Мой крик заглушил сухой треск трех выстрелов.
Асти упал с телеги на спину, как внушительных размеров тряпичная кукла.
Я почувствовал себя жалким мерзавцем, как будто сам нажал на курок.
Осел испугался выстрелов и галопом помчался в зал без колонн. Его уложили, когда он добежал до гигантской минималистской скульптуры Ришара Серра. Осел, падая замертво, с силой перевернул бочку. Бочка отлетела в сторону и покатилась к вышеупомянутой скульптуре под названием «Змея»: это были три искривленные стальные стены.
Я подумал о том, что сейчас произойдет, и представил себе тесное пространство зала без колонн, куда, как сардины в банке, набились тысячи приглашенных.
Остальные бросились на пол, закрывая голову руками, кроме бедного Асти и меня: мы уже лежали на полу.
Бочка продолжала катиться на приличной скорости, пока не ударилась об острые грани скульптуры и там не разбилась; пол оказался залит красным вином, а также мочой Бегоньи Матраки, советника по образованию, которая описала юбку, пытаясь бежать.
Никакой бомбы не было. Из-за меня Асти напрасно застрелили.
Но тогда каков был его план? Он, конечно, рассказывал о нем в своей исповеди, но я не дочитал последние три страницы, потому что опрометью бросился бежать, как только узнал имя будущей жертвы.
Мне позволили подняться с пола.
Персонал музея и несколько телохранителей окружили Асти, его осматривал врач «Гуггенхайма».
Я попытался приблизиться к ним, но меня не пускали.
Возле меня стоял, наблюдая за сценой, официант с подносом закусок в руке. Это были наши знаменитые хрустящие устрицы. Почти безотчетно я подошел к нему; от нервов и смятения у меня возник чудовищный голод, как это часто бывает. Сначала я съел одну, потом еще и еще; полагаю, всего около пяти.
Горилла с лицом Стивена Сигала подошла ко мне.
– Он хочет поговорить с вами. Он умирает.
У меня дрожали ноги, но мне удалось приблизиться к нему. Ему перевязали раны от трех пуль: одна попала в правое плечо, другая – в бедро, а третья, смертельная, в живот. Рядом с ним лежал открытый мешочек, из которого на пол высыпались зернышки анакарда, – это и было спрятанное оружие, из-за которого его застрелили.
Хотя в глазах его читалась боль, он был спокоен и дышал как будто умиротворенно. Голова его лежала на импровизированной подушке, сделанной из свернутого пиджака.
Охранники и врач немного отошли, чтобы позволить нам поговорить наедине.
– Как тебе кажется, мы можем перейти на «ты»? Думаю, это соответствует случаю, – сказал он мне слабым голосом.
– Конечно, Антончу. Разумеется, это будет хорошо.
– Ты не послушался меня. Ты сейчас должен был быть занят чтением моей рукописи. Ты прочел ее?
– Я раньше нашел дискету… Да, я ее прочел.
– Значит, ты уже знаешь, кто я такой и чем я на самом деле являюсь… И почему.
– Мне все равно.
– Спасибо.
– Что я могу сделать?
– Не давать им передвигать меня… И пусть они оставят меня в покое… Попроси одного из наших официантов, чтоб он налил мне «Шато Папа-Клемант» на три пальца, в бокал «ридель» для бордо… Я велел привезти сюда несколько бутылок великого урожая 1982 года… Не медли: уже нет времени.
– Я сейчас же вернусь.
– Попробую подождать тебя. И еще…
– Говори.
– Принеси второй бокал, для себя. Выпей со мной в Последний раз… Забавно. Я сейчас вспомнил, не знаю почему, как мой отец жарил каштаны дома, на печи, когда я был ребенком… тогда тоже было Рождество… И было холодно.
Я удалился, чтобы лично исполнить его желание и чтобы он не видел моих слез.
Наши люди сгрудились во дворе на почтительном расстоянии от зала. Анхелинес и Гоцоне, его помощницы, безутешно плакали.
Пока я открывал бутылку и пробовал вино, я передал врачу и начальнику охраны леендакари желание Асти умереть с миром.
Мы выпили, я поддерживал ему голову рукой и помогал поднести бокал губам.
– Превосходно. Тебе не кажется?
– Это великое вино.
– Такое же хорошее, как то, что я пил с Домиником.
– Ты сможешь простить меня за то, что я сделал?
– Разумеется, могу… Это не имеет значения. Все кончено.
– Но леендакари жив.
– Ненадолго.
– Не понимаю.
– Ты не дочитал рукопись до конца?
– Почти… Мне осталось три страницы.
