Однако Трехлапый, не теряя хладнокровного веселья, отпарировал:
– А вы, патрон?
Увидев, что Лекок нахмурился, он добавил:
– Вы знаете, что барон Шварц в салоне, а баронесса в будуаре?
В двух шагах друг от друга! – подтвердил Лекок, внезапно развеселившись от какой-то новой мысли. – Дверь между ними закрывается только на задвижку. Интересно, на что он способен, этот эльзасский Отелло?
– Баронесса знает, что он там, – ответил Трехлапый. – Она под густой вуалью.
Господин Лекок приложил ко лбу кончик пальца.
– Тут у меня целые миры! – горделиво и с глубоким убеждением объявил он. – Мы далеко пойдем, господин Матье, и вы обретете пару ног, если это можно обрести за банковские билеты. Кстати, насчет банковских билетов, как там обстоят дела с нашими?
Трехлапый расстегнул бархатный пиджак и вынул из кармана бумажник.
Пока он его открывал, господин Лекок делился своими соображениями дальше:
– Пуская барон с баронессой ждут. Им надо показать, где раки зимуют. Тут сейчас разыграется любопытная сценка. Я все держу в своей голове, все!
Калека протянул ему две бумажки. Лекок подошел к нему, чтобы их забрать.
– Да, пускай они подождут, – поддакнул Трехлапый, – к тому же вам надо знать, что говорить, а для этого выслушайте мой рапорт.
Господин Лекок не отвечал. Он разглядывал два банковских билета с чрезвычайным вниманием.
– Какой из них настоящий? – спросил он. – А ты пока приступай к рапорту.
Он вставил в глаз маленькую лупу, какой пользуются часовщики, и приблизился к лампе. Трехлапый, глядя на патрона посверкивающими глазами, заговорил:
– Прибыв в замок, я встретил у его ворот юную Эдме Лебер.
– Почему ты об этом упоминаешь?
– Сейчас поймете. Господин Шварц принимал меня, а госпожа Шварц юную Эдме Лебер.
– У тебя такой странный голос, старина, когда ты произносишь это имя «юная Эдме Лебер», – заметил Лекок, не отрывая глаз от банковских билетов.
– Еще бы! Такое прелестное существо! У меня парализованы ноги, а не сердце.
– Ну что ж, эти купюры не отличить друг от друга. А ты все еще продолжаешь разыгрывать с графиней Корона сказку «Красавица и чудовище»?
– Я люблю женщин! – несколько напыщенно ответил Трехлапый.
– Я тоже! – сказал Лекок, скрывая улыбку. – Странный ты все-таки тип, господин Матье! Похоже, ты был изрядным весельчаком, когда пользовался ногами.
– Я и без ног продолжаю оставаться изрядным весельчаком, – сухо заметил калека. – Купюры вам подходят?
– Думаю, в банке ничего не заметят. Надо печатать, и быстро!
– Уже приступили. Я дал чек заранее.
– Браво! На это, старина Матье, можно купить целый сераль!
– На это? Вы что, собираетесь со мной рассчитаться… – начал Трехлапый кислым тоном.
– Как ты, однако, недоверчив! – возмутился Лекок, не теряя самодовольства, составлявшего его силу. – Мой план – настоящий шедевр, мы не будем отступать от него. Знаешь, бывает такая охота, когда живых птиц приманивают на чучела? Я, как и ты, не питаю пристрастия к фальшивомонетчикам. Жалкая профессия! Сколько можно напечатать за двадцать четыре часа?
– Два миллиона в день. Если постараться.
– За три дня шесть миллионов. В среду я пристрою все, что мы отпечатаем… Докладывай дальше!
– Во время беседы с бароном я обронил словечко о том самом деле…
– И он сразу же примчался сюда!
– Примчался он по другому поводу… хотя он бледнел и трясся, когда я говорил о Кане, о разорившемся банкире, о бывшем комиссаре полиции и о полковнике…
– Что он сказал?
– Ничего. Расспрашивал меня о графине Корона.
– И что ты ответил?
– Ничего. Я отчитываюсь только перед вами. Сюда барон Шварц примчался, потому что он, словно воришка, сделал слепок с ключа от секретера жены.
Господин Лекок, погладив картонную коробку с присланным куском воска, вполголоса пробурчал:
– Слепки на меня так и посыпались. А во весь голос сказал:
– На него похоже. А ты как узнал об этом?
– Узнал.
– И не хочешь сказать как?
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что своим узнаваньем я зарабатываю на хлеб.
– Верно. А баронесса с чем пожаловала сюда?
– Эдме Лебер привезла ей бриллиантовую подвеску, потерянную на лестнице у…
– Эта история мне известна. А я тут при чем?
