А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И почему он сам никогда не изъявляет желания рассказать что-нибудь о Дмитриеве?
Путь их пролегал по новгородской равнине, простирающейся во все стороны насколько хватало глаз. Однообразие пейзажа скрашивали лишь случайные отблески солнца на водной глади речушек и небольших озер, которых здесь было видимо-невидимо. Хан вскинул голову и с шумом втянул воздух.
— Адам!
— М-м-м? — с улыбкой откликнулся он; лучики морщинок собрались в уголках глаз и рта.
— Не перейти ли нам на галоп?
— Полагаю, вам доставляет удовольствие заставлять меня глотать пыль?
— Разумеется, — весело согласилась она. — Какие еще у меня могут быть причины?
— Вот создание! — В том же духе ответил Адам. — Не может и минуты провести в покое. С вами не соскучишься, Софи.
Она рассмеялась, расценив последние слова как разрешение, и цокнула языком. Хан немедленно всхрапнул и понесся вскачь. Она свернула с дороги, направляясь на покрытую зеленью равнину. Она вернется, когда вытряхнет из головы тревожные мысли.
Граф вгляделся в светлую ленту дороги. Вдали появилось облако пыли, что говорило о приближении группы всадников, может, и из Петербурга. Они уже были в половине дня пути от столицы, даже если учитывать небольшую скорость кареты, в которой в одиночестве катила Татьяна Федорова.
Пыльное облако приближалось. Адам напрягся от внезапно осенившей его мысли. Дмитриев мог счесть вполне естественным и вполне объяснимым для заждавшегося жениха отправиться им навстречу. Его гонец встретил их позавчера вечером и умчался обратно, лишь переменив коня, чтобы быстрее донести весть об их местонахождении в Петербург.
Наконец Адам различил знакомые ливреи на передних всадниках, а затем и высокую, статно держащуюся в седле фигуру генерала в военном мундире; серебряные пуговицы и шашка сверкали на солнце. Он торопится встретить свою невесту. Но где ее черти носят?
Адам еще раз окинул взором равнину, хотя знал, что Софи давно скрылась из виду за полосой кустарника, оставив провожатых в неловком положении перед неизбежным объяснением. Высокое начальство и обеспокоенный жених в одном лице им не уйти от вопроса, куда могла умчаться без сопровождения княжна рода Голицыных на этих бескрайних просторах.
Пару недель назад Адам вернул ей ее пистолет, поэтому мог не беспокоиться за ее безопасность, но как он сумеет объяснить это Дмитриеву? Генерал должен увидеть Софью Алексеевну и сам все решить. Адаму Данилевскому настало время откланяться. Его губы скривились в горькой усмешке. В ближайшее время он навсегда расстанется с Софьей, но, как ни странно, это не принесло ему ожидаемого чувства облегчения. Хлопотное поручение, на которое он согласился не без колебаний, теперь выглядело совсем в ином свете. Получая Удовольствие от ее общества, он постоянно терзался мыслью о том, что привлекающие его черты характера Софьи Алексеевны придутся совсем не по вкусу ее будущему супругу.
Две команды встретились. Генерал подчеркнуто официально ответил на приветствие своего адъютанта. Его придирчивый взгляд цепко осмотрел выправку и внешний вид гвардейцев, которые замерли в положении «смирно» в своих седлах. Тусклые пуговицы, измятые костюмы, грязное белье — ничто не осталось незамеченным.
— Дорога от Киева весьма долгая и трудная, генерал, — спокойно пояснил Адам. — На многих постоялых дворах, где мы останавливались на ночлег, невозможно найти ни ваксы для сапог, ни воды в достаточном количестве.
Генерал молча кивнул. Глаза его остановились на карете.
— Княжна Софья, надеюсь, не испытывала слишком больших неудобств?
Данилевский сглотнул комок в горле:
— Она на удивление жизнерадостна, господин генерал. Дмитриев в замешательстве уставился на него, размышляя, в честь чего он употребил столь необычное слово. Потом послал свою лошадь вперед, и Адам торопливо проговорил ему вслед:
— Софьи Алексеевны нет в карете, господин генерал. Она очень плохо переносит дорожную тряску.
Генерал резко остановился. Он окинул взором шеренгу из двенадцати солдат, кучера на козлах, Бориса Михайлова, который сидел в седле своей горной лошадки, и после этого в упор взглянул на Данилевского, даже не потрудившись задать вопрос вслух.
