— Опять ты смотришь? Ну что ты все время меня разглядываешь?
Потом не выдержала и рассмеялась» Я тоже улыбнулся.
— И по чьему только заказу тебя создал бог?
— По твоему. Кому бы еще могло прийтись по душе такое нелепое создание? Ты появился лет на пять-шесть раньше меня и при рождении выразил ему свое сокровенное желание—разве ты не помнишь?
— Нет, но как ты об этом узнала?
— Он сам шепнул мне на ухо, когда выпускал на свет... Ты напился чаю? Если мы еще промедлим, то не уедем сегодня!
— А по мне, хоть бы и так.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Там я могу и не найти тебя в толпе.
— Меня ты найдешь. Вот как бы мне тебя не потерять.
— Это тоже ни к чему.
— Но этого не случится. Поедем, милый. Я слышала, что у нового гошая в монастыре есть своя комната, так я сломаю на двери задвижку, чтобы эта комната была
всегда для меня открыта. Не бойся, тебе не придется искать своей рабыни,— она сама придет к тебе. — Ну что ж, едем.
Когда мы добрались до монастыря, там только что закончилась послеполуденная молитва. Мы приехали без приглашения, никого не предупредив, но все нам очень обрадовались. Старшего гошая не было, он снова уехал в Нободип к своему гуру. В моей комнате поселились два саньяси.
Комоллота, Падма, Лакшми и Сарасвати сердечно встретили нас. Комоллота чуть хрипловатым после болезни голосом сказала:
— А я и не надеялась, новый гошай, что мы так скоро увидимся.
Раджлакшми вела себя так, будто давно была со всеми знакома.
— Комоллота-диди, он все эти дни только о тебе и говорил, хотел приехать еще раньше, но я ему помешала. Это я во всем виновата.
Комоллота залилась румянцем смущения, Падма, отвернувшись, захихикала. По внешнему виду Раджлакшми все сразу поняли, что она из богатого дома, ко кем она мне приходится, оставалось загадкой, и всем не терпелось ее разгадать. Это не ускользнуло от глаз Раджлакшми.
— Комоллота-диди,— вдруг спросила она,— ты меня не узнаешь?
Комоллота покачала головой.
— Ты никогда не встречала меня во Вриндаване? Комоллота сразу поняла насмешку.
— Что-то не припоминаю,— с улыбкой ответила она.
— И неудивительно, диди. Я из здешних краев и никогда даже близко не была от Вриндавана.
И она рассмеялась. Когда Лакшми и Сарасвати }шли, Раджлакшми сказала, кивнув в мою сторону:
— Мы с ним из одной деревни, вместе учились в школе и были друг другу совсем как родные. Мы жили рядом, и я звала его «дада», а он любил меня, как сестру. Даже не побил ни разу. Правду я говорю? — обратилась она ко мне.
— Вы так похожи друг на друга! — с восхищением воскликнула Падма.— Оба высокие и стройные, только ты светлая, а новый гошай смуглый!
— Ну конечно, милая Падма,— серьезно ответила ей Раджлакшми,— разве можем мы быть несхожи между собой?
— О, ты даже знаешь, как меня зовут! Наверное, тебе сказал новый гошай?
— Я и приехала повидаться с вами, потому что столько от него о вас наслышалась. «Зачем тебе ехать одному? — сказала я,— возьми и меня. С тобой я ничего не страшусь, и никто не посмеет злословить, увидев нас вдвоем. А если и посмеет, то, как говорится, яд застрянет у Нилакантхи в горле».
Поистине, женщины умеют шутить весьма своеобразно.
— Ну скажи, зачем ты морочишь ребенку голову! — сердито воскликнул я.
— Может быть, ты объяснишь, как следует разговаривать с ребенком? — с притворным простодушием спросила Раджлакшми.— Я чистосердечно говорю все, что думаю. Чего ты сердишься?
Ее невозмутимый вид против воли рассмешил меня.
— Чистосердечно! — воскликнул я.— Комоллота, ты в целом мире не встретишь другой такой притворщицы. Не доверяйся ее словам — она что-то замышляет.
— Зачем ты наговариваешь на меня, гошай! Верно, ты сам вынашиваешь против меня коварные замыслы. ч
— Несомненно.
— А я вот нет. Я безгрешна и чиста.
— Как Юдхиштхира!
Комоллота улыбнулась, но не словам Раджлакшми, которые, скорее всего, были ею не поняты и сбивали с толку, а тому, как она разговаривала со мной. Ведь в первую нашу встречу я не обмолвился и словом о существовании Раджлакшми. Да и что я мог бы сказать о ней в то время?
— Как тебя зовут? — спросила Комоллота.
