– Пошел я, что ли, – виновато сказал Гривов.
– Действительно иди, а то не ровен час, хватятся, – бодро сказал я. – Счастливого пути.
– Прощайте, – Гривов поклонился и прыгнул на невидимую болотную кочку. В мертвой, ночной тишине было только слышно, как удаляются его чавкающие шаги.
– Давайте устраиваться, – стараясь, чтобы голос звучал уверенно, произнес я, хотя как можно устроиться на неверной болотной тверди в три квадратных метра, и сам не знал.
– Матушка, я водицы хочу, – попросил до селе молчавший Бориска.
Надо сказать, что мальчик все это время вел себя прекрасно, не ныл, не жаловался и даже не задавал вопросов.
– Потерпи, сынок, – ответила Морозова, – скоро рассвет будет, тогда водицы и поищем, а болотную пить негоже, от нее лихорадка бывает.
– Хорошо, матушка, – без капризов согласился мальчик.
– Ишь ты, водицы ему подавай, – вдруг всего в нескольких шагах от нас раздался, чей-то ломкий, насмешливый голос. – Ты еще «Фанты» спроси!
Наталья Георгиевна ойкнула и начала медленно опускаться на мох. Я еле успел выхватить из ее рук спящую девочку.
– Свят, свят, свят, свят, – затараторила Ульяна, осеняя себя крестным знаменем.
Намек на «Фанту» я оценил и, как только прошла первая оторопь, ответил:
– Ты бы, дед, зря женщин не пугал, а лучше бы помог боярыне встать.
– Пиво в банке принес? – деловито спросил невидимый оппонент. – А водки твоей мне и даром не надо, она у тебя паленая, и вообще, жулик ты, Григорьич...
...Услышать в 1605 году вопрос о баночном пиве и «паленой» водке от невидимого лесного гостя, такое выбьет из колеи кого угодно. И скажи это незнакомый голос, я быть, может, тоже лежал в обмороке рядышком с Натальей Георгиевной, но голос был такой характерный, индивидуально отличный, что узнал я его сразу и, честно говоря, очень ему обрадовался. Против такой «нечисти», как мой старинный приятель Леший, я ничего не имел против.
Первый раз мы с ним встретились, когда я впервые попал в «коридор времени», и этот колоритный, наглый и оборванный лесной дед принимал от меня скромные дары на границе веков. Тогда он служил кем-то вроде таможенного инспектора, требующего за переход границы времени определенную материальную мзду. Как почти любой его коллега, он с детской простотой конфисковал и в жаркий летний полдень на моих глазах выдул последнюю банку пива.
Второй раз мы встретились спустя несколько месяцев, и тогда я освободил его из плена. Черт его знает, кем на самом деле был этот забавный, нарочито мелочный старикан, но то, что он «не от мира сего», сомнений не вызывало.
– Сама встанет, не барыня! – пренебрежительно сказал дед, которого я прозвал «Лешим».
– Как раз она-то и есть барыня, – подколол я Лешего, – да не простая, а боярыня!
– Подержи Олю, – попросил я Ульяну и склонился над Морозовой. Она была в обмороке. Похоже, что дедовский прикол окончательно доконал бедную женщину. Я на ощупь нащупал ее грудь и несколько раз надавил с левой стороны грудной клетки, чтобы восстановить сердцебиение.
– Кто это был? – шепотом спросила Морозова, приходя в себя.
– Не бойся, это мой приятель, он нам поможет, – ответил я.
– Ага, помогу! – вмешался дед. – Ты мне вместо серебра дряни какой-то насовал, за которую и банки пива не купить, а я тебе помогать буду! Ишь, размечтался!
Действительно, такой случай был в наших взаимоотношениях. У меня не поднялась рука отдать сквалыге антикварные, старинные русские монеты, и я рассчитался с ним за переход границы времени российской мелочью.
– Успокойся, я тебе новую ефимку дам, – пообещал я.
– Пять.
– Две, и это последнее слово, – начал торговаться я, памятуя поразительную алчность старика.
– Тогда счастливо оставаться, – обиженно произнес Леший и неизвестно как (кругом было болото) громко затопал ногами, имитируя уход.
– Будь здоров и скатертью дорога, – в тон ему ответил я.
– Дедушка, миленький, не уходи! – вдруг плаксиво вмешалась в разговор Ульяна. – Дядя Алеша хороший, добрый, он даст тебе ефимок!
– Жулик он, твой дядя! – сердито оборвал ее Леший. – Четыре ефимки, иначе точно уйду!
