— Пол? Это Уэйнрайт, — заговорил Энтони по телефону. — Ты будешь свободен в ближайший час? Хорошо. Тогда я к тебе заеду. Да. Важное дело. До скорого.Он повесил трубку, все так же с интересом разглядывая старинную монету. Пенни недовольно нахмурилась, вглядываясь в лицо Тони. Она еще никогда не видела его таким возбужденным.— Что ты задумал?— Да так, одно дело, — усмехнулся он. — Забавно, но я думаю, что мистер О'Киф едва ли не самый богатый среди нас человек.— Правда? — удивилась она, покосившись на Рэмзи, которого, казалось, это заявление ничуть не обеспокоило.— А ты, Уэйнрайт, я думаю, не очень-то умен, — насмешливо отозвался он. — Какое же это богатство?— Остановись, Хэнк, — попросил Тони, ничего не отвечая на его слова. — Я возьму такси.— Подожди, — остановила его Пенни. — Ведь мы всего в двух кварталах от дома.— Дело не терпит отлагательств, — заметил он и обратился к Рэмзи:— Так вот, мистер О'Киф, золото стоит более чем четыреста пятьдесят долларов за унцию. А эта монета, — он подкинул ее на ладони, — весит не менее четырех унций.Рэмзи понял, что долларами Энтони называет современные деньги. Видимо, они заменили бывшие в ходу в его время фунты стерлингов. А что касается размена испанских золотых, то, как подумал О'Киф, если Тони всерьез хочет заняться подобными мелочами, Бог ему в помощь. Ведь денежные средства и правда необходимы.Уэйнрайт вышел из машины, но, прежде чем отойти б сторону, наклонился и тихо шепнул на ухо О'Кифу:— Я доверяю тебе Пенелопу, надеюсь, ты присмотришь за ней.Тот скептически покачал головой, посмотрев на Пенни, Скандал еще не был улажен, и последствия предвидеть было трудно.— Джентльменское соглашение. Идет? — убеждая, шептал Тони, стараясь затронуть в нем струнку мужского самолюбия.— Хорошо, — согласился Рэмзи и хлопнул его по подставленной ладони.— Я знал, что мы договоримся, — улыбнулся Энтони и повернулся к Пенелопе. — Он будет тебя охранять.— Я не нуждаюсь в охране, — вскинулась она.Но О'Киф словно и не заметил ее недовольства. И Тони, вновь хитро улыбнувшись, захлопнул дверцу машины и вышел на обочину, чтобы поймать такси.Автомобиль тронулся с места. Рэмзи откинулся на спинку кресла, вполне удовлетворенный таким поворотом событий. Его обязанность охранять и беречь Пенни в корне меняла ситуацию и давала ему вполне легальную возможность остаться там, где ему хотелось, то есть рядом с Пенелопой. И он втайне радовался этой удаче.Пенни подняла на него взгляд. И Рэмзи обезоруживающе улыбнулся, совершенно позабыв о тревогах, которые мучили его весь день. Его взгляд смело скользил по ее ногам, плечам, лицу, и когда коснулся глаз, она с вызовом скрестила руки на груди, дерзко взглянув на него.«Что за женщина! — подумал он. — До сего дня никогда еще женщины не бросали мне вызов. Какая дерзость светится в этих зеленых кошачьих глазах!»Он усмехнулся, весьма довольный собой. Ему нравилась эта игра. Он не мог не ответить на брошенный ему вызов. Но смелость и дерзость всегда были симпатичны ему. И в прошлом столетии, и в этом.Пенни отвела взгляд, словно отвлеченная созерцанием внутренней отделки салона. Она вовсе не хотела ссориться с Рэмзи, и ей была непонятна насмешливая ирония его улыбки. Спорить с ним ей было незачем.Он наклонился к ней, и она слегка отпрянула назад. Но он вдруг улыбнулся своей широкой завораживающей улыбкой — одной из тех улыбок, которые приковывают взгляд и останавливают сердце, а затем вытянул вперед свои длинные мускулистые ноги так, что одна из его ботфорт коснулась ее лодыжки. Она вздрогнула и беспомощно посмотрела на его крепкие, обтянутые бриджами бедра, могучую широкую грудь, загорелое обветренное лицо.— Изучаешь? — усмехнулся О'Киф.— Нет. Думаю, что ты делал в сотнях миль от берега.— Ничего особенного. Просто тонул. Надеюсь, врач подтвердил тебе это.— Мистер О'Киф…— Рэмзи!— Мистер О'Киф, — сжав зубы, повторила она. — Вы слишком много на себя берете.— Не более чем должно, миледи.— Не валяй дурака. Лучше расскажи мне, как тебя занесло в такую даль.— Это серьезный интерес или праздное любопытство?— Я никогда не сую свой нос в чужие дела из простого любопытства.— Что ж, в таком случае я польщен твоим вниманием.