По доносам Прокоповича Тайная Канцелярия арестовывала
очень многих людей.
В последнее время Прокопович, по оценке П. Знаменского, автора
"Руководства к русской церковной истории", "достиг такой высоты, до какой не
достигал ни один из архиереев после патриархов. Бирон и Остерман были его
друзьями. Он лично имел 16000 крестьян, получал громадные доходы с своих
кафедральных имений, имел 4 дома в столицах, мызу около Стрельцы и окружал себя
роскошной обстановкой вельмож XVIII в."
В то время, как всякая попытка представителей православного духовенства
возразить против насилия над православной церковью и против искажения ее
догматов на протестантский образец расценивалась как политическое выступление
против правительства, протестанты безнаказанно могли сеять еретические взгляды.
Тяжелое состояние православной церкви в это время очень ярко охарактеризовал
митрополит Димитрий Сеченов после смерти Анны Иоанновны:
"...Было то неблагополучное время, когда враги наши до того вознесли свою
главу, что дерзнули порочить догмат св. веры, догматы христианские, от которых
вечное спасение зависит. Ходатайницу спасения нашего на помощь не призывали и
заступления ее не требовали; святых угодников Божьих не почитали; иконам святым
не кланялись; знаменем креста святого гнушались; предания апостолов и святых
отцов отвергали; добрые дела, которыми кивается вечная мзда отметали; в святые
посты пожирали мясо, а об умерщвлении плоти и слышать не хотели; над
поминовением усопших смеялись; существованию геены не верили".
А Архиепископ Санкт-Петербургский Амвросий (Юшкевич) в своем слове в день
рождения Императрицы Елизаветы, произнесенном им в 1741 году, дает следующую
оценку страшной эпохе, наступившей после смерти Петра I:
"Но такие то все были враги наши, — говорит он, — которые под видом будто
верности, отечество наше разоряли. И смотри какую диавол дал им придумать
хитрость! Во-первых, на благочестие и веру нашу православную наступили: но каким
образом и претекстом будто они не веру, но непотребное и весьма вредительское
христианству суеверие искореняют. О коль многие множество под таким притворам
людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов поразстригли и перемучили.
Спроси-ж: за что — больше ответа не услышишь, кроме сего: суевер, ханжа,
лицемер, ни к чему не годный. Сие же все делали такою хитростью и умыслом, чтобы
во вся в России истребить священство православное и завесть свою нововымышленную
безпоповщину".
"Под образом будто хранения чести, здравия интереса государства, коль
бесчисленное множество, коль многие тысячи людей благочестивых, верных,
добросовестных, невинных. Бога и государство весьма любящих в тайную
(Преображенский приказ) похищали, в смрадных узилищах, в темницах заключали,
гладом морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали".
"Сего их обмана народ не знающий помышлял что они делают сие от крайние
верности, а они таким-то безбожным образом и такою-то завесою покровенные люди
верных истребляли. Кратко сказать: всех людей добрых, простосердечных
государству доброжелательных и отечеству весьма нужных и потребных под равными
претекстами избили, разоряли и во вся искореняли, а разных себе безбожников,
бессовестных грабителей, казны государственный похитителей весьма любили,
ублажали, почитали, в ранги великие производили, отчинами и денег многими
тысячами жаловали награждали".
И это не было преувеличением: местные власти издевались над православным
духовенством как хотели. Архиереи, священники и монахи арестовывались, их
пытали, как уголовных преступников, совершенно не считаясь с их саном. У
монастырей отнимали земли, на монастыри накладывались огромные налоги. Монахов,
заподозренных в недовольстве существующим порядком вещей ссылали в рудники или
отдавали в солдаты.
Каждому монастырю было установлено определенное число монахов и монахинь.
В 1734 году был издан указ, согласно которому в монахи можно было принимать
только отставных солдат и овдовевших священнослужителей. Если обнаруживалось,
что в монахи принят кто-нибудь сверх утвержденного числа монахов, то Архиерей
должен был уплачивать штраф в 500 рублей, постриженный расстригался и жестоко
наказывался, а игумен монастыря расстригался и ссылался на вечную каторгу.
