Намного ниже улиц протекала река. Видимые Кикахой два моста были забиты беженцами, дружно повалившими в старый город.
Вскоре по длинному изогнутому спуску прискакал ташкетмоак и остановился перед только что вышедшим из храма фон Турбатом.
Король уселся на коня, прежде чем позволил ему заговорить. Этот человек был великолепен в головном уборе из длинных изогнутых белых перьев, алом плаще и зеленых легинах. Он, вероятно, являлся каким-то чиновником императора.
Он докладывал Турбату, а это, видимо, означало, что император попал в плен.
У Кикахи имелось мало потайных мест, даже если бы он смог удрать.
Оставшиеся в городе жители подчинятся приказам своего правителя, а если будет приказ доложить о присутствии Кикахи, как только его обнаружат, то именно это они и сделают.
Тут один из шедших вместе с Кикахой солдат заговорил о награде, предложенной за пленение Кикахи или сообщение сведений, которые бы позволили пленить его. Десять тысяч дракенер плюс титул, замок, земли и подданные баронства Хорстман. Если награду заслужит простолюдин, то он и его семья автоматически станут дворянами.
Денег предлагалось больше, чем король Эгейсхэйма получал за два года в виде налогов.
Кикаха хотел спросить, что случилось с Лизой фон Хорстман, его женой, и фон Лисбатом, его добрым другом, управлявшим в его отсутствие баронством, но не посмел, и его замутило при мысли об их вероятной участи.
Он снова высунулся из окна подышать свежим воздухом и увидел нечто, им забытое. Ранеё он видел рыцаря, шедшего непосредственно за фон Турбатом, несшего в одной руке меч, а под другой рукой большую стальную шкатулку. Теперь этот же самый рыцарь сопровождал фон Турбата на улицу, а когда король направился обратно в храм, за ним чуть ли не по пятам последовал и рыцарь со шкатулкой.
«Очень странно», – подумал Кикаха. Да и все это дело было очень странным. Он не мог ничего объяснить.
Однако было ясно одно: Вольф не мог действенно функционировать в качестве Господа этого мира, иначе этого не произошло бы. Вольф был либо убит, либо пленен в собственном дворце, либо прятался в этом или ином мире.
Вскоре капрал приказал отряду возвращаться вниз. Опять исследовали все известные стволы в их секторе. Когда они добрались до коридора, то были усталыми, запарившимися и злыми. Их дурные чувства ухудшались из-за словесных оскорблений офицеров.
Рыцари никак не могли поверить, что Кикаха сбежал от них, и фон Турбат тоже.
Он поговорил с офицерами и составил болеё подробные планы, а потом приказал возобновить поиски. Возникла задержка, покуда солдатам раздавали бутылки воды, сухари и сушеное мясо. Кикаха сгорбился у стены вместе с другими и говорил только тогда, когда заговаривали с ним.
Другие из его группы служили вместе, но не спрашивали, из какого он взвода – они слишком устали и преисполнились чувством недовольства, чтобы много разговаривать.
Уже час как стемнело, прежде чем поиски отменили. Один офицер заметил, что обманщик не уйдет хотя бы потому, что поток беженцев на всех мостах прервали.
Каждый мост сильно охранялся, а берега реки напротив города патрулировались.
Болеё того, уже сейчас начинались обыски домов.
Это означало, что поисковым партиям не видать желанного сна. Они всю ночь будут оставаться на ногах, ища Кикаху.
Солдаты не протестовали. Они не хотели подвергнуться наказанию кнутом, кончаемому кастрацией, а потом повешеньем, но между собой они ворчали, и Кикаха внимательно слушал их, извлекая информацию.
Это были крепкие, твердые ребята, ворчавшие, но подчинившиеся бы любому приказу, в том числе и самому бессмысленному.
Маршировали они достаточно четко, хотя бедра у них безмолвно кричали от боли.
Кикаха сумел попасть в задний ряд взвода и, когда они свернули на улицу, где не было ни местных, ни завоевателей, исчез в дверном проеме.

Глава 4

Дверь, у которой он стоял, нельзя было, конечно, открыть снаружи.
Она закрывалась изнутри большим засовом, применявшимся гражданами Таланака для защиты от рыскавших по ночам воров.
Где есть цивилизация – есть и воры.
