Он мог одной рукой поднять две задние ноги лошади. Эти двое были прекрасными друзьями и никогда не разлучались. Оба они, как один, жили только для Бога и Короля. Правда, познакомились они не так давно, но сразу понравились друг другу, а прошедшее сражение сблизило их еще сильнее.
– В один прекрасный день, – говорит Жорж, – я приглашу тебя к себе, в Керлеано. Это небольшая деревенька, рядом с Ореем, у моего отца там большая ферма ле Бреш, но на ней полным полно народу: нас очень много – родители, дети…
– А нас только двое, – отвечает Пьер, – моя сестра Лукреция и я. Она живет как компаньонка в замке Гонтьер, поскольку мой отец не хочет, чтобы она копалась на огороде. Она воспитывалась в монастыре, поет, вышивает, играет на клавесине…
И вот в снежной ночи им явилось милое видение юной девушки, в изящной юбочке, вышивающей под звуки музыки. Жоржу вдруг показалось, что сейчас он закружится с ней в танце посреди неуютного вивуака.
– Лукреция, – проговорил он мечтательно, – очень красивое имя…
– И очень красивая девушка. Более симпатичной и изящной нет на десять миль в округе. Ты увидишь, когда познакомишься с нею…
Кадудаль оживился:
– А ведь мы не завтра идем в караул. И потом, Гонтьер не так далеко отсюда. На хорошей лошади мы будем там засветло.
– Это правильно. В нашей жизни не так уж много места для девушек.
Вокруг огня шуаны запели песню. Бретонскую песню, протяжную и грустную, повисшую в воздухе тягостным стоном.
– О чем это они поют? – спросил Мерсье, не понимавший бретонского.
Кадудаль пожал плечами.
– Там такие слова: «смерть – это мясник в черной блузе, который бродит у твоего забора и уходит только под утро». Мы тоже отправляемся утром.
После некоторых успехов и перед окончательным поражением католическая армия одержала последнюю победу под Доль в Бретани, но попала в ловушку и была разгромлена при Савене, а остатки ее рассеялись по окрестным лесам. Случилось это 23 декабря 1793 года. Итак, план кампании провалился, но Кадудаль и Мерсье не собирались сдаваться и решили стать солдатами-партизанами.
– Поедем ко мне, – заявил Жорж. – Мы соберем крестьянскую армию и с ее помощью овладеем регионом. В Бреш мы сможем спокойно разработать наш план.
Мерсье колебался. Разгром при Савене очень его подорвал. Он чувствовал себя больным и усталым.
– Король мертв, – печально сказал он. – Королева мертва, а мы всего лишь одиночки, солдаты без армии.
– Людовик XVI мертв, но Людовик XVII жив! – живо возразил Кадудаль. – И мы, солдаты без армии, мы станем ночными призраками.
И они отправились в Керлеано, где Мерсье лечил пошатнувшееся здоровье, а Жорж объезжал окрестности, собирая партизанские отряды. Шли к нему дезертиры, беженцы из других областей, молодые неженатые мужчины, старше пятнадцати лет, которые легко поддавались пропаганде. И мало-помалу в Бретани началась подпольная жизнь. Неутомимый Жорж крутился день и ночь. Правда, порой одно имя ярко вспыхивало в его сознании, но он неуклонно отгонял трогательное видение. Мог ли он, в самом деле, позволить себе мечтать о девушке, которую он, к тому же, быть может, никогда и не увидит?
Но Пасха приближалась, а военные сборы стихали в ожидании светлых ее дней, и Мерсье, давно не бывавший дома, стал просить Жоржа привести Лукрецию на несколько дней в Керлеано, так как сам не решался поехать в Гонтье, где его знал каждый, и сразу бы схватили.
Как ни странно, она была похожа на брата, хотя волосы у нее были белокурые, а у него почти черные. Точеная блондинка с аквамариновыми глазами! Когда Жорж увидел ее, ему показалось, что сердце его остановилось. Остановилось оно и тогда, когда он увидел ее в своем собственном доме, среди знакомых до боли вещей…
Лукреция была красивее, чем он мог себе вообразить. Мечта стала былью, фантазия обрела реальные формы.
– Вот и моя маленькая сестричка, – улыбался Пьер. – А это мой друг, мой названный брат…
Девушка тоже улыбалась, протягивая ему руку, а Кадудаль тщетно искал какие-то слова и не мог ничего найти. У него пересохло в горле. Наконец он с поклоном прижался дрожащими губами к нежной руке. Что же касается Лукреции, то она смотрела с некоторым удивлением на деревенского кавалера, такого галантного и уже почти влюбленного. Мощного гиганта, покрасневшего, как юная девушка… Это ее несколько тронуло…
Ни он ни она никогда впоследствии не могли забыть ту удивительную пасхальную ночь.
