А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— протянул он. — Вражеская литература, иностранные газеты. Кто владелец дома?— Я, я, — одновременно ответили мы с Дастином.— Ваше? — эсэсовец хладнокровно постучал затянутой в перчатку ладонью по газетам и книжке.— Наше… — ответил я, пожав плечами. — Разве нельзя?— Нельзя, — кивнул начальник. — Я обязан вас задержать. Проедем в комендатуру.Наверняка от них можно было отбрехаться. Но Дастин, которому изрядно поднадоели царившие вокруг непонятки, рванул из-под стойки винтовку, выстрелил, энергетический разряд ударил в черный мундир эсэсовца, породив брызги крови и фонтан искр. Я по старой армейской привычке мигом свалился на пол. Хотя бы потому, что началась безудержная стрельба.Сухое щелканье «МП-38», пистолетные выстрелы офицеров SS, уханье дастиновской винтовки. На мою голову посыпались осколки неубранных со стола глиняных кружек, серебристо звенела разбитая посуда и текли струйки пива из простреленных бочонков, лопнули электрические лампочки под потолком, кто-то орал, стонал и матерился, визжала Брюнхильда, а всю эту какофонию перекрывали мощные щелчки одиночных выстрелов.Едва все затихло, меня потрепали за плечо.— Эй, ты живой?Роланд. Один револьвер в кобуре, один в левой руке. От ствола исходит едва заметный дымок. Джинсовый ковбой, ничуть не чинясь, взял меня свободной рукой за ворот комбинезона и поднял на ноги.Бойня. Настоящая бойня. Роланд, паршивец такой, стрелок с большой дороги, положил всех. Никого живого, кроме меня и него. Ах да, еще уцелевшая Брюнхильда плачет. А Дастин?— Дастин?! — вырвавшись из цепкой руки ковбоя, я кинулся к стойке. — Ты где?Напарник, сжимающий тяжелую винтовку, валялся на полу. Кровь на фартуке.— Вот… — кряхтя, поднялся он. — Оцарапали, кажется.— Сиди и не дергайся! — я одним прыжком перемахнул через стойку, попутно хватаясь за рукоять ножа. Усадил Дастина обратно на пол, распорол передник и комбез.— Вроде ничего особенного, — серьезно сказали откуда-то сверху. Оглянувшись, я увидел Роланда. Тот критически осмотрел рану. — Я пойду?— Ага, — судорожно кивнул я. — А куда? Может, переночуешь?— Благодарю. Мне лучше отправиться к побережью. Глядишь, еще встретимся. Бывайте.Он не глядя кинул свой кольт в кобуру, допил пиво из чьей-то полупустой кружки и хлопнул дверью. Скатертью дорожка. Я едва успел крикнуть вслед:— Спасибо!Огнестрельные раны — самые поганые. Пуля обжигает поврежденный участок тела, может вырвать клочки ткани, попадающие в рану, а как следствие — заражение. Хорошо хоть Дастин мужик здоровый, ни капли жира. Кожа, под ней одни мышцы. Все видно сразу. Касательное ранение на уровне восьмого-девятого ребер и ничего более. Слегка обожженная царапина. Перевязать проще простого.Пока я возился с перевязочным материалом из аптечки, Дастин хмурился, пофыркивал и, наконец, изрек:— Знаешь, эта игра не столь безопасна, как тебе казалось изначально. Пожалуйста, насущный пример. Пули у них настоящие…Едва я успел закрепить бинт, снова хлопнула дверь и над стойкой показалась физиономия белобрысого мальчишки, которого я нанял утром.— Куда бидон с молоком девать прикажете?— На кухню отнеси.Вот так и живем. * * * За время до заката пришлось уничтожать следы побоища. Лишь когда Сириус канул за горизонт, я смог воздохнуть свободно. Относительно свободно.Брюнхильду пришлось утешать, вытирать ей крокодиловы слезы и одаривать толстой пачкой денег — чтоб не болтала. Надеюсь, она не бросится с доносом в гестапо. В противном случае нам крышка — осадят в собственном доме и перестреляют. Собственно, мы, сами того не желая, по уши погрязли в уголовщине: убили сотрудников тайной полиции, храним неразрешенную литературу… И слонопотама в сарае.Трупы я вытащил через заднюю дверь и временно складировал на хозяйственном дворе. Как я не твердил сам себе, что все это понарошку, работа приятной не показалось. Потом собрал оружие — несколько автоматов, вороненые «Вальтеры». Дастин в это время пытался вымести пол и затереть кровавые лужи.