Леший опять затопал на месте ногами.
– Грабь, живоглот! Три, и ни полушки больше!
Мне стало необыкновенно легко и весело. Присутствие старого скопидома гарантировало решение многих нерешаемых проблем, и торговался я с большим удовольствием, глупо улыбаясь в темноте.
– Видала внучка, каков вор! Ему двух денег к трем ефимкам добавить жалко! – апеллировал теперь к Ульянке Леший.
– Одну добавлю, и это мое последнее слово!
– Ладно, тать, грабь бедного старика! – наконец сошелся он в цене. – А теперь все идите за мной.
– Эй, дед, что значит пошли, мы же ничего не видим! – запротестовал я.
– По гнилушкам идите, они дорогу укажут, – распорядился старик и, по своей привычке, внезапно исчез.
Мы вновь одни остались в пустом, сыром лесу. Наталья Георгиевна, как поднялась, так и стояла, прижавшись ко мне. А я, видимо, по рассеянности, так и не убрал руку с ее груди. Однако действительно нужно было отсюда уходить.
– Ульянка, помоги Борису, – распорядился я. Потом одной рукой прижал к себе дочку, другой взял под руку маму и сделал первый шаг с нашего сухого «плато». Светящиеся призрачным светом гнилушки образовали что-то вроде тропинки. Идти было по-прежнему нелегко, но ноги скоро перестали тонуть в хлюпающей жиже, и продвигались мы довольно быстро.
Впрочем, идти далеко и не пришлось. Вскоре впереди мелькнул свет и мы вышли ко вполне приличному дому, стоявшему прямо между деревьев. Начинался ранний весенний рассвет, и дом уже можно было разглядеть вполне отчетливо. Был он высокий, рубленный и значительно больше обычной крестьянской избы. Стоял, как это делается на севере, на высокой подклети, и потому казался больше, чем был на самом Деле.
Светящаяся дорожка довела нас прямо до высокого крыльца.
Женщины были испуганы и заинтригованы. Мои не очень связные объяснения, откуда я знаю «лесного старичка», не удовлетворили. Хорошо хоть вера в чудо, да еще в это дремучее время, была у них сильнее страха.
– А он нам ничего не сделает? – всю дорогу приставала ко мне Ульяна. – Он хороший?
Даже молчаливый Бориска подал голос:
– Батюшка, а дедушка не черт?
– Никакой он не черт, и вообще ничего не бойтесь, все будет хорошо. Никто вас не обидит, – однотипно отвечал я, сам, не очень понимая, что, собственно, представляет собой таинственный дедушка. Одно я знал твердо, вреда от лешака моим спутникам никакого не будет.
– Долго ходите, – раздался сердитый голос с крыльца, на котором за секунду до того никого не было.
Кудлатый, комедийный дедок во всей своей рваной красе стоял над нами, выпятив вперед нечесаную, кудлатую бороденку.
– Мог бы и сам довести нас до дома, – нарочито недовольным голосом, пародируя хозяина, сказал я. – Не видишь, мы с детьми.
– А кто бы кашу вам сварил? – парировал упрек старик.
– Сами бы сварили.
Впечатление, произведенное колоритной одеждой старика, оказалось обратно пропорционально его затрапезности. Женщины и Бориска совсем оробели, глядя на залатанного, посконного старика, и мне пришлось чуть ли не силой вталкивать их на крыльцо.
Наконец мы вошли в просторную горницу, тепло натопленную, с настоянным запахом лесных трав. Дед в очередной раз удивил меня. Определить по интерьеру, кому и какому времени принадлежит его жилье, было совершенно невозможно. В таком доме можно было жить в любом времени. Какая-то утилитарная обстановка вне моды. Даже печь у Лешего была какая-то смешанная, не то русская, не то голландская.
На женщин все окружающее произвело сильное впечатление. Они ошарашено крутили головами, разглядывая диваны, шкафы и комоды, находящиеся в горнице. Понятно, что в их скудное время, когда даже очень богатые люди обходились самой минимальной обстановкой, дедовские «мебеля» казались предметами невиданной роскоши.
– Ну, что встали столбами, проходите, – довольный произведенным эффектом, велел старик.
– Ох, дедушка, как у тебя тут лепо! – с восхищением сказала Ульяна. – А потолок-то высок, как в царских палатах.
Действительно, потолок в горнице был необычно высокий, метра два с половиной.
– Сколько ж дров нужно такие хоромы натопить! – опять вырвалось у Ульяны.
