А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Погладив дрожащей рукой светлые волосы дочери, он продолжал:
– Я знаю, его смерть – это еще не конец. Ведь живы все остальные, целая свора убийц. Но у них нет ключа к тайне. Они не догадываются, что в задней части особняка, со стороны сада – как раз там, где я поставил на своем плане красную точку, – есть крохотная комнатка, отделенная от внешнего мира одним-единственным слоем камней толщиной в палец. Я привез с собой свою кирку и спрятал ее внизу, за досками; этой киркой я рублю в шахте уголь. Так что все в порядке. У меня хватит сил. Мне известно, куда нужно бить. С трех ударов стена будет проломлена.
Нет, не возражай мне, – прервал Винсент самого себя, понижая голос и обращаясь к Ирен, – и никому ничего не говори, даже Ренье! Ты помнишь картину? Подземелье с грудами сокровищ, старик и юноша? Не раз я переводил взгляд с лица Ренье на изображение отцеубийцы. И однажды Ренье сам сказал мне: «Не правда ли, я похож на молодого человека с этого полотна?» Молчи, доченька. Не стоит будить судьбу, когда она ненадолго задремала.
Ирен слушала... Она знала достаточно много, чтобы понять скрытый смысл этих, на первый взгляд, бессвязных и загадочных речей. Но она никак не соотносила их с реальностью, считая, что все это – лишь плод больного воображения ее отца.
И думала она сейчас не о картине, а о человеке. Мысль о нем не покидала Ирен ни на секунду. Перед внутренним взором девушки стоял образ господина Мора.
– Да, да, они и впрямь похожи, – пробормотала она. Винсент Карпантье пристально посмотрел на дочь.
– Ты – наследница, – заявил он. – Наследница, поскольку ты – его жена. Он – самый младший в роду, он – внук. Куатье мне все рассказал. Ему было известно множество любопытных историй, но где спрятаны сокровища, не догадывался даже он. Только мы вдвоем и знали, где они, – я и тот. Тотумер, теперь в тайну посвящен я один.
Ирен открыла рот, чтобы сказать: «У меня нет мужа» – и вывести наконец своего отца из заблуждения, в которое он невольно впал.
Но Винсент, торжественно подняв руку, призвал дочь к молчанию и продолжал:
– Сам Господь хочет, чтобы все богатства достались мне. Иначе откуда столько чудес? Я уже десять раз должен был умереть. Всех остальных сокровища уничтожили. Куатье знал этих людей поименно: и тех, кто убивал, и тех, кого лишили жизни. Последний пал на моих глазах – и тоже от руки своего потомка. Так было всегда. Всегда! Он прикончил собственного деда, старика с картины, который отправил на тот свет своего сына, а потом и внука, прекрасного маркиза Кориолана – в ту самую ночь, когда Ренье пытался найти пристанище в проклятом доме неподалеку от Сартена. Ренье не знал, кто в действительности он сам, – и даже не подозревал, что маркиз Кориолан, красивый молодой человек, погибший под обломками башни, был старшим братом его отца...
Винсент замолчал, широко раскрытыми глазами смотря в лицо дочери.
– Помолчи! – внезапно вскричал Карпантье. – Ты что, хочешь возразить мне, Ирен? Неужели ты разбираешься во всем этом лучше меня? Имей в виду: по наследству переходят две вещи: богатство и кинжал. Ни один из Хозяев сокровищ не умер в своей постели! Ни разу!
Это золото добыто и полито кровью, оно убивает и никогда не перестанет нести гибель.
Я видел этот клад! Я видел сокровища! Им нет равных в мире! Они – рай! И они – ад!
Они притягивают, словно гигантский магнит, они пьянят, будто старое вино.
Я любил, любил всем своим сердцем, но чувства к женщине – это пустяки. Я страдал, оплакивая ту, которая была частью меня самого, но и страдания эти – пустяки. Все – пустяки по сравнению с этим вожделением, похожим на боль, по сравнению с муками, подобными наслаждению!
В тело мне впивались веревки, я задыхался, смерть занесла надо мной свою косу, но я ничего не замечал. Я не помнил ни тебя, мое дорогое дитя, ни себя самого – золото заворожило меня, я пил искрящееся вино алмазов и драгоценное молоко жемчугов...
