукавах и подоле вызолоченными в рудничных ключах еловыми лапками. Между лапками мерцал зеленоватый ровный жемчуг. Облачение было очень старинное.
– Я видела Нуат. – Что-то побуждало ее быть немногословной.
– Ты не была готова к встрече с ней. Тебе надо было повернуть назад после Обители Бед. Нуат – самая темная из всех стихий. Давным-давно некоторые отступники говорили даже, что она была до Силы. Хотя этого не может быть. Но ты должна была повернуть.
– Я не могла. Меня тянуло туда. Я не понимаю, что это было…
– Хорошо. Что Нуат? Ты ее видела?
– В истинном виде.
– Что она… дала тебе? Расскажи, ничего не забывая.
С помощью наводящих вопросов, то и дело запинаясь, она начала свое сбивчивое повествование. И когда дошла до последнего видения, с ужасом поняла, что не помнит почти ничего, и описала увиденное кое-как, в нескольких торопливых словах.
– Так, с тобой действительно говорила Нуат. То есть не говорила. И она ничего тебе не дала.
– Но это последнее видение… Оно было радостным… но я почти ничего не могу вспомнить… Вроде бы солнце, и как будто женщина…
– Это идет не от Нуат. Нуат не знает солнца. Ее дети слепы. Это идет от тебя, когда ты стала сопротивляться ее чарам. Ведь после этого видения ты услышала меня.
– Да.
– Это очень странно, что Нуат ничего не дала тебе. Просто непонятно. Ей трудно противостоять, но она не оставляет без ответа, если тянет к себе. Непонятно. И она не может показать солнца. Она его не знает. Я говорил с Силой. И она тоже ничего мне не сказала. Обрывки чего-то. Тени. Ничего явственного. Единственный вывод, который я могу из всего этого сделать…
– … Зло Беатрикс, Безликое Зло, сделавшее ее своим инструментом, пришло не из земли, или с неба, или откуда-либо из иных стихий. Оно вообще не из нашего мира. А потому я могу сказать лишь, что требуются огромные силы, чтобы вытеснить его отсюда. – Бело-золотистое мерцание столы Посвященного и его властный голос не оставили места для сомнений и колебаний. Печаль проступала на внимательных лицах Этарет, заполняла зрачки. – Да, нужны огромные силы и огромное знание, знание неба и земли, огня и воды, чтобы совладать с врагом, который неназываем, потому что у него нет имени, и неузнаваем, потому что у него нет признаков. Сосудом своих замыслов он избрал человека, и по этому следу мы его разыщем. И я, Великий Посвященный, носитель той Силы, чья власть превыше неба и прениже недр земных, принимаю решение – я еду в Этар. Там живут те, кто не ведает времени, ведя счет только по новым знаниям, и достиг неведомых нам высот. Тогда лицом к лицу мы встанем со стихиями и сведем их властью Силы в единый необоримый вихрь. Все тяжи мира должны быть упрочены – лишь наша вера, верность и стойкость способны тут помочь. Верую, что мы избавим мир от Безликого Зла и Сила пребудет над нами, как раньше. Я сказал.
Все встали. Песнь заполнила зал. Созвучия возносились к потолку и вибрирующими потоками уходили сквозь камни, чтобы влиться в Сферу Силы. Это была Песнь Верности, от которой чист и ясен становится разум и успокаивается душа. Песнь закончилась. В звенящей тишине вдруг звякнул близкий колокол: прислугу созывала на молитву часовня людского Бога, Бога воров и нищих, Бога с испитым длинным ликом и собачьими неподвижными глазами, которого называли Вседержителем.
Магнаты не расходились, переговариваясь посуровевшими голосами. Великая война, каких уже многие века не было, грозила вторгнуться в их жизнь, уже простирала дымные грозовые крыла над их притихшими вотчинами и белыми Цитаделями. Казалось, что каменные лики на стенах сдвинули брови и сжали губы.
