– Нет, нет, полковник Лестер-Смит, – увещевала она джентльмена средних лет, стоявшего как истукан у рампы. – Вы не можете стоять, после того как вас застрелят. Вы должны упасть с громким стуком. Итак, если вам угодно, попробуем ещё раз. И будьте так любезны, не говорите больше о том, что ваш костюм помнётся, когда вас положат в сундук. Я уже сто раз советовала приходить на репетицию в старой одежде.
– А это и есть старый костюм, миссис Эмблфорт. – Голос полковника звучал несколько раздражённо. Он был из тех людей, кто глубоко верит, что долг перед собственной внешностью идёт сразу же за долгом перед Господом и Отечеством. О полковнике говорили, что о его брючные стрелки можно порезаться. Пушинка на рукаве была для Лестер-Смита посягательством на всё святое. Но, очевидно, и его поразил зуд лицедейства. Возможно, он лелеял надежду произвести впечатление на Клариссу Уитком, которая с недавних пор завоевала его холостяцкое сердце. Что ж, придётся ему принести жертву. Полковник расправил плечи и вышел на середину сцены со словами, что он готов повторить.
– Вот и хорошо! А теперь… – миссис Эмблфорт скатала текст пьесы в бумажную дубинку, – где эта несносная девчонка?
– Я здесь! – Голос Венеры, выскочившей из-за моей спины и резво взбежавшей по ступеням, звучал на удивление покорно. – Простите за опоздание, но я встретилась с миссис Хаскелл и она меня заболтала.
Мне захотелось швырнуть в неё серебряным блюдом.
Жена священника обернулась и поспешила в мою сторону, бросив через плечо:
– У тебя, Венера, всегда найдётся оправдание. Если бы до премьеры не оставалось всего несколько дней, возможно, пришлось бы подумать о твоей замене. И пожалуйста, не забывай, что не надо так вопить. Разумеется, я помню о своих словах, что твой голос должен долетать до самых дальних рядов, но мне вовсе не улыбается, чтобы в супермаркете в пяти милях отсюда слетали с полок банки. А теперь вы с полковником Лестер-Смитом можете отойти к заднику и ещё раз повторить текст, как и все остальные присутствующие. А я на пять минут отвлекусь. Ох уж эти молодые девицы! – Миссис Эмблфорт покачала головой и заговорщически улыбнулась мне. – Очень утомляет всё время демонстрировать им, кто здесь главный. Я рада, что моя племянница Рут уже миновала эту стадию. Вам понравится, как она играет. Рут замечательно выглядит в любовных сценах с вашим кузеном Фредди. Вот только он почему-то именно в этих местах какой-то скованный. Зажатый, если вы понимаете, что я имею в виду. А полковник, как вы можете догадаться, так ведёт себя от занавеса до занавеса. Оживет, только когда его убивают. Всё время приходится напоминать себе, что это всего лишь любительская постановка. Но то, что в спектакле участвует леди Гризуолд, должно оправдать ожидания публики. Не хотите посмотреть на её игру? Застрелив полковника в пятый раз, она взяла перерыв.
– Не могу, – быстро сказала я. – Зашла только для того, чтобы отдать блюдо и пожелать вам удачной премьеры.
– Так жаль, что вы и ваш прекрасный муж не принимаете участия в спектакле.
– Да-да, жаль, очень жаль, – солгала я. Как ни прискорбно, по части актёрских способностей у меня большие проблемы.
– Вы не могли бы отложить отъезд на неделю-другую?
– Боюсь, что нет.
– Ваш кузен Фредди, наверное, будет разочарован, но всё равно очень любезно с вашей стороны одолжить такую прекрасную вещицу. – Жена викария, она же измученный режиссёр, пристроила моё серебряное подношение на столе, стоявшем посреди зала. – Но раз уж вы здесь, может, останетесь хотя бы на пять минуток? Даже аудитория из одного человека оказывает одушевляющее влияние на актёров.
К счастью, мне не пришлось отвечать, так как со сцены донёсся голос:
– Если вы готовы, миссис Эмблфорт, то я тоже. – И леди Гризуолд выплыла на сцену из-за кулис, точнее, из каморки, где обитали швабры, щётки и допотопный пылесос.
Мне с трудом верилось, что её светлость существует в том же мире, что и эта домашняя утварь. Ей было около тридцати пяти лет, и она обладала классически красивыми чертами лица, тёмными волосами и каким-то неуловимых благородством. А фигура была такая, что большинство мужчин охотно пали бы замертво к её ногам, даже не утруждая леди необходимостью в них стрелять. Интересно, мой драгоценный кузен Фредди и её целует во время спектакля? А если да, помнит ли он о том, что в реальной жизни она замужем за лордом?