Но знаешь, и это пустяки, да, да, и это все пустяки! Жемчуга, золото, бриллианты – все это лишь пустая мишура! Человек почти воздвиг Вавилонскую башню – вопреки воле Господа. И башня эта была лишь чудовищным нагромождением камней. Что и впрямь может вознести живого человека на небеса, так это крошечный клочок бумаги, который легко спрятать, просто зажав в кулаке. Англия, страна герцогов и евреев, создала великое чудо: банковский билет, равный миллиону. Я видел груды таких билетов; и одного из них хватило бы, чтобы заполнить золотом целый сундук, если только превратить этот листок в монеты. Я любовался несбыточной мечтой, которая тем не менее стала явью, и явь эта была во сто крат невероятней любого безумия. Я попытался сосчитать билеты, и рассудок мой помутился.
Карпантье остановился, чтобы вытереть пот, струившийся по его лицу. Ирен слушала Винсента с холодным безразличием.
– Отец, – воскликнула она, пытаясь отвлечь Винсента от мыслей, приводивших его в лихорадочное возбуждение, – прошу вас, расскажите мне о себе.
– А о ком же я тебе рассказываю?! – вскричал Винсент. – Я и есть тот человек, которому суждено стать Хозяином сокровищ! У меня есть кирка. И я точно знаю, где спрятан клад. Я вижу его даже с закрытыми глазами. Я пробью стену, и потечет золото, потоками, потоками...
– Ах, отец, – опять прервала его Ирен, – тогда поговорим обо мне, я так несчастна и так нуждаюсь в ваших советах!
– Разве тебе плохо с Ренье? – спросил Винсент, хмуря брови.
– Я уже давным-давно не видела Ренье, отец, – вздохнула девушка. – И вы бы уже знали об этом, если бы позволили мне произнести хоть слово. Ведь я хочу лишь одного – сказать вам правду: я не замужем. И как я могла бы обвенчаться, не испросив вашего благословения?
– Верно, верно, – согласился Винсент, – я должен был бы сообразить это сам.
– И я никогда не стану женой Ренье, – продолжала Ирен.
– Ну, ну, – рассеянно пробормотал Винсент, – милые бранятся – только тешатся...
Взгляд Карпантье упал на мужскую одежду, разбросанную по стульям, и Винсент, добавил:
– Я знаю тебя, ты – дочь своей матери и ничего дурного сделать не можешь. Но кое-что я тут не понимаю. Объясни мне все, и поскорее. Этой ночью у меня будет много работы, очень, очень много.
– Какая работа?! – воскликнула Ирен. – Вы же так устали!
– Да, – согласился Винсент, – я страшно утомлен, но не собираюсь охать, как старик. Но поговорим о Тебе. Детям нужны родители, тебя воспитывали как благородную барышню. Признайся мне во всем – и не медли.
– В моей исповеди не будет ничего такого, из-за чего мне пришлось бы краснеть, – произнесла Ирен, невольно поднимаясь на ноги.
– Тем лучше, – удовлетворенно кивнул Карпантье. – Но какой другой мужчина, кроме Ренье, мог оставить у тебя свою одежду? Меня интересует сейчас только это.
– Мы не в моей комнате, отец, – ответила Ирен. В глазах Винсента мелькнуло беспокойство.
– Так, значит, ты меня обманула, – прошептал он. – Я уверен, что точно следовал всем указаниям, которые ты дала мне в своем письме. Я выучил их наизусть.
Ирен и сама вся извелась от волнения и тревоги. Девушка предчувствовала, что, поговорив с отцом, получит неопровержимые доказательства самой гнусной бесчестности, жертвой которой она стала.
Винсент произнес:
– Голова у меня не совсем в порядке, это правда, но клянусь, что все это мне не привиделось. Я получил письмо от своей дочери, в этом я уверен. Я прочитал его сто раз, пока добирался до Парижа. Из этого послания я узнал, что демон умер. А что касается твоего почерка, то убедись сама, – добавил Карпантье, обращаясь к Ирен.
Он порылся в карманах своей куртки и извлек из них сначала пару пистолетов и маленький кинжал.
– Нужно хорошо вооружиться, когда пускаешься в путешествие, – пробормотал Винсент в свое оправдание. – Дороги теперь небезопасны...
– Вот оно! – вскричал Карпантье, найдя наконец конверт. – Смотри!
Ирен взяла письмо, которое он протягивал ей. Казалось, что в теле девушки не осталось больше ни капельки крови, так Ирен была бледна.
Она вспомнила слова графини Маргариты: «Ваш отец покинул шахты Штольберга, получив ваше письмо...» Ирен взглянула на измятый конверт. Слезы заблестели у нее на ресницах.
– Почерк мой, – прошептала она, – но рука, рука его... О Господи! Ты обрекаешь меня на ненависть к нему!