— Раджлакшми. А он зовет меня просто Лакшми. Я же обращаюсь к нему «ого» и «хаго». А теперь он просит, чтобы я называла его «новый гошай». Говорит, так ему будет приятнее.
Падма вдруг захлопала в ладоши:
— Я поняла, теперь я все поняла! Комоллота одернула ее:
— Что за несносная девчонка, до всего ей есть дело. А ну скажи, что же ты поняла?
— Я и вправду все поняла. Сказать?
— Не надо. Уходи-ка ты лучше отсюда. Комоллота ласково взяла Раджлакшми за руку и
сказала:
— За разговорами мы не заметили, что солнце палит вовсю. Вы, наверное, проголодались. Пойдем со мной, ты умоешься, поклонишься богу, а потом мы все отведаем прошада. И ты иди, гошай.
С этими словами она повлекла Раджлакшми за собой по направлению к храму.
Тут только я понял свою оплошность. Ведь теперь нас начнут потчевать освященной пищей, а для Раджлакшми с ее фанатичной приверженностью основным индуистским предписаниям вопросы еды имели первостепенное значение. Никакие логические доводы не могли бы переубедить ее на этот счет, ибо здесь говорила не столько ее вера, сколько сама ее натура,— изменить себе она просто не могла. Как часто такая непреклонность выручала Раджлакшми, казалось бы, в безвыходных ситуациях. Правда, сама она никому не признавалась в этом, да, собственно, это было ни к чему. И все же, несмотря ни на что, Раджлакшми, с которой я когда-то встретился по воле случая, стала для меня самым необходимым существом, самым дорогим на свете. Но довольно об этом.
Если она и была беспощадной, то только к себе самой. Других же она не только ни к чему не принуждала, но, напротив, говорила им с улыбкой:
— Ну зачем так изводить себя? В наше время нельзя быть столь привередливым.
Раджлакшми знала, что я ни во что не верю, и желала одного — чтобы я не совершал ничего святотатственного у нее на глазах. Когда же я пытался рассказать ей о своем предосудительном поведении, она зажимала уши, чтобы не слышать, или, подперев щеку рукой, изумленно говорила:
— И откуда только ты взялся на мою голову? Всю мою жизнь перевернул.
Однако на этот раз все обстояло совершенно по-другому. Обитатели тихого уединенного монастыря, куда мы приехали, были вишнуитами, уже принявшими посвящение. Для них не существовало кастовых различий, не имело значения, кто какую веру исповедовал, поэтому каждого гостя здесь встречали приветливо, с искренним уважением и радушно потчевали освященной пищей. Никто не позволял себе оскорбить их, отказавшись от угощения. Не мог же я допустить, чтобы теперь этот грех произошел по моей вине,— я бы всю жизнь потом не простил себе такого поступка. Я знал, что Комоллота ни словом не упрекнула бы меня, только глянула бы и, опустив голову, отошла в сторону. Что бы я ответил на этот немой укор?
— Новый гошай,— прервала мои мысли Падма,— идем, тебя зовут обе диди. Ты умывался?
— Нет.
— Тогда пойдем, я принесу тебе воды. Уже раздают прошад.
— Что у вас сегодня?
— Сегодня прошад приготовлен из риса. «Это уже лучше»,— подумал я и спросил:
— А где его раздают?
— На веранде храма. Ты сядешь рядом с баба-джи. Мы, женщины, поедим потом. Сегодня угощать нас будет Раджлакшми-диди.
— Сама она не будет есть?
— Нет. Она ведь не вишнуитка, как мы, она дочь брахмана. Есть то, чего мы коснулись, для нее грех.
— И Комоллота-диди не рассердилась?
— Чего же тут сердиться? Она рассмеялась и сказала Раджлакшми-диди: «В будущем рождении мы будем родными сестрами. Я появлюсь на свет раньше, и мать будет кормить нас из одной тарелки. А если ты скажешь, что боишься потерять касту, мать надерет тебе уши». N
«На этот раз удар попал в цель,— с удовлетворением подумал я.— Наконец-то Раджлакшми встретила достойного противника».
— А что же ответила Раджлакшми-диди?
— Она тоже засмеялась и сказала: «Отчего же мать? Ты сама, как старшая сестра, надерешь мне уши. Как можно терпеть дерзости от тех, кто ниже тебя?»
Я испугался: только бы Комоллота не поняла скрытого смысла этих слов.
Когда мы встретились, я понял, что мое желание исполнилось. Комоллота не придала значения реплике Раджлакшми. Более того, разница их натур, казалось, еще больше сблизила их.