– Увидите… да и к тому же она знает, что муж сделал слепок с ключа.
– Превосходно! Лучшего не попросишь! Когда план хорош, в него вписывается все. Превосходно!
– Я еще не закончил. Прибыв сюда ненароком одновременно, барон и баронесса столкнулись.
– Где? – спросил Лекок, настораживаясь.
– В вашем дворе. Баронесса несла в шкатулке содержимое своего шкафчика, ключ от которого собирается подделать барон.
– А ты знаешь содержимое этого шкафчика, а, старина? – льстивым тоном поинтересовался Лекок.
– Не знаю, – холодно ответил калека.
– Шкатулка все еще у баронессы?
– Нет. Внизу, под вашими окнами, произошла сцена, достойная Бомарше.
– Ты присутствовал?
– Укрывшись в дворницкой, как мне и положено.
– Выкладывай сцену! А ты все-таки очень странный тип!
Трехлапый, стараясь говорить толково, начал рассказ:
– Женщину, укрывшуюся под плотной вуалью, преследует муж. Она входит в наш двор, он идет по пятам. По двору в это время случайно проходит мужчина. Женщина под вуалью, не говоря ни слова, всучает ему в руки шкатулку и исчезает. «Отдайте, шкатулка моя!» – кричит муж на мужчину, совсем обалдевшего от неожиданности. «Не смейте отдавать!» – раздается властный голос, и появляется вторая женщина, завуалированная не менее плотно, чем первая. Настоящий театральный эффект…
– Кто она, эта вторая женщина?
– Графиня Корона, черт возьми!
– Откуда она взялась?
– Наверное, из-под земли. Лекок подпер голову рукой.
– А случайно проходивший по двору мужчина?
– Господин Мишель.
Лекок наполнил свой стакан со словами:
– В добрый час! Впишется и это.
Трехлапый, улыбаясь, наблюдал, как патрон опорожняет стакан. Рука Лекока слегка дрожала, когда он ставил стакан на стол.
– Тайна у нее! – процедил он сквозь зубы. – Тайна должна быть моей: старик меня обманул. Девчонка возненавидела меня раньше, чем научилась лепетать имя матери. Мой прирожденный враг! Тем хуже для нее!
– Вы говорите о баронессе Шварц? – полюбопытствовал калека.
– А ты знаешь, – вместо ответа спросил Лекок, – зачем приходила в наш дом графиня?
– Она приходила обсудить со мной кое-какие дела, – не колеблясь, ответил Трехлапый.
Лекок бросил на него подозрительный взгляд.
– На вашем месте, – холодно промолвил калека, – я бы оставил графиню в покое. Она знает так же много, как вы.
– И гораздо больше, чем ты?
– Да, особенно про этого Брюно, который так вам пришелся по сердцу.
Торжествующее лицо господина Лекока заметно омрачилось.
– Сам черт ему помогает! – воскликнул он. – Три раза мы видели его с веревкой на шее, а в четвертый, когда он вернулся из Лондона, Отец сказал: «Смерть этого человека не берет, тогда его возьмем мы». Отец был очень умен, но он умирал слишком долго.
– Теперь, когда он мертв, – сказал Трехлапый, – я могу наконец переведаться с моим соседом Брюно.
Господин Лекок взял рожок, издавший в этот момент долгий призывный звук.
– Надеюсь, ты не теряешь его из виду? – спросил он, прикладывая раструб к уху.
– Я стал его тенью, – заверил Трехлапый. – Я живу в его шкуре. Я понаделал дырок в перегородке, чтобы слышать, как он спит.
– Тебе ничего не удалось обнаружить?
– Ничего особенного, кроме того, что сегодняшнее воскресенье он тоже провел неподалеку от замка, а от Ливри до Парижа ехал вместе с Эдме Лебер – в отдельном купе.
– Надо спешить, – вслух подумал Лекок. – Затевается настоящее дело. Лишние нам не нужны. Груша созрела и должна упасть. Когда мы ее сорвем, можно будет вволю над этим Брюно посмеяться!
Из раструба в его ухо сказали:
– Баронесса вышла из терпения, а барон угрожает.
– Пускай ждут! – заорал в ответ обозлившийся Лекок. – Терпения им понадобится очень много. Пускай ждут! – повторил он, вставая и принимаясь мерить комнату большими шагами. – Их головы под моей ногой! Посмотрим сейчас, кто кому будет угрожать!
Ветер менялся: на него накатил приступ фанфаронства.
– Значит, – продолжил он победительным тоном, круто останавливаясь перед Трехлапым, не изменившим своей спокойной и ленивой позы, – барон упустил шкатулку?