В результате беспрерывного преследования, к концу правления Бирона
православная церковь оказалась в страшном упадке. Синод жаловался, что: "везде в
церковном причте находится крайний недостаток, а определить на место некого",
только в Московских соборах не хватало 60 священнослужителей, в Новгородской
древней епархии не хватало 638 священнослужителей, в Архангельской епархии — 135
и так далее. В Архангельской, Вологодской, Новгородской, Псковской и Тверской
епархиях за отсутствием священников было закрыто 182 церкви.
Монашество уменьшилось почти на половину. Констатируя создавшееся
положение вещей, Синод выражал опасение, что монашество может вскоре совершенно
исчезнуть в России.
Осенью 1736 года злейший враг православия Феофан Прокопович умер. Но
преследование православного духовенства продолжалось облепившими русский трон
немцами с еще большей силой. Авраамова, подавшего Анне Иоанновне проект
восстановления Патриаршества, переводят в Охотск, Харьковского архимандрита
Платона Малиновского тоже ссылают в Сибирь, в Тайной Канцелярии томятся
непреклонные защитники православия. Архиерей Маркелл (Родышевский), Ретилов,
Маський, Чудовский архимандрит Ефимий, Черниговский архиерей Илларион, Псковский
— Варлаам, Новгородский — Досифей.
Если в первой четверти 18 века в России, после предпринятых Петром I мер
к ограничению числа монашества, в России оставалось всего только 14.593 монаха и
10.673 монахини, то в конце правления Бирона число их сократилось еще почти
наполовину. В монастырях, как сообщает А. Доброклонский в "Руководстве по
истории Русской Церкви", — осталось лишь 7829 монахов и 6453 монахини.
Большинство монахов и монахинь были настолько преклонного возраста, что не могли
исполнять необходимых работ, ни производить богослужений.
Раньше большинство доходов с архиерейских домов шло на поддержку духовных
семинарий и приходских школ. Бирон присвоил эти доходы себе и завел на них
конские заводы.
В конце правления Бирона во всех духовных училищах России было всего
только 2589 учащихся.
IX. ПРОДОЛЖЕНИЕ РОКОВОЙ ПОЛИТИКИ НИКОНА И ПЕТРА I ПО ОТНОШЕНИЮ К СТАРООБРЯДЦАМ
Уже царевна Софья и Петр I стали расценивать раскол, как государственное
преступление. Такой же взгляд на раскол продолжал существовать и при его
преемниках.
К великому несчастью русского народа, борьба с расколом путем насилий со
стороны государства и церкви продолжалась и после смерти Петра. Преемники Петра
продолжали роковую политику и Никона и Петра — этих двух чрезвычайно близких по
духовному складу деятелей.
Раскольники правильно тревожились за судьбы Руси: Если Московская Русь —
этот третий Рим — последний оплот православия, если вся православная и
национальная старина оказывается "ересью", как утверждали Никон и его сторонники
— то на что же тогда может опереться русский народ в будущем.
Продолжение борьбы с расколом путем насилия при Петре и после Петра,
принесло очень серьезные исторические последствия, так как отталкивало
значительные и лучшие слои народа от государства, содействуя созданию сект,
начавших отрицать государственную власть — признавших государство "делом рук
Антихриста". Это искажало и ослабляло сильно развитый у русского народа
государственный инстинкт. Идея создания истинного православного царства была
основной религиозно-политической идеей русского народа. Свое выражение она
получила в идее создания "Третьего Рима" — идее стремления к Святой Руси. Измена
древним религиозным традициям воспринималась раскольниками, как измена,
совершаемая государственной властью и церковными верхами идее создания "Святой
Руси ".
X. "ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ РУССКИМ, И ТЫ ОКАЖЕШЬ ВЕЛИКУЮ
УСЛУГУ ОТЕЧЕСТВУ"
Совершенная Петром революция не смогла ни уничтожить духовное своеобразие
Руси, ни превратить ее в европейскую страну.
В результате совершенной Петром I революции, Московское православное
царство, по выражению автора одной из повестей начала 18 столетия, превратилось
в "русскую Европию", в странную и нелепую пародию Европы.
Интересные признания об этой "русской Европии" мы встречаем в книге Д. Д.
Благого "История русской литературы XVIII века" (Москва 1955 г.).