Вечерним поездом приехал старший гошай Дварикдас, а с ним еще несколько баба-джи. Причудливые узоры, нанесенные краской на их тела, не оставляли сомнения, что это весьма важные персоны. Старший гошай обрадовался мне, но его спутники не удостоили меня ни малейшим вниманием. У них имелись для этого достаточные основания: один из них был знаменитый певец, а другой — искусный барабанщик.
После трапезы я вышел прогуляться. Все вокруг мне было знакомо — обмелевшая речка, лесные заросли, бамбуковые и тростниковые чащи, сквозь которые трудно
пробраться не исцарапавшись. Мне хотелось посидеть на берегу и полюбоваться закатом, но, должно быть, где-то поблизости распустился цветок, известный под названием «звезда сумерек». Отвратительный запах гнилого мяса, исходивший от него, прогнал меня прочь.
«Поэты так любят цветы,— подумалось мне.— Почему никто не преподнесет им в подарок «звезду сумерек»?»
Смеркалось, когда я вернулся в монастырь. Там кипела работа. Украшались изображения богов и сам храм—после богослужения должно было начаться пение гимнов.
— Новый гошай,— заговорила со мной Падма,— ты любишь слушать гимны? Сегодня ты услышишь, как замечательно поет баба-джи Монохор Дас.
С детства для меня не было ничего прекраснее вишнуитских песнопений. Еще мальчишкой, стоило мне узнать, что где-то далеко от нашей деревни будут петь випшуитские гимны, как я тут же устремлялся туда, и никакими силами нельзя было удержать меня дома. Не знаю, понимал ли я тогда что-нибудь, только дослушивал песнопения до конца.
— Комоллота, а ты будешь сегодня петь?
— Нет, гошай. Я слишком мало училась и стесняюсь петь перед ними. Да и голос у меня сел после болезни.
— А ведь Лакшми приехала, чтобы послушать, как ты поешь. Она, наверное, думает, что я преувеличиваю.
— Конечно, преувеличиваешь, гошай,— смутилась Комоллота и с улыбкой обратилась к Раджлакшми: — Ты не обижайся, в другой раз я спою тебе все то немногое, что знаю.
— Хорошо, диди,—весело отвечала Раджлакшми,— позови меня, когда захочешь, чтобы я послушала твое пение. А ты не говорил мне, что любишь слушать гимны,— заметила она, обращаясь ко мне.
— А к чему было бы мне об этом говорить? Когда в Гонгамати я лежал в одиночестве, больной, день за днем глядя на высохшее поле, и мне казалось, что тоскливые вечера никогда не кончатся...
Раджлакшми зажала мне рот.
— Если ты скажешь еще хоть слово, я размозжу себе голову о землю.
Но тут же, застыдившись, она отвела руку и попросила Комоллоту:
— Передай старшему гошаю, что сегодня после песнопений баба-джи я буду петь гимны.
— Но баба-джи очень требовательный человек,— заметила Комоллота.
— Ну и что же,— сказала Раджлакшми,— хвала богу
ведь прозвучит.— И, показав рукой на изваянных из камня богов, добавила с улыбкой: — Они-то, я думаю, будут довольны, а что до всяких баба-джи, то они меня не беспокоят. Лишь бы мой Дурваса был удовлетворен.
— В таком случае, ты получишь вознаграждение,— сказал я.
— О, пощади меня, гошай,— испугалась Раджлак-шми.— Только не у всех на глазах. От тебя чего угодно можно ожидать.
Вишнуитки засмеялись, а Падма радостно захлопала в ладоши и закричала:
— Я все по-ня-ла!
Комоллота сказала ей с ласковой улыбкой:
— Замолчи, несносная девчонка. Уведи его,— прибавила она, обращаясь к Раджлакшми,— кто знает, что он еще наговорит.
После вечернего богослужения в ярко освещенном храме началось пение гимнов. Мурарипурский монастырь был довольно известен в вишнуитской общине. Сюда нередко съезжались певцы-саньяси. В монастыре хранились всевозможные музыкальные инструменты, и сегодня их извлекли на свет. Здешние обитательницы сели по одну сторону, по другую — похожие на саньяси незнакомцы разного возраста. Посредине восседал знаменитый Моно-хор Дас со своим барабанщиком. Молодой баба-джи, завладевший моей комнатой, подыгрывал певцу на фисгармонии. Всем уже было известно, что из Калькутты приехала знатная госпожа, которая будет петь. Она молода, красива, богата. Госпожа привезла с собой целую свиту слуг и множество съестных припасов. Ее сопровождает какой-то новый гошай, говорят, будто он местный бродяга!
Раджлакшми вошла, когда Монохор Дас кончал вступление, и села рядом с Комоллотой. Голос певца вдруг дрогнул, и барабанщик чуть не сбился с такта. Один Дварикдас продолжал сидеть с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Он, должно быть, и не заметил вошедшую.