– Я узнал о том, что Чорибуру тоже в восторге от устриц… Я велел, чтоб их подали вначале… Сегодня утром я ввел в каждую хрустящую устрицу достаточное количество яда… С бомбой тоже было неплохо придумано… Но мне показалось, что отравленные устрицы более поэтически завершат и отметят мой путь убийцы.
Я застыл в ужасе.
Асти открыл рот, ловя воздух, который для него уже не существовал.
– Прощай, мой маленький Тинтин. Теперь представление действительно окончено.
– Ты убил меня, сукин сын.
Я поцеловал капитана Хаддока в лоб, окропленный холодным потом, и оставил его одного.
Уходя, я услышал, как падает на пол, разбиваясь, бокал «ридель».
2
Я подумал было поднять тревогу и сообщить, что все мы, кто ел устриц, отравлены. Но после провала с бомбой кто бы мне поверил?
Я должен был один бежать из музея и раньше всех доехать до больницы, это был мой единственный шанс. Если б я предупредил всех, дело осложнилось бы, тем более что был канун Сочельника, и город превратился в хаос.
Низость ведет нас неизведанными путями.
Я попытался смыться через боковой выход, расположенный возле лавки с подарками, но какой-то эрцаина в форме приказал мне не отходить от него: они хотели отвезти меня в комиссариат, чтобы я сделал заявление.
Я попросил позволить мне сходить в туалет, потому что у меня расстроился желудок. Он проводил меня на первый этаж. Я зашел в одну из уборных, а полицейский остался у двери кабинки; по крайней мере он позволил мне закрыться на щеколду.
Я открутил металлический цилиндр, защищавший рулон туалетной бумаги. Я бесшумно открыл щеколду, резко распахнул дверь и ударил его цилиндром в середину красного берета – множество раз подряд, до тех пор пока он не упал без чувств.
Я никогда не думал, что способен на что-то подобное.
Я вышел из уборной и, прижимаясь к стене, добрался до одной из террас, откуда и скрылся. На ней никого не было. Я перепрыгнул через перила, а потом поднялся на улицу по одному из газонов. Несмотря на пробку, мне удалось сразу же поймать такси.
3
– Думаю, теперь я, к несчастью, понял, – сказал я таксисту.
– Вам это нелегко далось. Но не огорчайтесь, в здешних краях есть варианты и похуже, уверяю вас, – я-то знаю, о чем говорю. По крайней мере вам досталось более или менее удобное место.
– Самое странное, что, несмотря на то что я уже понимаю, что со мной произошло, перспектива меня не ужасает. Если хотите знать, она меня даже не печалит.
– Это результат своего рода телепатической анестезии. Мы обычно применяем ее. Любезная услуга фирмы.
– Значит, устрицы все-таки были отравлены, Астигаррага не шутил.
– Вроде так… Хотя причина развязки – можем мы это так назвать? – могла бы быть и иной.
– Я умер или нахожусь в коме?
– А какая разница, с практической стороны?
– Мне-то не все равно. Если я нахожусь в своего рода коме с галлюцинациями, вызванными ядом, я могу однажды проснуться, как это произошло с ним. Ну, признаю, его случай несколько отличался от моего… Если же я умер, значит, нет пути обратно.
– Как вам угодно. Для меня это не имеет значения.
– Когда это случилось со мной? Не говорите… дайте я сам догадаюсь… Я знаю: вскоре после того, как я сел в ваше такси, когда почувствовал тошноту. Это было нечто большее, чем тошнота, верно?
– Или когда вы зашли в уборную в «Гуггенхайме». Это все тоже мелочи.
– Вам не кажется, что вы ведете себя нелюбезно?
– Разумеется, так и было задумано; это составляет часть моей подставной личности.
– А почему такси и таксист?
– Ну, у меня есть свое чувство юмора, хотя люди в это и не верят. Вонючее такси и таксист-зануда – это достойное чистилище для вашего дурацкого сознания.
– Бесконечная поездка по этому черному шоссе в вашей, и ничьей больше, компании кажется мне скорее адом, чем чистилищем… Знаю, вы сейчас скажете мне, что это как мне угодно.
– Не смотрите на все так пессимистично, приятель. Мне свойственно не только чувство юмора, но и рождественское настроение. Поскольку я забрал вас как раз в районе этой даты, я хочу сделать вам подарок, чтобы вы не чувствовали себя таким одиноким.
Метрах в ста впереди я различаю желтоватый огонек. Когда мы приближаемся, я вижу, что это фонарь, под снопом лучей которого ждет Асти, все еще переодетый Оленцеро, с моим дорогим Мило на руках.
Таксист останавливает машину, мои товарищи забираются внутрь и садятся рядом со мной.
– Так лучше? – спрашивает таксист.
– Благодарю вас за заботу.
Мило спрыгивает с рук Асти и устраивается у меня на коленях. У него сухая и очень холодная мордочка.