Адам пристально смотрел вдаль; внезапно из-за кустарников появилась фигура всадницы, и он с облегчением перевел дух.
— Вот она, генерал. Мы можем отправиться ей навстречу.
И, не глядя, какое впечатление произвели его слова, пустил коня вскачь.
Софи увидела, что к ней направляются два всадника, оба в темно-зеленых с красной отделкой мундирах Преображенского полка. И тут же обратила внимание, что вместе с Адамом скачет не солдат из его команды; когда расстояние сократилось, она могла разглядеть, что второй гораздо старше Адама, с седыми волосами и исключительно прямой посадкой в седле, выдающей профессионального военного. Затем; с внезапным спазмом под ложечкой, она сообразила, кто это.
Она остановила коня, бросила поводья и стала ждать их приближения.
— Княжна, — голос Адама прозвучал отстранение, — позвольте представить вам генерала князя Павла Дмитриева.
Генерал был ошеломлен. В первую очередь он обратил внимание, что она сидит на коне по-мужски, потом — на саму посадку. Теперь он мог рассмотреть, что на ней специальная раздвоенная юбка. Костюм для верховой езды запылился, спутанные от ветра волосы завязаны в узел на затылке. Темные глаза встретили его взгляд с бесстрашным вызовом. Он почувствовал буквально исходившую от нее энергию, неуемную силу дикого создания вольных степей, отметил здоровый цвет ее загорелого лица, крепкую мускулистую фигурку. И все это привело его в состояние ярости. Она совсем не была похожа на Софью Ивановну с ее изящной, тонкой красотой; она не была похожа и на хрупкую дочь наивного, доверчивого, мягкосердечного Алексея. Это была женщина, с которой придется считаться, и ее совсем не легко будет сломить, чтобы подчинить своей воле.
— Я с огромным нетерпением ждал этого момента, Софья Алексеевна, — произнес он с поклоном.
— Весьма польщена, князь, — кротко ответила она. Оценив его щеголеватый, с иголочки мундир, Софья послала ему свою открытую, чуть асимметричную улыбку. — Надеюсь, вы простите мне некоторую неопрятность. Мы слишком долго были в дороге.
— Она вскоре закончится, — заверил ее Дмитриев, снова кланяясь. Очарование улыбки не подействовало на него. — Мы всего в четырех часах езды от ворот Петербурга. Ее императорское величество жаждет лично приветствовать вас.
Софи почувствовала внутреннюю дрожь. Непроизвольно она бросила взгляд на Адама, словно ища у него поддержку. Однако ничего подобного не получила. Он явно показывал, что не имеет никакого отношения к этой сцене. Выражение глаз было холодным, бесстрастным.
— Пожалуй, мы теперь объединим наши команды, княжна.
Стало быть, она больше для него не Софи. Эта догадка кольнула ее острой болью. Его задача как сопровождающего выполнена, он отступает в сторону и передает ее с рук на руки будущему супругу. Неужели они не смогут остаться друзьями? Мгновенный приступ отчаяния отозвался ледяными иголками в спине. Она останется совсем без друзей в этом новом мире? Софья расправила плечи и вздернула подбородок.
— Да, конечно, граф. Я вполне сыта утомительным путешествием.
— Вижу, у вас пистолет, Софья Алексеевна, — ровным голосом заметил князь, стараясь скрыть свое потрясение и возмущение этой сорвиголовой, которую он собирался сделать своей женой.
— Я давно уже к нему привыкла, князь, — пожала она плечами. — Мой дед научил меня хорошо стрелять, так что вы можете не бояться случайных нападений.
— У вас нет необходимости ходить вооруженной при императорском дворе, — заявил он, вспомнив об элегантных безделушках, изысканных черепаховых гребнях, вышитых платочках, кружевных перчатках, которые он наготовил в качестве подарков простодушной юной невесте от ее пылкого, внимательного жениха.
— Разумеется, — согласилась Софья, пряча, в свою очередь, нервную дрожь при мысли, что ее стрелковая доблесть, пожалуй, оценена и воспринята не в лучшем смысле.
«Больше я ничего не могу для нее сделать», — подумал Адам. Он привез ее сюда, потому что ей выпала такая судьба; принять ее как есть — значит существенно облегчить свою участь. Да и почему он вообразил, что она не бросится жадно в гущу новой жизни, как только слегка оглянется и обживется в ней? Ведь это жизнь, полная удовольствий, и если она поведет себя подобающим образом, Дмитриеву не на что будет жаловаться. Нет оснований полагать, что она не сумеет приспособиться. Софья Алексеевна отнюдь не глупа. Это была, пожалуй, единственная мысль, которая принесла графу некоторое успокоение.