– Садитесь, отдыхайте, – милостиво разрешил Леший. – А ты, малый, давай три ефимки и две деньги, только не обмани, новыми! Знаю я, как ты подрезаешь деньги!
Открывать при старике свою богатую мошну я не стал, помня его завидущие глаза и, поковырявшись за пазухой, вытянул на свет божий четыре серебряных талера. Дед попытался выхватить их из руки, но я зажал монеты в кулаке.
– На тебе три ефимки, – сказал я, отсчитывая монеты, – а две деньги получишь, когда сыщешь сдачу. А пока подавай свою кашу.
– Ульянушка, внучка, вынай из печи кашу, – елейным голосом назвав девочку по имени, попросил Леший, хотя никто ему ее не представлял.
Ульянка, нисколько не удивившись осведомленности старика, подошла к печи и убрала заслонку. Из недр печи пахнуло упоительным запахом свежеиспеченного хлеба. Все невольно сделали по шагу в направлении тепла и пищи. Мой желудок свел спазм, и я почувствовал, как голоден.
Ульяна взяла прислоненный к печи ухват и перенесла на стол большой глиняный горшок с кашей...

Глава 5

Вторая спокойно прошедшая ночь восстановила мои силы, битая спина почти чудесным образом зажила, и жизнь перестала казаться беспросветной... Разместил нас дед Денис, так представился дамам Леший, в двух каморках. Мы с Борискои спали в маленькой, а женщинам досталась комнатушка чуть побольше. Все утро шел дождь и уютно колотил по полупрозрачной пергаментной коже, которой вместо стекол были затянуто окно. Я проснулся, но не вставал, предаваясь блаженной лени. На соседней лавке крепко спал Бориска.
Измученный мальчик заснул, как только опустил голову на подушку, и теперь лежал, разметав руки, посапывая и причмокивая во сне. Бориска мне нравился, он не капризничал, мужественно снося все трудности пути и лишения, которые свалились на всех нас в последние дни. Для боярского сынка он вообще был идеальным ребенком, неизбалованным и рассудительным.
Спать легли мы часа в четыре утра, когда совсем рассвело, и я проспал не меньше восьми часов. Время было близко к обеденному, но никто пока не вставал. Не слышно было и деда Дениса. Я, используя передышку, попытался систематизировать впечатления от моего пребывания в 1605 году, но мысли все время нечаянно переключались на боярыню Морозову, которая интересовала мне все больше, и не только как представитель человечества.
Разобраться в ней у меня пока не получалось. Да, собственно, было и не до того. Я начал вспоминать все наши столкновения, с того момента, когда увидел ее впервые и помог маленькой Олюшке. Будучи женщиной красивой и яркой, она умела как-то ненароком тушеваться, не лезть в глаза и не привлекать к себе внимания.
Конечно, ни о каком ее особом воспитании и аристократизме речи идти не могло. В эти неблагословенные времена знать отличалась от крестьян только сытной пищей, праздностью и спесью, на мой взгляд, большей частью, ничем не оправданной.
Морозовский дворянский род происходил от новгородца Михаила Прушанина, потомок которого в VI колене, Иван Семенович, прозванный Мороз, был родоначальником Морозовых. Один из его сыновей, Лев Иванович, был боярином; в день Куликовской битвы начальствовал передовым полком и погиб в бою. В XV веке отделились от этого рода Салтыковы, Шеины, Тучковы, Брюхово-Морозовы и Козловы. С XIV века до конца XVII четырнадцать Морозовых были боярами, двое – окольничими, и один – постельничим. Так что род получался знатнейший, и роднился с первыми фамилиями.
Все это я помнил из лекций профессора Ключевского, натаскивавшего меня по русской истории. Происхождения Натальи Георгиевны я не знал, но то, что она была женой знатного боярина, предполагало, что и ее род не последний в Московском государстве. Как воспитывает своих детей русская знать, я реально не представлял. Мог только предположить, что иностранных гувернеров им не приглашали. Если и учили детей читать, то только священные книги. Грамотеи, конечно, были, но их не очень поощряли, недаром же закостеневшее боярство, не желая образовываться и приспосабливаться к новым временам, потеряло динамику в развитии, а затем и власть в стране.
Сама Наталья Георгиевна как личность себя пока никак не проявляла. Обычная мать, готовая на все ради спасения своих детей. Так я ее вначале и рассматривал. Теперь же, если у нас случится несколько свободных дней, и мы проведем их вместе, можно будет к ней присмотреться более внимательно. Пока я думал о матери, проснулся сын:
– Батюшка, а матушка где? – спросил меня мальчишечий голос.