Кикаха в данную минуту был благодарен этому факту. Во время предыдущего длительного визита в Таланак он преднамеренно свел близкое знакомство кое с кем из уголовной среды. Эти люди знали много потайных ходов, позволявших выйти или войти в город, и Кикаха хотел проведать о них на случай, если ему это понадобится. Болеё того, он находил знакомых ему преступников, главным образом контрабандистов, интересными людьми. Одна из них, Калатол, была болеё чем интересной.
Она была прекрасна. У неё были длинные прямые черные волосы, очень длинные и густые ресницы, гладкая бронзовая кожа, налитая фигура, хотя, подобно большинству местных женщин, она была чуточку широковата в бедрах и немного толстовата в лодыжках. Кикаха редко требовал от других совершенства. Он соглашался, что небольшая асимметрия – фундамент истинной красоты.
Поэтому он стал любовником Калатол в то же самое время, когда ухаживал за дочерью императора. На этой двойной жизни он в конце концов споткнулся, и брат императора вместе с шефом полиции вежливо попросили его покинуть Таланак. Он мог вернуться, когда дочь императора выйдет замуж и, таким образом, ках водится у знати, закроется в гинекее. Кикаха уехал, даже не попрощавшись с Калатол. Он посетил одно из небольших вассальных королевств на востоке, страну цивилизованного народа, называвшегося коацлслет.
Её давным-давно покорили, и теперь она платила дань Таланаку, но народ все еще говорил на своем исконном языке и придерживался своих исконных, несколько странных обычаев. Находясь там, Кикаха прослышал, что дочь императора вышла, как и подобало по традиции, замуж за своего дядю. Он мог бы возвратиться, но он вместо этого вернулся обратно к Хровака, медвежьему народу, в горы у Великих Прерий.
Поэтому он теперь должен добраться до дома Калатол и выяснить, не могла бы она его вывести контрабандой из города, если она вообще примет его, подумал Кикаха. Когда он видел её в последний раз, она попыталась убить его. Если она с тех пор уже простила его, то снова разгневается, потому что он вернулся в Таланак и не попытался повидаться с ней.
«Ах, Кикаха! – пробормотал он про себя. – Ты считаешь себя таким умным и всегда умудряешься все запутать! К счастью, я единственный, кто знает об этом. А я-то, каким бы длинным ни был у меня язык, никогда не проболтаюсь».
Взошла луна. Не серебряная, подобно земной, а зеленая, как сыр, составлявший, по словам юмористов-фольклористов, лунный материал. Она была в два с половиной раза больше земной луны и набухала в беззвездном черном небе, отбрасывая серебристо-зеленый свет на нефритовую улицу.
Гигантский диск двигался по небесам, и его свет, словно тянущая его упряжка мышей, просачивался вперед и вскоре залил перемычку дверей, у которых стоял Кикаха.
Кикаха поднял взгляд на луну и пожелал находиться там. Он много раз гулял по её поверхности, и если бы он смог добраться до одних скрытых маленьких врат в Таланаке, то мог бы снова погулять по ней. Однако все шансы были за то, что фон Турбат знал об их местонахождении, поскольку ему было известно о больших вратах.
Даже если так, стоило бы выяснить наверняка, но одни из маленьких врат находились в часовне в трех улицах над самой нижней, а другие – в храме. Захватчики перекрыли все ведущие к ним улицы и начали обыскивать дом за домом, начиная с самого нижнего уровня.
Они будут постепенно подниматься, действуя по теории, что если Кикаха прячется, то его будут гнать вверх, пока он не наткнется на солдат, расположенных на двух уровнях непосредственно ниже дворца.
В то же время другие промежуточные улицы будут патрулироваться, но не часто и мелкими обрядами: на большеё у фон Турбата не хватит солдат.
Кикаха покинул двери и прошел через улицу и вал, спустился по богам, зверям, людям, абстрактным символам и пиктограммам, выступавшим из поверхности горы между двумя улицами. Спускался он медленно, так как опоры для рук и ног не всегда были надежными, а кроме того, у подножья спуска на улицу ниже располагались солдаты.
Они держали факелы, некоторые из них сидели на лошадях.
На полпути он прильнул к стене, неподвижный, как муха, заметившая где-то вдали угрожающую ей огромную темную руку.
По нижней улице зацокали копыта четырех конных патрульных. Они ненадолго остановились поговорить с расположившимися у спуска часовыми, а потом тронулись дальше. Кикаха тоже пустился в путь, добрался до улицы и заскользил вдоль стены, фасада домов, от одной тени у дверей к другой Он все еще нес лук и колчан, хотя без них, спускаясь, мог бы двигаться болеё гладко и бесшумно, но они могли ему отчаянно понадобиться, и он пошел на риск, связанный с их бряцанием и неудобной тяжестью.