Кэтлин Эмблфорт упорхнула от меня, на ходу бормоча слова благодарности за блюдо и выражая надежду, что мы с мужем хорошо отдохнём. Пора было уходить, но мне вдруг и в самом деле стало жаль, что не могу остаться и посмотреть выступление леди Гризуолд в главной роли. До сих пор я видела её светлость всего несколько раз и даже не рассчитывала на более близкое знакомство. А потому несказанно удивилась, когда она позвонила и спросила, не возьмусь ли я кое-что переделать в Старом Аббатстве. Спустя неделю я высказала ей свои соображения, но особых надежд не питала. Однако её светлость сама связалась со мной и сообщила, что мои идеи ей очень понравились и что она предпочла меня лондонским оформителям. Когда первая эйфория прошла, я поняла, что мне надо бы получше узнать свою великосветскую клиентку. Качество работы в решающей степени зависит от твоего понимания клиента. И вот теперь, выходя из церковного зала, я услышала, как её светлость произносит на сцене гортанным шёпотом, от которого, казалось, в помещении померк свет:
– В моей жизни почему-то всегда так забавно получается, что если кто-то не исполняет в точности мои желания, он в конечном счёте оказывается мёртвым.
Медленно повернувшись, я увидела, что она обращается к Венере, которая, исполняя роль горничной, присела в дрожащем книксене и, пятясь, скрылась за кулисами. Я поёжилась и быстро вышла на улицу, в сгущающиеся сумерки, говоря себе, что дурные предчувствия вызваны чушью, которую несла цыганка.
Вскоре я уже тормозила у ворот нашего дома, открытых со стороны Скалистой дороги. Мерлин-корт был построен на рубеже столетий по прихоти некоего дальнего родственника по линии моей матери. Каким же, наверное, замечательным человеком был этот Юстас Грантэм, думала я незнамо в какой раз, проезжая мимо строения, которое когда-то служило домиком сторожа, а ныне стало логовом моего кузена Фредди. Мерлин-корт – воплощённый в жизнь сказочный замок с башенками, рвом с водой и даже миниатюрной опускной решёткой. К тому времени, когда я впервые попала сюда в детстве, дом успел прийти в плачевное состояние. Но когда явился мой прекрасный принц (хотя и не на белом коне), мы переехали в Мерлин-корт и энергично принялись удалять разрушительные следы времени. Нам так повезло, Бену и мне, с нашим обожаемыми здоровыми детишками и с этим чудесным домом, в котором мы их воспитывали. Если бы мне, чтобы не сглазить, велели всю оставшуюся жизнь ходить со скрещёнными пальцами, я бы с удовольствием так и поступила. Но это не значит, что я подвержена предрассудкам. Вовсе нет. И в доказательство свободомыслия я принялась мечтать о своём первом обеде во Франции. С чего лучше начать, с мусса из спаржи или супа из омаров? А может, с того и другого?
И лишь загнав машину в старую конюшню, которую мы использовали как гараж, я заметила во внутреннем дворике ещё один автомобиль, древний обшарпанный драндулет. Может, этот реликт принадлежит преподобному Дунстану Эмблфорту? Он обещал нанести нам визит, а его жена со смехом предупредила нас, чтобы не особенно удивлялись, если он заявится посреди ночи. Судя по всему, наш новый викарий был воплощением классического типа рассеянного священника. Да и чего ждать от человека, который сутки напролёт корпит над рукописью одиннадцатого тома «Жизни святого Этельворта». Но сейчас викарий появился, по моему разумению, в самый подходящий час.
Проходя по мостику надо рвом, я почувствовала, как моё настроение быстро улучшается. Несомненно, визит духовного лица компенсирует неприятные пророчества цыганки. Будучи приверженцем Высокой церкви, викарий даже может предложить пройти на конюшню и окропить машину святой водой, так, на всякий случай. Я уже начала подниматься по каменным ступеням, когда входная дверь отворилась и на крыльцо вышел Бен. Мой ненаглядный из тех счастливцев, кто хорошо выглядит при любом освещении, но фиолетовые тени, отбрасываемые сумеречным светом, отточили его лицо до совершенства, а с линией подбородка сотворили просто чудеса. Даже в мятых вельветовых штанах и драном тёмно-синем свитере он заставлял замирать моё сердце.