– Упустил, отвесив чуть ли не земной поклон графине Корона.
– Его одурачили?
– Наполовину.
– Узнал он своего Мишеля?
– Конечно!
Господин Лекок торжествующе хлопнул себя по ляжке.
– Порядок! – вскричал он. – Я бы вовремя расплатился с Фаншеттой, не умей она увертываться так ловко! Брюно и твоя юная Эдме сослужат мне службу, не подозревая об этом. Когда план хорош, все… Какое местечко попросишь ты, мой дорогой шутник господин Матье, когда я стану министром, а? Ситуация прочищается одним ударом! Впереди нечего желать, позади нечего бояться! Как ты думаешь, сколько может принести билет в тысячу франков, бескорыстно отданный босяку? За пятнадцать лет? Четыре миллиона достаточно? Не стесняйся, накидывай до шести. Да, груша созрела, в этом старик не ошибся! И ты меня не предашь, Матье, слышишь! Уж ты-то знаешь прекрасно, что я обыграю всех. Раз, два, и готово! Через три дня, дружище, ты получишь свою богатую долю: целую груду профилей короля-гражданина, отчеканенных на золоте и серебре, на них можно закупить полсотни женщин, старина, ведь ты их так любишь! Женщин, которые не продаются, и все прочие радости жизни, а сверх того дружбу великого человека, посланную тебе благоволением небес, как говорится в песнях.
– Так говорится в трагедиях, – поправил его Трехлапый.
– В трагедиях так в трагедиях, тебе виднее, чудак! Погляди на меня хорошенько! Разве мы похожи на новобранцев? Настал момент напомнить тебе, что будь на то моя воля, через час тебя бы уже везли на каторгу.
Трехлапый опустил глаза под пристальным взором господина Лекока. Это переполнило чашу горделивого ликования патрона.
– Я держу тебя так же крепко, как остальных, – хвастливо продолжал он, – и в этом твой шанс, старина: не будь у тебя веревки на шее, я бы перестал тебе доверять. А когда я перестаю доверять… Ладно, хватит! Ты многого стоишь, и мне не хотелось бы лишиться тебя!
– Патрон, – с простодушным видом промолвил калека, поднимая свои большие печальные глаза, – клянусь вам, что в моем прошлом было, больше несчастья, чем вины.
Господин Лекок звонко расхохотался.
– И в моем тоже, черт возьми! Превосходно!.. Тем не менее в своем прошлом ты увяз по уши, дорогой Матье!
Он сделал пируэт и, схватив воронку, прокричал в нее:
– Иду! Через две минуты подать клиентов горяченькими!
Скрестив на груди руки, откинув голову назад и раздувая ноздри, он повернулся к сообщнику, внимавшему ему с задумчиво-униженным видом.
– Теперь командуя я, – тоном сухим и резким объявил Лекок, – полковник пошел к чертям! Он был стар, он стеснял меня. Я не позволил бы упасть волосу с его седой головы, потому что он был – Отец. Но он мертв, и теперь Отец – я, я – генерал Каморры, предводитель Черных Мантий, Хозяин в Лондоне и Париже, я – Главный везде! Ты знаешь, что эта парочка, измученная ожиданием, моя добыча. Но даже ты не знаешь, как я собираюсь ее сожрать, этого не угадать никому. Понаблюдав, как я действую, можно кое-чему научиться. Я их допек ожиданием, я их заранее сокрушил – помял, запугал, унизил! Я возвышаюсь, сводя их на нет, ко мне переходит сила, которую они теряют. Кажется, что я болтаю, а я работаю. Чем больше они ждут, тем мягче они становятся, а они мне нужны мягонькими, как шевровые перчатки! Когда-то мне приходилось льстить, гнуть спину, действовать исподтишка. Это позади. В разные времена люди по-разному впадают в детство. Пуританин или философ превращается в идиота от страха перед каким-нибудь картонным монстром вроде Тартюфа, изобретенным гением. Произошла перестановка персонажей: на смену Тартюфу явился угрюмый добродей. Будь грубым – и в тебя поверят, раздавай на все стороны пинки – и тебя провозгласят апостолом. Мольер и Бомарше знали в этом толк: лицемерие оттачивало себя, становясь профессией. Дружище, пора и нам внести свой вклад в развитие комического жанра. Ты, будь так добр, отправляйся в караулку (он указал на дверь, ведущую в маленькое подсобное помещение), там есть окошечко, ты все увидишь и услышишь, там есть бумага, чернила и перо – будешь записывать…
При этих словах Трехлапый ползком пересек комнату. Когда он одолевал порог соседней комнатушки, Лекок в напутствие ему сказал:
– Смотри, слушай и делай заметки, поручение важное, в четыре миллиона: ты будешь одновременно свидетелем и секретарем суда.