– Лээлин. – Кто-то напряженными пальцами дотронулся до ее руки. Она обернулась, это был Элас. – Лээлин, я хочу с тобой поделиться кое-какими мыслями. Я пытался поговорить об этом с отцом, но он сказал, что я иду в неверном направлении, что меня отводят нарочно. Только мне кажется, что отводят не меня. Вот я о чем. Мир меняется, ты сама это видишь. И я подумал: мы всегда знали, что существуют четыре стихии и Сила. Леа, Ноннор, Нуат, Саа и Сила, ведь так? Каждая стихия по-своему проявляет себя в нашем мире – вода, огонь, земля, небо или воздух… А Силу представляем мы. Мы умеем управлять всеми стихиями. Но есть еще люди, и вот о людях-то мы забыли. Недооценили их. Мы не заметили, что они стали пятой стихией вне четырех и Силы.
– Как так может быть? Элас, разъясни!
– Они обрели самосознание. Смотри: Сила неизменна – и мы… Земля, воздух, вода, огонь – все они неизменны. Прибудет в одном месте, убудет в другом. Вся магия строится на равновесии. Но люди все время множатся. Их становится больше.
– Но звери тоже множатся, Элас!
– Да, но они неразумные творения Нуат и принадлежат ей. А люди…
– Люди тоже творения Нуат. Они из живой глины.
– Но лепила их Сила! Лепила вместе с нами. Сила их обделила, если ты помнишь. Воздушные Камни достались не им. Им осталось множиться, как зверям, растекаться, как воде, все пожирать, как огню. В них нет равновесия. Но если раньше их было мало, то теперь их много, и в этом множестве они представляют собой новую стихию, которой нет ни в восходящих, ни в нисходящих мирах, ибо место ее здесь, возле нас.
– И ты полагаешь, что Беатрикс – ее олицетворение?
– Нет, мельче. Всего лишь что-то вроде муравьиной королевы. Да, сосуд стихии, но один из многих. Эта новая стихия пока что бесформенна, но из-за отсутствия равновесия она очень опасна. Поэтому стали рваться тяжи мира. Все искривлено и перекошено. И чтобы что-то восстановить, надо вернуть людей в прежнее состояние.
– Как?..
– Как разрушают муравейник. Если убить муравьиную королеву, то муравейник разбежится, муравьи растащат и поедят яйца, забросят, свои ходы. Может, какая-нибудь сотня и выпестует новую королеву, но это большая редкость, а если и случится такое, то новый муравейник вырастет не скоро. А Беатрикс… По ее поведению видно, как растет эта новая, жадная и слепая сила… Сила людей.
– У людей не может быть Силы! Они слабы! От века слабы! – Лээлин отшатнулась, начав гневаться.
– Но теперь есть. Эта Сила – их собственная, она защищает их от нас. Смотри, заклятия больше не действуют. Никакие. Возмездие запаздывает. То, что раньше было доступно мудрейшим из мудрых, попало в суетливые руки приблудных царедворцев и грязных дельцов, которыми порой и сами люди гнушаются. Раньше, помню, Чистые шептались, что за головами Высоких не видно короны. Теперь над согбенными спинами низкопоклонцев как блещет эта корона, надетая набекрень на голову чужеземной шлюхи! Разве так выглядит Зло из другого мира? У нашего Зла человечье лицо и исконно человечьи мерзкие привычки. Это ли не доказательство моей правоты? Лээлин, спасение ближе, чем Этар. Оно в острой секире и каленом клинке, в батогах и виселицах… Подобное можно излечить только подобным. И я непременно докажу это, докажу, как истинный Посвященный, чтобы никто не сидел сложа руки и не глядел в сторону Этара, где наш отец будет странствовать так смело и напрасно!
– Элас! – Лээлин задрожала и схватила его за руку:
– Что ты задумал? Не вздумай ничего решать без отца! Твоих знаний может быть недостаточно!
– Тебя напугала Нуат, Лээлин. Она всех пугает.
– Нет, Элас… Меня напугал ты.
– А меня пугает бездействие. Наше время и время людей давно текут раздельно. Пока мы будем раздумывать, браться за меч или нет, нам могут уже снести головы.

***

– Не все я понял, вот беда-то, господин Ниссагль. Не все понял. Этарон-то с наслыху больше учил. Замудреный язык-то…
– Короче?