– Элли, – сказал Бен, ероша тонкими смуглыми пальцами чёрные кудри, – у нас гость.
– Знаю.
Я оглянулась на чужую машину, и ветер взлохматил мне волосы.
– Мужчина.
– Догадываюсь.
Как уже неоднократно бывало, я поразилась, что в сине-зелёных глазах моего мужа мелькают золотистые огоньки.
– Но это не просто мужчина, Элли.
– Ты прав как никогда.
Я поняла, к чему он клонит. Преподобный Эмблфорт, будучи нашим новым священником и наивысшим авторитетом по святому Этельворту, заслуживал того, чтобы в его первое посещение Мерлин-корта мистер и миссис Хаскелл приняли его вместе.
– Прости, что задержалась, милый. Когда я спросила о дорожных чеках, этот свинья кассир повёл себя так, словно у выхода меня поджидает машина с сообщниками. Он вызвал управляющего, который начал с апломбом твердить, что на нашем счету перерасход в тысячу фунтов. Оказалось, что он неправильно надел бифокальные очки и принял плюс за минус. Правда, к тому времени, когда он это признал, я была готова огреть его сумочкой.
– Наш гость в гостиной.
Бен взял меня за руку и провёл в холл.
– Надеюсь, ты угостил его чаем.
– Разумеется, а в придачу ещё и приличным куском шоколадного торта. – Муж притянул меня к себе и поцеловал в щёку. – В конце концов, любимая, к нам не каждый день является, словно из небытия, твой давно пропавший отец.
Глава вторая
Когда мы с Беном поселились в Мерлин-корте, освещение холла состояло из тусклых газовых ламп, которые придавали призрачное выражение изъеденным молью лисьим мордам, скалившимся со стен. Витражное стекло в окне на лестничной площадке заросло паутиной. Дом был пропитан запахом затхлости, а плинтусы изъедены мышиными норами. Не удивительно, что комплекты рыцарских доспехов по обе стороны от входной двери выглядели так, словно с ужасом ждали, какое ещё несчастье обрушится на эту обитель.
Ныне лисьи головы исчезли – их давным-давно отправили на благотворительный базар, но продать не удалось даже после того, как цена снизила до шиллинга за штуку. Теперь в доме стоял слабый, но вдохновляющий запах политуры. На трёхногом столе напротив лестницы красовалась медная ваза с осенними листьями, а холод каменных плит был надёжно изолирован турецким ковром.
– Может, он плод моего воображения? – прошептала я, оглядывая холл.
– Твой отец?
Я нервно кивнула, прижимая руки к лилово-твидовой груди.
– Если и так, то это довольно крупный плод. – Бен умудрился сохранить весёлый вид, что вряд ли далось ему легко, поскольку ещё сегодня утром мой ненаглядный супруг, несмотря на свою любовь к деткам, заключил меня в объятия, едва они уехали, и провозгласил: «Наконец одни!»
– Что ты имеешь в виду под словом «крупный»? – вопросила я.
– Ну… дородный. Что весьма неплохо. Было бы гораздо хуже, если бы мой тесть выглядел измождённым и оголодавшим побирушкой.
– Но пап всегда был довольно худощав.
– А ты когда-нибудь видела его сбоку?
– Сейчас не время для шуток! – рявкнула я, хотя поклялась не повышать голос во время нашего благословенного отдыха. – Меня просто интересует, действительно ли это мой отец. С учётом предсказания цыганки совпадение слишком уж невероятное.
– Какой ещё цыганки? – Бен вздёрнул соболиную бровь.
– Той самой, что не советовала нам ехать во Францию. Ну теперь-то с поездкой всё ясно, не можем же мы удрать, предоставив папочку самому себе.
– Может, он заглянул на денёк?
– С таким количеством вещей?!
Я потеряла дар речи, когда между доспехами увидела перевязанный бечёвкой чемодан размером с матросский сундук.
Многие годы, томясь от одиночества, я мечтала получить письмо от родного отца, где он умолял бы меня приехать к нему в Каир или в Катманду. Но его краткие весточки ясно дали мне понять, что папочка предпочитает шататься по миру без лишних оков, – бродяга, удаляющийся на верблюде вслед заходящему солнцу. Это позабавило бы только мою мать. Она была такой чудной. И папа её обожал. Может, после её смерти я не поняла его неистового горя?..
Слёзы застилали мне глаза, когда я бегом пересекла холл. Так много потеряно времени! Так много нужно сказать!