Ночь была темная, теплая, и аромат весны уже победно разлился повсюду. Священник тайно отслужил пасхальную мессу на гумне Керлеано, охранявшемся пикетом армии шуанов, и все жители деревни: женщины, закутанные в темные одежды, мужчины с оружием, пришли на службу. На древнем камне для молотьбы был сооружен алтарь, покрывали его самые красивые скатерти Анны-Марии Кадудаль.
Сидя между Пьером и Лукрецией, Жорж вспоминал другую ночь, ту, в которой он впервые услышал имя девушки. Она больше не была для него волной воображения, она была здесь, рядом с ним, во всем сиянии живой красы. Жорж чувствовал ее легкое дыхание, и дрожь пробегала по его могучему телу. Быть может, думал он, придет день и они снова будут вместе перед священником. И тот день станет первым в непрерывной цепи счастья, а война и борьба останутся только в воспоминаниях.
Священник был стар, время вырезало на его лице глубокие морщины, но глаза горели огнем воодушевления, когда он смотрел на свою паству. И вот, он повернулся к ним с причастием, но вдруг снаружи раздался крик кукушки:
«Ку-ку. Ку-ку!»
Каждый замер, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь. Крик повторился, потом послышался топот ног и в дверь просунулась голова.
– Голубые в деревне! Патруль. Они ищут подозрительных… Будет лучше, если вы закончите поскорей…
– Он прав, – сказал священник, – быстро заканчиваем.
Быстро и ловко он роздал святые дары, прочел благословение и начертил в воздухе крест. «Ite missa est…»
Крестьяне уже собрались было уходить после быстрого крестного знамения, но Жорж знаком остановил их.
– Нет, не возвращайтесь к себе. Оставайтесь здесь. Мы пойдем праздновать Пасху на ферму. Если голубые туда заявятся, они не смогут задержать людей, которые просто едят и пьют! Так будет лучше, я уверен.
Гумно очень быстро опустело, и все направились в просторный зал фермеров, где сестры и мать Жоржа уже накрывали обильный ужин: открыли бутыли с сидром и расставили нехитрые деревенские закуски. Женщины принялись им помогать, а мужчины расположились у камина. То и дело слышалось «голубые»…
– Святая Пасха – это, конечно, очень хорошо, но ведь запрещено отмечать христианские праздники, ты это знаешь, Жорж.
Он пожал плечами и рассмеялся.
– Ну хорошо, мы скажем, что празднуем что-нибудь другое. Например… – он окинул присутствующих взглядом и остановился на Лукреции, потом проговорил медленно, не отводя от нее глаз – например, помолвку… – и поспешно добавил, – это она еще не запрещена.
Пьер Мерсье расхохотался, а Лукреция покраснела и отвела глаза. Она отошла и попыталась укрыться в тени, а потом выскользнула в приоткрывшуюся дверь. Жорж вскочил с места и последовал за ней.
– Лукреция! – нежно позвал он. – Лукреция, неужели вы на меня обиделись?
Она не ответила, но замедлила шаги, и он смог догнать ее. Жорж повторил вопрос.
– Вам не понравились мои слова о помолвке? Она покачала головой:
– Нет… но, не надо шутить такими вещами, Жорж. Для молодой девушки это святое.
– Для меня тоже. Клянусь вам, я вовсе не шутил.
Неужели вы не понимаете, что я никого, кроме вас, просто не замечаю?! Что у меня нет иной мечты, кроме как сделать вас своей женою!
Даже в ночной тьме было видно, что лицо Лукреции вспыхнуло, глаза загорелись.
– Это правда, Жорж? Правда? Значит… вы меня любите?
– А вы еще сомневаетесь в этом? Да, Лукреция, я вас люблю… Как бы я хотел найти такие слова, которые смогли бы объяснить, как сильно я вас люблю: больше всего на свете, больше родных, больше себя самого!
– Неужели больше, чем Бога и Короля?
Жорж невольно сжался, но не ответил: просто не знал, что сказать на это. Девушка нежно коснулась пальцем его щеки.
– Простите меня, Жорж, то был глупый и жестокий вопрос, его не в праве задавать ни одна женщина. На вас лежит высокая миссия, и я никогда не помешаю вам ее выполнить. Я слишком люблю вас…
Бережно и осторожно Кадудаль положил свои мощные руки на хрупкие плечи девушки.
