Неизбежный недоразвитый сельский вид смягчался смеющимися глазами и четкими чертами лица; она не была красива, но казалась очень милой. Кто это мог быть? Незабвенная юношеская любовь? В то время я почти ничего не знал о прошлом Асти. Лишь однажды он с грустным вздохом сказал, что никогда не был женат и что у него нет детей.
Теми же самыми вопросами я задался, увидев третью фотографию: на первом плане там стояла другая девушка, эта действительно красивая, брюнетка с короткой стрижкой, с чертами Анны Гальены и огненными глазами. Ей было лет двадцать с небольшим. Я мог бы поклясться своей особой интуицией, что она была француженка; кроме того, несмотря на то что она была запечатлена на первом плане, за ее головой виднелась часть вывески с большими буквами «BOUL». Наверняка boulangerie. Возможно, это его сердечная подруга в период жизни в Бордо?
Четвертый снимок удивил меня. Это было изображение собаки, не большой, не маленькой, с умным выражением морды – баскской овчарки с очень светлой шерстью, – она сидела на задних лапах и смотрела в объектив. Та самая его собака, о которой он мне как-то обмолвился и которая, Должно быть, занимала очень важное место в его сердце, раз он хранил ее портрет рядом с портретами близких.
Я открыл ящики комода и увидел там обеспокоившие меня предметы. Среди его нижнего белья я обнаружил коробку с обувью, в которой лежал пистолет – тяжелая автоматическая «Астра А-80», недавно смазанный, со снятой, но полной обоймой, – еще пятнадцать патронов «парабеллум» девятого калибра были рассыпаны по коробке. Я обнюхал ствол – он испачкал мне клоунским пятном кончик носа, мне сказали об этом на улице, – но не пах порохом; из того, что я почерпнул в детективных фильмах, можно было заключить, что в последнее время из него не стреляли.
Второй ящик целиком занимала коллекция очень острых ножей разного происхождения и назначения, выложенных на куске гранатового бархата. Там был большой альбасетский нож на пружинах – открытый, – кривой риффский ятаган, изогнутый малайский крис, страшный гуркский нож и… у меня дрожь пробежала по телу, когда я понял, что представляют собой последние три, и ощупал их: хирургический ланцет, зловещий длины нож для забоя быков и мясницкий нож, из тех, что используют, чтобы отделять мясо от костей.
Я особенно тщательно проследил за тем, чтобы все экземпляры этой странной коллекции остались точно на своих местах, и закрыл ящик. Меня охватило чувство беспокойства и тревоги. Чтобы справиться с ним, я обманул самого себя, подумав, что такому странному типу, как Антон Астигаррага, положено иметь столь разнородную коллекцию в таком необычном месте и что она является не чем иным, как только коллекцией… Может быть, нож для отделения мяса от костей лежит там вместе с остальными просто по ошибке. Я также подумал о том, что гораздо больше людей, чем принято считать, тайком хранят у себя огнестрельное оружие, и тем больше оснований делать это в такой земле, как эта, столь каинской и варварской, где масса людей живет в страхе получить пулю в затылок.
Как бы там ни было, с того дня я стал смотреть на вооруженного повара с некоторой опаской и ничего не мог с собой поделать.
Я прочесал весь остальной дом, все ящики и полки, на предмет того, а не содержат ли они еще каких-нибудь пугающих предметов; к счастью, нет. Но в книжном шкафу, перед полным собранием сочинений Эдгара Алана По, лежал необычный предмет – внушительных размеров военная медаль. Я не очень разбираюсь в такого рода имуществе, но мог бы поклясться, что речь идет о наградном кресте святого Фернандо – позже я мог убедиться в том, что так оно и было, – кажется, это наивысшая награда, какая может вручаться военным, и вручается она за проявления особого героизма.
Значит, он был военным? Поначалу мне казалось, что с его образом это не вяжется. Возможно, это семейная реликвия. Как бы там ни было, этот предмет оставался еще одним элементом таинственности, относящимся к его личности и биографии.