XVIII
ПИСЬМО

Винсент Карпантье, как большинство людей, не доверяющих собственной памяти и ищущих подтверждения тому, что она их не подводит, был чрезвычайно доволен, найдя письмо. Вытащив из кармана конверт, Винсент вытер пот со лба, словно человек, уставший после долгого и утомительного пути. Потом Винсент улыбнулся, но улыбка эта, странно исказив его лицо, внушала ужас.
– Я знал, я не сомневался, – бормотал Карпантье. – Да, может, я и маньяк, но разум мой не помутился. У Христофора Колумба тоже была своя навязчивая идея, но сумасшедшим его никто не считает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Ирен не слушала отца. Она схватила письмо – и читала его теперь с несказанным удивлением.
Ее почерк, женственный, изящный и грациозный, был воспроизведен с таким несравненным искусством, что в первую секунду девушка не поверила собственным глазам. Сомнений у нее быть не могло, потому что она точно знала,что не писала этих строк; однако Ирен подумала: «Любой другой, кроме меня, поверил бы, что это послание отправила отцу я».
Теперь девушка вглядывалась в каждую букву с удвоенным вниманием.
Каждая подделка имеет свои специфические особенности. Как бы ни был ловок фальсификатор, он не может скрыть «своей руки», то есть присущей именно ему манеры держать перо и водить им по бумаге.
Манера эта так же явственна, как стиль писателя или художника. Можно замаскировать ее, но нельзя от нее избавиться.
Поэтому знатоки редко ошибаются; манера письма говорит им больше, чем форма букв, ибо при всем старании человеку никогда не одолеть привычки до конца.
Ирен не была знатоком, но она была женщиной, и сейчас речь шла о мужчине, который занимал все ее мысли и заставлял трепетать ее юное сердце.
Господин Мора часто писал ей. А она читала и перечитывала его послания. «Рука» итальянца была ей знаком; так же хорошо, как звук его проникновенного голоса.
И теперь, лишь взглянув на листок бумаги, и еще даже не вникнув в смысл первой фразы, Ирен уже поняла, что эти строки писал шевалье Мора.
Все ухищрения, которые могли обмануть Винсента, ни на секунду не поколебали уверенности Ирен; она видела множество нюансов – и все они свидетельствовали против итальянца.
Чтобы убедиться в правильности своей догадки, девушке хватило одного взгляда на измятый листок; ее первое впечатление основывалось на интуиции и чувствах.
Послание было написано на бумаге, которой пользовалась Ирен, и вложено в один из ее конвертов; на ее воске виднелся оттиск ее печатки.
Ко всем этим вещам мог иметь доступ только очень близкий человек...
Когда Ирен принялась читать по-настоящему, то есть вникать в смысл самого послания, она уже знала истину.
А содержание письма было следующим:
«Милый мой, дорогой отец!
Мое сердце разрывается, когда я думаю о том, что В ы п огребены заживо в этой жуткой преисподней, при одно й м ысли о которой меня бросает в дрожь. Я очень слаба и с о в сем разболелась, иначе немедленно села бы в дилижанс и о т п равилась бы за Вами в Штольберг, чтобы увезти Вас с с обой. С тех пор как я увидела Вас там, такого печального и т ак сильно изменившегося, образ Ваш все время стоит у мен я п еред глазами.
Сердце подсказывает мне, что Вы никогда не совершал и н ичего дурного. И если Вы не доверили мне своей тайны, т о в овсе не из страха перед законом, в этом я не сомневаюсь. В ы в сегда говорили мне о своих врагах, могущество которы х п очти беспредельно. Я безумно боюсь, как бы они не узнали о В ашем убежище.
В нем подстерегающая Вас опасность будет особенн о с трашна. Как удобно совершить преступление и скрыть вс е с леды в темном подземелье! У меня замирает сердце, стои т м не лишь подумать об этом. Вы там один, без всякой защ ит ы. И как же они длинны, эти штольни и галереи! Кого В ы п озовете на помощь? Вашим врагам не придется даже к о п ать могилу, потому что на каждом шагу там разверзаютс я п ропасти...»
Листок был измят и покрыт черными отпечатками пальцев. Было видно, что Винсент читал и перечитывал письмо, не успев даже вымыть рук после своей тяжелой, грязной работы.
Ирен посмотрела на отца. Девушка думала, что он пристально следит за ней, напряженно ожидая ее реакции на это послание.
Но она ошиблась. Глаза Винсента были закрыты, он сидел, откинувшись на спинку кресла.
