Тут наш мужик подкрался, украл поясок, да бежать. Уже когда почти до дому добежал, остановился, и Нюркин поясок вместо гастука повязал. Тут его сразу и признали. Морда разбита, одёжа в клочья, Нюркин поясок на шее, а признали все.
– Василь Василич! – говорят, – а мы Вас, прям, заждались.
Вот с той поры этот мужик не только спит в галстуке, но и в баню при галстуке ходит.
А что ж вы думаете?
Вот и сказка вся. А мне рюмочка винца. И сверху пива туесок, чтоб был крепче голосок.
А тут как раз и Серёга подоспел. Крякнул Никодимыч, корочкой занюхал и продолжил:
Вот, жил–был один мужик. Бобылём жил. И ни бабы у него, ни невесты не было. Не знаю уж почему, только не нашёл он, так сказать, подругу жизни. И не то, чтобы мужик сильно печалился по такому поводу, но было ему как-то грустновато. Да сами посудите – один как сыч в дупле. Ни тебе поругаться, ни прочего удовольствия.
Вот, пошёл этот мужик как-то на базар под названием «колхозный рынок». – Дай, – думает себе, – схожу я на базар. И пошёл. Вот, ходил он по этому базару, ходил, и купил себе яблоко. Нет! Он целых три яблока купил, как помню. Захотелось ему. Потому что витамин там есть в этих яблоках, железо, и вообще для пользы организма.
Вот пришёл наш мужик домой. Разложил эти яблоки на столе. Пьёт и любуется. Красота, кто понимает!
Вот, любуется мужик этой красотой и видит, что из одного яблока червяк вылез. И сидит.
Тут мужик осерчал, размахнулся с плеча, чтобы эту поганую тварь прихлопнуть или ещё как. А червяк и говорит мужику человеческим голосом:
– Не бей ты меня, мужик. Пожалей. Будешь кормить, поить – из меня через сколько-несколько дней бабочка выйдет.
Мужик охолонул маленько, взял ещё стаканчик на грудь для правильного решения, и спрашивает у червяка этого:
– А бабочка выйдет ничего себе или как остальные бабы?
– Глаз не отведёшь! – говорит червяк. – залюбуешься. Я отвечаю. Ты только потерпи.
Ну и вот. Стал наш мужик терпеть. Ходит на базар, яблоки покупает, червяка этого поганого кормит почём зря. И всё терпит. Вечером после работы сядет с червяком в шашки играть. Мужик пьёт, червяк закусывает. Чем не жизнь? Терпеть можно.
А по-ночам мужик всё себе мечту мечтает. Как пройдёт он со своей бабочкой по двору под ручку. И как другие мужики от зависти сдохнут.
Вот мечтает себе мужик эту замечательную мечту, а червяк тем временем вырос да и окуклился. Мужик его под стол засунул, чтобы кто не сглазил, и дальше ждёт. И уже дворовым мужикам намекать начал, дескать, заведу скоро себе такую бабёнку, что у вас у всех глаза на лоб повыкатываются.
А тут как вышло?
Пришёл мужик домой после аванса. Ну, сами понимаете, дело святое. Отметил. Отметил, да и заснул мертвецким сном. Просыпается – хвать! А у куколки шкура треснувши. И никого: ни червяка, ни бабочки. Только вонь на всю хату.
Мужик туда, сюда. А потом только сообразил, что окно-то было приоткрыто. Вот и улетела его бабочка. Упорхнула.
Горевал наш мужик, горевал. Уж, как горевал, так и сказать страшно. Слов таких не придумано, чтобы это горе передать. Даже пить было бросил. Дескать, всё от водки. Правда, потом снова в норму пришёл.
Вот и ходит теперь этот мужик по базару да яблоки червивые покупает. Покупать–то он их покупает, только такой ценный червяк, как в прошлый раз, всё не попадается.
Что сделаешь? У каждого своё. Одному горе, а другому смех, аж пупок развязывается.
Вот тут, совсем рядом… ну, минут двадцать электричкой, жил-был один мужик. И не сказать, чтобы больной был какой или порченый. Нет. Посмотреть со стороны – чисто медведь. Косая сажень в плечах. Кулак с помойное ведро не меньше. Только вот была у этого мужика одна странность – очень уж он цветы любил. Так любил, что просто спасу нет. Вот другие мужики, как люди, на своих сотках картошечку-моркошечку сажают, а этот одни цветочки. Теплицу выставил. Розами да хризантемами её засадил. И всё там возился и на семейную жизнь ноль внимания фунт презрения. И потому-то евоная баба себе волю взяла. Кричит, бывало, горло рвёт. Да всё словами погаными какими-то. А то и огреет нашего мужика чем ни попадя. А мужику всё нипочём. Он со своими цветочками возится, и знать ничего не знает.