– Неужели вы так любите меня, что готовы ждать? Ведь может так случиться, что мы поженимся еще не скоро. Я запрещаю своим людям жениться, даже любить – это отвлекает от дела. А я должен служить им примером. Мы сможем быть вместе только тогда, когда война закончится.
– Когда вернется король, я стану вашей, Жорж. А до тех пор сумею подождать, постараюсь быть вас достойной…
– Вы клянетесь?
– Я клянусь!
– И я клянусь: отныне для меня не будет существовать ни одна женщина, кроме вас, а когда король вернется, мы станем супругами!
Он все ближе придвигался к ней и наконец заключил в объятия.
– Люблю, – прошептал он, прижавшись губами к пышным волосам, растрепавшимся на ветру.
Так они стояли долго, заключив друг друга в объятия и прислушиваясь к биению своих сердец и отдаленному рокоту волн. Грусть и счастье слились в них воедино. Они понимали, что судьба нескоро позволит им соединиться. С фермы доносились веселые голоса, смех… Война казалась нереальной.
– Невозможно поверить, что вокруг бушует война, – прошептала Лукреция. – Все так спокойно.
– Мы победим в этой войне и у нас будет немало прекрасных часов – мы любим друг друга. Любовь защитит нас, а соединившись, никогда больше не расстанемся.
Но назавтра снова была война. Лукреция отправилась к родителям в Гонтье, а Жорж и Пьер принялись готовить свои первые вылазки. Ферма превратилась в генеральный штаб восстания во всем регионе Ванна. Отсюда Кадудаль и его люди наносили непрестанные удары по республиканским войскам, изматывая их бесконечными засадами, неожиданными ночными нападениями. Так продолжалось до того дня, когда их выдал предатель.
Случилось это в июне. Однажды ночью дом в Керлеано окружили восемь полицейских, и все его обитатели, за исключением маленьких детей, были арестованы: Жорж, его отец, мать, сестры, дядюшка Дени и верный Мерсье. Всех отправили в тюрьму Бреста, где им предстояло дожидаться суда.
Анна-Мария Кадудаль не вынесла потрясения: она ожидала ребенка и у нее случился выкидыш, от которого она и скончалась. В тюрьме умер и дядюшка Дени, так и не дождавшийся лучших дней.
– Но ты их увидишь, – сказал он Жоржу. – И ты продолжишь борьбу! Когда ты убежишь из этой треклятой тюрьмы, отправляйся на ферму. Справа, в стене погреба, найди самый черный камень: отвалив его, ты найдешь девять тысяч франков золотом – все мое состояние. С ними ты сможешь продолжить борьбу.
Жорж и Пьер не стали тянуть время. Две ночи спустя они бежали из тюрьмы. Им помог один заключенный, которому удалось подкупить охранника. Друзья тут же направились в Керлеано, где без труда нашли клад старого Дени.
– С этими деньгами я смогу продержаться год, – задумчиво говорил Жорж, подбрасывая мешок на ладони. – Теперь Робеспьеру и его дружкам придется туго…
Но оставаться на ферме было опасно, и они ушли в маки, а потом перебрались на другую сторону залива Морбьян.
Там они укрылись в подземелье на полуострове Рйус. Здесь был создан и новый командный пункт. Место было выбрано идеально: поблизости не было никакого человеческого жилья. К тому же, по преданию это место считалось проклятым, так что можно было легко контролировать дороги в пещеру, ожидая прибытия по морю помощи от сбежавших в Лондон принцев.
Здесь же их войска нашли прибежище после чудовищного разгрома в 1795 году при Киберони. Им тогда едва удалось избежать гибели и плена, который тоже означал верную смерть. 800 шуанов, взятых в этом сражении в плен, республиканцы потом просто перебили в местечке Оре.
Измученные, израненные, но по-прежнему твердые духом Жорж и Пьер не стали отдыхать и лечить раны, а принялись с прежней энергией и энтузиазмом устраивать новые вылазки и засады.
Но время шло, и ситуация в стране менялась. Пока Кадудаль и Мерсье изнуряли свои силы в боях и тратили время на поездки в Лондон, где выпрашивали субсидии и умоляли графа Артура лично возглавить роялистов во Франции, взошла звезда Бонапарта. Слава его побед в Италии докатилась и до их краев, внушая им надежду на избавление. Блестящий полководец, дворянин по происхождению наверняка пожелает служить законным хозяевам страны, рассуждали они… Когда же, после переворота 18 Брюмера, Бонапарт направил в Бретань генерала Гедувиля, поручив ему начать переговоры с неутомимым шуаном; Жорж уверовал, что наконец справедливость восторжествовала.
