Адам уселся напротив.
— Замечательно выглядите! — воскликнул он, пораженный этим удивительным преображением. — О, благодарю вас. — Он принял кусок черного хлеба, который она протянула ему на острие ножа. — Вам стало легче?
— О да, — дружелюбно согласилась она. — Я все-таки не полная размазня, чтобы не прийти в себя после дороги.
— Разумеется. Не представляю, как мне самому удалось бы такое, — пробормотал он, потянувшись за соленьями.
— Будет замечательный жареный цыпленок, — сообщила она с полным ртом. — Смотрительша приготовила его в вашу честь. Должна признаться, сама я не очень люблю свежезабитую птицу. Мне кажется, она становится вкуснее, если до приготовления ее подержать немного на холоде. Думаю, эта добрая женщина не нашла ничего более подходящего, чтобы угодить столь важной персоне. — Голос звучал совершенно невинно, но Адам не мог не заметить шаловливых искорок, мелькнувших в темных глазах, которые непостижимым образом приобрели свой прежний блеск.
— Я рад, — кивнул головой граф, — но буду рад еще больше, если смогу найти что-нибудь выпить. — Он оглядел комнату.
— Есть клюква. — Софи передала ему кувшин с клюквенной наливкой. — Произведение все той же жены смотрителя. Вполне терпимо. Она сказала, если вам покажется слишком крепко, можете спросить вместо этого квасу.
— Спасибо, но я не люблю слабое пиво, — ответил Адам. — Вам, однако, не следовало бы пить эту наливку. Она может нехорошо подействовать на желудок.
— Очень согревает, — весело заметила Софи. — Только не говорите, граф, что мне в этой поездке запрещено самой решать, что я хочу есть и пить.
Появление жены смотрителя с блюдом, на котором дымился жареный цыпленок, спасло его от необходимости отвечать. Далее его собеседница вела себя весьма примерно, если не считать того, что поглощала клюквенную наливку в безмерном количестве. Казалось, крепкий напиток не оказывает на нее никакого воздействия, и Адам решил про себя, что он на самом деле не такой крепкий, как тот, что находится в его кувшине. Либо так, либо Софья Алексеевна умеет пить столь же мастерски, как владеет пистолетом. Немного узнав князя Голицына, Адам был склонен признать справедливость последнего предположения.
Она вела беседу как настоящая хозяйка салона, сосредоточив свое внимание на ничего не значащих вопросах о нем самом, его семье, не вдавалась в подробности, но выказывала при этом искреннюю заинтересованность. От былого гнева, упорного нежелания признать бесполезность сопротивления не осталось и следа, хотя Данилевский внутренне уже смирился с тем, что так будет вечно. Ему оставалось только ломать голову, что послужило причиной столь резкой перемены настроения. Может, тяжелый день несколько утихомирил ее?
Во всяком случае, на это было похоже. Она встала из-за стола, позевывая и деликатно прикрывая рот ладонью.
— Прошу прощения, но я оставлю вас, граф. Чувствую себя немного уставшей.
— Разумеется, — откликнулся он, почтительно поднимаясь. — Очень жаль, но нам придется продолжить путь с рассветом. Мне бы хотелось к завтрашнему вечеру добраться до Киева, если, конечно, это возможно.
— Надеюсь, так и будет, граф. — Ни единый мускул не дрогнул на се лице. В голосе не было и тени сомнения. — Я же не фарфоровая. — Она сделала глубокий реверанс, граф поклонился в ответ, и ему показалось, что в последних словах все-таки проскользнула насмешливая нотка. Но проверить это было невозможно. Вдобавок Адам искренне полагал, что после такой тяжелой дороги она действительно устала.
Княжна ушла в отведенную для нее спальню и закрыла за собой дверь. Адам вышел на улицу. К вечеру заметно похолодало. Выбор места для собственного отдыха был у него небогат. Единственную в доме спальню заняла княжна со своей служанкой. Смотритель был готов предоставить знатному гостю на выбор либо кушетку в той комнате, где они ужинали, либо ложиться спать вместе с хозяевами в жилой половине здания, за кухней. Еще, разумеется, оставался сеновал в конюшне, где разместились солдаты, кучер и Борис Михайлов. Адам выбрал кушетку в гостиной, но чувствовал, что не сможет уснуть до тех пор, пока не выветрятся запахи жареного цыпленка и клюквенной наливки.