16
Но событие, случившееся в начале мая и взволновавшее пьющую часть Бильбао – то есть весь Бильбао – и которое, благодаря своим совершенно неожиданным последствиям, ускорило осуществление моих планов, заставило меня если не забыть, то по крайней мере припарковать в малодоступных местах моего обширного ментального гаража затаенные подозрения насчет Асти.
Близнецы Ригоития были обнаружены мертвыми в своем баре, в «Твинз»; все свидетельствовало о том, что они убили друг друга.
Их обнаружили за барной стойкой, каждого – в своем привычном углу, откуда они обслуживали клиентов. В момент взаимного братоубийства, которое, вероятно, произошло между пятью и шестью часами вечера, близнецы перекусывали, заперев дверь. Перед Хосемари находилась тарелка с кусочками сыра «идиасабаль» и еще одна с ломтиками саламанкской копченой колбасы, несколько ломтей демонского хлеба из муки грубого помола и бокал красного вина… А на другом конце стойки перед Хулианом стояло все то же самое. Бутылка, из которой они наполняли свои бокалы, «Гран-Феудо де Хулиан Чивите» девяноста пятого года стояла посреди стойки, на одинаковом расстоянии от обоих.
У Хулиана был разбит череп – ударами, нанесенными тяжелой скульптурой аррихасортсаиле, держащего в руке кубической формы камень, чьи острые грани и проломили кость… Хосемари изрешетили ударами ножа – видимо, его брат воспользовался тем, которым резал сыр и колбасу.
Так же как и повод для остракизма, какому они подвергали друг друга в течение стольких лет, причина смертельной схватки стала тайной, которую они унесли с собой в могилу.
Кто знает, может быть, здесь был замешан призрак Авы Гарднер.
Но самым странным в этом деле была не скорбная часть, а совпадение необычного завещания, оставленного каждым из них в руках разных нотариусов.
Написанные разными словами, они обладали похожим содержанием: каждый выражал свое отвращение к человечеству в целом. Движимые им и ввиду отсутствия детей или племянников, они оставляли все свое состояние людям, которые им не нравились и которых они считали жалкими, не способными достойно им распорядиться.
Хулиан Ригоития велел разделить свои пятьдесят процентов бара, старую квартиру в квартале Сурбаран и кучу денег в акциях между Олегарио Мампоррой, тяжелым клиентом, который имел обыкновение устраивать у них драки, и Антончу Астигаррагой, которого они считали варваром и мужланом.
Хосемари Ригоития был более бережливым хозяином, чем его двойник, однако он не обладал иным недвижимым имуществом, кроме бара, и жил в пансионе. Он завещал остальные пятьдесят процентов «Твинз» и почти тридцать миллионов наличными и облигациями государственного займа непосредственно Антончу, которого охарактеризовал как пьяницу, задиру и гребаного урода.
Удивительно, что два брата, выдерживавшие в отношении друг друга строгий обет молчания, совпали даже в назначении адресатов своих столь странных завещаний; на практике совпадение оказалось абсолютным, так как второй любимчик барменов, Олегарио Мампорра, ночью первого мая пьяным упал в реку и утонул.
Таким образом, Антончу Астигаррага остался единственным обладателем наследства Ригоития.
Вначале Асти подумывал продать «Твинз», но тут вмешался я, дабы отговорить его. Возможность представилась уникальная. Я убедил его, и, по правде говоря, это было нетрудно, чтобы он сделал ровно наоборот: продал «Антончу» и перенес свои пожитки, соответствующим образом отмыв лицо своего заведения, в «Твинз», расположенный ближе к центру.
Настал момент сделать его соучастником моего почти мистического видения и открыть ему, какой должна быть «Карта полушарий Бильбао».
По окончании своей блестящей речи я ожидал, как он отреагирует.
Пока я говорил, он ни разу не перебил меня, хотя я потратил на изложение своих мыслей по меньшей мере четверть часа. Когда я закончил, он размышлял по крайней мере две минуты, показавшиеся мне вечностью. После этого он, ограничившись улыбкой, ласково стукнул меня кулаком по плечу, отчего плечо онемело, и сказал только:
– Действуйте.