Он продвигался так до тех пор, пока луна не приготовилась уплыть за монолит на северо-западе, прежде чем он добрался до улицы, на которой жила Калатол. Это был район бедняков, рабов, недавно купивших себе свободу, квартир и таверн для матросов и контрабандистов с речных кораблей торговых флотов, наемных охранников и возчиков фургонов торговых караванов с Великих Прерий. Тут проживало также множество воров и убийц, против которых у полиции не имелось ничего осязаемого, а другие воры и убийцы прятались там от правосудия.
В обычный день даже в это позднеё время на улице Подозрительных Запахов толпилось бы множество людей, и стояли бы шум и гам, но введенный завоевателями комендантский час оказался действенным.
Не видно было ни одного человека, кроме нескольких патрулей, а все окна и двери были закрыты на засовы. Этот уровень был, подобно нижним улицам, выдолблен тогда, когда тишкетмоаки начали переделывать гору в метрополис.
Тут дома и лавки стояли на самой улице. По крышам этих домов шла вторичная улица с другими домами на ней и третичной улицей по крышам тех домов и еще одной улицей по крышам домов на той улице.
Иными словами, ступенчатая пирамида существовала в меньшем масштабе внутри большого.
К этим улицам по крышам домов добирались по узким лестницам, выдолбленным из нефрита, между пятым и шестым домом на главной улице. Вверх по лестнице можно было гнать мелких животных, вроде свиней и овец, но поднимающийся конь рисковал поскользнуться на камнях.
Кикаха прошмыгнул через улицу Зеленых Птиц, находившуюся непосредственно над четвертым уровнем домов улицы Подозрительных Запахов. Дом Калатол – если она все еще там жила – выходил фасадом на третий уровень. Он собирался перелезть через ограду, повиснуть на руках, а потом спрыгнуть на крыши домов четвертого уровня и схожим образом на улицу третьего уровня. И тут не имелось никаких выступов, чтобы можно было слезть по ним.
Перейдя улицу Зеленых Птиц, он услышал цоканье железных подков. Из тени, отбрасываемой крыльцом фасада, выехали трое всадников на вороных конях. Один был рыцарем в полной броне, а двое других – ратниками. Кони мчались галопом, всадники низко пригнулись к шеям лошадей, за спиной у них развевались черные плащи – зловещий дым от огня дурных намерений.
Они находились достаточно далеко, чтобы Кикаха мог сбежать от них, перескочив через парапет и спрыгнув вниз, но у них, вероятно, имелись луки и стрелы, хотя он и не мог разглядеть их, и если они достаточно быстро слезут с коней, то смогут застрелить его. Лунный свет был вдвое сильнее, чем на Земле в полнолунье. Болеё того, даже если их стрелы не попадут в него, они позовут других и начнут обшаривать дом за домом.
Он подумал, что теперь-то поиски начнутся, чтобы там ни случилось, но.. нет, если он сможет убить их, прежде чем услышат другие… наверное… стоит попробовать…
При иных обстоятельствах Кикаха стал бы целиться во всадников. Он любил лошадей, но когда дело шло о спасении его жизни, сентиментальность испарялась. Все создания должны умереть. Но Кикаха намеревался добиться, чтобы к нему смерть пришла как можно позднее.
Он прицелился в лошадей и быстро свалил двух. Обе тяжело упали на бок, и ни один из всадников не поднялся. Третий, рыцарь, продолжал, не отклоняясь, скакать вперед, нацелив копье в грудь Кикахе. Стрела прошла сквозь конскую шею, животное упало головой вперед, вскинув копыта над хвостом. Всадник вылетел из седла, большую часть своего полета он удерживал копье, но бросил его, подтянул ноги и ударился о землю в позе зародыша.
Сорванный с головы конический шлем стукнулся о камень, подскочил и покатился по улице. Рыцарь заскользил по камню боком, срывая плащ, ложившийся позади него, словно его отделившаяся тень.
Затем рыцарь поднялся, несмотря на свои доспехи, и вытащил меч. Он открыл было рот, чтобы кликнуть всякого, кто мог услышать и прибежать на помощь. Стрела прошла меж зубов и сквозь спинной мозг, и он рухнул на землю, зазвенев мечом по нефриту…
К седлу мертвого коня мертвого рыцаря была приторочена серебряная шкатулка.
