— Я же говорил, это не составляет труда, — проговорил он почти отстраненно, хотя всей душой рвался смеяться, радоваться вместе с ней и домику, и прекрасному пейзажу, хотел подхватить ее на руки, отнести в комнату, уложить на диван рядом с горячей печкой…
На оживленном лице Софи выразилось легкое недоумение, в глазах вспыхнула боль. Но она взяла себя в руки, вновь широко улыбнулась и сдернула с головы меховую шапку. Густые волосы рассыпались волнами по плечам.
— Ну показывай, что внутри. Если там хотя бы наполовину так, как снаружи, — это прекрасно! — Она потянула его за руку, не обращая внимания на молчание, и вошла в дом. — О, какая прелесть! Прелестный домик! — Она обняла его и, приподнявшись на цыпочки, крепко поцеловала в губы.
Медленно, почти нехотя руки его легли ей на талию. Адам прижал ее к себе; языки начали свою знакомую игру. Тоска и разочарование, снедавшие его, растаяли под жарким пламенем страсти. Прошла, казалось, целая вечность с тех пор, как они последний раз держали друг друга в объятиях, целая вечность в глубокой уверенности, что этого больше никогда не повторится. Он ощутил непреодолимое желание и принялся яростно стаскивать с нее одежду. Софи прильнула к нему, словно чуть отодвинуться означало просто оторвать кусок плоти. В спешке он царапал ее ногтями, но она едва ли замечала это, лишь прогибаясь, чтобы ему было удобнее, и не отрывала рта от его губ. Их слившееся, прерывистое дыхание красноречивее любых слов говорило о непреодолимом желании.
Наконец он обнажил ее полностью. Софи всей кожей, набухшими сосками чувствовала грубую ткань его мундира. Руки его жадно гладили ее тело; потом колено его втиснулось меж ног; нежная поверхность бедер загорелась от колючей шерстяной ткани брюк. Казалось, она никогда не насытится прикосновениями его рук, этим грубым признаком обладания ею — свидетельством его собственной неутолимой страсти, и была от этого на вершине блаженства. Она укусила его за губу, уже не помня себя от распалившего ее желания; он подхватил ее на руки и чуть ли не бросил на диван. Едва успев расстегнуть и стянуть вниз брюки, он навалился сверху. Она широко раскинула ноги, впуская его в себя; подхватив под ягодицы, он приподнял ее и резко вошел внутрь, все глубже и глубже, не отрываясь от ее губ, всем телом вдавливая в диван. Это был не плавный подъем наслаждения, за которым следует сладостное расслабление. Это была буря страсти, от которой на миг зашлось сердце; это были мгновения божественного, невероятного счастья.
Кровь стучала в ушах Софи так, что ей казалось, будто эти удары слышны по всему дому. Она взмокла от любовного экстаза; сраженная этим взрывом чувств, она не могла шевельнуться. Адам откатился в сторону и лег навзничь, оставив руку на обнаженном животике. Так они пролежали до вольно долго, восстанавливая силы. Наконец он повернулся на бок и, опираясь на локоть, приподнялся, разглядывая распростертое тело.
Ее губы опухли от поцелуев, кожа горела, натертая грубой тканью его одежды. Две длинные царапины краснели на руке и бедре.
— У тебя появились боевые отметины, милая, — проговорил он с нежной улыбкой, целуя свидетельства обоюдной страсти.
Софи медлительно потянулась и зарылась лицом в его волосах.
— Они заработаны в правом деле, — усмехнулась она. — К счастью, Павел больше не приходит в мою постель.
— Как ты можешь? — резко выпрямился Адам. Свет любви мгновенно погас в его серых глазах. — Неужели ты думаешь, что это какая-то игра? О, силы небесные, почему ты считаешь, что меня надо постоянно мучить напоминаниями!
Ева никогда бы не стала обращать внимания на подобные отметины страсти на своем теле в те мгновения, когда по счастливому стечению обстоятельств муж отсутствовал. Это слишком большой риск, не так ли, чтобы его можно было позволить в подобных любовных треугольниках. Следы страсти, которые надо прятать, если не найти правдоподобных объяснений… лгать… обманутым мужьям… Волна неизбывной тоски и отчаяния вновь окатила его с головы до ног. Он встал с дивана и подошел к столу, чтобы налить вина.
— Пожалуй, тебе лучше будет вернуться во дворец. Мы же не хотим, чтобы твое отсутствие было замечено.