17
Значительный капитал Хосемари и продажа квартиры Хулиана позволили сотворить чудо. Я был официально назначен исполнительным директором и действовал при полном одобрении Асти, который подписывал чеки не глядя, и «Твинз», большое помещение с неумело использованной полезной площадью, превратился в «Карту полушарий Бильбао» за короткий промежуток в четыре месяца; я добился этого, задействовав на переустройстве больше людей, чем было задействовано при строительстве пирамид.
Я не поскупился на качественные материалы: большие зеркала с фасетками по краям, благородные породы дерева – дуб для отделки стен, – обилие латунных украшений, высокие живые растения и теплое, стратегически размещенное освещение.
Хотя душа и просила этого, я запретил себе прибегать к тинтинофильскому merchandising. Единственное, что я сделал в этом направлении, и только в качестве личного намека моему двойнику «пьющему без жажды», так это поставил у входа фигуру капитана Хаддока более чем полметра ростом: в одной руке он держал бутылку «Лок Ломонд», а в другой – судовой фонарь. И никаких пиратских штучек: я лично съездил в Брюссель и купил ее в лицензионном магазине.
Кстати, Антончу, сам того не зная, подтвердил свой параллелизм с бумажным капитаном и велел вырезать на скульптуре фразу ad hoc, которой мы обязаны великому Брийа-Саварену:
«Если бы человек довольствовался только водой, мы никогда не смогли бы сказать, что одной из человеческих привилегий является пить, не испытывая жажды».
Конечный результат оказался эстетичным и элегантным и в то же время сдержанным: это было заведение первого класса с британским оттенком – бар для тех, кто всю жизнь прожил в Бильбао и одновременно находящийся вне времени, по ту сторону эфемерной моды.
Асти продал свою конуру в Каско-Вьехо паре жвачных, тем самым освободив меня от них; они никак не умещались внутри моего чистого ресторанного концепта. Мне говорили, что жвачные переименовали бар, теперь он называется таверной «Апачики» и специализируется на закусках из кровяной колбасы из Вильяркайо – единственная уступка Испании – на чисторре, старых сардинах и полунедосоленных кусках копченой колбасы.
Я знаю, что Осакидеца, баскская санитарная служба, дважды его опечатывала.
Я больше никогда туда не возвращался.
Зато Асти взял с собой свою катафалкообразную помощницу-любовницу, это да, но позволил себе дополнить персонал кухни еще одной поварихой ей в помощь – мы привезли ее от плиты ресторана «Хатасо де Ачури».
Прежде чем мы нашли подходящую кандидатуру, поиски были весьма трудоемкими, ведь она должна была быть сочной, любительницей сексуальных домогательств на работе – с последующей капитуляцией – и толстой, как свиная колбаса, к удовольствию Асти.
Впоследствии я подумал, что это, быть может, плохая идея, что, если один и тот же петух-акселерат будет накрывать двух доступных ему жирных куриц, это может стать причиной ссор, но все трое хорошо уживались вместе.
Гоцоне, по прозвищу Огненный Рот, – так звали новую помощницу, – была женщиной практичной. Однажды я слышал – я имел обыкновение шпионить за персоналом, дабы оценить их рвение, – как она рассказывала своей товарке:
– Детка, когда шеф в первый раз вставил в меня этот свой кусок шланга, я думала, что у меня глаза выскочат из орбит. А учитывая, какой торопыга этот человек, – ведь он уже меня оприходовал, – мне пришлось очень поспешить, чтобы выбить из него прибавку к жалованью.
Новая кухня, кстати, была помещением с достаточным количеством квадратных метров, с удобными мраморными поверхностями, с нержавеющей сталью повсюду, кроме того, она была снабжена всеми последними достижениями рынка. Если Асти мог создавать шедевры в своем старом ветхом свинарнике, то здесь он должен был преступить границу возвышенного.
Так оно и было.
Я также лично нанял трех официантов, двух мальчиков и одну девочку, молодых, красивых, опрятных, проворных и с хорошими манерами.
Работа была изнурительной, но очень благодарной. В конце я осознал, что впервые в жизни чувствую себя довольным результатами дела, осуществленного с трудом, не имевшего ничего общего с постоянным доведением до уровня шедевра праздности и удовольствия – а ведь именно только это и было до той поры двигателем моего существования.