– Мне бы хотелось переодеться, но уже не было возможности, – говорит мне этот ряженый Оленцеро.
– Ладно, думаю, я это как-нибудь перенесу. Твоя овчинная пастушья безрукавка воняет не хуже, чем обивка в нашей ладье Харона… А вот чего бы мне хотелось… Простите, не сочтете ли вы, что я злоупотребляю вашей любезностью, если я попрошу вас выключить эту бесконечную передачу по радио с вильянсико? – спрашиваю я таксиста. – Это действительно мука.
– Мне жаль, но я не могу доставить вам такого удовольствия. Радио – это часть образа вредного таксиста. Впрочем, рекомендую вам подождать, вот увидите, если есть важные новости, они их передают, – заверяет он меня, увеличивая громкость приемника.
Ненавистный голос поддельного диктора говорит:
– Сообщают о пожаре в известном баре авторских закусок «Карта полушарий Бильбао». Заведение, расположенное на улице Итурриса, полностью выгорело. Кажется, катастрофа случилась из-за газовой плиты, которую какой-то дурак оставил включенной.
– С Богом.
– Прошу вас избегать неблагозвучных выражений такого рода в моем такси, если хотите, чтоб мы поладили. Хотя я, в сущности, нейтрален, мне более симпатичен романтизм губительных сил, и я предпочитаю образ падшего ангела.
– Извините.
Я до сих пор не заметил, что медальон со святым Христофором превратился в пирата Веселого Роджера, в то время как эмалированное панно с эмблемой Эускаль Эрриа стало логотипом «Кока-Колы»; у нашего хозяина, несомненно, особое чувство юмора.
– Я оставил духовку включенной… Я начал читать твою рукопись, и у меня из головы вылетело, как святой на небо улетает.
– Я вижу, вы упорствуете, – говорит таксист. – Предупреждаю, я могу сменить декорации асфальтированного шоссе на сельскую дорогу с выбоинами, запахом навоза и осами в машине.
– Это больше не повторится… «Карта полушарий» превратилась в пепел… По правде говоря, так лучше: чтобы эта мечта исчезла вместе с нами.
– И, кажется, в итоге мой послужной список убийцы не достанется потомкам. Никто о нем не узнает, кроме тебя… И таксиста, конечно.
– Тебе это важно?
– Вовсе нет. Я всегда был скромным человеком. Кроме того, как только тебя охватывает темная инерция, совесть освобождается, и исповедь теряет всякую искупительную ценность. С другой стороны, как акт покаяния она оставляла желать лучшего. Быть может, я даже подсознательно написал ее только для того, чтобы ты прочитал.
– Ты меня смущаешь.
– Ты тоже не особенно обращай на меня внимания, помни, что я сумасшедший.
– Это точно, я все время забываю. Почему мне так сложно помнить об этом?
– Полагаю, скорее из теплых чувств ко мне, чем из скептицизма… О чем я искренне сожалею – так это о том, что ты съел отравленные устрицы, хотя тебе и досталось по заслугам за то, что сунул нос не в свои дела.
– Я, в свою очередь, сожалею о дырках, которые в тебе проделали по моей вине. А устрицы ты мне можешь компенсировать, открыв мне наконец секрет кляра.
– И не мечтай; мне пропороли живот, а не мозги.
– Скажи по крайней мере, есть ли там «Гран-Марнье»?
– Может быть.
– В тебе проснулся аутизм Альсо. Я и в опиумном кошмаре представить себе не мог, что зависну в ничто в компании гипускоанца.
– Ну вот, мы дошли до обидах мест.
– Друзья? – Я протягиваю ему руку.
– Боюсь, что навсегда, – говорит он мне, пожимая ее.
Снова пробивается радио.
– Другие новости… Osaba Хосеба, любитель маленьких девочек с волн далекой Эрции, повесился в своем номере в пансионе «Льюис Кэрролл», мрачном приюте на улице Кампа дель Муэрто… А теперь, дабы развлечь нас в этой прогулке в забвении, братья Ригоития споют нам «Двухголовую овечку», при этом Хосемари или Хулиан будет аккомпанировать на трещотке, а Хулиан или Хосемари – тереть бутылку анисовой настойки «Эль Моно». Они хотят посвятить эту вильянсико пьянице Антончу Астигарраге, который их, вероятно, слушает.
– Кстати, Антончу. Расскажи мне о подлинной причине вражды между Ригоития. Ты либо в итоге не вставил это в рукопись, либо я не дочитал до этого места.
– Правда. Потом я расскажу тебе, непременно. Тут нет никакой спешки… Но сначала, если позволишь, я бы хотел поведать тебе еще немного о Франсуаз, разделить с тобой память о ней, чтобы укрепить воспоминание и постараться таким образом, чтобы она как можно позже исчезла в ничто.