— …Сидя в бункере рейхсканцелярии, Гитлер отчаянно оттягивал свой конец, — выдал я один из апокрифов эпохи Второй мировой и сунул в карман очередной, подобранный с пола, сувенир в виде орденского знака «За Францию». Свалился с кителя одного из эсэсовцев. — Дастин, может, вернемся в Комплекс? Я лучше предпочту общество плюшевых игрушек и давно умерших кинозвезд, чем компанию маньяков в погонах.— Бессмысленно, — ответил Дастин и присел к столу. Огорченно осмотрел попорченную пулями древесину. Погладил раненый бок. — Если ОНО захочет, достанет нас где угодно. О нет, опять!Во дворе раздался какой-то жуткий треск, словно поленница обрушилась. Мы схватили оружие и выбежали. Завернули за угол. Я машинально отметил, что трупы солдат исчезли (Слава Богу! Одной проблемой меньше). Ничего не происходило — Эсмеральда мирно спала в хлеву, у нее под боком посапывал малыш Квазимодо, в переделах обводящей Дом ограды не было видно ни единой живой души. Все персонажи Игры куда-то пропали. Дорога желтого кирпича опустела.Возвратились, несолоно хлебавши, обратно. Оказывается, нас просто отвлекли шумом, дабы привести Дом в порядок и заново его преобразить — из баварской пивной Дом превратился в уютное кафе. Ажурные столики, цветочки в вазочках на белых скатертях. Стойка бара украшалась рыжим котом, до смешного похожим на Дастина. Кот, развалившись, спал. Естественно, последствия погрома были старательно ликвидированы.— Кажется, теперь мы в Швейцарии, — Дастин указал на акварельные рисунки с альпийскими видами, развешанные по стенам и квадратные красные флажочки, украшенные белым крестом посередине. — Вот и надпись… «Добро пожаловать в Цюрих». Навигатор?— Я никуда не пропал, — проворчал компьютер из непременного коммуникатора, сейчас замаскированного под вентиляционную решетку. — Просто не вижу смысла комментировать происшедшее. Я сделал видеозапись ваших приключений, если угодно — могу прокрутить. Но в Доме опять нет телевизоров. И радио тоже.Моя книжка, между прочим, никуда не пропала. Коричневый томик лежит на одном из столов. Я сразу сунул его в карман, от греха подальше.— Поздно, — сказал Дастин. — что, будем отдыхать? Завтра денек будет не легче прошедшего. Нутром чую.Уже наверху я сменил Дастину повязку, и осмотрел новшества. Появилась библиотека — солидные, в громоздких переплетах книги с золотым тиснением. Много томов на немецком, есть и франкоязычные. Самый поздний год издания — 1910. Собиратель библиотеки, как видно, был человеком образованным, с уклоном в философскую тематику. Ницше, Вольтер, Эммануил Кант. И почему-то Елена Блавацкая со своей выморочной теософией — как, любопытно, эта старая дура затесалась в ряды признанных классиков?Освещение на сей раз было не электрическим — газовые лампы, свечи, коптящая керосинка на лестнице. Антикварные серебряные канделябры. Удобная ванна осталась, да только саноборудование старинное. И пасторальный фарфоровый кувшин с горячей водой для умывания.Разбудили нас глубокой ночью — пол ощутимо покачивался, дребезжала посуда в буфете, подрагивали оконные стекла. Ни дать ни взять, землетрясение. Спросонья меня подбросило с кровати, будто катапультой. В окнах мигали желтовато-белые огни. Вскочивший Дастин с неразборчивым брюзжанием наподобие «нигде покоя нет», прильнул к стеклу, а затем дернул за ручку балконной двери и вышел наружу. Я шагнул следом, попутно жалея, что не одел прилагавшиеся к обстановке спальни шлепанцы — не очень-то приятно стоять голыми ступнями на холодном, покрывающемся предутренней росой балконе.В ночи, под светом чужих для землян созвездий, шла военная техника. Танки, многотонные грузовики, тянущие за собой орудия, мотоциклисты. Грохочут моторы, поднимаются облака выхлопов, светятся круглые фары… Я мимолетно подумал, что танковые траки обязательно повредят нашу желтокирпичную дорогу.— Они в сторону Комплекса двигаются, — сказал Дастин и зевнул. Словно этот факт и без его комментариев не был очевиден. — Германцы. Продолжают развивать тематику Второй мировой. Слушай, ты представляешь, сколько энергии и сил надо затратить Ему, чтобы все это создать? Люди, машины, бензин, одежда… На каждом кителе должны быть форменные пуговицы, и никакие-нибудь, а соответствующие эпохе. С ума сойти! Если отбрасывать версию о нашем помешательстве, то с чем же мы столкнулись?