Раджлакшми была в синей кофточке и синем сари с узкой шитой золотом каймой. Замысловатый узор на лбу, нанесенный сандаловой пастой утром, стерся, от него остались лишь следы, напоминавшие легкие осенние облачка, тающие в голубом небе. Держалась Раджлакшми спокойно и сдержанно. На меня она даже не взглянула, словно мы были не знакомы, только в уголках ее губ появилась улыбка. Впрочем, это могло мне и почудиться.
Господин баба-джи явно был сегодня не в ударе, и не по своей вине — ему мешало нетерпение слушателей.
— Диди,— открыв глаза, обратился к Раджлакшми Дварикдас,— услади своим пением моих богов, ты осчастливишь этим и нас.
Раджлакшми повернулась лицом к изображениям богов. Дварикдас спросил ее, указывая пальцем на барабан:
— Он тебе не помешает?
— Нет,— ответила Раджлакшми.
Ее ответ удивил не только Дварикдаса, но и знаменитого певца. Должно быть, они не ожидали найти в этой женщине профессиональную певицу.
Раджлакшми запела. В ее исполнении не было ни малейшей скованности и робости, никакой неуверенности— ее чистый голос лился свободным и плавным потоком. Я знал, что она прошла хорошую школу, пение было ее профессией. Но я и представить себе не мог, что Раджлакшми с таким совершенством постигла дух подлинно бенгальской песни. Кто бы мог подумать, что она хранит в памяти столько стихов древних и современных вишнуитских поэтов! Раджлакшми покорила слушателей не только мастерством пения и чувством ритма, но и прекрасной дикцией, выразительностью и проникновенностью. Хотя она пела обратясь лицом к каменным богам, а не к Дурвасе, трудно сказать, кому она старалась угодить больше. Может быть, надеялась замолить свой грех, совершенный в Гонгамати.
Раджлакшми пела:
Мои ноги, подобные лотосам, запятнаны грязью
и изранены шипами. Но в надежде увидеть тебя я обо всем забыла, бросила
свое счастье. Когда звуки твоей флейты достигли моего слуха, я
покинула свой счастливый очаг, Я презрела горести пути — так говорит Говинд Дас.
Старший гошай заплакал. В волнении он поднялся с места и, восхищенный, сняв с изваяния бога гирлянду цветов арабского жасмина, надел ее на шею Раджлакшми.
— Молю бога, чтобы исчезли все твои несчастья,— воскликнул он.
Раджлакшми низко ему поклонилась, а затем подошла ко мне и у всех на глазах взяла прах от моих ног.
— Вот и гирлянда появилась,— прошептала она.— Если бы ты не пригрозил вознаградить меня, я бы здесь же надела ее тебе на шею.
С этими словами она удалилась.
Пение гимнов окончилось. Удивительное чувство умиротворения наполняло мою душу.
Начались приготовления к трапезе. Уже стемнело. Отозвав Раджлакшми в сторону, я сказал ей:
— Сохрани эту гирлянду, ты наденешь ее мне на шею, когда мы вернемся к себе домой.
— Боишься, что я сделаю это в храме?
— Нет, теперь не боюсь. Владей я целым миром, я сегодня подарил бы его тебе.
— Какой щедрый. Владей ты миром...
— Я тебе бесконечно благодарен.
— За что же?
— Мне нежданно досталось сокровище. Нет на свете женщины, которая могла б сравниться с тобой красотой, умом, нежностью и добротой. Я понял, что недостоин тебя, и стыжусь своего ничтожества. Ах, как я тебе благодарен, Лакшми.
— Ах, как я на тебя сейчас рассержусь.
— Ну что ж, сердись. Меня заботит только одно—-как сохранить это сокровище?
— Ты боишься, что его украдут?
— Нет, Лакшми, я еще не встречал человека, которому бы это было под силу. Да и где он, бедняга, найдет достойное место, чтобы спрятать похищенное?
Раджлакшми на мгновение прижала мою руку к своей груди.
— Если увидят, как мы стоим с тобой рядышком в темноте, то пойдут сплетни. А я все думаю, где бы уложить тебя спать,— места-то ведь нет.
— Ну ничего, одну ночь можно провести где угодно.
— Но с твоим здоровьем это опасно.
— Не беспокойся, обо мне кто-нибудь позаботится.
— Ну что ж,— задумчиво сказала Раджлакшми.— Этим «кто-нибудь» буду я. Идем. Что бы там ни было, ты должен поесть и лечь спать.
Действительно, гостей оказалось так много, что спать было негде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64