Другие мужики сначала над ним посмеивались, да подначивали, мол, настанет зима будешь, как лошак, цветочки жевать. А потом сообразили, какие деньги мужик на этих цветочках зашибал, и охолонули. Двое-трое тоже было попробовали на цветочках заработать, да ничего у них доброго не вышло – мужик, видно, слово петушиное знал.
Ну да это всё присказка была. А сказка – вот она сейчас и начнётся. Дайте-ка, братцы, пивком горлышко прополаскать, а то першит что-то.
Вот как-то был наш мужик с похмелюги. И подходит он к своей бабе:
– Дай, – говорит, – дорогуша, ты мне пятьдесят копеек на бутылочку пивка. Мне, мол, поправление для организму нужно.
Тут баба евоная и криком зашлась, и в истерике забилась. Какими словами она только мужика ни окрестила. И так, и эдак, и по-разному. И не дала мужику на пиво. Вот обиделся наш мужик на это дело. И так разобиделся, что и не рассказать.
Другой бы на это дело плюнул, а нашего разобрало. Вот пошёл он к себе в теплицу, где хризантемы росли, верёвку приладил, да и повесился.
Смотрит – стоит он на облаках. Стол перед ним. А за столом сидит бородатый мужик в белом халате и чтой-то в тетрадочке записывает. Потом послюнил карандаш, почеркал в тетрадочке своей, да и говорит:
– Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич, – так нашего мужика звали, – Что-то ты, – говорит, – не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика.
Мужик и говорит:
– Наказывайте. Воля Ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю.
– А у нас, – говорит бородатый, – всё очень просто. Тут вот мужское отделение, тут женское. В женском свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском наоборот перебор. На одних мужиках пашут, да боронят, а другие в очередь стоят.
Мужик и говорит:
– Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор?
– А так, – говорит этот писарь, – мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а глянь-ка, что она выделывает.
Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и увидел свой дом. Только крыша в нем прозрачная. И через ту крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало:
– Ах, – говорит, – мать вашу етти! Я вам сейчас устрою!
Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел да как навернётся жопой! Посмотрел вокруг – лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается.
Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так как был без порток, в окно и сиганул. Вместе с рамой вынес.
А мужик бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в печеное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся с бутылкой в руке. Мировую пить пришёл:
– Ты, – говорит, – прости, Ипатич. Мы-то думали, что ты – вот, а оказалось, что ты – вот…
Ну, что поделать. Замирились.
А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька, да Феденька.
Вот так. А вы говорите: «Демократия».
– Ты вот что, Никодимыч! – сказал Николай. – Ты это… Сам обещал сказки баять, а сам…. понимаешь, короче.
– Ладно, Коля. – согласился Никодимыч – будет тебе и сказка, будет и присказка.
Ну и вот. Жил был один мужик. И было у этого мужика три сына. Двое, как водится, умных, а третий дурак дураком.
Жили они на самой окраине. В пятиэтажке типа хрущёвка. Вот они там жили, а рядом речушка и луг заливной. Красота, одним словом. Живи да радуйся.
Но вот повадилась какая-то компашка у них под окнами ночами собираться. Песни непотребные орут, хулиганство хулиганят и прочие безобразия. Ни сна тебе, ни отдыху.
Вот старик и говорит старшему сыну:
– Пошёл бы ты, Гаврило, разобрался.
Ну, он и пошёл. Что там у них было неизвестно, только приполз Гаврюша под утро на рогах домой. Пьяный в дымину. А эти хулиганы и дальше гуляют почём зря.
Вот старик и послал среднего сына на разборку:
– Сходи-ка ты, Вавило. Мужик ты здоровенный. Тебя зауважают.
Пошёл средний сын. Возвращается под утро с разбитой мордой. А эти ещё пуще куражатся. Что старику делать? Вот шлет он младшенького:
– Сходи ты, Ваня. Говорят, дуракам счастье.
Ванька картошину в карман пиджака положил, и пошёл. Выходит, а у этих самая гулянка разгулялась. Вот выхватил дурак картошину из кармана, и кричит:
– Всех сейчас повзрываю к такой матери! Потому как я дурак, с меня и спрос дурацкий.