— Может, у Господа Бога на Афродите полигон, где обкатываются возможные варианты творения? Чем тебе не версия? Кажется, такое под силу лишь Высшей силе.— Нестыковка, — покачал головой Дастин. — Скажи, ну зачем Господу Богу нас дурачить? Мелковато для Него.— Но ничего более путного я предположить не могу…Хвост танковой колонны скрылся за поворотом, справа от дома, некоторое время еще слышалось отдаленное урчание двигателей. Моторы звучали все тише, но вот звук снова начал нарастать и усиливаться. Сверкнули фары первых машин. Теперь колонна шла в противоположную сторону, от Комплекса, в саванну.— Надо же, — поразился Дастин. — Глянь! Теперь катаются союзники. Танки «Шерман» и «Черчилль». И как же они на дороге с тевтонами разминулись, без всякой стычки?Точно. Теперь на бортах бронированных жуков красовались не кресты, а белые американские звезды.— Как хочешь, а я иду досыпать. Замерз. Еще простудимся, — я решительно проследовал в спальню, и стараясь не обращать внимания на грохот и дрожание пола залез под одеяло. Дастин прикрыл балконную дверь и последовал примеру.Заснуть удалось не сразу — спустя полчаса в отдалении загремела орудийная канонада, за тонкими батистовыми шторами вспыхивало зарево, гудели над Домом самолеты, где-то верещала сирена. Мы два раза вскакивали, посмотреть что происходит, но рядом с Домом царило спокойствие, и лишь вдалеке, над горами багровели отблески разрывов.— Надеюсь, — яростно заявил я, после очередного подъема, — они там все-таки перемочат друг друга и следующей ночью дадут людям спать! Сколько же можно?Внезапный сон пришел в образе медведя — большой, темный и мягкий. * * * Утро четырнадцатого апреля выдалось стандартным, если таковое понятие применимо к нашему бытию, которое, как известно, определяет сознание.Разбужены мы были спустя час после восхода Сириуса звоном бьющегося стекла и женской руганью, в которую вплетались жалобно-оправдательные речи, произносимые юным голоском.— Так, — Дастин, подпрыгивая, пытался попасть ногой в штанину. Одежда снова оказалась чистой, а комбез напарника, изрезанный вчера, заштопали. — Вероятно, прибыли новые гости. Идем смотреть! Винтовку не забудь, всякое может случиться.Однако, ничего неожиданного не произошло. Когда мы, прыгая через несколько ступенек, прибежали вниз, оказалось, что надрывается Брюнхильда, пришедшая на работу. Теперь она была одета в длинное платье со стоячим воротничком, по-викториански закрывавшем горло. На голове небольшой белый чепчик, укрывающий сложенные «баранками» косы. Как потом выяснилось, наша дородная официантка напрочь позабыла вчерашнюю историю со пальбой, словно и не было господ в черных плащах и револьверного Роланда-стрелка.Представление называлось «Слон в посудной лавке». Точнее, не слон, а слонопотам. Парнишка, призванный следить за Эсмеральдой и ее мохнатым потомством, пунктуально явился утром отрабатывать полученные деньги. И то ли по глупости, то ли по добросердечию выпустил слонопотамшу из хлева погулять. Эсмеральда не замедлила воспользоваться случаем и нанесла визит в кафе. Слава Богу, войти внутрь у нее не получилось — мы отделались разбитой витриной, в которую Эсмеральда въехала всеми четырьмя бивнями и хоботом. Сейчас мальчик, попутно выслушивая брюнхильдины сентенции, пытался загнать слонопотама обратно, но почуявшая свободу громадная Эсмеральда резвилась во дворике, растаптывая клумбы с тюльпанами, выросшими ночью. Тут же бегал и Квазимодо. Парень рядом с нашей зверюгой выглядел просто клопом.— Она ж его растопчет, — озабоченно сказал Дастин, наблюдая за непринужденными эволюциями слонопотамши и мальчишки. — Да и черт с ним, он ведь не настоящий…Брюнхильда взялась за веник и начала выметать осколки витрины, заодно доложив, что послала человека за стекольщиком. Газеты уже доставили.Выпить утренний кофе и ознакомиться с прессой мы не успели. Нагрянули посетители. К калитке подъехала коляска с извозчиком, из ландо вышла пара — он в сюртуке и шляпе, дама — в скромном коричневом платье с турнюром. Гости аккуратно обогнули Эсмеральду, принявшуюся объедать плющ (я и не заметил сразу, что теперь Дом украшен плющом), а дама, проворковав: «Какая милашечка, Володя, посмотри…», мимолетно погладила усевшегося на крыльце слонопотамчика.