Вечернее солнце высветило золоченые купола Казанского собора и мягким золотом окрасило спокойную гладь Невы. Софи и ее сопровождение въехали в Санкт-Петербург. Все дурные предчувствия улетучились, когда она широко распахнутыми глазами в полном изумлении разглядывала этот гигантский, суматошный город. Все ее представления о городах ограничивались однократной поездкой в Киев два года назад. Город ошеломил ее тогда своим шумом и величественностью, но те ощущения не шли ни в какое сравнение с величием столицы. Они ехали по широкой брусчатке Невского проспекта, и она все оглядывалась раскрыв рот на махины каменных домов, выстроившихся в линию по обе его стороны. Неужели все живут в таких дворцах?
— У вас есть особняк в этом городе, князь? — спросила она и с удивлением обернулась, услышав смех в ответ. Первый признак безыскусной наивности позабавил Дмитриева.
— Ну разумеется, Софья. Мой дворец стоит на берегу реки. Когда вы отдохнете с дороги, вы посетите его и выскажете мне все пожелания об отделке ваших апартаментов.
Ах вот как, подумала Софи. Откровенное упоминание о том, что должно неизбежно произойти и что она поняла в ночь, когда Адам предотвратил ее побег. О событиях той ночи лучше не вспоминать. Воспоминания, пожалуй, могут вызвать самые нежелательные ощущения как в сознании, так и в теле. Нет, мудрость в том, чтобы извлечь наибольшую пользу из неминуемого.
— О, мне совсем не нужен отдых, князь! — давая понять, что согласна с приглашением, воскликнула Софи. — Я вовсе не устала. Езда верхом ничуть меня не утомляет. Думаю, я смогу посмотреть его завтра.
Ему пришлось еще раз подавить раздражение проявления ее своенравия. В то же время он заключил, что она, судя по всему, отнюдь не заблуждается насчет своего будущего. Если не придется ухаживать за ней, добиваясь согласия, дело пойдет гораздо быстрее, и чем скорее он перевезет ее под крышу своего дома, тем раньше он сможет заняться ее перевоспитанием на свой вкус.
— Я оставлю вас здесь, господин генерал, — произнес Данилевский, поведя правой рукой в сторону массивного серого здания. — Мы поедем в казармы.
— Э, нет, императрица желает вас видеть, — заявил Дмитриев. — Ваша миссия не окончена, пока вы лично не передадите Софью Алексеевну под опеку ее императорского величества. — Он улыбнулся Софье. — Мне еще не позволено неоценимое удовольствие предложить вам свою опеку. Улыбка получилась вымученной, что не могла не заметить его спутница, но слова сами по себе прозвучали тепло и лестно. Он просто не мог не родиться с этими тонкими губами и такими светло-голубыми глазами — решила она окончательно смягчить свое к нему отношение. Он все-таки не совсем уж отвратителен. Так она убеждала себя, чувствуя, что в душе остается какое-то неприятное ощущение, причину которого определить пока не могла. Она не понимала, что же именно в князе ее настораживает.
Потом ей стало не до размышлений. Они выехали на набережную. Перед их взорами предстал Зимний дворец, выстроенный в итальянском стиле, с внушительными ступенями у парадного входа. Как только кавалькада остановилась, их моментально обступили слуги и конюхи. Один схватил под уздцы Хана.
— Нет! — быстро воскликнула Софья. — Им займется Борис Михайлов. — Она самостоятельно спрыгнула с высокой спины казацкого жеребца, князь Дмитриев даже не успел помочь ей. — Только Борис знает, как с ним управляться, — добавила она, озабоченно нахмурившись. — Князь, эти люди меня правильно поняли?
Павел Дмитриев встретил пристальный взгляд богатырского вида мужика в домотканой одежде.
— Я тебя уже где-то видел?
Борис низко поклонился, пряча тяжелый взгляд. Он тайно и страстно надеялся, что фамилия Дмитриев — всего лишь случайное совпадение. Не было никакой пользы ворошить старое, равно как и рассказывать Софье Алексеевне о том, что может породить необоснованные сомнения.
— Я служил у князя Алексея Голицына, барин.