Софи обнаружила Таню сладко посапывающей на тюфяке в углу спальни. День, который начался с рассветом и закончился с темнотой, дал о себе знать. Но сама Софи понимала, что, несмотря на усталость и пережитое напряжение, заснуть не сможет. Она привыкла к ежедневным прогулкам на свежем воздухе, а вместо этого вынуждена была провести мучительный день взаперти, в тесной, темной карете, где было нечем дышать. А впереди ее ожидал такой же день… и еще… и еще много таких же — до тех пор, пока не сомкнутся за ней городские стены, а потом и засовы супружеского дома…
Она вдруг с особой остротой ощутила, что этого ей не вынести. Софья поняла, что безотчетно сегодня вечером сделала все, что было в ее силах, чтобы хотя бы немного усыпить бдительность своего сопровождающего. Она подошла к окну, за которым уже окончательно стемнело, и начала быстро соображать, что делать. Возвращаться в Берхольское нельзя… По крайней мере сейчас. Но у нее есть фамильные драгоценности. Дед, конечно, не подозревал, что они могут понадобиться так скоро, но ведь подарил он их без всяких условий. У нее есть пистолет и есть Хан, неутомимый Хан. На нем она в состоянии оторваться от любой погони, пересечь границу Польши… а оттуда — в Австрию. В том мире императорские желания Екатерины ей не указ. Но что там делать беглянке?
Вопрос сейчас совершенно неуместный, решила Софья. Бесшумно она двинулась в обход маленькой спальни, собирая самое необходимое для побега. Драгоценности, пистолет, смена белья, обувь, накидка с капюшоном, перчатки обеспечат необходимую защиту от ночного холода и недобрых глаз. Ощущение свежего ночного воздуха, ветра, свистящего в ушах, дробного перестука копыт Хана, покрывающего верста за верстой степное пространство, которое отделяло ее от свободы, казалось столь явным, что у Софи на мгновение закружилась голова.
На почтовой станции царила глубокая тишина. Распорядок обыденной жизни смотрителя и его семьи подчинялся световому дню. Что делает граф? Это самый главный вопрос. Дверь спальни выходила непосредственно в гостиную, и было совершенно ясно, что пройти этим путем — значит все поставить на карту. Похоже, остается окно. Она с сомнением посмотрела на узкий проем. В него мог пролезть разве что подросток, да и то худенький. Но к счастью, она скорее высокая, чем толстая. Решившись, Софи опустила свои вещи за окно. Сверток бесшумно упал на мягкую землю. Взобравшись на каменный подоконник, она просунула в окно ноги. Потом распрямилась, так что тело оказалось параллельно подоконнику, и начала потихоньку выскальзывать наружу. В какой-то момент она почти повисла в воздухе, оттолкнулась и относительно негромко приземлилась под стеной, рядом со своими вещичками.
Она замерла, прислушиваясь к звукам ночной степи. Они были обычные: шум ветра, волчий вой, все как всегда… Ничто не выдавало присутствия человека. Подхватив сверток, она пригнувшись двинулась вокруг дома, стараясь держаться стены, отбрасывающей тень в лунном свете, и от всей души желая, чтобы на ясном звездном небе появилась хоть какая-нибудь тучка. Но на дворе было светло почти как днем.
Впереди показалась приземистая конюшня. Но чтобы добраться до нее, надо было пересечь открытое пространство. Снова она замерла выжидая. Сердце ее, казалось, выпрыгнет из груди. Она пыталась уловить присутствие человека, но опять ничего не обнаружила. Темный дом огромной тенью стоял за спиной; в стороне светлой полосой лежала пыльная дорога с темнеющим рядом деревьев; главная цель — прямо впереди. Низко пригнувшись, она устремилась к ней.
Адам вышел из-за деревьев как раз в тот момент, когда она была у ворот конюшни. На какое-то мгновение он даже засомневался, действительно ли он увидел ее фигурку, или просто игра теней в неверном ночном свете сбила его с толку, Потом перебежал через дорогу и крадучись скользнул вслед за ней в душную темноту конюшни. Лошади шумно вздыхали, солома похрустывала и шуршала у них под ногами, но в кромешном мраке, разумеется, невозможно было определить, какая лошадь где стоит. Видимо, в поисках Хана ей придется пройти вдоль всего здания, подумал Адам, но не двинулся с места, дожидаясь, пока глаза привыкнут к кромешной тьме. По-прежнему он не мог различить ни малейшего движения, ни малейшего звука, который выдал бы присутствие человека. Наконец Адам разобрал негромкое бормотание, а в ответ — тихое ржание коня. Он больше не сомневался, что Хан и его хозяйка таким образом беседуют между собой.