"В первой трети XVIII в. церковь утрачивает не только свое политическое
влияние, но и преимущественное влияние в области идеологии. Заботы о
просвещении, созидании культуры, переходит в руки светской власти."
"...Такие меры, как уничтожение Патриаршества, создание Синода и т. п.,
привели к тому, что над авторитетом церкви непререкаемо стал авторитет
государства. Именно государство, по понятиям большинства людей XVIII века,
являлось высшей не только политической, но и моральной ценностью... "
"...Самое представление о государстве приобретает теперь новый, не
церковный, а вполне светский характер: в основе государственного устройства и
законов, по воззрениям передовых мыслителей и деятелей того времени, лежит не
Божественное предначертание, а "общественный договор" — принципы "естественного
права", т. е. свойства и качества, присущие человеческой природе".
Подчинив церковь государству, превратив крепостную зависимость в
крепостное право европейского типа, внеся чужеродное европейское начало в
русское мировоззрение, Петр внес смертельную заразу в душу народа, расколов его
на два враждебных духовных типа: русских и полуевропейцев-полурусских.
По своим увлечениям культурой Европы и по фантастичности своих замыслов,
Петр был прообразом будущей русской интеллигенции, появление которой он вызвал.
С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на германские
народы. По выражению Герцена — Петр является первым "русским немцем", пруссаки —
для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся
неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против
французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опруссением"
России. Петр хотел, чтобы Россия стала походить во всем на Европу, а русские во
всем на иностранцев.
В статье "Новая фаза русской литературы" А. Герцен, вождь русских
западников, дал следующую оценку результатов совершенной Петром революции: "Петр
I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский
народ, в котором любил одну численность и силу, и доводил денационализацию
гораздо дальше, чем делает это современное правительство в Польше.
Борода считалась за преступление; кафтан — за возмущение; портным
угрожала смерть за шитье русского платья для русских, — это, конечно nes plus
ultra.
Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель (intendant),
иноземец только то и делали, что повторяли — и это в течении, по меньшей мере,
шести поколений, — повеление Петра I: перестань быть русским и ты окажешь
великую услугу отечеству".
Даже такой убежденный западник, как профессор Г. Федотов, и тот признает,
что:
"Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа,
переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством (сначала
одним дворянством) и народом (всеми остальными классами общества) — та пропасть,
которую пытается заваливать своими трупами интеллигенция XIX века. Отныне рост
одной культуры, импортной, совершается за счет другой, — национальной. Школа и
книга делаются орудием обезличения, опустошения народной души. Я здесь не
касаюсь социальной опасности раскола: над крестьянством, по безграмотности своей
оставшимся верным христианству и национальной культуре, стоит класс господ,
получивших над ними право жизни и смерти, презиравших его веру, его быт, одежду
и язык и, в свою очередь, презираемый им. Результат приблизительно получился тот
же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое
обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс
иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся обрусению."
(23)
"Петровская реформа, как морской губкой, стерла родовые воспоминания.
Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился на
свет. Забыты века в течение которых этот класс складывался и воспитывался в
старой Москве на деле Государевом." (24)
"Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство
видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ смотрел на
господ как на вероотступников и полунемцев. Было бы преувеличением говорить о
взаимной ненависти, но можно говорить о презрении, рождающемся из непонимания.
"Разумеется, за всеми частными поводами для недоброжелательства зияла все та же
пропасть, разверзшаяся с Петра. Интеллигенция, как дворянское детище, осталось
на той стороне, немецкой, безбожной, едва ли не поганой".
Такие признания делает Г. Федотов, убежденный западник, интеллигент 96
пробы.
"Сейчас едва ли кто станет отрицать, — резонно заключает князь Д. Н.
Святополк-Мирский в книге "Чем объяснить наше прошлое и чего ждать от нашего
будущего", что:
"Главным недостатком общественной и государственной жизни новейшей России
всегда являлась та духовная пропасть, которая существовала у нас между высшими и
низшими классами населения. Начало этой пропасти положено неуклюжими реформами
Петра. Теперь доказано, что Петровские неосмысленные, насильственные,
оскорблявшие национальную гордость и самолюбие реформы не дали России ничего
положительного. Они, понятно, не сделали и высших русских общественных классов
западно-европейцев, так же точно как насильственно надетое на русского
французское платье, вдобавок. еще плохо скроенное, не может сделать из него
француза, но зато эти реформы вверх дном и притом, если, может быть, не
навсегда, то надолго перевернули психику наших высших общественных классов. Не
вступая в неуместные пространные историко-философские рассуждения, скажу по
этому поводу следующее.