– Это будет честь. Я слушаю тебя, друг мой.
– Я постараюсь вас прерывать и неизбежно докучать вам нудными разговорами, – замечает наш хозяин.
В это вечное мгновение мне показалось, что я почувствовал, как такси засияло собственным огнем, снежным светом, выделявшимся в черноте, как стакан молока в лавке или неисчерпаемый «мартини-драй» с двумя оливками. Я почил с миром.
Бильбао, 3 сентября 2001 года.

Источники и полный список закусок из «Карты полушарий Бильбао»
Я встречал упоминания или описания некоторых из следующих блюд в кулинарных статьях Рафаэля Гарсии Сантоса, Хосе Карлоса Капеля и Микеля Коркуэры, опубликованных в газетах «Эль Коррео» и «Эль Пайс».
Как говорит мой персонаж Доминик Лантёр, очень трудно и неверно, за исключением единичных случаев, присуждать абсолютное авторство, всю привилегию создания рецепта одному повару, не учитывая предшествующей основы. Посему мне показалось более подходящим составить в алфавитном порядке список chefs, которые, как я выяснил, готовили блюда по одному или нескольким из выбранных рецептов. От меня не ускользнуло то обстоятельство, что, несомненно, другие повара, не включенные сюда, тоже готовили эти чудесные кулинарные творения. Их отсутствие в списке вызвано исключительно моим незнанием, и я прошу за него прощения.
Адриа, Ферран
Адурис, Андони
Арбелаиц, Иларио
Арсак, Хуан Мария
Баон, Марко
Барсена, Фернандо
Баргес, Жом
Берасатехи, Мартин
Гарсиа, Даниэль
Гарсиа Родригес, Гильермо
Де Жорж, Давид
Кандборд, Ив
Каналес, Фернандо
Лаветт, Бабетт
Мадригаль, Андрес
Моран, Педро
Муньос, Хавьер
Ормаэчеа, Беньят
Реойо, Хулио
Родеро, Кольдо
Салаберриа, Исаак
Сальдуа, Хуан Антонио
Санчес Ромера, Мигель
Субихана, Педро
Фомбельида, Хосе Крус
Экумуар, Юстас
Элисехи, Аитор
По ходу развития романа я использовал только небольшую часть, но вот каков был полный список закусок, подававшихся в «Карте полушарий Бильбао».
С ФУА-ГРА
Карпаччо из кабана и свежей фуа-гра с крупной солью и соусом «Опорто».
Иберийский теплый карпаччо из свиного языка с чесночным маслом и чечевичным соусом, салат из фуа-гра и соленого кальмара.
Фуа-гра в желе из раннего винограда с засахаренной грушей.
Крем из фуа-гра с желе из мускатного вина «Каста Дива» и с пеной из сельдерея.
Копченая фуа-гра, приготовленная на жаровне, с горячей морской капустой.
Горячая фуа-гра с пастилой из инжира и красного помпельмуса.
Грильяж из фуа-гра с сосновыми орешками, желе из бергамота и холодным кукурузным кофе.
Гамбургер с цесаркой и фуа-гра.
Свиное ухо, начиненное фуа-гра.
Зеленая паста с начинкой из грибов и фуа-гра.
Хрустящий пирог из фуа-гра с зеленым яблоком.
Пирог из филе молодой утки с теплой фуа-гра и трюфелями.
Пюре из нута с фуа-гра.
Фуа-гра, обжаренная в масле, приправленная толченым анисом, сельдереем и лепестками роз.
Почки молочного барашка с муссом из фуа-гра.
НА ТЕМУ КАРТОФЕЛЬНОЙ ЗАПЕКАНКИ
Карамель из картофеля с яйцом, таящая внутри равиоли из зеленого перца с начинкой из жидкого яичного белка. Ее следует залить горячим желатином из колбасы с красным перцем и супом из зеленого перца. Все это подается на пюре из лука и курицы.
Картофельный куб, наполненный жидким яичным желтком на флане из маринованного лука, сбрызнутый трюфелевым маслом.
Слоеная картофельная запеканка.
Саварэн из картофеля с маринованным чесноком, со взбитым яйцом, увенчанный слоем лука.
Суфле из картофеля с жидким яичным желтком, залитое соусом из зеленого перца, с засахаренным луковым шербетом.
Картофель, залитый яичным желтком, покрытый ломтиком яйца, с холодным луковым консоме.
С ПОТРОХАМИ ТРЕСКИ
Желудки трески и телячьи губы в слоеном тесте с ананасовой начинкой, в соусе из лука, постного масла и уксуса, с хрустящей кукурузой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24