Бориска проснулся и смотрел на меня не по-детски тревожными глазами.
– Спит твоя матушка, – успокоил я мальчика, – они с Ульянкой в соседней комнате. Сам-то выспался?
– Выспался, батюшка, а каши нам еще дадут?
– Дадут, конечно.
Мы встали, оделись и отправились разыскивать своих товарок. Оказалось, что женщины уже успели встать, растопить печь и теперь готовили завтрак. Дед Денис в своем обычном рваном платье восседал за конторкой начала девятнадцатого века и что-то писал гусиным пером. Выглядело это, учитывая его дремучую крестьянскую внешность, очень забавно.
Мы с боярским сыном пожелали присутствующим доброго утра и уселись перед окном, застеленным слюдой, на лавке в ожидании еды. День был ясный, солнечный, и в горнице было довольно светло. Леший, между тем, кончил свои записи и подсел к нам, наблюдать, как трудится «народ».
Как всегда, когда в помещении собирается несколько человек, да еще разного пола, разговор принимает игриво-легкомысленный характер. Так и теперь, все беззлобно подкалывали друг дута, вспоминая ночную встречу и ночные же страхи.
Наталья Георгиевна, помогая Ульяне, захватившей кухонные бразды в свои ловкие руки, раскраснелась и выглядела милой и домашней. Я украдкой любовался ее гибким сильным телом, стараясь отгонять грешные мысли.
Наконец завтрак был готов, и нас пригласили за стол. Несмотря на великопостные дни, Ульянка исхитрилась, почти не обходя строгие правила, приготовить очень вкусную еду.
– Ишь, внучка, как ты ловка да сметлива! – похвалил девочку дед Денис, уписывая за обе щеки. – Осталась бы у меня, старика, подкормила бы сироту.
– И то правда, – вполне серьезно поддержал я шутливое предложение Лешака. – Оставайся, Ульяна, что тебе скитаться по чужим людям.
Шутливое, комплиментарное предложение старика вдруг приобрело совсем иной смысл.
– Ну, вот еще, – смутившись, ответила девочка, – зачем мне быть в тягость...
– Какая же тягость... – задумчиво произнес дед Денис, по-моему, впервые с того времени, как мы познакомились, не придуриваясь и не ерничая. – Оставайся, коли захочешь, утешь старика!
– Не знаю, – продолжала смущенно отказываться Ульяна, – я завсегда, да только не буду ли в тягость?
– Правда, оставайся, а я тебя за это колдовать научу, – опять начал шутить дед. – Гадать ты, я слышал, умеешь, заодно научишься колдовать!
Мне было бы очень любопытно узнать, откуда он узнал об Ульянином гадании, но спрашивать я, понятное дело, не стал. Просто навострил уши, ожидая, что все разъяснится в общем разговоре.
– Правда, Ульянушка, оставайся, – поддержала Наталья Георгиевна. –З десь, у дедушки, тебе будет спокойно, и никто не обидит.
– Да и, право, не знаю, не помешаю ли, – отдавая дань крестьянской церемонной вежливости, начала сдаваться девочка.
– Вы тут еще спорьте, а я пойду, пройдусь, – сказал я, поблагодарил за вкусный завтрак и вышел из-за стола.
Я вышел на высокое крыльцо, с которого видны были все недалекие лесные окрестности. Солнце сияло на безоблачном небе. Ветви деревьев приобрели весенний сизо-лиловый цвет, готовясь вот-вот зазеленеть. Северная весна, как обычно бывает в зту пору, шла к лету семиверстными шагами. Усадьба у деда Дениса была исправная, не в пример его ветхому, оборванному платью. Хозяйственные строения, небольшие, без расчета на многолюдную крестьянскую семью, однако достаточные для комфортной жизни, располагались очень продуманно и вписывались в расчищенный лес так, что тот напоминал скорее английский парк.
Ограды вокруг усадьбы не было, и она оказывалась как бы органической частью леса. Я прошелся по кривым, грунтовым дорожкам и наткнулся на небольшую ветряную мельницу.
Зачем одинокому деду нужна мельница, мне было непонятно, но, приглядевшись к ее лопастям и конструкции, я догадался об истинном назначении сооружения.
На первый взгляд, это был обычный деревенский ветряк, но у крыльев автоматически менялся «угол атаки», и таких оригинальных подшипников я никогда раньше не встречал. Стилизованная под старину, техника была явно не уровня начала XXI века, а значительно совершеннее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32