Чем самобытнее протекает жизнь народа, тем прочнее и обеспеченнее от
всяких пагубных потрясений его национальный и государственный организм. В
психике народов, как и отдельных личностей, есть свои ярко-определенные
особенности, которые важно знать и понимать и с которыми необходимо считаться.
Особенно резко проявляются и упорно держатся эти особенности в жизни
простонародных масс, духовная близость к которым руководящих общественных
классов есть conditio sine qua non (залог) успешности их руководительской
деятельности. Всякий народ эволюционирует и должен эволюционировать в своих
чувствах и понятиях, но чтобы быть приноровленной к его жизненным требованиям и
запросам и, следовательно, целесообразной и плодотворной, это эволюция должна
быть последовательной и постепенной и, что еще важнее, она должна быть
согласованной и одновременной как в высших, так и в низших общественных классах
данного народа (понятно, с соблюдением той второстепенной разницы в
подробностях, которая вызывается несходством имущественного положения,
умственного развития и т. под.). Там, где нет этой последовательности, а главное
согласованности, теряется точка духовного соприкосновения между высшими и
низшими общественными классами, утрачивается взаимное ими друг друга понимание,
исчезает всякая духовная между ними общность и сродство, а следовательно, весьма
естественно, чрезвычайно затрудняется, вплоть до полной ее утраты, возможность
культурного влияния и воздействия высших классов на низшие.
Старые, или вернее, родные порядки, старые навыки и обычаи, даже старые
предрассудки в том отношении ценны, что они показывают, что присуще именно
данному народу, что именно ему свойственно, а, следовательно, именно для него и
пригодно, и потому и нужно уметь относиться к ним бережно. Огульное подражание
чужеземному по большей части ведет к усвоению данным народом значительной доли
не только для него "чужеземного", но и "чуждого", ему несвойственного, а если
так, то не только для него бесполезно, но даже и вредно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
очень многих людей.
В последнее время Прокопович, по оценке П. Знаменского, автора
"Руководства к русской церковной истории", "достиг такой высоты, до какой не
достигал ни один из архиереев после патриархов. Бирон и Остерман были его
друзьями. Он лично имел 16000 крестьян, получал громадные доходы с своих
кафедральных имений, имел 4 дома в столицах, мызу около Стрельцы и окружал себя
роскошной обстановкой вельмож XVIII в."
В то время, как всякая попытка представителей православного духовенства
возразить против насилия над православной церковью и против искажения ее
догматов на протестантский образец расценивалась как политическое выступление
против правительства, протестанты безнаказанно могли сеять еретические взгляды.
Тяжелое состояние православной церкви в это время очень ярко охарактеризовал
митрополит Димитрий Сеченов после смерти Анны Иоанновны:
"...Было то неблагополучное время, когда враги наши до того вознесли свою
главу, что дерзнули порочить догмат св. веры, догматы христианские, от которых
вечное спасение зависит. Ходатайницу спасения нашего на помощь не призывали и
заступления ее не требовали; святых угодников Божьих не почитали; иконам святым
не кланялись; знаменем креста святого гнушались; предания апостолов и святых
отцов отвергали; добрые дела, которыми кивается вечная мзда отметали; в святые
посты пожирали мясо, а об умерщвлении плоти и слышать не хотели; над
поминовением усопших смеялись; существованию геены не верили".
А Архиепископ Санкт-Петербургский Амвросий (Юшкевич) в своем слове в день
рождения Императрицы Елизаветы, произнесенном им в 1741 году, дает следующую
оценку страшной эпохе, наступившей после смерти Петра I:
"Но такие то все были враги наши, — говорит он, — которые под видом будто
верности, отечество наше разоряли. И смотри какую диавол дал им придумать
хитрость! Во-первых, на благочестие и веру нашу православную наступили: но каким
образом и претекстом будто они не веру, но непотребное и весьма вредительское
христианству суеверие искореняют. О коль многие множество под таким притворам
людей духовных, а наипаче ученых, истребили, монахов поразстригли и перемучили.