Сказала она эти слова по-русски.Вошли, сели за столик. Что-то заказали Брюнхильде. А я глядел на посетителей, и никак не мог вспомнить, где же я раньше видел невысокого рыжеватого мужчину с жиденькой бородкой…Эти двое были только началом целого нашествия молодых, не очень молодых и совсем не молодых людей в сюртуках, пиджачных костюмах, жилетках, шляпах, котелках, цилиндрах и кепи. Одни победнее, другие побогаче, но в целом все выглядят обеспеченными бездельниками. Несколько решительных дамочек с горящим взором — яркий типаж вожака феминистской лиги или, на худой конец, активной лесбиянки. Бледненькие юнцы с локонами. Стервозного вида старые девы, которые тут же напустились на Дастина, обвиняя в том, что у нас «скатерти нечистые», хотя это было откровенным враньем и тетки скандалили только ради собственного удовольствия. Кстати, еще одна мадам приволокла с собой пуделька, который немедленно поднял ногу на входную дверь и натужно напустил лужу. Пришлось вытирать. Тухлоглазых старых дев очень хотелось накормить и побыстрее выдать замуж.Но самое страшное заключалось в другом. В их разговорах. Как это ни ужасно, но наше кафе избрали местом сборища российские интеллигенты. Причем интеллигенты социал-демократического уклона. Квелый рассадник болтливых пустоцветов. Половина блестит своим интеллектом (импотентного вида господа и старые девы), другая половина показно поддакивает, а на самом деле изыскивает способ затащить кого-нибудь из присутствующих в кусты. Это если фигурально выражаться. Уж больно глазыньки блудливые.— Кто они такие? — по-английски спросил меня Дастин, после того, как одарил вином, пирожными и французскими булочками эмигрантский табун. — Никак не могу понять, о чем они говорят.— Самое страшное зло мира, — обреченно вздохнул я. — Интеллигенты.— Ах, вот как… — понимающе кивнул Дастин. — А эпоха?— Судя по прикидам, конец XIX — начало ХХ веков, не позже. Интересно, что им здесь понадобилось?— Что и другим, — справедливо заметил напарник, вскрывая очередную винную бутылку. — Пожрать и выпить. Расплачиваются, между прочим, французскими деньгами. Взгляни.На серебряной монете в пять франков красовалась галльская Марианна в чепце и надпись по ободу: «Республика Франция. 1898».Общество спорило все громче и безобразнее, ибо логика выдвигаемых в диспуте предположений всегда обратно пропорциональна количеству и градусности алкогольных напитков, потребленных диспутирующими. По залу летали словечки: «Почвенники размежевываются», «Плеханов, батенька, не прав категорически!», «Марксисты не имеют ничего общего с этим отребьем!», а лесбийского вида остроносая мадемуазель, которой больше подошли бы не длинное платье, а кожаные шортики, портупея и плетка, громко орала о восьмичасовом рабочем дне для женщин. Уверен, сама она не проработала в своей жизни ни одного часа. Старая дева в черном, неуловимо похожая на Блавацкую, чье сочинение я откопал вчера в библиотеке, возражала — мол, при социализме марксистского толка у мужчин и женщин обязательно должны быть равные права.Я начал их узнавать — ничего сложного в том не было. Обращались они друг ко другу с непременным употреблением слова «товарищ», причем произносили его вкусно и гордо. Конечно, попробуй сейчас в России сказать что-либо подобное. Здесь не Россия, здесь Цюрих, поэтому можно пошалить. Товарищи были самыми разными. Товарищ Мартов. Товарищ Зиновьев. Очаровательного юношу с ресницами и локонами называли просто Ванюшей. Зазывали на чашку коньяка по окончании заседания. Знаем-знаем мы эти шуточки… Прибывшие раньше всех Владимир Ильич с Наденькой попивали кофе и я едва подавил искушение взяться за аптечку и сыпануть им слабительного. Лев Давидович потрясал гривой темных спутанных волос и громыхал цитатами. Товарищ Инессочка (красивая баба, между прочим. С чего вдруг генеральская дочка записалась в революционерши?) хищно отстреливала мужчинок глазками. В общем, так себе party. Без претензий. И как только они умудрились причинить обструкцию Российской империи в 1917 году?С зубовным скрежетом и стоном я вернулся к стойке, терзаемый острым желанием попросить Дастина выставить всю эту гопу вон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54