— Не преувеличивай. Это всего лишь естественное желание знать предшествующие события.— Да? А я-то помышлял, что люди, а не события интересуют тебя больше всего.«А ты сам-то интересуешься мной?» — хотелось ей спросить его. Но вздорность этого неожиданно возникшего вопроса смутила Пенни. «Что это со мной?» — удивилась она. С чего это вдруг ей захотелось посвятить постороннего в подробности своей жизни? Этого только не хватало! Вздор! И все же она чувствовала, что что-то в ее душе откликается на немой призыв этого человека. Он словно видит ее насквозь, читая тайные мысли и желания. И Пенни ощущает себя маленькой робкой девочкой под взглядом строгого и мудрого наставника, и ей хочется поведать ему все свои грехи и волнения, чтобы позабыть свою независимость, успокоиться в светлой тишине благого прощения. Глава 12 Фэлон Ротмер со злостью бросил трубку на рычаг телефона.— Я убью ее! — рявкнул он, хлопнув ладонью па столу.Он хотел выругаться, но подумал, что это недостойно цивилизованного, культурного человека. И потому, лишь свирепо нахмурившись, еще раз угрюмо повторил про себя: «На этот раз я ее непременно убью».Фэлон нажал небольшую черную кнопку на своем письменном столе и отчетливо произнес:— Пусть войдет.Затем, встав со стула, нервно забарабанил пальцами по широкому пластмассовому пресс-папье. Его взгляд упал на лежащую перед ним газету. И вновь острый приступ боли захлестнул ему душу. Узкая темная дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая, изящно одетая блондинка. Медленно покачивая бедрами, она неторопливо проплыла к столу, словно не обремененная семейством утка по тихой глади вечернего озера.Фэлон указал ей на стул, стоящий возле его стола. И она небрежно расположилась на этом изысканно отделанном антикварном предмете. «Стиль Хипплуайт», — вспомнил Ротмер. Разгладив юбку на коленях, блондинка ленивым движением подняла голову.— Ты хотел меня видеть, папа?Он кивнул и бросил ей на колени сложенную пополам газету.— Это, если не ошибаюсь, твоя подружка?Вопрос был риторическим. Фэлон и сам прекрасно знал все обстоятельства жизни своей дочери. И потому Слоун, подняв газету, с удивлением посмотрела на него. Пробежав глазами мелко набранный текст, она, презрительно поджав губки, прочла заголовок:— «Исчезновение гимнастки. Убийство или несчастный случай?»Слоун пробежала глазами первые строчки статьи. «Нападение акулы? Что ж, весьма кстати». Поморщившись и состроив печальную гримаску, она тихо произнесла:— Но, папа, ведь ты и сам все знаешь.— Знаю. И все же не могу понять, что заставило тебя положить мои камни в кошелек. Объясни мне это. Я хочу знать, что же случилось.Тон, которым это было сказано, заставил Слоун поежиться. Отец явно был не в духе.— Но я не виновата, что эти болваны не смогли поймать ее.Зло прищурившись, она с неприязнью посмотрела на худого длинного человека, все это время молчаливо стоявшего за спиной Фэлона. «Мерзавец», — выругалась она про себя.— Твоя ошибка непростительна, — сказал отец, потирая лоб. — Она обошлась нам слишком дорого. И мы не можем так просто позабыть об этом.Боже мой! Как она ненавидела его сейчас! Эта несносная высокопарность и наставительность! Он забыл, что она уже не ребенок и не нуждается в его поучениях.— Папа, — вкрадчиво произнесла Слоун, — я боюсь, что тебя ввели в заблуждение. Все далеко не так серьезно.— Что?! — Он возмущенно вскинул брови. — Ты хочешь сказать, что это была всего лишь невинная шалость? Забава непоседливой девочки? Что-то вроде самовольного путешествия на моей яхте вдоль пирса? Но как же тогда прикажешь понимать нахальство твоего последнего любовника, торговавшегося с моим человеком из-за секретной информации? Или твое увлечение азартными играми? Это уже не игрушки. А на этот раз и того почище: ты впуталась в мокрое дело, а я к тому же потерял три миллиона долларов. Хороша забава!Фэлон произнес это, холодно глядя ей в глаза и отчеканивая каждое произнесенное слово. Его лицо исказила гримаса жадности и злобы.