Спроси-ж: за что — больше ответа не услышишь, кроме сего: суевер, ханжа,
лицемер, ни к чему не годный. Сие же все делали такою хитростью и умыслом, чтобы
во вся в России истребить священство православное и завесть свою нововымышленную
безпоповщину".
"Под образом будто хранения чести, здравия интереса государства, коль
бесчисленное множество, коль многие тысячи людей благочестивых, верных,
добросовестных, невинных. Бога и государство весьма любящих в тайную
(Преображенский приказ) похищали, в смрадных узилищах, в темницах заключали,
гладом морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали".
"Сего их обмана народ не знающий помышлял что они делают сие от крайние
верности, а они таким-то безбожным образом и такою-то завесою покровенные люди
верных истребляли. Кратко сказать: всех людей добрых, простосердечных
государству доброжелательных и отечеству весьма нужных и потребных под равными
претекстами избили, разоряли и во вся искореняли, а разных себе безбожников,
бессовестных грабителей, казны государственный похитителей весьма любили,
ублажали, почитали, в ранги великие производили, отчинами и денег многими
тысячами жаловали награждали".
И это не было преувеличением: местные власти издевались над православным
духовенством как хотели. Архиереи, священники и монахи арестовывались, их
пытали, как уголовных преступников, совершенно не считаясь с их саном. У
монастырей отнимали земли, на монастыри накладывались огромные налоги. Монахов,
заподозренных в недовольстве существующим порядком вещей ссылали в рудники или
отдавали в солдаты.
Каждому монастырю было установлено определенное число монахов и монахинь.
В 1734 году был издан указ, согласно которому в монахи можно было принимать
только отставных солдат и овдовевших священнослужителей. Если обнаруживалось,
что в монахи принят кто-нибудь сверх утвержденного числа монахов, то Архиерей
должен был уплачивать штраф в 500 рублей, постриженный расстригался и жестоко
наказывался, а игумен монастыря расстригался и ссылался на вечную каторгу.
В результате беспрерывного преследования, к концу правления Бирона
православная церковь оказалась в страшном упадке. Синод жаловался, что: "везде в
церковном причте находится крайний недостаток, а определить на место некого",
только в Московских соборах не хватало 60 священнослужителей, в Новгородской
древней епархии не хватало 638 священнослужителей, в Архангельской епархии — 135
и так далее. В Архангельской, Вологодской, Новгородской, Псковской и Тверской
епархиях за отсутствием священников было закрыто 182 церкви.
Монашество уменьшилось почти на половину. Констатируя создавшееся
положение вещей, Синод выражал опасение, что монашество может вскоре совершенно
исчезнуть в России.
Осенью 1736 года злейший враг православия Феофан Прокопович умер. Но
преследование православного духовенства продолжалось облепившими русский трон
немцами с еще большей силой. Авраамова, подавшего Анне Иоанновне проект
восстановления Патриаршества, переводят в Охотск, Харьковского архимандрита
Платона Малиновского тоже ссылают в Сибирь, в Тайной Канцелярии томятся
непреклонные защитники православия. Архиерей Маркелл (Родышевский), Ретилов,
Маський, Чудовский архимандрит Ефимий, Черниговский архиерей Илларион, Псковский
— Варлаам, Новгородский — Досифей.
Если в первой четверти 18 века в России, после предпринятых Петром I мер
к ограничению числа монашества, в России оставалось всего только 14.593 монаха и
10.673 монахини, то в конце правления Бирона число их сократилось еще почти
наполовину. В монастырях, как сообщает А. Доброклонский в "Руководстве по
истории Русской Церкви", — осталось лишь 7829 монахов и 6453 монахини.
Большинство монахов и монахинь были настолько преклонного возраста, что не могли
исполнять необходимых работ, ни производить богослужений.
Раньше большинство доходов с архиерейских домов шло на поддержку духовных
семинарий и приходских школ. Бирон присвоил эти доходы себе и завел на них
конские заводы.
В конце правления Бирона во всех духовных училищах России было всего
только 2589 учащихся.
IX. ПРОДОЛЖЕНИЕ РОКОВОЙ ПОЛИТИКИ НИКОНА И ПЕТРА I ПО ОТНОШЕНИЮ К СТАРООБРЯДЦАМ
Уже царевна Софья и Петр I стали расценивать раскол, как государственное
преступление. Такой же взгляд на раскол продолжал существовать и при его
преемниках.