18
Как я уже указывал, с момента открытия «Карты полушарий» все шло как по маслу. В своем качестве полномочного атташе по связям с общественностью я выторговал у Асти жалованье, отвечавшее моему положению и моей исключительной преданности делу. Какое странное ощущение возникает, когда зарабатываешь на жизнь своими силами!
Неделя за неделей, к удивлению посетителей, создались маленькие кулинарные чудеса. Слухи о нашем баре распространялись повсюду. Заведение было постоянно полным, так что мы едва справлялись.
У нас брали интервью, о нас делали репортажи в прессе, на местных радио и телевидении, даже на «Эускаль Телебиста», которое я с тех пор перестал называть «телебестией»… Вернее сказать, эти репортажи делали обо мне и о заведении, так как Асти категорически отказался появляться в средствах массовой информации. Еще одна из его странностей, подумал я; теперь-то мне все понятно.
И сегодня, 23 декабря 2000 года, все покатилось в тартарары.
Сегодня, когда мы достигли профессионального зенита: нам дано исключительное право обслуживать банкет по случаю Рождества, который баскское правительство устраивает в музее Гуггенхайма. Около тысячи приглашенных – представителей элиты.
По такому случаю были приготовлены некоторые наиболее характерные блюда «Карты полушарий», те, что пользовались наибольшей популярностью у клиентов.
И, конечно, звездой нашего меню стали фуа-гра и устрицы, очень созвучные рождественской атмосфере.
Флагманским кораблем стало блюдо, со счастливого момента своего создания вызывавшее у публики все большую и большую любовь, – хрустящие устрицы на хрустящих кусочках хлеба.
Устрицу, только извлеченную из раковины, заворачивают в ошпаренный лист шпината, обмакивают в изысканный соус, состав которого Асти всегда отказывался мне открыть – подозреваю, что туда входит «Гран Марнье», – и на двадцать секунд погружают в растительное масло высочайшего качества при температуре сто восемьдесят градусов. Результатом является крокета, достойная ленча на Олимпе, внутри которой устрица по-прежнему пребывает в своей славной первозданной сырости. Подают это блюдо с вкуснейшими пастушескими жареными кусочками хлеба и с нежным картофельным пюре, приправленным сырым маслом и сливками, ароматическими травами и кервелем, посыпанным грибной мукой и залитым соусом из устричного сока, винного уксуса, шнитт-лука, эстрагона и соли.
Вице-леендакари, Некане Олагарро, пробовал это кушанье во время своего посещения «Карты полушарий» и жмурился от удовольствия. Именно ему принадлежит идея передачи обслуживания праздника в «Гуггенхайме» в наши руки.
Для этого знаменательного события Асти выдумал особое блюдо на свою извечную тему картофельной запеканки: чисто вымытые картофелины из провинции Алава, килограмм весу каждая, одинаковой, насколько это возможно, формы, обрабатываются ножом и скребком – из них вырезается середина, а по периметру оставляются змееобразные формы гениального здания, задуманного Фрэнком Гери. После этого каркас заполняется жидким яичным желтком – Асти, вероятно, получил свое, служа хронометром для приготовления стольких яиц, – сверху кладется слой тушеного лука, и этот клубневый Гуггенхайм поливается сверху сиримири из трюфелевого масла.
Без ложной скромности скажу: идея этого смертного Делать скульптуру из картофеля была великой, но труд адский.
На три дня нам пришлось закрыть бар, чтобы приготовить столь громадное количество закусок, причем многие из них – только на предварительной стадии, так как запекать в духовке или обжаривать можно только непосредственно перед подачей к столу. Кухни ресторана при музее любезно предложили нам всю свою помощь.
Я нанял еще двух помощников на эти дни, и мы впряглись в работу на кухне, даже я, а этим уже все сказано.
Эта лихорадочная деятельность помогла мне немного приглушать глубокую боль, поглощающую меня.
Мило, мой добрый Мило, мой обожаемый песик, погиб на прошлой неделе. Дело в том, что у него всегда было немного не в порядке с головой: он любил преследовать на террасе нашего дома каких-то невидимых летающих тварей. В тот трагический день он перепрыгнул через перила – мы жили на шестом этаже – вслед за своей галлюцинацией.