Дворецкий Дома Аргаред, примчавшийся в ночи из замка Аргаред и к утру обязанный быть обратно, пугливо передернул ссутуленными плечами.
– Господин Аргаред, тот все про Зло говорил. Пришло, мол, из другого мира Зло и вселилось в государыню нашу королеву.
– Так!
– И что он должен поехать в Этар, чтобы найти там… Ну, знания какие-то. Я не понял.
– Пес с ним, не важно. Плевать на Этар и на знание. Понятно, о чем он думает. Еще что?
– Еще, ваша милость, господин Элас имел беседу с госпожой Лээлин…
– И…
– И все говорил ей про Силу, про Стихии да про Зло – я это тоже плохо понял. Но он упорно твердил, что, мол, люди – вроде муравьев… это я разобрал доподлинно. И что вроде если муравейник разорять, то надо убить матку.
– А если людей – то убить королеву, – хищно подался вперед Ниссагль. Доносчик углядел, что халат у него надет на голое тело.
– Должно быть. Но прямо он этого не говорил.
– А эти умники и не скажут прямо. Не жди. Слушай и думай – тебе за это платят, старый хорек.
– Да, ваша милость, я еще припомнил, как господин Элас сказал: «Раньше, мол, Чистое дворянство роптало на то, что корону за головами Высоких не видно, а теперь, мол, над согбенными спинами низкопоклонцев видно, что эта корона напялена набекрень на голову шлюхи-южанки».
– Ого! Языкастый мальчишка, заешь его крысы. Ну да ладно. У тебя все?
– Вроде все.
– Вспомнишь – приедешь. Или пошлешь кого-нибудь. Сейчас я тебе тут черкну, чтобы внизу денег выдали.
Ниссагль писал, щурясь на замигавшую свечу. Доносчик, приоткрыв от напряжения рот, смотрел в сторону, туда, где сквозняк приоткрыл дверь. Сквозь широкую щель виднелась освещенная шандалом кровать, чья-то зарывшаяся в подушки светлая голова, а ближе в тени возле камина низкий топчан, и на нем кто-то скорчился. Щель стала шире – в луче света стало видно истомленное лицо, молодое, и белокурые волосы. Этарет? А что за женщина в постели? Она повернулась, и дворецкий не посмел узнать сонное и довольное чернобровое лицо с алыми губами. А Ниссагль писал, то ли не замечая, то ли не желая замечать любопытства своего осведомителя. На пальце у Ниссагля мигал зеленый камень, в мутной оправе, подарок королевы. Дописав, он тронул за плечо зазевавшегося дворецкого, вручил ему бумагу и выпроводил его.
Беатрикс лежала на животе поперек кровати, завернувшись в простыню, и накручивала на пальцы волосы. Она лениво разглядывала того, кто простерся на топчане, узника, едва живого от пыток. Ниссагль иногда брал их к себе, чтобы выхаживать, и тогда Беатрикс, приходя ночами, наслаждалась страхом в их глазах.
– Элас почти попался. Ты слышала?
– Но Аргаред ушел.
– Не уйдет. Погуляет по лесу и вернется. А Элас так и вовсе лелеет преступные замыслы. Только я бы дал этому всему дозреть. Ясно, что без Аргареда они не решатся. Вот вернется Аргаред, зашлю я к нему в дом своих людей, и все станет ясно.
– Господи, пусть дозревает сколько угодно. Лишь бы не перезрело…
– Знаешь… Хорошо, что напомнила – пока мы о них говорим, может перезреть кое-что другое. – Он рывком сбросил халат и оказался в постели.
– Свечи! – прошипела Беатрикс, слабо отбиваясь. – Свечи погаси! Не у меня в спальне. Еще один доносчик прискачет и все на виду. – Давясь от смеха, они вместе дунули на канделябр. Пламя погасло.

Глава вторая
ОХОТА

– Хорошенькая девочка у господина Аргареда! – Ган облизнулся, поправил растопыренными пальцами сползающую шляпу.