— И с тех пор служит у меня, — добавила Софья. — Он и Татьяна Федорова, моя бывшая нянька. Дедушка отдал их мне как часть моего имущества, — Она покраснела при последних словах. — Впрочем, здесь не время и не место говорить об этом. Прошу прощения. Я просто волнуюсь за Хана.
Лошадь придется куда-нибудь пристроить, хладнокровно подумал князь. Его дама не будет ездить верхом, даже в дамском седле. Мужика и няньку тоже придется отправить подальше. Чем меньше у нее останется напоминаний о предыдущей жизни, тем легче будет сделать из нее покладистую жену. Но до того времени, когда она окажется в его доме и в его власти, еще далеко.
— Покажи этому человеку, где конюшни, — приказал он царскому конюху. — На него и кучера распространяется гостеприимство императрицы, так что смотри у меня!.. Эй ты! — подозвал он одного из лакеев. — Служанка княжны в карете. Проведи ее в апартаменты, отведенные Софье Алексеевне.
— Благодарю вас. — Софи одарила его улыбкой, сияя от облегчения и благодарности. — Даже не представляю, как я бы со веем этим справилась.
— Вряд ли этого от вас ожидали, княжна. — В голосе Адама проскользнула раздражительная нотка. Разве она обязана смотреть на Дмитриева как ребенок, которому подарили конфету?
Софи отметила это раздражение. Она бросила на него недоуменный, возмущенный взгляд, но тот уже поднимался по лестнице.
— Пойдемте, — пригласил князь, — вам следует засвидетельствовать свое почтение императрице.
— А не лучше ли мне сначала привести себя в порядок? — заметила Софья, опираясь на предложенную руку.
— Приказ ее величества — проводить вас к ней немедленно после прибытия, — произнес он с мыслью, что представление этой сорвиголовы требовательной царице — занятие не из приятных. Потом вспомнил о пистолете и вздрогнул, ужаснувшись возможным последствиям. — Оставьте пистолет Борису Михайлову, — с внезапной резкостью обратился князь к Софье. — Ее императорское величество будут недовольны, если вы пожалуете к ней с этим.
Через десять минут Софья Алексеевна Голицына уже присела в глубоком реверансе перед крупной женщиной в широком сером шелковом пеньюаре. Пухлая белая рука была подана ей для поцелуя. Затем ей позволили встать. Ясные, безмятежные глаза изучали ее с дружеским интересом. Волосы царицы были слегка припудрены и убраны назад, подчеркивая ее широкий, высокий лоб. Она одарила Софью мягкой улыбкой.
— Я поняла, что ты любишь кататься верхом, Софья Алексеевна. Для меня это тоже одно из любимых занятий. Только это удовольствие, к которому надо относиться благоразумно.
Софи опустила глаза на свою раздвоенную юбку.
— Мне бы следовало переодеться, ваше величество, но…
— Нет, нет, — прервала ее царица. — Я не осуждаю тебя, ma chere, просто даю совет. Впрочем, не сомневаюсь, что князь Дмитриев даст тебе все необходимые советы в подобных делах. — Она улыбнулась князю и перевела взгляд на графа Данилевского. — Мы должны поблагодарить тебя, Адам. Надеюсь, ты нашел свое семейство в полном здравии. — Она подозвала его к себе.
— Софья Алексеевна!
Софья обернулась на голос и оказалась лицом к лицу с высоким, крупным, крепким мужчиной с непокорной гривой черных волос. У него был только один глаз, и этот глаз излучал теплый, доброжелательный свет.
— Князь Потемкин, — представился он и сверкнул белозубой улыбкой, особенно яркой на его загорелом лице. — Весьма рад познакомиться с вами, дорогая моя.
Она почувствовала, что мгновенно попала под завораживающее влияние этого взгляда, сделала реверанс и взмахнула своими длинными ресницами, бормоча в ответ, что тоже рада познакомиться.
Императрица снисходительно посмотрела на своего одноглазого льва. У него всегда была тяга к молодости. Когда появлялось желание удовлетворить свои невероятные плотские потребности, он не страдал излишней разборчивостью по поводу того, где и как эти потребности удовлетворить. Все его собственные племянницы с полной готовностью уступили своему дядюшке-соблазнителю, как только достигли половой зрелости. Во всяком случае, Софье Алексеевне подобное опекунство, сколь мягким и приятным оно ни было, не грозило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43