– Понял.
– Проводите ко мне госпожу баронессу, – распорядился Лекок в раструб.
XXXI
ОЧНАЯ СТАВКА
Оказавшись один в маленькой голой комнатке, которую патрон называл своей караулкой, Трехлапый подполз к соломенному креслу, стоявшему перед столом, но залезать в него не стал, а придвинул к двери, то же самое он проделал и со столом, с той чрезвычайной легкостью движений, которая обнаруживалась в нем, когда он не опасался чужого взгляда. В двери было проделано маленькое окошечко, похожее на круглую дыру и прикрытое квадратным куском материи. Трехлапый, подтянув себя до нужного положения, увидел Лекока – тот стоял посредине комнаты в торжественно-комической позе. Три раза пристукнув каблуком о пол, он объявил:
– Внимание! Занавес! Начинаем!
– Я уже на своем посту, патрон, – доложил Трехлапый.
Патрон сделал выразительный жест, призывающий к молчанию. Дверь, ведущая в официальные помещения агентства, отворилась.
Трехлапый провел дрожащей рукой по лбу, смоченному обильной испариной. Он был очень бледен. Лицо его, полускрытое буйной шевелюрой, хранило обычную неподвижность, но вокруг заблестевших глаз обозначились темные круги.
Господин Лекок, галантно поклонившись баронессе, подвел ее к креслу. Случайно или умышленно, но кресло, в которое он усаживал жену банкира миллионера, располагалось как раз напротив окошечка. Трехлапый бросил на гостью всего один взгляд и полузакрыл глаза. Баронесса Шварц была очень взволнованна: длительное ожидание, наполненное тревожными мыслями, довело ее до предела.
– Я занимался именно вами, моя прекрасная дама… – начал было Лекок.
– Я пропала! – прервала его баронесса глухим голосом, заставившим вздрогнуть калеку, укрытого в тайнике. Этот голос красноречивее слов свидетельствовал о глубокой тревоге, переполнявшей ее сердце.
– Согласен с вами, мадам, – холодно ответил Лекок. – Тем не менее я убежден, что вы заблуждаетесь насчет причин вашего отчаянного положения.
– Можете вы сделать так, – резко прервала его баронесса, – денег я не пожалею, чтобы эта девушка, Эдме Лебер, немедленно отплыла в Америку?
Господин Лекок презрительно улыбнулся, и эта улыбка горьким и печальным отражением тронула губы калеки. Патрон ответил:
– Между Нью-Йорком и Гавром всего тринадцать дней морского пути. Ну, накинем еще денек-другой, все равно эта идея слишком старомодна для наших дней. Времена парусного флота прошли. Нынче требуются совсем иные меры предосторожности. И зря вы так беспокоитесь из-за этой девушки. Она не самая жгучая из ваших проблем.
– Вы еще не знаете… – начала объяснять баронесса.
– Я знаю все. Мысль, не знаю уж, честолюбивая или нет, сделаться зятем барона Шварца заставила меня глаз не спускать с вашего богатого и уважаемого дома. Во-первых, мне показался подозрительным тот факт, что вы пошли навстречу моим намерениям, хотя и с заметным отвращением. Денежные короли редко переступают через отвращение. Впрочем, кое-какие сомнения насчет вашего дома имелись у меня и прежде. Ну и, разумеется, в моем возрасте и в моем скромном положении домогаться столь блистательного союза было дерзостью, хотя и не лишенной некоторых романтических мотивов.
– Нас удивил ваш отказ, – сделав над собой усилие, вымолвила баронесса.
– А он должен был вас обрадовать или огорчить, мадам, слово «удивил» ничего не означает. В любом случае я остаюсь вашим другом, если вы позволите, а к мадемуазель Бланш сохраню нежную отеческую привязанность. Давайте говорить о вас, и ни о ком другом.
Он уселся подле госпожи Шварц. Видимо, это был не первый ее визит в агентство.
– Извините, что принимаю вас в халате, мадам, – произнес Лекок, разваливаясь в кресле. – Вы знаете, что я бесцеремонен… Признавайтесь: что спрятано в вашей божественной шкатулке?
– Вы виделись с моим мужем! – ошеломленно пролепетала баронесса.
– Еще не виделся.
– Откуда же вам про нее известно?
Лекок задумчиво поигрывал кисточками своей шикарной опояски.
– Надо прояснить ситуацию, – наконец изрек он с видом человека, выдающего свои сокровенные мысли. – Мы с вами знаем друг друга давно, прекрасная дама, и люди, которые пишут комедии, совершенно правы, утверждая, что первая любовь не проходит бесследно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– А вы, патрон?