Слоун взглянула на него удивленно. Только теперь она поняла, за что так сердится на нее отец. Оказывается, пропали камни. Потеряны или украдены? Черт! Нельзя было доверять этим идиотам. И ведь чего проще: уличить Тесс в том, что она нечисто играет, спасая карьеру своей подружки, и, подсунув ей камни, обвинить в воровстве. Нет, они не справились даже с этим. Не говоря уж о том, что можно было запросто подстрелить ее во время бегства. И все сошло бы гладко и чисто, словно так и надо.— А где Оуэн? — спросила Слоун, разглядывая свою туфельку.— А откуда, как ты думаешь, у полиции столько сведений об этом деле? — Он ткнул пальцем в газету, будто желая проткнуть ее насквозь. Доказательства, приведенные там, были очевидны. И Фэлон знал, что трудно что-либо изменить. К тому же шантажировать столь известную артистку всегда нелегко. Но было задето его самолюбие. И потому он хотел выяснить все до конца. — Оуэн преданно служил мне более, десяти лет. И вот теперь — предатель! Что ты с ним сделала?! Почему он так изменился?Слоун насмешливо прищурилась, созерцая свои гладко отполированные ногти.— Ты должен быть доволен, — произнесла она, выдержав короткую театральную паузу. — Ведь предательство — это особое искусство, издавна культивировавшееся в семье.— Что?Фэлон онемел от такого нахальства. Его лицо помрачнело, светло-голубые глаза помутнели от гнева, словно их затянуло темное мохнатое облако, рот перекосила жесткая судорога. Но Слоун будто бы и не заметила этого. Она была довольна тем, что смогла так ловко поддеть его.— К тому же при чем здесь миллионы? — фыркнула она. — Ну несколько аквамаринов, топазов да пара помутневших аметистов. Всего-то!— Это были настоящие бриллианты, — глухо произнес он, хмуро глядя ей в лицо. Его голос дрожал, а на скулах проступили желтые пятна. — Слышишь! Бриллианты. Дюжина замечательных маркизов. Чуть ли не все состояние семьи.Слоун была ошеломлена услышанным. Бриллианты — это серьезно. Она знала о трепетном отношении ее отца к семейному состоянию. Наследство, доставшееся от предков; было для него все. Он благоговел перед памятью рода, гордился своей безупречной родословной и желал, чтобы и его дети испытывали трепет восторга при упоминании о прошлых поколениях. Но она, увы, была не такой. Мало того что она родилась девочкой и тем самым не оправдала его надежд на появление на свет наследника по мужской линии, она еще, кроме того, не обладала и тем чувством внутреннего достоинства, которое он считал непременным и важным качеством каждого отпрыска старого рода. Но что еще хуже, ее личные достоинства не стяжали ей успеха в жизни и в обществе, и она не стала ни выдающейся спортсменкой, как Тесс, ни знаменитой артисткой, как Пенелопа. Так что можно считать, что она не удалась во всех отношениях.Слоун нахмурилась и покачала головой. Да, жизнь ее не удалась. Но кто виноват в этом? Конечно, они — ее блестящие подружки. Ведь и блестят-то они заемным блеском. Например, Тесс. Плебейка из южных штатов, девица из бедной семьи. Ах, как ненавидела ее Слоун! Все ее достижения были вечным укором, вечным комментарием к несостоятельности дочери Фэлона. И что за злоба кипела в душе мисс Ротмер, когда отец ставил ей в пример успехи Тесс! Что за возмущение охватывало ее всякий раз, когда он с одобрением произносил это имя!Слепец! Он будто и не знает, что именно благодаря Слоун доходы от его трикотажной фабрики увеличились на тридцать процентов, что не раз именно она устраивала ему чрезвычайно выгодные сделки и, более того, часто сама же доводила их до конца. А он даже ни разу не поблагодарил ее. И что бы он сказал, если б узнал, что она переспала с этим хитроглазым лисом из совета лишь для того, чтобы тот смог набрать нужное ему количество голосов? Вот так она хлопочет о нем и о семейном состоянии. А он все так же слеп к ее заслугам.Но Пенелопу она все же поймала в ловушку! Слоун удовлетворенно улыбнулась. Да-да, мисс Гамильтон получит по заслугам. И весь мир узнает, чего стоит эта самонадеянная кривляка. А после настанет время разоблачений и для Тесс. Обе голубушки угодят в ее сети.— Слоун, я накажу тебя.Она вздрогнула и вернулась к действительности. Голос отца заставил ее съежиться на стуле.— Ты не посмеешь, — с вызовом сказала она, вглядываясь в его мрачное лицо.— Посмею. Ради нашего семейного достояния.