Звук донесся справа. Граф на цыпочках двинулся в ту сторону. В это время из мрака выделился еще более темный силуэт; фигура явно направлялась открывать ворота конюшни.
Он прыгнул вперед; движение было столь быстрым, что Софья даже не успела ничего сообразить. Одной рукой Адам крепко схватил ее за талию, другой зажал рот.
— Вы неисправимы, Софи! — прошипел он ей над ухом. — Если вы издадите хоть звук, сюда ввалятся все мои солдаты!
В полном потрясении, Софи не могла сопротивляться. Несмотря на гулко бьющееся сердце, она не могла не обратить внимания, что граф впервые назвал ее домашним именем. Сверток с вещами она все еще сжимала в руке. Подталкивая, Адам вывел ее спиной вперед из мрака на улицу, под звездное небо.
— Что вам здесь понадобилось? — первым делом поинтересовался он, не отпуская талии, в то время как другая рука повелительно потянулась к ее ноше.
Если граф увидит содержимое, ей ни за что не убедить его, что просто решила устроить себе любимую ночную прогулку после дня вынужденного бездействия. Никогда больше он не позволит себе быть настолько беспечным, чтобы предоставить ей еще одну возможность побега. Софи вынуждена была признать свое поражение. Она направляется в Санкт-Петербург в сопровождении графа. Данилевского, и нет смысла дальше с этим бороться. Ни слова не говоря, она протянула сверток.
Адам молча развернул его и тихо присвистнул, увидев драгоценное содержимое шкатулки. Пистолет он сунул себе за пояс, остальное имущество просто бросил на землю и только тогда взглянул ей в лицо.
— Что же мне с вами делать, Софья Алексеевна?
Она смотрела на него снизу вверх. Свет, льющийся с небес, не мог скрыть прежнего здорового румянца. Удивляясь самому себе, граф не. мог не залюбоваться сияющими глазами, прекрасным ртом, чуть приоткрытыми губами, словно она что-то собиралась сказать в ответ.
Ответ пришел совсем с неожиданной стороны. Это был толчок, которому Адам не успел воспротивиться. Голова его медленно склонилась, и их губы встретились. Она содрогнулась. В следующее мгновение Софи обмякла в его руках, словно пораженная ударом молнии. Он прикасался к ней губами целую вечность, пока она собиралась с силами оказать сопротивление вторжению, которому, кажется, подвергся не только ее рот. Рука еще крепче обняла ее. Почти с опаляющей нежностью он заставил ее губы раздвинуться; они открылись навстречу настойчивому проникновению его языка, В какой-то момент у Софи мелькнула дикая мысль, что это дьявольский способ наказания; затем в багровой темноте плотно сомкнутых век пришла другая — никакое наказание не может сравниться с этим прекрасным ощущением.
По всему телу стало медленно растекаться тепло; она таяла, ощущая восхитительную слабость в этих крепких объятиях. Мягкие губы приглашающе приоткрылись.
Как бы в ответ на это рука, крепко сжимавшая ее, расслабилась. Софи теперь чувствовала лишь ее тяжелое, теплое присутствие; ладонь прошла по изгибу бедра, привлекая ее тело, в то время как кончик языка ласково прикасался к уголкам ее губ. Голова запрокинулась, открывая нежное, уязвимое горло. Губы его двинулись ниже, прикоснулись к жилке, которая билась на шее, как сердечко пойманной птицы. Ладонь свободной руки скользнула в вырез жакета, мягко обхватила податливую округлость груди, ощущая жар ее тела, внезапно затвердевший сосок, упершийся в тонкую ткань кофточки.
Она вся подалась к нему, почти бессознательно выказывая свое желание; он испытал неизъяснимое наслаждение от этого движения тела, полного жизни, которое держал в руках. Он чувствовал аромат ее волос, ее тела, благоухающего степной свежестью. Кровь тяжко запульсировала в венах; руки жадно ласкали прильнувшую к нему женщину.
Внезапная мысль вспыхнула в мозгу как орудийный залп. Ведь ей предназначено стать женой другого! А он ведет себя с ней так, как чужой мужчина вел себя с его Евой… Он поступает предательски по отношению к тому, кто ему доверился. Он отпрянул от нее, убирая прочь руки от этой теплой, податливой плоти, словно та превратилась в пылающие угли.