Бедненький.
Ни один пес не заменит мне его, и я не стану больше заводить собаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Теми же самыми вопросами я задался, увидев третью фотографию: на первом плане там стояла другая девушка, эта действительно красивая, брюнетка с короткой стрижкой, с чертами Анны Гальены и огненными глазами. Ей было лет двадцать с небольшим. Я мог бы поклясться своей особой интуицией, что она была француженка; кроме того, несмотря на то что она была запечатлена на первом плане, за ее головой виднелась часть вывески с большими буквами «BOUL». Наверняка boulangerie. Возможно, это его сердечная подруга в период жизни в Бордо?
Четвертый снимок удивил меня. Это было изображение собаки, не большой, не маленькой, с умным выражением морды – баскской овчарки с очень светлой шерстью, – она сидела на задних лапах и смотрела в объектив. Та самая его собака, о которой он мне как-то обмолвился и которая, Должно быть, занимала очень важное место в его сердце, раз он хранил ее портрет рядом с портретами близких.
Я открыл ящики комода и увидел там обеспокоившие меня предметы. Среди его нижнего белья я обнаружил коробку с обувью, в которой лежал пистолет – тяжелая автоматическая «Астра А-80», недавно смазанный, со снятой, но полной обоймой, – еще пятнадцать патронов «парабеллум» девятого калибра были рассыпаны по коробке. Я обнюхал ствол – он испачкал мне клоунским пятном кончик носа, мне сказали об этом на улице, – но не пах порохом; из того, что я почерпнул в детективных фильмах, можно было заключить, что в последнее время из него не стреляли.
Второй ящик целиком занимала коллекция очень острых ножей разного происхождения и назначения, выложенных на куске гранатового бархата. Там был большой альбасетский нож на пружинах – открытый, – кривой риффский ятаган, изогнутый малайский крис, страшный гуркский нож и… у меня дрожь пробежала по телу, когда я понял, что представляют собой последние три, и ощупал их: хирургический ланцет, зловещий длины нож для забоя быков и мясницкий нож, из тех, что используют, чтобы отделять мясо от костей.
Я особенно тщательно проследил за тем, чтобы все экземпляры этой странной коллекции остались точно на своих местах, и закрыл ящик. Меня охватило чувство беспокойства и тревоги. Чтобы справиться с ним, я обманул самого себя, подумав, что такому странному типу, как Антон Астигаррага, положено иметь столь разнородную коллекцию в таком необычном месте и что она является не чем иным, как только коллекцией… Может быть, нож для отделения мяса от костей лежит там вместе с остальными просто по ошибке. Я также подумал о том, что гораздо больше людей, чем принято считать, тайком хранят у себя огнестрельное оружие, и тем больше оснований делать это в такой земле, как эта, столь каинской и варварской, где масса людей живет в страхе получить пулю в затылок.
Как бы там ни было, с того дня я стал смотреть на вооруженного повара с некоторой опаской и ничего не мог с собой поделать.
Я прочесал весь остальной дом, все ящики и полки, на предмет того, а не содержат ли они еще каких-нибудь пугающих предметов; к счастью, нет. Но в книжном шкафу, перед полным собранием сочинений Эдгара Алана По, лежал необычный предмет – внушительных размеров военная медаль. Я не очень разбираюсь в такого рода имуществе, но мог бы поклясться, что речь идет о наградном кресте святого Фернандо – позже я мог убедиться в том, что так оно и было, – кажется, это наивысшая награда, какая может вручаться военным, и вручается она за проявления особого героизма.
Значит, он был военным? Поначалу мне казалось, что с его образом это не вяжется. Возможно, это семейная реликвия. Как бы там ни было, этот предмет оставался еще одним элементом таинственности, относящимся к его личности и биографии.
16
Но событие, случившееся в начале мая и взволновавшее пьющую часть Бильбао – то есть весь Бильбао – и которое, благодаря своим совершенно неожиданным последствиям, ускорило осуществление моих планов, заставило меня если не забыть, то по крайней мере припарковать в малодоступных местах моего обширного ментального гаража затаенные подозрения насчет Асти.