Увидев, что Лекок нахмурился, он добавил:
– Вы знаете, что барон Шварц в салоне, а баронесса в будуаре?
В двух шагах друг от друга! – подтвердил Лекок, внезапно развеселившись от какой-то новой мысли. – Дверь между ними закрывается только на задвижку. Интересно, на что он способен, этот эльзасский Отелло?
– Баронесса знает, что он там, – ответил Трехлапый. – Она под густой вуалью.
Господин Лекок приложил ко лбу кончик пальца.
– Тут у меня целые миры! – горделиво и с глубоким убеждением объявил он. – Мы далеко пойдем, господин Матье, и вы обретете пару ног, если это можно обрести за банковские билеты. Кстати, насчет банковских билетов, как там обстоят дела с нашими?
Трехлапый расстегнул бархатный пиджак и вынул из кармана бумажник.
Пока он его открывал, господин Лекок делился своими соображениями дальше:
– Пуская барон с баронессой ждут. Им надо показать, где раки зимуют. Тут сейчас разыграется любопытная сценка. Я все держу в своей голове, все!
Калека протянул ему две бумажки. Лекок подошел к нему, чтобы их забрать.
– Да, пускай они подождут, – поддакнул Трехлапый, – к тому же вам надо знать, что говорить, а для этого выслушайте мой рапорт.
Господин Лекок не отвечал. Он разглядывал два банковских билета с чрезвычайным вниманием.
– Какой из них настоящий? – спросил он. – А ты пока приступай к рапорту.
Он вставил в глаз маленькую лупу, какой пользуются часовщики, и приблизился к лампе. Трехлапый, глядя на патрона посверкивающими глазами, заговорил:
– Прибыв в замок, я встретил у его ворот юную Эдме Лебер.
– Почему ты об этом упоминаешь?
– Сейчас поймете. Господин Шварц принимал меня, а госпожа Шварц юную Эдме Лебер.
– У тебя такой странный голос, старина, когда ты произносишь это имя «юная Эдме Лебер», – заметил Лекок, не отрывая глаз от банковских билетов.
– Еще бы! Такое прелестное существо! У меня парализованы ноги, а не сердце.
– Ну что ж, эти купюры не отличить друг от друга. А ты все еще продолжаешь разыгрывать с графиней Корона сказку «Красавица и чудовище»?
– Я люблю женщин! – несколько напыщенно ответил Трехлапый.
– Я тоже! – сказал Лекок, скрывая улыбку. – Странный ты все-таки тип, господин Матье! Похоже, ты был изрядным весельчаком, когда пользовался ногами.
– Я и без ног продолжаю оставаться изрядным весельчаком, – сухо заметил калека. – Купюры вам подходят?
– Думаю, в банке ничего не заметят. Надо печатать, и быстро!
– Уже приступили. Я дал чек заранее.
– Браво! На это, старина Матье, можно купить целый сераль!
– На это? Вы что, собираетесь со мной рассчитаться… – начал Трехлапый кислым тоном.
– Как ты, однако, недоверчив! – возмутился Лекок, не теряя самодовольства, составлявшего его силу. – Мой план – настоящий шедевр, мы не будем отступать от него. Знаешь, бывает такая охота, когда живых птиц приманивают на чучела? Я, как и ты, не питаю пристрастия к фальшивомонетчикам. Жалкая профессия! Сколько можно напечатать за двадцать четыре часа?
– Два миллиона в день. Если постараться.
– За три дня шесть миллионов. В среду я пристрою все, что мы отпечатаем… Докладывай дальше!
– Во время беседы с бароном я обронил словечко о том самом деле…
– И он сразу же примчался сюда!
– Примчался он по другому поводу… хотя он бледнел и трясся, когда я говорил о Кане, о разорившемся банкире, о бывшем комиссаре полиции и о полковнике…
– Что он сказал?
– Ничего. Расспрашивал меня о графине Корона.
– И что ты ответил?
– Ничего. Я отчитываюсь только перед вами. Сюда барон Шварц примчался, потому что он, словно воришка, сделал слепок с ключа от секретера жены.
Господин Лекок, погладив картонную коробку с присланным куском воска, вполголоса пробурчал:
– Слепки на меня так и посыпались. А во весь голос сказал:
– На него похоже. А ты как узнал об этом?
– Узнал.
– И не хочешь сказать как?
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что своим узнаваньем я зарабатываю на хлеб.
– Верно. А баронесса с чем пожаловала сюда?
– Эдме Лебер привезла ей бриллиантовую подвеску, потерянную на лестнице у…
– Эта история мне известна. А я тут при чем?