Распахнув дверь, я закричала: «Дорогой папочка!» – а затем чуть не задохнулась от изумления. Предостережение Бена не вполне подготовило меня к виду бочкообразного создания, которое пыталось выбраться из кресла. Господи, неужели это действительно самозванец, заявившийся к нам с какой-то недоброй целью? Мошенник в мятом бежевом пиджаке и синем галстуке-бабочке в белый горошек. Папа никогда не носил галстуков-бабочек, да и бежевых пиджаков, если на то пошло. Я помнила, что он питал слабость к курткам в аскетичном стиле Джавахарлала Неру. Но, приглядевшись, уловила отдалённое сходство с моим отцом, которого я когда-то знала. Да, это он, но только в новом воплощении. Волосы поредели, ещё больше обнажив и без того выпуклый череп, некогда пронзительно синие глаза потускнели, а губы потолстели (в нашей семье мы всегда начинаем полнеть именно с этой части тела), зато голос остался прежним. Глубокий и звучный. Мама любила повторять, что отец мог бы прочесть даже прейскурант, а слушатели сгорали бы от желания подсунуть ему другой.
– Жизель! – Ему наконец удалось подняться, и теперь он глядел на меня поверх римского носа. – Блудный отец возвращается, дорогое моё дитя. Увы, ты видишь перед собой жалкие остатки сломленного судьбой человека, но не будем говорить обо мне. – Он прошёлся по персидскому ковру лёгкой, почти танцующей походкой, которая часто встречается у тучных людей, но в лице не было и намёка на оптимизм. – Возвращение домой всегда радостное событие, Жизель. Пусть же так оно и будет! Как приятно видеть, что ты совсем не изменилась.
Мне показалось бестактностью обращать его внимание, что я скинула треть веса.
– Что случилось? – спросила я, припадая к необъятной груди. – Закончились денежки, которые ты унаследовал от дедушки? И теперь ты вынужден искать работу?
– Хуже, гораздо хуже! – Папочка опустился на диван. Мебель отозвалась жалобным стоном.
– Ты не заболел? – Торопясь сесть напротив, я столкнулась с сервировочным столиком, на котором выстроилась батарея бутылок.
– Дух добр, плоть же немощна, – продекламировал родитель, выразительно всплескивая руками, затем прикрыл глаза и откинулся на подушки. – Но ты не должна жалеть меня, любимая дщерь моя. Я прошу лишь об одном – позволь мне на краткий миг вернуться в лоно своей семьи. Испытать радость встречи с твоими детьми. Сколько их у тебя? Пять? Или шесть?
– Папа, с тех пор как я тебе писала в прошлом месяце, у меня больше не было помёта.
– Я не успел получить это письмо.
– Так вот, у меня есть только близнецы, которым уже почти четыре, и малютка Роза. Ей восемь месяцев. На самом деле это дочь Ванессы, хотя мы с Беном любим её, как родную.
– Ванесса?
– Ванесса Фитцджеральд.
– Мне эта фамилия ни о чём не говорит.
– Как же так?! – Наверняка мой голос звучал одновременно и встревоженно, и раздражённо. – Это же девичья фамилия мамы!
– Правда? – Отец апатично пожал плечами.
– Ванесса – дочь дяди Уиндома.
– Уинстона?
– Уиндома. Мамин старший брат. Ты не можешь его не помнить. Он заработал кучу денег игрой на бирже – это, видимо, эвфемизм для каких-то махинаций. А когда он всё потерял, то они с тётушкой Астрид и Ванессой целый невыносимый месяц жили у нас.
– И тогда я уехал из дома, Жизель?
– Нет, папа.
На мгновение я впала в панику, но затем вскочила, суетливо сорвала с кресла плед и заботливо укутала отцу ноги. Глаза его тотчас закрылись. Велев ему отдыхать, я выскользнула в холл, где Бен общался с телефонной трубкой.
– Звонил родителям, – пояснил он, поймав мой взгляд. – Поговорил с Папулей. Мамуля накрывала на стол. Наверное, колбаски и пюре. Она знает, что Эбби и Тэм без ума от пюре с колбасками. А на десерт, думаю, желе и торт с заварным кремом.
– Ага, красное желе. В форме кошки. Перед отъездом Папуля сказал, что оно уже дожидается их в холодильнике. – Мой вздох ураганом пронёсся по холлу.
– Скучаешь?
– Странное ощущение, когда их нет, – услышала я свой голос. – Но твои родители от детей без ума.
– Элли, что случилось? – В минуты тревоги глаза Бена наливаются морской зеленью.
Я вытащила из бронзовой вазы на трёхногом столике хризантему и яростно сломала ей стебель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29