Встреча его с генералом должна была произойти в деревеньке Пуансе, расположенной всего в шести лье от замка Гонтье. Перед Кадудалем открывалась перспектива почетного мира и… встреча с Лукрецией. Ведь он не видел ее, почти пять лет. Но ему казалось, что прошло пять веков…
Прижавшись к друг другу, они ни за что на свете не желали разомкнуть объятия. Лукреция рыдала от счастья на плече Жоржа, который со слезами на глазах нежно ее успокаивал.
– Наконец… Наконец… – всхлипывала девушка. – Наконец я встретилась с вами… Я… я никогда не думала, что разлука будет такой долгой. Это было ужасно, невыносимо, мне казалось, что я сойду с ума от тоски…
– Не плачьте, умоляю вас, любовь моя. Я уверен, что теперь наши невзгоды кончились. Революция сдохла. Я верю в генерала Бонапарта. Он наведет крепкий порядок, и скоро король вернется…
– Ах, я так привыкла бояться, Жорж, что мне до сих пор не верится, что все кончилось и мы можем наконец быть вместе… А ты уверен, что у него нет амбиций, быть может, он захватил власть для себя самого?
– Личные амбиции? Ну уж нет! Я уверен, он захватил власть для того, чтобы передать ее его величеству. Граф Прованский готов приехать по первому его зову…
– Но вы? Как все сложится у вас? Что предлагает вам генерал Гедувиль?
– Еще сам не знаю. Я так стремился увидеть вас, Лукреция, что отправил Пьера вперед себя. Он должен встретиться с генералом и сообщить мне о разговоре.
Лукреция еще крепче прижалась к любимому. Сейчас он был таким спокойным, уверенным в победе и вполне счастливым… Но она почему-то не могла избавиться от мрачного предчувствия, змеей заползшего ей в сердце. А нет ли подвоха в предложении генерала? Но Лукреция не хотела расстраивать своего жениха и старалась казаться спокойной, когда выслушивала его проекты о скорой свадьбе. Тем временем к постоялому двору на полном скаку подъехал всадник. Вскоре к влюбленным пришел отец Лукреции. В руках он держал письмо…
– Его только что привезли, – сказал он. – Оно от Пьера.
Жорж схватил письмо, вскрыл его и побледнел.
– Что случилось? – в страхе вскричала Лукреция.
– Пьер меня вызывает. Я должен ехать немедленно. С этими словами он протянул Лукреции письмо. «Приезжай, мой дорогой Жорж, приезжай, как можно скорее, и помоги нам Бог!» – писал Пьер.
– Что он имеет ввиду? – спросила Лукреция.
– Не знаю. Но скоро выясню это… До скорого, любовь моя. Через несколько дней я вновь буду рядом с тобою.
Еще одно краткое объятие, и вновь Жорж покидает свою возлюбленную. Сдерживая рыдания, Лукреция видит через окно, как он гонит коня в Пуансе.
– Я никогда не увижу его больше… – всхлипывает она, заламывая от отчаяния руки.
– Не говори глупости, – увещевал ее отец. – Может быть, он вернется уже вечером. И перестань плакать: война закончилась.
Но Кадудаль не вернулся. Переговоры, как таковые, не состоялись вовсе. Главная цель Гедувиля была в том, чтобы доставить в Париж Кадудаля и его товарища. Бонапарт хотел их видеть лично. То был почти арест.
И вот два великих человека встретились в кабинете первого консула в Люксембургском дворце. Бонапарт взирал на предводителя шуанов со смешанным чувством удивления, восхищения и гнева. Белокурый гигант, против которого тщетно боролись республиканские армии, явно не собирался поддаваться шарму первого консула. А ведь именно для этого Наполеон распорядился доставить его в Париж: Бонапарт хорошо разбирался в людях и знал истинную цену таким самородкам. Он хотел заставить его шпагу служить своим интересам.
Но беседа началась неудачно. Утром, накануне визита в люксембургский дворец, Кадудаль узнал, что другой командир шуанов – маркиз де Фроте, недавно попавший в плен к правительственным войскам, – расстрелян по приказу Бонапарта.
Наполеон в бешенстве носился по необъятному кабинету, потом резко остановился и, закинув руки за спину, повернулся лицом к Кадудалю:
– Да, или нет? Хотите вы служить мне и своей отчизне? Вы должны прекратить эту бессмысленную борьбу и сплотить французов для служения родине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34