Софи села, пытаясь собраться с силами, чтобы противостоять этому незнакомому человеку в облике Адама.
— Я все-таки не понимаю, почему ты считаешь, что после нашего отъезда из Берхольского между нами все переменилось.
— Неужели, Софи? — Он приблизился к дивану. — Как ты можешь не видеть никакой разницы? Неужели супружеский обман тебя совершенно не трогает? Не трогает, что ты сейчас находишься в этом милом, укромном любовном гнездышке, созданном для того, чтобы десятки таких же парочек занимались здесь утолением своих порочных страстишек?
— Не желаю слышать этой гадости! — заткнула она пальцами уши. — Мы же любим друг друга, у нас настоящая любовь, а не какая-то грязная плотская связь!
— А что сейчас было, ты можешь сказать? — Горечью свело рот, когда он смотрел на ее обнаженное, такое беззащитное и такое желанное тело. — Сейчас была страсть или любовь, Софи?
— И то и другое, — прошептала она. — Я бы не почувствовала одно без другого.
— А что ты чувствуешь сейчас?
— Ничего, — опустошенно призналась она. — Совсем ничего.
— Показать тебе силу страсти? — Он присел рядом. — Хочешь, покажу, как можно почувствовать одно без другого? — Он толкнул ее навзничь. — Покажу, какие чувства удовлетворяют в таком вот любовном гнездышке, Софи. — В голосе его прозвучали ласковые нотки, но она вздрогнула, как от прямой угрозы. Серые глаза были холодны; он отвел в сторону блестящие каштановые пряди, открывая белизну ее груди. От жесткого прикосновения пальцев по телу пробежали мурашки; кожа вспыхнула под давлением его губ, от влажной дорожки, которую оставил его язык, проследовав по гордой крутизне груди и прикоснувшись к розовому бутону соска. Но она ничего не могла поделать со своим отозвавшимся на ласку телом, не могла успокоить возбужденно забившееся сердце, не могла не отдаться потоку предвкушаемого наслаждения.
Под тяжелой ладонью напряглись мышцы живота. Она взглянула в нависшее сверху лицо. Это было лицо Адама, но какое-то обособленное, замкнутое, лицо человека, которого волнует лишь удовлетворение собственной разыгравшейся плоти. Оскорбленная этим зрелищем, Софья полностью утратила способность как-то влиять на происходящее. Она зажмурилась; слезы отчаяния закипели под крепко сжатыми веками и потекли по щекам, Она плакала от чувства утраты и унижения, в то время как безжалостное насилие продолжалось, а тело непроизвольно отвечало подступающему возбуждению, которое можно было воспринять как некий изощренный способ наказания за провинность. Но она никак не могла понять, в чем же виновата перед ним.
Наконец она открыла глаза. Адам увидел два бездонных темных омута, залитых слезами.
— Как ты мог? — едва слышно прошептала она. — Зачем ты так поступил со мной? Что я тебе сделала?
Адам глубоко, прерывисто вздохнул. Пот проступил на лбу. Лицо приобрело сероватый оттенок.
— Я так не могу, — порывисто, прижал он ее к своей груди как обиженного ребенка. Целуя заплаканные глаза и гладя се волосы, он прошептал: — Меня мучают демоны прошлого. Я разрываюсь на части оттого, что вынужден любить тебя тайком. Мне показалось, что это из-за тебя, хотя понимаю, что ты ни в чем не виновата, а мне просто нужно каким-то образом выплеснуть на тебя все это. Прости меня, милая.
В течение бесконечно долгих минут Софи не могла вымолвить ни слова; он продолжал держать ее в объятиях, гладил волосы, глаза, губы; в прикосновениях этих она чувствовала не страсть, а скорее мольбу.
— Ну, теперь ты понял, что получилось, — наконец вымолвила она. — А я не понимала, насколько это мучительно для тебя. Не понимала и не понимаю, потому что не знаю причины.
На требовательный взгляд этих темных глаз, на явный, хотя и не заданный впрямую вопрос мог быть только один ответ. Адам, не разжимая рук, переложил се к себе на колени.
— Я принадлежу к несчастной нации, известной своей проклятой гордостью, Софи, Нам крайне трудно пережить унижение измены.
— Твоя жена?
— Я любил ее. И со всей прямотой юности и слепой любви надеялся на определенную взаимность от той, для которой ничего не стоило показать мне, что это было всего лишь увлечение, которое прошло.