– Увидите… да и к тому же она знает, что муж сделал слепок с ключа.
– Превосходно! Лучшего не попросишь! Когда план хорош, в него вписывается все. Превосходно!
– Я еще не закончил. Прибыв сюда ненароком одновременно, барон и баронесса столкнулись.
– Где? – спросил Лекок, настораживаясь.
– В вашем дворе. Баронесса несла в шкатулке содержимое своего шкафчика, ключ от которого собирается подделать барон.
– А ты знаешь содержимое этого шкафчика, а, старина? – льстивым тоном поинтересовался Лекок.
– Не знаю, – холодно ответил калека.
– Шкатулка все еще у баронессы?
– Нет. Внизу, под вашими окнами, произошла сцена, достойная Бомарше.
– Ты присутствовал?
– Укрывшись в дворницкой, как мне и положено.
– Выкладывай сцену! А ты все-таки очень странный тип!
Трехлапый, стараясь говорить толково, начал рассказ:
– Женщину, укрывшуюся под плотной вуалью, преследует муж. Она входит в наш двор, он идет по пятам. По двору в это время случайно проходит мужчина. Женщина под вуалью, не говоря ни слова, всучает ему в руки шкатулку и исчезает. «Отдайте, шкатулка моя!» – кричит муж на мужчину, совсем обалдевшего от неожиданности. «Не смейте отдавать!» – раздается властный голос, и появляется вторая женщина, завуалированная не менее плотно, чем первая. Настоящий театральный эффект…
– Кто она, эта вторая женщина?
– Графиня Корона, черт возьми!
– Откуда она взялась?
– Наверное, из-под земли. Лекок подпер голову рукой.
– А случайно проходивший по двору мужчина?
– Господин Мишель.
Лекок наполнил свой стакан со словами:
– В добрый час! Впишется и это.
Трехлапый, улыбаясь, наблюдал, как патрон опорожняет стакан. Рука Лекока слегка дрожала, когда он ставил стакан на стол.
– Тайна у нее! – процедил он сквозь зубы. – Тайна должна быть моей: старик меня обманул. Девчонка возненавидела меня раньше, чем научилась лепетать имя матери. Мой прирожденный враг! Тем хуже для нее!
– Вы говорите о баронессе Шварц? – полюбопытствовал калека.
– А ты знаешь, – вместо ответа спросил Лекок, – зачем приходила в наш дом графиня?
– Она приходила обсудить со мной кое-какие дела, – не колеблясь, ответил Трехлапый.
Лекок бросил на него подозрительный взгляд.
– На вашем месте, – холодно промолвил калека, – я бы оставил графиню в покое. Она знает так же много, как вы.
– И гораздо больше, чем ты?
– Да, особенно про этого Брюно, который так вам пришелся по сердцу.
Торжествующее лицо господина Лекока заметно омрачилось.
– Сам черт ему помогает! – воскликнул он. – Три раза мы видели его с веревкой на шее, а в четвертый, когда он вернулся из Лондона, Отец сказал: «Смерть этого человека не берет, тогда его возьмем мы». Отец был очень умен, но он умирал слишком долго.
– Теперь, когда он мертв, – сказал Трехлапый, – я могу наконец переведаться с моим соседом Брюно.
Господин Лекок взял рожок, издавший в этот момент долгий призывный звук.
– Надеюсь, ты не теряешь его из виду? – спросил он, прикладывая раструб к уху.
– Я стал его тенью, – заверил Трехлапый. – Я живу в его шкуре. Я понаделал дырок в перегородке, чтобы слышать, как он спит.
– Тебе ничего не удалось обнаружить?
– Ничего особенного, кроме того, что сегодняшнее воскресенье он тоже провел неподалеку от замка, а от Ливри до Парижа ехал вместе с Эдме Лебер – в отдельном купе.
– Надо спешить, – вслух подумал Лекок. – Затевается настоящее дело. Лишние нам не нужны. Груша созрела и должна упасть. Когда мы ее сорвем, можно будет вволю над этим Брюно посмеяться!
Из раструба в его ухо сказали:
– Баронесса вышла из терпения, а барон угрожает.
– Пускай ждут! – заорал в ответ обозлившийся Лекок. – Терпения им понадобится очень много. Пускай ждут! – повторил он, вставая и принимаясь мерить комнату большими шагами. – Их головы под моей ногой! Посмотрим сейчас, кто кому будет угрожать!
Ветер менялся: на него накатил приступ фанфаронства.
– Значит, – продолжил он победительным тоном, круто останавливаясь перед Трехлапым, не изменившим своей спокойной и ленивой позы, – барон упустил шкатулку?
– Упустил, отвесив чуть ли не земной поклон графине Корона.