– Посватай! – рассмеялась королева, и новоиспеченный дворянин, казначей-фактор Абель Ган фыркнул ей в ответ, снова поправляя несусветную фиолетовую шляпу о двух валиках, с которой в изобилии свисали позолоченные кисти, и в очередной раз посылая безрезультатную улыбку строгой Лээлин, ехавшей вдали в обществе этаретских отроков. Охота была в разгаре, большая охота с кавалькадой разодетых вельмож, доезжачих, егерей, с десятком раздраженно лающих свор, и королева скучала. Дли нее охота, настоящая охота всегда означала очумелую скачку, пар от крови, повальное обжорство и пьянство в лесных сторожках с замшелыми трубами, и чтобы пахло псиной, конским, и мужским потом… Сопровождали ее обыкновенно Раэннарт и Вельт. Уезжали тайком, затемно, пропадали на несколько дней, и возвращались тоже в темноте, одичавшие, пропахшие зверем и лесом, натешившие кровь в избытке. Это вот была охота. А тут тоска. Загонят одного-двух оленей, которых перед нею и с ее позволения прикончат. Одним полезная затея – все враги на виду.
Откуда-то с хвоста кавалькады подскакал расфуфыренный Ниссагль простеганная атласная чешуя торчком стояла на его рукавах, шея не гнулась в высоком воротнике, схваченной двумя перламутровыми застежками.
– Эласа нет, – продолжил он начатый еще по выезде из города разговор, – клянусь, ваше величество, если он что-то замышляет, то в одиночку. Решил взять пример с Этери.
– В таком случае это не страшно. Все помнят, чем кончил Этери. И потом, он болен. Мне передавали его личные извинения, написанные на свиточке размером в ладонь. Так что не стоит придавать его отсутствию чрезмерное значение. Все они хотят моей смерти. – Королева намеренно выставляла себя перед вернейшими жертвой, побуждая их служить еще более рьяно, ибо все они зависели от ее жизни. Ниссагль вскинулся.
– Эти сведения – помнишь? – меня беспокоят. Мне сразу не понравилась эта аллегория с муравьями. И вот он заболел.
– Скорей следовало его опасаться, если бы он тут был. На охоте нередки несчастные случаи, в которых трудно отыскать виновника. И потом, я все-таки думаю, что это были пустые разговоры. Они попритихли после Оссарга.
– Пока Аргаред нe вернулся. А хотите, ваше величество, я вам кое-что докажу? Относительно того разговора о муравьиной королеве? Если вы соизволите побеседовать с Лээлин. – Ниссагль улыбнулся заговорщицки, и Беатрикс не выдержала. Она поманила одного из маленьких пажей и попросила его позвать благородную и непорочную Лээлин для беседы.
– Если аллегория о муравьях была просто злоязычием, она ее или забыла, или не испугается, когда я снова заведу разговор на эту тему. Если же притча о муравьях имела серьезную подоплеку, это тотчас станет заметно по ее поведению. Но начать, ваше величество, лучше будет вам…
Лээлин подъехала. Ее зеленое, украшенное искусно выплетенной серебряной тесьмой одеяние было сшито действительно для охоты, а не для бахвальства, как у прочих придворных дам и кавалеров. Дочь Аргареда, одевшись так, несомненно имела в виду охоту, а не прикрытую этим названием увеселительную прогулку, а может, и еще что-то хотела этим показать, тем более что вообще-то принимала подобные приглашения крайне редко.
– Почему вы лишаете нас возможности черпать из источника вашей мудрости, Лээлин? Надо думать, что и для скромного человеческого ума там отыщется что-нибудь полезное.
– Я всегда готова вам служить, ваше величество. – Лицо Лээлин было полно отрешенного спокойствия.
– Что именно приключилось с вашим братом? Я могла бы прислать моих врачей. – Голос королевы был преувеличенно ласков, и Лээлин стало казаться, что она в нем вязнет. Отовсюду косились, покачиваясь на рысях, опасные чужаки, и глаза их наполнял огонь. Высоко над дорогой равнодушно и мертво шумели деревья, утерявшие имена и язык, потому что никто о них не думал, как о живых, а просто – «деревья вдоль дороги».
– Я всегда готова вам служить, – непроизвольно повторила Лээлин, позабыв ответить на вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55