Он подумал, что хотя бы несколько лет, проведенных без ее расточительности, восстановят его пошатнувшийся бюджет. Хорошо еще, что полицейские ничего не знают о камнях. И надо сделать так, чтобы они и не узнали. Оуэна, конечно, вытащить из тюрьмы не удастся. Но придется, вероятно, ему заплатить, чтобы он держал язык за зубами. В конце концов, он человек надежный. И это вина самого Фэлона, что все получилось так дурно. Не стоило доверять беспутной дочери. Он удовлетворенно кивнул и щелкнул пальцами. Тут же из-за его спины бесшумно выскользнула высокая длиннорукая тень.— Папа! — взвизгнула Слоун, со страхом глядя на приближающегося Ларсона. — Не смей трогать меня!Она метнулась к выходу, но худые крепкие руки сжали ее в могучих объятиях. Рванув на себя ее вышитый бисером кошелек, Ларсон оборвал тонкую нитку, и разноцветные блестящие шарики весело запрыгали по полу. Все так же крепко держа ее за руку, он бросил кошелек Фэлону, и Слоун, насмешливо покосившись на него, с деланной бодростью произнесла:— Мог бы попросить меня и по-хорошему.Не обратив внимания на ее слова, отец высыпал содержимое кошелька на стол. Презрительно отодвинув в сторону кучку блестящих безделушек, он взял со стола деньги, счета и кредитные карточки.— Оставь меня! — Слоун рванулась, пытаясь высвободиться из сильных рук Ларсона но все было тщетно.— Из-за тебя наше имя смешано с грязью, — зло произнес Фэлон, жестко взглянув на дочь, и кивнул своему помощнику. Тот с размаху ударил Слоун по лицу, та ахнула скорее от неожиданности, чем от боли, и вновь рванулась в сторону, споткнувшись о ковер.— Папа, как ты можешь?! Ведь ничего еще не доказано.— Может быть, теперь ты поймешь, как дурно со мной поступила.Он отвернулся и вновь кивнул Ларсону. Тот, сладострастно улыбаясь, еще крепче стиснул ее в своих объятиях. Так, что она подумала, уж не влюбился ли он в нее. Но тут большой костлявый кулак с силой ударил ее по ребрам, иона, охнув, едва устояла на ногах. Не успела она прийти в себя от боли, как новый жестокий удар обрушился на ее живот. Продолжая сладострастно улыбаться, Ларсон с ловкостью опытного хирурга выискивал самые уязвимые места на ее теле. Заглядывая ей в глаза, он удовлетворенно щурился, почти касаясь своими губами ее сжатых от боли губ, словно готовясь вот-вот поцеловать ее.Слоун молчала, вздрагивая от каждого удара. Она заставляла себя презрительно улыбаться, чтобы показать свое пренебрежение к этому грубому жестокому животному, Острая боль пронизывала все ее тело. Болели отбитые почки, треснуло и, должно быть, сломано ребро, горячие слезы застилали глаза. Но она упрямо продолжала молчать, сдерживая подступавшие к горлу рыдания.Фэлон обернулся и взглянул на нее.— Достаточно, — сухо сказал он, Ларсон, все еще прижимая ее к себе, легонько похлопал по щекам, приводя Слоун в чувство. Она нахмурилась и плюнула ему в лицо. А он, насмешливо улыбнувшись, достал из кармана огромный носовой платок с вышитыми на нем инициалами и вытер мокрую щеку.— Трогательная сцена, — заметил Фэлон. — Уведи ее отсюда.Ларсон подхватил ее на руки и вынес через потайную дверь, отделанную точь-в-точь как и стена, в которой она была прорезана. А Ротмер, задумчиво почесав в затылке, вновь взглянул на серую, дурно сделанную фотографию, помещенную под заголовком в газете. Красивая длинноволосая женщина. Тесс Ренфри. И откуда только она взялась на его голову? Еще в первый раз десять лет назад, когда та была маленькой тонконогой девчонкой, он, увидев ее фотографию в газете, сразу почувствовал какую-то странную властную силу, которую излучало это юное открытое лицо. И потом, встретив ее через несколько лет на университетском вечере у Слоун, уже ничуть не удивился, узнав о тех значительных успехах, которых она достигла в своем деле.Живость и энергия — вот что сразу же привлекло его в ней. И теперь, вспоминая прошлое, Фэлон невольно обратил свой взгляд на большой старый портрет, висевший у него в кабинете. «Женщина в зеленом» — значилось под ним. Темные, изящно прорисованные волосы густыми волнами стекали по белоснежным плечам, зеленое платье окутывало стройное тело, вода и туман клубились у босых ног. Песчинки налипли на развевающийся подол, в руках — пара тонких легких сандалий, грациозная небрежность движений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46