Тут все в разные стороны разбежались. Кто там знает, что у дурака в кулаке. Вдруг и вправду граната. Все разбежались, только одна девка осталась. Здоровая такая. Прям кобыла, а не девка! Вот Ванька изловчился, на девку эту запрыгнул, и начал объезжать. Как уж там он это делал, я сам не видел, а врать не хочу. Только к утру родила эта кобыла трёх коней. И наказала дураку, чтобы он маленького конька-горбунка никому не отдавал, не продавал. А двух других, дескать, может. Повелела так она Ваньке, заржала – и след ее простыл. Смотрит Иванушка: стоят вместо коней два новых «мерса». И конёк собачонкой у ног трётся, в доверие принять просит.
Ванятка мерсы братьям своим подарил. Дурак, что ты с него возьмешь А с горбунком по пивным зачастил.
Вот сидят они как-то. И хорошо сидят. Конёк-горбунок курит, на бок сплёвывает, да хвастается:
– Я, – говорит, – тебе Ваня, что хочешь, достану. Скажешь сокровища со дна морского – и те добуду.
Так похвалялся этот жеребчик, а кто – то взял, да и донёс. Мир же не без добрых людей. Донёс самому главному пахану, мол, так и так, похваляется тут один, что брюлики и рыжье достать может, знает, мол, где спрятаны.
Не знаю я, ребята, что это за пахан такой был. Знаю только, что и при бабках и при власти. Вот отловили Ваньку, к пахану этому привезли. А тот кричит:
– Чтоб немедля и сразу тут было всё, что твой дружбан с лошадиной мордой базарил. Иначе ответишь.
Пришёл дурак домой, сел в угол, сопли на кулак мотает. А конёк рядом вертится:
– Что, – говорит, Иванушка, не весел?
Ванька и рассказал. А горбунок только зубы скалит:
– Это для нас службишка, не служба, – кричит.
И через минут несколько полхаты пахану завалил драгоценностями всякими. Тот обрадовался. Ваньке отслюнявил кое-что. Дом ему построил. Охрану выставил. Только службу служи. А Ванька с коньком на службу болт забили. Сидят, пиво пьют, да базарят. И добазарились.
Вякнул как-то этот конёк, что президентский самолёт угнать может.
Добры люди тут же и доложили кому надо.
Опять пахан ярится, слюнями брызжет:
– В клочья порву, если самолёта мне не будет!
Что делать? Не прошло и часа, как пригнал горбунок самолёт. В кустах спрятал. Пахан доволен. Премию выписал. Ну, премия – дело святое. Ванька с коньком и начали премию эту пропивать. И почти уже пропили, да конёк-горбунок опять сбрехнул по хмельному делу, что может доставить импортную принцессу.
И снова понеслось. Пахан угрозы угрожает, Ванька плачет.
Ладно.
Приносит конёк эту принцессу, как была: в пижаме без пальто.
Ванька глянул, и сомлел – такая красота. Сомлел, но очухался. Позвонил пахану, что на принцессе этой имеет желание жениться и семью создать. А пахану – по-барабану. Кричит, трубку своими золотыми зубами грызёт:
– Счас, – кричит, – люди мои наедут! Тогда и узнаешь что почём!
И пока они такие разговоры разговаривали, эта коварная принцесса пошла будто в туалет по нужде, а сама по мобиле своему папашке позвонила, Ванькину прописку назвала. И сидит, как ни в чём ни бывало.
А тут и бойцы пахановы подоспели. Начали по окнам палить. Ванька с перепугу в сараюшку, где конька-горбунка держал, забился. Трясётся. Конёк мордой трётся, сочувствие выражает. А Ванька возьми да и скажи:
– Эх, животина! Тебя бы на моё место. Тогда бы понял.
Зря это он такие слова выговаривал. Ох, зря.
Но только выговорил, как тут и ворвались. Сначала пахана бойцы, за ними спецназ.
Разобрались. Принцессу вернули взад. А Ванятку так и не нашли. Нашли только пони в сараюшке, да конюха горбатенького при етой пони.
Ну, раз не нашли, значит и позабыли.
И по сей день Иван-дурак в шкуре пони детишек в Московском зоопарке катает. А конёк-горбунок при нём хозяином. Кормит хорошо. А вот выпить, покурить не даёт. Мало ли что дураку по пьянке в голову стукнет.
– Это всё сказка была, а вот истинная правда, кто понимает:
Вот жил–был один мужик.
Вошёл этот мужик в возраст и захотел жениться. Ну что ж? Раз захотел – женись, пока женилка не отсохла. Дурное дело не хитрое.
Ну, наш мужик и приженился. А бабу себе взял – красавица, да и только. С какой стороны ни глянь, хоть сзаду, хоть спереду – хороша.
Конечно, люди мужика предупреждали. Говорили, что с такой бабой чёрт не справится, не то чтобы мужик занюханный.