– Его одурачили?
– Наполовину.
– Узнал он своего Мишеля?
– Конечно!
Господин Лекок торжествующе хлопнул себя по ляжке.
– Порядок! – вскричал он. – Я бы вовремя расплатился с Фаншеттой, не умей она увертываться так ловко! Брюно и твоя юная Эдме сослужат мне службу, не подозревая об этом. Когда план хорош, все… Какое местечко попросишь ты, мой дорогой шутник господин Матье, когда я стану министром, а? Ситуация прочищается одним ударом! Впереди нечего желать, позади нечего бояться! Как ты думаешь, сколько может принести билет в тысячу франков, бескорыстно отданный босяку? За пятнадцать лет? Четыре миллиона достаточно? Не стесняйся, накидывай до шести. Да, груша созрела, в этом старик не ошибся! И ты меня не предашь, Матье, слышишь! Уж ты-то знаешь прекрасно, что я обыграю всех. Раз, два, и готово! Через три дня, дружище, ты получишь свою богатую долю: целую груду профилей короля-гражданина, отчеканенных на золоте и серебре, на них можно закупить полсотни женщин, старина, ведь ты их так любишь! Женщин, которые не продаются, и все прочие радости жизни, а сверх того дружбу великого человека, посланную тебе благоволением небес, как говорится в песнях.
– Так говорится в трагедиях, – поправил его Трехлапый.
– В трагедиях так в трагедиях, тебе виднее, чудак! Погляди на меня хорошенько! Разве мы похожи на новобранцев? Настал момент напомнить тебе, что будь на то моя воля, через час тебя бы уже везли на каторгу.
Трехлапый опустил глаза под пристальным взором господина Лекока. Это переполнило чашу горделивого ликования патрона.
– Я держу тебя так же крепко, как остальных, – хвастливо продолжал он, – и в этом твой шанс, старина: не будь у тебя веревки на шее, я бы перестал тебе доверять. А когда я перестаю доверять… Ладно, хватит! Ты многого стоишь, и мне не хотелось бы лишиться тебя!
– Патрон, – с простодушным видом промолвил калека, поднимая свои большие печальные глаза, – клянусь вам, что в моем прошлом было, больше несчастья, чем вины.
Господин Лекок звонко расхохотался.
– И в моем тоже, черт возьми! Превосходно!.. Тем не менее в своем прошлом ты увяз по уши, дорогой Матье!
Он сделал пируэт и, схватив воронку, прокричал в нее:
– Иду! Через две минуты подать клиентов горяченькими!
Скрестив на груди руки, откинув голову назад и раздувая ноздри, он повернулся к сообщнику, внимавшему ему с задумчиво-униженным видом.
– Теперь командуя я, – тоном сухим и резким объявил Лекок, – полковник пошел к чертям! Он был стар, он стеснял меня. Я не позволил бы упасть волосу с его седой головы, потому что он был – Отец. Но он мертв, и теперь Отец – я, я – генерал Каморры, предводитель Черных Мантий, Хозяин в Лондоне и Париже, я – Главный везде! Ты знаешь, что эта парочка, измученная ожиданием, моя добыча. Но даже ты не знаешь, как я собираюсь ее сожрать, этого не угадать никому. Понаблюдав, как я действую, можно кое-чему научиться. Я их допек ожиданием, я их заранее сокрушил – помял, запугал, унизил! Я возвышаюсь, сводя их на нет, ко мне переходит сила, которую они теряют. Кажется, что я болтаю, а я работаю. Чем больше они ждут, тем мягче они становятся, а они мне нужны мягонькими, как шевровые перчатки! Когда-то мне приходилось льстить, гнуть спину, действовать исподтишка. Это позади. В разные времена люди по-разному впадают в детство. Пуританин или философ превращается в идиота от страха перед каким-нибудь картонным монстром вроде Тартюфа, изобретенным гением. Произошла перестановка персонажей: на смену Тартюфу явился угрюмый добродей. Будь грубым – и в тебя поверят, раздавай на все стороны пинки – и тебя провозгласят апостолом. Мольер и Бомарше знали в этом толк: лицемерие оттачивало себя, становясь профессией. Дружище, пора и нам внести свой вклад в развитие комического жанра. Ты, будь так добр, отправляйся в караулку (он указал на дверь, ведущую в маленькое подсобное помещение), там есть окошечко, ты все увидишь и услышишь, там есть бумага, чернила и перо – будешь записывать…
При этих словах Трехлапый ползком пересек комнату. Когда он одолевал порог соседней комнатушки, Лекок в напутствие ему сказал:
– Смотри, слушай и делай заметки, поручение важное, в четыре миллиона: ты будешь одновременно свидетелем и секретарем суда.