Софи беспомощно и ошеломленно посмотрела на него, не в силах понять причины столь внезапной перемены.
— Что? Что случилось?
Адам взял себя в руки, пытаясь не выплеснуть на нее свой гнев. Происшедшее поразило его как гром среди ясного неба, хотя она, конечно, неумышленно стала причиной этого.
— Если у вас есть хотя бы крупица здравого смысла, вы постараетесь выбросить это из головы, — проговорил он, немного успокаиваясь. — Я по крайней мере так и поступлю. Ничего не было. — Наклонившись, он поднял ее веши. — Мы возвращаемся в дом. Сейчас же. Идемте!
Положив руку ей на спину, Адам подтолкнул Софи перед собой, но это сближение уже ничем не напоминало то нежное прикосновение, что было минутой раньше. Софи, оцепенев, вес еще под натиском чувств, которые были не сравнимы ни с чем, что ей приходилось испытывать ранее, тупо двинулась вперед.
В углу гостиной тускло горела лампа. В два шага он пересек комнату, распахнул дверь спальни, которая громко стукнулась о стенку, и втолкнул туда Софью. От шума проснулась Таня.
— Кто здесь? — тревожно спросила она, поправляя ночной чепчик, прикрывающий ее седеющие волосы. — Почему?.. Софья Алексеевна, почему вы не в постели?
— У княжны были свои соображения о том, как провести ночь, — едко заметил Данилевский. — Пожалуйста, уложи ее в кровать и вынеси всю се одежду за исключением ночной сорочки ко мне.
— Нет! — задохнулась Софи от такого унижения. — Вы не можете забрать мою одежду!
— Напротив, княжна, — откликнулся Адам. — Могу и непременно сделаю это, поскольку не понимаю, почему должен лишать кого-нибудь из моих солдат вполне заслуженного отдыха и ставить его на всю ночь под ваше окно. И не имею никакого желания караулить вас лично. Думаю, что даже вам в неглиже далеко ускакать не удастся.
Дверь со стуком закрылась. Софи осталась стоять посреди тускло освещенной спальни, ошеломленная только что происшедшими событиями, а главное, невероятным их поворотом. Человек, который мог вызвать столь восхитительные ощущения своими умелыми и нежными ласками, превратился в сурового тюремщика, причем превратился внезапно, без всякого, кажется, на то повода. Как говорится, не моргнув глазом. Она чувствовала себя крайне смущенной, оскорбленной и растерянной.
— И когда вы только угомонитесь, — ворчала Таня, поднимаясь со своего тюфяка. — Никогда не слышала о подобных глупостях. Ну давайте, поспешать надо. — Продолжая ворчать, она сняла со своей обожаемой питомицы верхнее платье и переодела в ночную сорочку. — Давайте-ка я причешу вас. — Но не успела Таня взять в руки гребень, как Софи с отчаянным воплем оттолкнула ее прочь и кинулась ничком на кровать.
— Оставь меня в покое! Как ты вообще можешь говорить о какой-то расческе в таком месте, в такое время?
Это привычное домашнее занятие почему-то показалось бессмысленным и особенно задело Софи, хотя она и догадывалась, что для Татьяны в их нынешнем положении не было ничего странного. Не может быть странным то, что делается по воле Господа и хозяев. Это надо просто принимать как есть. Она молча метала про себя громы и молнии, в то время как Таня собирала ее разбросанную одежду, тщательно складывала, потом завязала все в узел и вышла в соседнюю комнату.
— Как вы приказывали, барин, — произнесла она таким спокойным тоном, словно выполняла самое заурядное поручение.
— Спасибо. — Адам рылся в своих собственных вещах. Он извлек бутылку водки и сорвал пробку, бросив хмурый взгляд на прислугу. — Ты можешь забрать все это утром обратно. Запрокинув бутылку, он начал пить прямо из горлышка.
Таня только пожала плечами. Ей хорошо был знаком этот взгляд — взгляд мужчины, готового вспыхнуть как спичка от дурного настроения, от которого не вдруг избавишься. Мужчины полагали, что имеют на это право, и женщины могли считать, что им сильно повезло, если их милость не соизволит пустить в ход кулаки. Ее собственный мужик становился сущим дьяволом во хмелю. Но пожалуй, этот не таков, скорее он станет молчаливым и подавленным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43