Кикаха попытался открыть ее, но ключ, должно быть, находился где-то у рыцаря.
У него не было времени искать его.
На улице лежали три убитых коня, убитый человек, возможно, еще.двое убитых, и никаких криков в отдалении, указывающих, что кто-то услышал этот шум.
Однако туши и трупы долго не останутся незамеченными. Кикаха спустил вниз лук и колчан и последовал за ними. Меньше чем через минуту он стоял на улице третьего уровня и стучал по толстой деревянной раме окна Калатол. Он стукнул три раза, сосчитал до пяти, постучал два раза, сосчитал до четырех и постучал один раз.
В другой руке он держал нож.
Не слышалось никакого ответа.
Он подождал, сосчитав до шестидесяти, по коду, как он его помнил, а затем снова постучал, как предписывалось. Сразу же после этого до него донесся сверху стук копыт, а потом шум. Послышались крики и зов рога. На улице выше и на главной улице ниже начали скапливаться огни. Забили барабаны.
Вдруг ставни распахнулись, и Кикахе пришлось быстро пригнуться, чтобы не получить ими по лицу. Внутри комнаты царила темнота, но бледно светился призрак женского лица и обнаженного торса.
Наружу хлынул запах чеснока, рыбы, свинины и любимого хозяйкой заплесневелого червивого сыра. Кикаха ассоциировал с этими ароматами красоту обработанного нефрита. Первый визит к Калатол обесчестил его. Он ничего не мог тут поделать – он был человеком ассоциаций, не всегда желательных.
В данный момент это означало Калатол, бывшую столь же прекрасной, как её сыр – страшным, или столь же прекрасной, как её слова – скверными, а характер у неё был столь же горячим, как исландский гейзер.
– Шш! – прошипел Кикаха. – Соседи!
Калатол изрыгнула новый поток кощунственных выражений.
Кикаха, прижав руку к её рту и крутанув голову, чтобы напомнить, что он легко может сломать ей шею, толкнул её назад, так что она, зашатавшись, упала, и влез через окно в комнату. Закрыв и заперев ставни, он повернулся к Калатол. Та встала и, найдя масляную лампу, зажгла ее. В её трепетавшем свете она подошла, покачивая бедрами, к Кикахе, затем обняла его и принялась целовать лицо, шею и грудь, заливая их слезами и шепча сквозь слезы нежные слова.
Кикаха игнорировал её дыхание, густо насыщенное похожим на смолу вином, заплесневевшим сыром, чесноком, поцеловал её в ответ, а затем спросил:
– Ты одна?
– Разве я не поклялась оставаться верной тебе? – возмутилась она.
– Да, но я об этом не просил. Это была твоя идея. Он усмехнулся:
– Кроме того, как нам обоим хорошо известно, ты не можешь прожить без мужчины больше недели.
Они рассмеялись, и она отвела его в заднюю комнату, являвшуюся квадратной, за исключением изгибавшихся верхних частей, образовывавших купол. Это была её спальня, а также кабинет, поскольку именно здесь она разрабатывала контрабандные операции и распределяла разные товары. Тут была заметна только мебель. Она состояла главным образом из кровати, широкой низкой рамы из дерева с натянутыми поперек кожаными ремнями и наваленными на эти ремни шкурами пум и оленей. Кикаха сразу же улегся на нее. Калатол воскликнула, что он выглядит усталым и голодным. Она вышла на кухню, и он крикнул ей вслед, чтобы она принесла ему только воды, хлеба и ломтиков сушеного мяса или немного сушеных фруктов, если они у неё есть. Как бы он ни был голоден, но сыра вынести не мог.
Поев, он спросил ее, что она знает о вторжении.
Калатол села к нему на кровать. Она, казалось, была готова продолжать заниматься с ним любовью, начиная с того места, где они кончили несколько лет назад, но Кикаха охладил ее. Ситуация сейчас была чересчур чреватой гибелью, чтобы думать о любви.
Калатол, бывшая женщиной практичной, какие бы у неё ни имелись иные изъяны, согласилась. Она встала и надела юбку из зеленых, черных и белых перьев и розовый плащ из хлопчатника. Затем она прополоскала рот вином, растворенным в десятикратном количестве воды, и бросила на язык бисеринку крепких благовоний, а потом снова уселась рядом с ним и начала рассказывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25