– Понял.
– Проводите ко мне госпожу баронессу, – распорядился Лекок в раструб.
XXXI
ОЧНАЯ СТАВКА
Оказавшись один в маленькой голой комнатке, которую патрон называл своей караулкой, Трехлапый подполз к соломенному креслу, стоявшему перед столом, но залезать в него не стал, а придвинул к двери, то же самое он проделал и со столом, с той чрезвычайной легкостью движений, которая обнаруживалась в нем, когда он не опасался чужого взгляда. В двери было проделано маленькое окошечко, похожее на круглую дыру и прикрытое квадратным куском материи. Трехлапый, подтянув себя до нужного положения, увидел Лекока – тот стоял посредине комнаты в торжественно-комической позе. Три раза пристукнув каблуком о пол, он объявил:
– Внимание! Занавес! Начинаем!
– Я уже на своем посту, патрон, – доложил Трехлапый.
Патрон сделал выразительный жест, призывающий к молчанию. Дверь, ведущая в официальные помещения агентства, отворилась.
Трехлапый провел дрожащей рукой по лбу, смоченному обильной испариной. Он был очень бледен. Лицо его, полускрытое буйной шевелюрой, хранило обычную неподвижность, но вокруг заблестевших глаз обозначились темные круги.
Господин Лекок, галантно поклонившись баронессе, подвел ее к креслу. Случайно или умышленно, но кресло, в которое он усаживал жену банкира миллионера, располагалось как раз напротив окошечка. Трехлапый бросил на гостью всего один взгляд и полузакрыл глаза. Баронесса Шварц была очень взволнованна: длительное ожидание, наполненное тревожными мыслями, довело ее до предела.
– Я занимался именно вами, моя прекрасная дама… – начал было Лекок.
– Я пропала! – прервала его баронесса глухим голосом, заставившим вздрогнуть калеку, укрытого в тайнике. Этот голос красноречивее слов свидетельствовал о глубокой тревоге, переполнявшей ее сердце.
– Согласен с вами, мадам, – холодно ответил Лекок. – Тем не менее я убежден, что вы заблуждаетесь насчет причин вашего отчаянного положения.
– Можете вы сделать так, – резко прервала его баронесса, – денег я не пожалею, чтобы эта девушка, Эдме Лебер, немедленно отплыла в Америку?
Господин Лекок презрительно улыбнулся, и эта улыбка горьким и печальным отражением тронула губы калеки. Патрон ответил:
– Между Нью-Йорком и Гавром всего тринадцать дней морского пути. Ну, накинем еще денек-другой, все равно эта идея слишком старомодна для наших дней. Времена парусного флота прошли. Нынче требуются совсем иные меры предосторожности. И зря вы так беспокоитесь из-за этой девушки. Она не самая жгучая из ваших проблем.
– Вы еще не знаете… – начала объяснять баронесса.
– Я знаю все. Мысль, не знаю уж, честолюбивая или нет, сделаться зятем барона Шварца заставила меня глаз не спускать с вашего богатого и уважаемого дома. Во-первых, мне показался подозрительным тот факт, что вы пошли навстречу моим намерениям, хотя и с заметным отвращением. Денежные короли редко переступают через отвращение. Впрочем, кое-какие сомнения насчет вашего дома имелись у меня и прежде. Ну и, разумеется, в моем возрасте и в моем скромном положении домогаться столь блистательного союза было дерзостью, хотя и не лишенной некоторых романтических мотивов.
– Нас удивил ваш отказ, – сделав над собой усилие, вымолвила баронесса.
– А он должен был вас обрадовать или огорчить, мадам, слово «удивил» ничего не означает. В любом случае я остаюсь вашим другом, если вы позволите, а к мадемуазель Бланш сохраню нежную отеческую привязанность. Давайте говорить о вас, и ни о ком другом.
Он уселся подле госпожи Шварц. Видимо, это был не первый ее визит в агентство.
– Извините, что принимаю вас в халате, мадам, – произнес Лекок, разваливаясь в кресле. – Вы знаете, что я бесцеремонен… Признавайтесь: что спрятано в вашей божественной шкатулке?
– Вы виделись с моим мужем! – ошеломленно пролепетала баронесса.
– Еще не виделся.
– Откуда же вам про нее известно?
Лекок задумчиво поигрывал кисточками своей шикарной опояски.
– Надо прояснить ситуацию, – наконец изрек он с видом человека, выдающего свои сокровенные мысли. – Мы с вами знаем друг друга давно, прекрасная дама, и люди, которые пишут комедии, совершенно правы, утверждая, что первая любовь не проходит бесследно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69