Можно было бы подумать, что он спит, если бы не его медленно и беззвучно шевелящиеся губы.
– Вам плохо, отец? – встревоженно спросила Ирен, поскольку Винсент и впрямь походил на умирающего.
Карпантье вздрогнул и ответил:
– Париж так велик! И место, куда я должен отправиться, очень далеко отсюда!
Винсент немного помолчал и прибавил:
– Но ведь я в Париже! А? А он? Он ведь умер? Подтверди мне, что он лежит в могиле...
Голова Винсента упала на грудь. В следующий миг он думал уже о другом – и вскоре прошептал:
– После него пришла очередь Ренье. Остался один Ренье. Почему же Ирен сказала: «Я никогда не буду женой Ренье!»? Ах, у девушек всегда в голове ветер!
Голос Винсента звучал все глуше и глуше, и Ирен уже ничего не могла понять.
Она стала читать письмо дальше.
«Вот об этом я и думаю днем и ночью, мой дорого оте ц. В озможно, Вы были правы, когда столь спешно покинул и П ариж, но теперь сердце подсказывает мне, что опасност ь п одстерегает Вас в глубинах Вашего страшного убежища.
Прошли годы. Вы даже не представляете, как вы измен ил ись! Увидев Вас, я, Ваша дочь, едва Вас узнала. Ваши лучши е д рузья, ваши заклятые враги встретят Вас на улице, взгл ян ут в лицо – и не вспомнят Вашего имени.
Надежно спрятаться можно только в Париже. Я успок о ю сь лишь тогда, когда Вы будете рядом со мной и я смогу з а б отиться о Вас.
Я не богата, но я работаю, у меня всегда хватит дене г д ля нас двоих. Комната у меня большая. Из окон открывае т с я вид на прелестную рощу, и я готова поклясться, чт о э то – самое умиротворяющее зрелище на свете.
Впрочем, я не хочу Вас обманывать. Деревья, зеленеющи е п од моими окнами, растут на кладбище Пер-Лашез, но В ы с ами убедитесь, что за исключением одного надгробья, кот о р ое напоминает белоснежные памятники нашей Италии, Ваш взгляд не найдет ни одного печального могильного камн я. З аросли кустов и цветы прячут от глаз все, что может в ы з вать грусть. А склеп полковника Боццо-Короны больше похож на те миниатюрные храмы, которые строят для у к р ашения в садах».
Ирен вновь прервала свое чтение.
Я не знаю; как это лучше объяснить... Конечно, на бумаге не остается следов волнения, однако она сохранила два отпечатка пальцев, принадлежащих человеку, который судорожно стискивал это письмо, и угольная пыль бережно перенесла на листок тот рисунок, что виден на каждом из этих органов осязания, как называют наши пальцы ученые-физиологи. Отпечатки эти чернели как раз возле строки, в которой упоминалось имя полковника Боццо-Короны.
Одно темное пятно было в начале строки, другое – в конце, будто ее взяли в кавычки.
И сразу становилось ясно, что именно эта строка больше всего взволновала адресата.
И еще было понятно, что именно ради этого сообщения автор письма и взялся за перо.
О смерти полковника упоминалось вроде бы случайно. Так, вскользь... Женские уста вывели непреложное правило: смысл письма всегда ищи в постскриптуме.
Однако непреложным это правило было тогда, когда вообще существовали правила, иными словами – до потопа.
Теперь постскриптумы отменены.
Суть письма можно изложить где угодно, но я все-таки рекомендую вам высказывать главную мысль во вводном предложении.
Вводное предложение сродни маленькому столику: на нем мы размещаем статуэтку, которая в любом другом месте помешала бы.
Если же вводное предложение ни на что вам не намек, нет, изучите пунктуацию, ощупайте воск печати, препарируйте подпись. Мне случалось уловить суть послания в почтовом штемпеле на конверте.
Прочитав трогательные слова о могиле полковника, Ирен больше не спрашивала, кого имел в виду ее отец, твердя: «Он умер».
Но от этого открытия смятение девушки только возросло. Она еще находилась под впечатлением разговора с графиней Маргаритой, а та, кажется, считала святым человека, которого отец называл демоном, дьяволом и Сатаной.
Ирен очень захотелось о многом расспросить отца, но Винсент с сосредоточенным видом рылся в своей холщовой сумке, где лежали вперемешку белье, одежда, хлеб и железные инструменты.
Тогда Ирен вернулась к письму. Оно заканчивалось так:
«Я слишком плохо себя чувствую, чтобы встретить Вас у д илижанса, но подробно объясню Вам, как до меня добраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56