Близнецы Ригоития были обнаружены мертвыми в своем баре, в «Твинз»; все свидетельствовало о том, что они убили друг друга.
Их обнаружили за барной стойкой, каждого – в своем привычном углу, откуда они обслуживали клиентов. В момент взаимного братоубийства, которое, вероятно, произошло между пятью и шестью часами вечера, близнецы перекусывали, заперев дверь. Перед Хосемари находилась тарелка с кусочками сыра «идиасабаль» и еще одна с ломтиками саламанкской копченой колбасы, несколько ломтей демонского хлеба из муки грубого помола и бокал красного вина… А на другом конце стойки перед Хулианом стояло все то же самое. Бутылка, из которой они наполняли свои бокалы, «Гран-Феудо де Хулиан Чивите» девяноста пятого года стояла посреди стойки, на одинаковом расстоянии от обоих.
У Хулиана был разбит череп – ударами, нанесенными тяжелой скульптурой аррихасортсаиле, держащего в руке кубической формы камень, чьи острые грани и проломили кость… Хосемари изрешетили ударами ножа – видимо, его брат воспользовался тем, которым резал сыр и колбасу.
Так же как и повод для остракизма, какому они подвергали друг друга в течение стольких лет, причина смертельной схватки стала тайной, которую они унесли с собой в могилу.
Кто знает, может быть, здесь был замешан призрак Авы Гарднер.
Но самым странным в этом деле была не скорбная часть, а совпадение необычного завещания, оставленного каждым из них в руках разных нотариусов.
Написанные разными словами, они обладали похожим содержанием: каждый выражал свое отвращение к человечеству в целом. Движимые им и ввиду отсутствия детей или племянников, они оставляли все свое состояние людям, которые им не нравились и которых они считали жалкими, не способными достойно им распорядиться.
Хулиан Ригоития велел разделить свои пятьдесят процентов бара, старую квартиру в квартале Сурбаран и кучу денег в акциях между Олегарио Мампоррой, тяжелым клиентом, который имел обыкновение устраивать у них драки, и Антончу Астигаррагой, которого они считали варваром и мужланом.
Хосемари Ригоития был более бережливым хозяином, чем его двойник, однако он не обладал иным недвижимым имуществом, кроме бара, и жил в пансионе. Он завещал остальные пятьдесят процентов «Твинз» и почти тридцать миллионов наличными и облигациями государственного займа непосредственно Антончу, которого охарактеризовал как пьяницу, задиру и гребаного урода.
Удивительно, что два брата, выдерживавшие в отношении друг друга строгий обет молчания, совпали даже в назначении адресатов своих столь странных завещаний; на практике совпадение оказалось абсолютным, так как второй любимчик барменов, Олегарио Мампорра, ночью первого мая пьяным упал в реку и утонул.
Таким образом, Антончу Астигаррага остался единственным обладателем наследства Ригоития.
Вначале Асти подумывал продать «Твинз», но тут вмешался я, дабы отговорить его. Возможность представилась уникальная. Я убедил его, и, по правде говоря, это было нетрудно, чтобы он сделал ровно наоборот: продал «Антончу» и перенес свои пожитки, соответствующим образом отмыв лицо своего заведения, в «Твинз», расположенный ближе к центру.
Настал момент сделать его соучастником моего почти мистического видения и открыть ему, какой должна быть «Карта полушарий Бильбао».
По окончании своей блестящей речи я ожидал, как он отреагирует.
Пока я говорил, он ни разу не перебил меня, хотя я потратил на изложение своих мыслей по меньшей мере четверть часа. Когда я закончил, он размышлял по крайней мере две минуты, показавшиеся мне вечностью. После этого он, ограничившись улыбкой, ласково стукнул меня кулаком по плечу, отчего плечо онемело, и сказал только:
– Действуйте.
17
Значительный капитал Хосемари и продажа квартиры Хулиана позволили сотворить чудо. Я был официально назначен исполнительным директором и действовал при полном одобрении Асти, который подписывал чеки не глядя, и «Твинз», большое помещение с неумело использованной полезной площадью, превратился в «Карту полушарий Бильбао» за короткий промежуток в четыре месяца; я добился этого, задействовав на переустройстве больше людей, чем было задействовано при строительстве пирамид.