К великому несчастью русского народа, борьба с расколом путем насилий со
стороны государства и церкви продолжалась и после смерти Петра. Преемники Петра
продолжали роковую политику и Никона и Петра — этих двух чрезвычайно близких по
духовному складу деятелей.
Раскольники правильно тревожились за судьбы Руси: Если Московская Русь —
этот третий Рим — последний оплот православия, если вся православная и
национальная старина оказывается "ересью", как утверждали Никон и его сторонники
— то на что же тогда может опереться русский народ в будущем.
Продолжение борьбы с расколом путем насилия при Петре и после Петра,
принесло очень серьезные исторические последствия, так как отталкивало
значительные и лучшие слои народа от государства, содействуя созданию сект,
начавших отрицать государственную власть — признавших государство "делом рук
Антихриста". Это искажало и ослабляло сильно развитый у русского народа
государственный инстинкт. Идея создания истинного православного царства была
основной религиозно-политической идеей русского народа. Свое выражение она
получила в идее создания "Третьего Рима" — идее стремления к Святой Руси. Измена
древним религиозным традициям воспринималась раскольниками, как измена,
совершаемая государственной властью и церковными верхами идее создания "Святой
Руси ".
X. "ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ РУССКИМ, И ТЫ ОКАЖЕШЬ ВЕЛИКУЮ
УСЛУГУ ОТЕЧЕСТВУ"
Совершенная Петром революция не смогла ни уничтожить духовное своеобразие
Руси, ни превратить ее в европейскую страну.
В результате совершенной Петром I революции, Московское православное
царство, по выражению автора одной из повестей начала 18 столетия, превратилось
в "русскую Европию", в странную и нелепую пародию Европы.
Интересные признания об этой "русской Европии" мы встречаем в книге Д. Д.
Благого "История русской литературы XVIII века" (Москва 1955 г.).
"В первой трети XVIII в. церковь утрачивает не только свое политическое
влияние, но и преимущественное влияние в области идеологии. Заботы о
просвещении, созидании культуры, переходит в руки светской власти."
"...Такие меры, как уничтожение Патриаршества, создание Синода и т. п.,
привели к тому, что над авторитетом церкви непререкаемо стал авторитет
государства. Именно государство, по понятиям большинства людей XVIII века,
являлось высшей не только политической, но и моральной ценностью... "
"...Самое представление о государстве приобретает теперь новый, не
церковный, а вполне светский характер: в основе государственного устройства и
законов, по воззрениям передовых мыслителей и деятелей того времени, лежит не
Божественное предначертание, а "общественный договор" — принципы "естественного
права", т. е. свойства и качества, присущие человеческой природе".
Подчинив церковь государству, превратив крепостную зависимость в
крепостное право европейского типа, внеся чужеродное европейское начало в
русское мировоззрение, Петр внес смертельную заразу в душу народа, расколов его
на два враждебных духовных типа: русских и полуевропейцев-полурусских.
По своим увлечениям культурой Европы и по фантастичности своих замыслов,
Петр был прообразом будущей русской интеллигенции, появление которой он вызвал.
С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на германские
народы. По выражению Герцена — Петр является первым "русским немцем", пруссаки —
для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся
неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против
французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опруссением"
России. Петр хотел, чтобы Россия стала походить во всем на Европу, а русские во
всем на иностранцев.
В статье "Новая фаза русской литературы" А. Герцен, вождь русских
западников, дал следующую оценку результатов совершенной Петром революции: "Петр
I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский
народ, в котором любил одну численность и силу, и доводил денационализацию
гораздо дальше, чем делает это современное правительство в Польше.
Борода считалась за преступление; кафтан — за возмущение; портным
угрожала смерть за шитье русского платья для русских, — это, конечно nes plus
ultra.
Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель (intendant),
иноземец только то и делали, что повторяли — и это в течении, по меньшей мере,
шести поколений, — повеление Петра I: перестань быть русским и ты окажешь
великую услугу отечеству".