Остерегали, значит, люди, которые жизнь видали, мужика. Только мужик этот добрых советов не слушал. А взял и женился.
Ну, раз женился, жить надо. Вот они и живут. Только стала мужикова баба со всякими бизнесменами якшаться. То по кабакам, то ещё куда. А хозяйство и дом забросила совсем. Мужика, стыдно сказать, кормила раз в неделю, и то всухомятку. Мужик, было, начал права качать. То да сё. Драться лез за правое дело. Только куда ему некормленному драться? Что головой о стенку биться. Словом, метелили нашего мужика почём зря.
Вот и загрустил мужик страшной грустью от такой собачьей жизни. А что? На его месте кто хочешь загрустил бы.
Вышел как-то этот мужик во двор. Подсел к другим мужикам. Закусил. Закурил, да и пожалился на жизнь свою такую, сякую, растреклятую.
Мужики и говорят:
– Гони ты её, сучку свою, Ваня. А то добром это не кончится. По всему видать.
А мужик только зубами скрипит:
– Не могу, говорит, – робя. Не сумею жить без неё. Видно, присушила или ещё как?
Тут соседские мужики жалость и сочувствие проявили:
– Ясно дело просушила. Как тут без присушки? Иди-ка ты, – говорят, – к ворожею.
Попроси, чтобы он тебе сделал.
А Вениамин из третьей квартиры, мужик начитанный по-всякому, так и сказал:
– Проси у колдуна метаморфозу. Полное, значит, такое переустройство организма.
Сказал, и на бумажке это поганое слово записал мужику для памяти. Вот, взял мужик эту бумажку и пошёл.
Пришёл.
– Так и так, – говорит, – хочу, – говорит, – полную мета… мать её… в общем эту… – и бумажку ведуну показывает.
Тот почитал, почитал, да и говорит:
– Ладно, мужик, горевать. Будет тебе метаморфоза.
Тут мужик зарадовался, ожил прям на глазах, и даже надежда в голосе появилась. И всё время, пока с колдуном пил, всё домогался, полная ожидается метаморфоза или частичная.
Вот просыпается утром мужик, и слышит, что в дверь кто-то тихонечко скребётся.
Ну, схватил мужик колун – и к двери. Открывает, а там стоит бабёшка-замухрышка. Худющая, лядащая. Страшней только модели в модных журналах бывают.
– Ванечка! – говорит, – что ж ты меня в дом, в семью не пускаешь?
– А ты кто? – спрашивает мужик настороженным голосом.
– Как кто? – удивляется замухрышка. – как это кто? Жена твоя законная.
– Какая это такая жена? – вскинулся мужик – моя была красавица. Спина, как печь и грудь арбузами. Ты на себя посмотри, задохлик!
– А ты, Ваня, паспорт мой посмотри, – говорит эта баба скромным голосом и подаёт мужику документ.
Мужик смотрит – всё чин чинарём. И прописка, и штамп ЗАГСовский и прочее. Всё как надо быть. Стал на фотографию пялиться. Но, как ни напрягался, морду своей бабы вспомнить не мог. Помнит – грудь была. Ну там, зад и прочее. А как морда лица выглядела, не помнит, и всё. Что уж тут поделаешь? Впустил. Имеет право.
Так и стали жить. Бабёшка эта оказалась и мастерица, и рукодельница, и мужика всё перед другими бабами хвалит:
– И такой он у меня и разэтакий, и ещё лучше.
Мужик только надувается от гордости, как жаба на болоте. Кормить, поить мужика стала. И всё хорошо. Правда, поначалу мужик всё задумывался пойти ворожею этому рыло начистить. А потом остыл. И даже наоборот, взял литру, и принёс этому волхву, чтоб тот нажрался досыта.
Только зря он водку тратил, потому что замухрышка сама призналась. Работала она уборщицей в массажном салоне. Короче, подметала с полу всякие бабьи запчасти, что после массажу остались. И подслушала что первая мужикова баба с каким-то крутяком сговаривается в Парижи-Лондоны от мужика уехать. Тогда эта замухрышка тихонько паспорт первой бабы-заразы забрала, и к мужику заявилась.
Мужик было опять завёлся бежать колдуна уму-разуму учить, да подумал малость, взял ещё бутылку и отнёс, как премию.
Потому что метаморфоза оказалась полная.
– Ладно уж тебе, Никодимыч! – засомневался Серёга – нашёл правду? Шахерезада отдыхать пошла, устыдившись, когда такую правду услыхала.
– Ну до чего же ты, Серёга, мужик въедливый – огрызнулся Никодимыч – вот тоже правдивая история.
1 2 3 4 5 6 7 8 9