Я не поскупился на качественные материалы: большие зеркала с фасетками по краям, благородные породы дерева – дуб для отделки стен, – обилие латунных украшений, высокие живые растения и теплое, стратегически размещенное освещение.
Хотя душа и просила этого, я запретил себе прибегать к тинтинофильскому merchandising. Единственное, что я сделал в этом направлении, и только в качестве личного намека моему двойнику «пьющему без жажды», так это поставил у входа фигуру капитана Хаддока более чем полметра ростом: в одной руке он держал бутылку «Лок Ломонд», а в другой – судовой фонарь. И никаких пиратских штучек: я лично съездил в Брюссель и купил ее в лицензионном магазине.
Кстати, Антончу, сам того не зная, подтвердил свой параллелизм с бумажным капитаном и велел вырезать на скульптуре фразу ad hoc, которой мы обязаны великому Брийа-Саварену:
«Если бы человек довольствовался только водой, мы никогда не смогли бы сказать, что одной из человеческих привилегий является пить, не испытывая жажды».
Конечный результат оказался эстетичным и элегантным и в то же время сдержанным: это было заведение первого класса с британским оттенком – бар для тех, кто всю жизнь прожил в Бильбао и одновременно находящийся вне времени, по ту сторону эфемерной моды.
Асти продал свою конуру в Каско-Вьехо паре жвачных, тем самым освободив меня от них; они никак не умещались внутри моего чистого ресторанного концепта. Мне говорили, что жвачные переименовали бар, теперь он называется таверной «Апачики» и специализируется на закусках из кровяной колбасы из Вильяркайо – единственная уступка Испании – на чисторре, старых сардинах и полунедосоленных кусках копченой колбасы.
Я знаю, что Осакидеца, баскская санитарная служба, дважды его опечатывала.
Я больше никогда туда не возвращался.
Зато Асти взял с собой свою катафалкообразную помощницу-любовницу, это да, но позволил себе дополнить персонал кухни еще одной поварихой ей в помощь – мы привезли ее от плиты ресторана «Хатасо де Ачури».
Прежде чем мы нашли подходящую кандидатуру, поиски были весьма трудоемкими, ведь она должна была быть сочной, любительницей сексуальных домогательств на работе – с последующей капитуляцией – и толстой, как свиная колбаса, к удовольствию Асти.
Впоследствии я подумал, что это, быть может, плохая идея, что, если один и тот же петух-акселерат будет накрывать двух доступных ему жирных куриц, это может стать причиной ссор, но все трое хорошо уживались вместе.
Гоцоне, по прозвищу Огненный Рот, – так звали новую помощницу, – была женщиной практичной. Однажды я слышал – я имел обыкновение шпионить за персоналом, дабы оценить их рвение, – как она рассказывала своей товарке:
– Детка, когда шеф в первый раз вставил в меня этот свой кусок шланга, я думала, что у меня глаза выскочат из орбит. А учитывая, какой торопыга этот человек, – ведь он уже меня оприходовал, – мне пришлось очень поспешить, чтобы выбить из него прибавку к жалованью.
Новая кухня, кстати, была помещением с достаточным количеством квадратных метров, с удобными мраморными поверхностями, с нержавеющей сталью повсюду, кроме того, она была снабжена всеми последними достижениями рынка. Если Асти мог создавать шедевры в своем старом ветхом свинарнике, то здесь он должен был преступить границу возвышенного.
Так оно и было.
Я также лично нанял трех официантов, двух мальчиков и одну девочку, молодых, красивых, опрятных, проворных и с хорошими манерами.
Работа была изнурительной, но очень благодарной. В конце я осознал, что впервые в жизни чувствую себя довольным результатами дела, осуществленного с трудом, не имевшего ничего общего с постоянным доведением до уровня шедевра праздности и удовольствия – а ведь именно только это и было до той поры двигателем моего существования.
18
Как я уже указывал, с момента открытия «Карты полушарий» все шло как по маслу. В своем качестве полномочного атташе по связям с общественностью я выторговал у Асти жалованье, отвечавшее моему положению и моей исключительной преданности делу. Какое странное ощущение возникает, когда зарабатываешь на жизнь своими силами!