— Тогда почему она вышла за тебя замуж? Не думаю, что ее заставили. — Софи высвободила руку и прикоснулась к его лицу. — Не представляю, как можно не ответить на твою любовь!
Адам не смог скрыть своего удивления от столь великодушного и явного прощения.
— Я тебя люблю, — сказал он. — Я никого не любил до тебя. Наверное, то было действительно ошибкой. Увлечением.
— Ты по ошибке принял страсть за любовь?
— Между ними есть разница, — с усилием выговорил он, — Но, слава Богу, они могут существовать вместе.
Софи прижалась к нему крепче, чувствуя себя бесконечно защищенной в его сильных руках. Душевная рана затянулась, словно ее и не было. Адам должен был выплеснуть свою боль, и во многом именно любовь помогла ему освободиться от мучительных сомнений.
— Не знаю, почему Ева согласилась выйти за меня, — продолжил он. — Может, я утомил ее своей настойчивостью. Я довольно богат, у меня безупречная родословная, к тому же… — горькая улыбка снова скользнула на его губах, — военная карьера супруга предполагает долговременные отлучки. Моя жена явно не страдала от моего отсутствия. — Нагнувшись, он поцеловал Софи и улыбнулся. — Ну вот я тебе все и сказал.
— Но ты чувствовал, когда мы были с тобой… что делаешь нечто подобное… что та грязь… переходит на нас? — с усилием выразила она главное, тревожно нахмурив брови.
— Да, — признался Адам. — Так было. Но этого больше нет.
Оставались еще другие вопросы — о смерти Евы, о ребенке, которого, по слухам, она носила. Но она не позволила себе их задать, а кроме того, к их любви это не имело никакого отношения.
— Мне кажется, — задумчиво произнесла она, — ты должен признать, что на тебе гораздо больше одежды, чем на мне. А это несправедливо.
Глава 15

Пушечные залпы, раздающиеся по всему Киеву, возвестили о начале ледохода на Днепре. Все население города, как местное, так и прибывшее с царским поездом, бесконечно радовалось наступлению весны, означавшему не только возрождение жизни, но и возможность снять с себя надоевшие шубы, оторваться от печек. Огромная потемкинская веселая процессия готовилась продолжить свое путешествие в Крым, теперь уже по воде.
Князь Дмитриев, стоя в апартаментах своей супруги, размышлял, насколько у него еще хватит сил сдерживать бушующую внутри ярость.
— Я хочу знать, куда вы направлялись вчера после полудня, когда вас видели верхом на лошади и без сопровождения, как всегда, в этой вашей отвратительной манере, — потребовал он объяснений своим холодным, бесстрастным тоном, который всегда означал крайнюю степень раздражения.
В комнате царил беспорядок; повсюду была разбросана одежда, там и сям стояли раскрытые чемоданы и корзины. Мария, застигнутая прибытием князя в разгаре сборов, была немедленно выставлена. Софи нарочито медленно скатывала в клубок длинные шелковые перчатки; мозг ее при этом лихорадочно работал. За последнюю пару недель она несколько раз посещала охотничий домик; до вчерашнего дня ее одиночные прогулки оставались незамеченными. Но вчера она попалась на глаза одному из офицеров — друзей Павла, и тот наверняка не замедлил сообщить об этом.
— Я всегда любила кататься верхом, Павел, и вам это хорошо известно, — с привычным равнодушием откликнулась Софья. — Эта моя привычка для вас не новость. — Повернувшись спиной, она взяла с кровати очередную пару перчаток и принялась критически их рассматривать.
— Куда вы ездили? — хлестнул следующий вопрос.
— Уток стрелять, — тем же тоном пояснила она. — Еще одно мое любимое занятие.
Рука с силой рванула ее за плечо. Он развернул ее к себе лицом. Переполненный злостью взгляд, казалось, прожигал ее насквозь.
— Вы моя жена! Сколь бы я ни сожалел об этом, этого не изменишь, — произнес Дмитриев, тщательно выговаривая слова. — Если вы полагаете, что ваша временная близость к императрице способна защитить вас и что ваша независимость может оставаться безнаказанной, вы глубоко ошибаетесь, Софья Алексеевна. Моя жена не имеет права ездить одна, куда ей заблагорассудится. Равно как и заниматься охотой, если это не общее придворное развлечение. Не за горами то время, когда вам придется вернуться под крышу моего дома. И тогда, дорогая моя жена, вы заплатите сторицей за все ваше пренебрежение, за каждый своевольный и дерзкий поступок. — Леденящий взгляд сковал ее как овечку перед волком. — Вы достаточно хорошо меня знаете, Софья Алексеевна, чтобы поверить моим словам. Вас ждет заточение в моем имении под Калугой; там я постараюсь еще раз сделать из вас приличную жену, Это мой долг. И на этот раз я его выполню, будьте уверены.