Даже такой убежденный западник, как профессор Г. Федотов, и тот признает,
что:
"Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа,
переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством (сначала
одним дворянством) и народом (всеми остальными классами общества) — та пропасть,
которую пытается заваливать своими трупами интеллигенция XIX века. Отныне рост
одной культуры, импортной, совершается за счет другой, — национальной. Школа и
книга делаются орудием обезличения, опустошения народной души. Я здесь не
касаюсь социальной опасности раскола: над крестьянством, по безграмотности своей
оставшимся верным христианству и национальной культуре, стоит класс господ,
получивших над ними право жизни и смерти, презиравших его веру, его быт, одежду
и язык и, в свою очередь, презираемый им. Результат приблизительно получился тот
же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое
обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс
иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся обрусению."
(23)
"Петровская реформа, как морской губкой, стерла родовые воспоминания.
Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился на
свет. Забыты века в течение которых этот класс складывался и воспитывался в
старой Москве на деле Государевом." (24)
"Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство
видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ смотрел на
господ как на вероотступников и полунемцев. Было бы преувеличением говорить о
взаимной ненависти, но можно говорить о презрении, рождающемся из непонимания.
"Разумеется, за всеми частными поводами для недоброжелательства зияла все та же
пропасть, разверзшаяся с Петра. Интеллигенция, как дворянское детище, осталось
на той стороне, немецкой, безбожной, едва ли не поганой".
Такие признания делает Г. Федотов, убежденный западник, интеллигент 96
пробы.
"Сейчас едва ли кто станет отрицать, — резонно заключает князь Д. Н.
Святополк-Мирский в книге "Чем объяснить наше прошлое и чего ждать от нашего
будущего", что:
"Главным недостатком общественной и государственной жизни новейшей России
всегда являлась та духовная пропасть, которая существовала у нас между высшими и
низшими классами населения. Начало этой пропасти положено неуклюжими реформами
Петра. Теперь доказано, что Петровские неосмысленные, насильственные,
оскорблявшие национальную гордость и самолюбие реформы не дали России ничего
положительного. Они, понятно, не сделали и высших русских общественных классов
западно-европейцев, так же точно как насильственно надетое на русского
французское платье, вдобавок. еще плохо скроенное, не может сделать из него
француза, но зато эти реформы вверх дном и притом, если, может быть, не
навсегда, то надолго перевернули психику наших высших общественных классов. Не
вступая в неуместные пространные историко-философские рассуждения, скажу по
этому поводу следующее.
Чем самобытнее протекает жизнь народа, тем прочнее и обеспеченнее от
всяких пагубных потрясений его национальный и государственный организм. В
психике народов, как и отдельных личностей, есть свои ярко-определенные
особенности, которые важно знать и понимать и с которыми необходимо считаться.
Особенно резко проявляются и упорно держатся эти особенности в жизни
простонародных масс, духовная близость к которым руководящих общественных
классов есть conditio sine qua non (залог) успешности их руководительской
деятельности. Всякий народ эволюционирует и должен эволюционировать в своих
чувствах и понятиях, но чтобы быть приноровленной к его жизненным требованиям и
запросам и, следовательно, целесообразной и плодотворной, это эволюция должна
быть последовательной и постепенной и, что еще важнее, она должна быть
согласованной и одновременной как в высших, так и в низших общественных классах
данного народа (понятно, с соблюдением той второстепенной разницы в
подробностях, которая вызывается несходством имущественного положения,
умственного развития и т. под.). Там, где нет этой последовательности, а главное
согласованности, теряется точка духовного соприкосновения между высшими и
низшими общественными классами, утрачивается взаимное ими друг друга понимание,
исчезает всякая духовная между ними общность и сродство, а следовательно, весьма
естественно, чрезвычайно затрудняется, вплоть до полной ее утраты, возможность
культурного влияния и воздействия высших классов на низшие.
Старые, или вернее, родные порядки, старые навыки и обычаи, даже старые
предрассудки в том отношении ценны, что они показывают, что присуще именно
данному народу, что именно ему свойственно, а, следовательно, именно для него и
пригодно, и потому и нужно уметь относиться к ним бережно. Огульное подражание
чужеземному по большей части ведет к усвоению данным народом значительной доли
не только для него "чужеземного", но и "чуждого", ему несвойственного, а если
так, то не только для него бесполезно, но даже и вредно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11