Неделя за неделей, к удивлению посетителей, создались маленькие кулинарные чудеса. Слухи о нашем баре распространялись повсюду. Заведение было постоянно полным, так что мы едва справлялись.
У нас брали интервью, о нас делали репортажи в прессе, на местных радио и телевидении, даже на «Эускаль Телебиста», которое я с тех пор перестал называть «телебестией»… Вернее сказать, эти репортажи делали обо мне и о заведении, так как Асти категорически отказался появляться в средствах массовой информации. Еще одна из его странностей, подумал я; теперь-то мне все понятно.
И сегодня, 23 декабря 2000 года, все покатилось в тартарары.
Сегодня, когда мы достигли профессионального зенита: нам дано исключительное право обслуживать банкет по случаю Рождества, который баскское правительство устраивает в музее Гуггенхайма. Около тысячи приглашенных – представителей элиты.
По такому случаю были приготовлены некоторые наиболее характерные блюда «Карты полушарий», те, что пользовались наибольшей популярностью у клиентов.
И, конечно, звездой нашего меню стали фуа-гра и устрицы, очень созвучные рождественской атмосфере.
Флагманским кораблем стало блюдо, со счастливого момента своего создания вызывавшее у публики все большую и большую любовь, – хрустящие устрицы на хрустящих кусочках хлеба.
Устрицу, только извлеченную из раковины, заворачивают в ошпаренный лист шпината, обмакивают в изысканный соус, состав которого Асти всегда отказывался мне открыть – подозреваю, что туда входит «Гран Марнье», – и на двадцать секунд погружают в растительное масло высочайшего качества при температуре сто восемьдесят градусов. Результатом является крокета, достойная ленча на Олимпе, внутри которой устрица по-прежнему пребывает в своей славной первозданной сырости. Подают это блюдо с вкуснейшими пастушескими жареными кусочками хлеба и с нежным картофельным пюре, приправленным сырым маслом и сливками, ароматическими травами и кервелем, посыпанным грибной мукой и залитым соусом из устричного сока, винного уксуса, шнитт-лука, эстрагона и соли.
Вице-леендакари, Некане Олагарро, пробовал это кушанье во время своего посещения «Карты полушарий» и жмурился от удовольствия. Именно ему принадлежит идея передачи обслуживания праздника в «Гуггенхайме» в наши руки.
Для этого знаменательного события Асти выдумал особое блюдо на свою извечную тему картофельной запеканки: чисто вымытые картофелины из провинции Алава, килограмм весу каждая, одинаковой, насколько это возможно, формы, обрабатываются ножом и скребком – из них вырезается середина, а по периметру оставляются змееобразные формы гениального здания, задуманного Фрэнком Гери. После этого каркас заполняется жидким яичным желтком – Асти, вероятно, получил свое, служа хронометром для приготовления стольких яиц, – сверху кладется слой тушеного лука, и этот клубневый Гуггенхайм поливается сверху сиримири из трюфелевого масла.
Без ложной скромности скажу: идея этого смертного Делать скульптуру из картофеля была великой, но труд адский.
На три дня нам пришлось закрыть бар, чтобы приготовить столь громадное количество закусок, причем многие из них – только на предварительной стадии, так как запекать в духовке или обжаривать можно только непосредственно перед подачей к столу. Кухни ресторана при музее любезно предложили нам всю свою помощь.
Я нанял еще двух помощников на эти дни, и мы впряглись в работу на кухне, даже я, а этим уже все сказано.
Эта лихорадочная деятельность помогла мне немного приглушать глубокую боль, поглощающую меня.
Мило, мой добрый Мило, мой обожаемый песик, погиб на прошлой неделе. Дело в том, что у него всегда было немного не в порядке с головой: он любил преследовать на террасе нашего дома каких-то невидимых летающих тварей. В тот трагический день он перепрыгнул через перила – мы жили на шестом этаже – вслед за своей галлюцинацией.
Бедненький.
Ни один пес не заменит мне его, и я не стану больше заводить собаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24