Он снял руку с ее плеча с брезгливой гримасой, словно испачкался. Софи чувствовала, как внутри все начинает дрожать мелкой противной дрожью; зародившись где-то в желудке, дрожь охватила ее полностью. Ни в коем случае нельзя показывать ему своего страха. Она молча отвернулась, надеясь, что он не заметит ее состояния. Он действительно испугал ее своими угрозами, напомнив о собственной власти над ней и переполняющей его ненависти, когда она полагала, что уже в состоянии справиться с этим, защищенная волшебным щитом любви. Обломки этого недолговечного щита ударили ее как кнутом, и она вся сжалась в ожидании нового удара.
Дмитриев вышел, хлопнув дверью. Она без сил опустилась на кровать, чувствуя невероятную слабость. Надо было быть самонадеянной дурой, чтобы столь бездумно провоцировать его. И когда закончится это путешествие…
Нет, об окончании даже не хочется думать. Впереди — весна. К тому времени когда императорский визит подойдет к концу, много воды утечет. Погладив живот, где никак не мог рассосаться тошнотворный леденящий комок, она встала и подошла к окну. Река ожила. Теперь по ней в разных направлениях плыли маленькие лодки; у берега на якоре стояли семь больших гребных судов, предназначенных для императрицы и ее свиты. По спущенным трапам как муравьи сновали люди: одни тащили мешки и корзины, груженные провизией; другие что-то докрашивали, прибивали, заканчивая приготовления к завтрашнему отправлению процессии вниз по Днепру.
Сколько же понадобится гребцов для такой армады, подумалось Софье. Сидя глубоко в трюмах величественных красных с золотом кораблей, будут ли они иметь хотя бы малейшее представление обо всей этой потрясающей роскоши, о невероятных затратах, которые возможны лишь благодаря их 238 собственному поту и крови? Задумывались ли они когда-нибудь, сгибаясь под плетью надсмотрщика, что значит принадлежать к иному сословию? Скорее всего нет, решила Софи Воображение тоже роскошь, которую не может себе позволить тот, кто занят тяжким трудом под постоянной угрозой наказания. Люди, населяющие эту бескрайнюю страну, безграмотные, закрепощенные, подчиняются старому правилу: душа принадлежит Богу, голова — царю, спина — барину. Таков незыблемый порядок жизни, и рабы никогда с этим не спорят.
Какие мрачные мысли! Душевную подавленность не могли развеять ни яркий солнечный день, ни волнение от предвкушения завтрашнего начала путешествия. В тоске и печали Софи отвернулась от окна.
И тем не менее наутро при посадке на корабль ее захватила волна всеобщего радостного возбуждения. Софье как старшей фрейлине была отведена каюта на императорском корабле. В каюте, помимо алькова, была еще отдельная комната для одевания, умывальник, письменный стол, несколько кресел. На судне были специальный музыкальный салон, библиотека, затянутая тентом прогулочная палуба, где пассажиры могли дышать свежим воздухом без опасения оказаться под прямыми лучами солнца. Даже после уже привычной исключительной роскоши екатерининского двора внимание к любой мелочи, способствующей полному удобству и наивысшему удовольствию, осуществленное под недреманным оком князя Потемкина, ошеломляло.
В первый день на одном из специально оборудованных кораблей был устроен праздничный обед для всего общества. Сойдя со шлюпки, множество которых перевозило гостей в этот плавучий ресторан, Софи встретила князя Потемкина. Он подал ей руку, помогая подняться на палубу.
— Ну, Софья Алексеевна, что вы скажете о моей маленькой чудо-стране? — Великий мастер чудесных превращений пребывал в явно благодушном настроении; со всех сторон изливались потоки восхищенных возгласов как российской знати, так и пораженных увиденным иностранных дипломатов. Его госпожа была царственно безмятежна, раздаривая благосклонные улыбки, и поздравляла своего рыкающего одноглазого льва с достигнутым успехом, который должен был показать всему миру славу и величие ее империи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43