А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Эден гладил ее шелковистую головку, как обычно гладят голову любимой собачки.
– А ты сегодня не выступаешь? – вдруг спросил Леонид у Иезы.
– Нет. Сегодня я свободна.
– Жаль. Могла бы показать что-нибудь моему другу.
Иеза вскочила.
– А сам он этого желает? – И она вопросительно взглянула на Эдена.
– О чем вы? – спросил Эден.
– А! Ты же еще ничего не знаешь. Ведь Иеза наездница. Она прекрасная танцовщица на лошади. Обычно ее выступление заключает программу. Выбери что-нибудь из ее коронных номеров.
– Но я ведь не знаю репертуара Иезы.
– Варвар! Он не знаком с ее репертуаром! А уже полгода живет в цивилизованной стране! Ладно, я перечислю тебе ее роли: «La reine Amalagunthe», «La diablesse», «Etoile, qui file», «La bayad?re», «La nymphe triomphante», «Diana qui chasse Act?on», «Mazeppe».
При последнем названии черкешенка воскликнула:
– Только не это! В программе этого нет.
Леонид рассмеялся.
– Эден! Не робей. Выбирай последнее…
Иеза вскочила на ноги и закрыла рукой рот Леонида, не давая ему говорить.
Леонид шутливо боролся с ней, освобождая рот от этого прелестного замка.
Конец поединку положил Эден, сделавший свой выбор:
– «Мазепа».
Тогда Иеза строптиво отвернулась от них и прислонилась плечом к стене ложи.
Леонид торжествовал.
– Мне ты никогда не хотела показать этот номер. Говорил я тебе, что придет день, когда я его увижу.
Черкешенка бросила пламенный взгляд на Эдена и запальчиво произнесла:
– Хорошо. Будь по-вашему.
И она, словно видение, исчезла в проходе между ложами; драпировка тут же задвинулась.
Музыка в зале смолкла, видно, окончился очередной номер.
Только теперь Эден сквозь решетку стал внимательно разглядывать сцену. Она представляла собой раковину со сводами, размером не менее тридцати саженей по окружности. Сразу от рампы амфитеатром поднимались ряды лож, обнесенных золоченой решеткой. Публику нельзя было видеть, и только сигарный дымок, струившийся из лож, свидетельствовал о том, что там находятся люди. Сцена была задрапирована занавесом с рисунками на мифологические сюжеты. По краям сцены находились боковые двери.
Этот подвал первоначально предназначался под склад для сырья. Но какой-то хитроумный француз преобразил его в своеобразный Элизиум, где незаконно, без разрешения властей, выступали служители «свободного искусства». Сюда стекалась «золотая молодежь» столицы, бывали здесь и почтенного возраста богатые отцы семейств, которые, платя сто рублей за вход, развлекались целый вечер.
Не исключено, что об этом заведении была осведомлена полиция. Однако, вероятно, ловкий импрессарио знал секрет той волшебной мази, с помощью которой удается замазывать глаза недремлющему Аргусу. А может быть, власти просто опасались, что в тот час, когда полиция решит устроить осмотр всего помещения, на пресловутом сахарном заводе вдруг вспыхнет пожар, который дотла уничтожит все, вплоть до «рафинерии». В конце концов там ведь не печатали фальшивых денег и не занимались политикой, – стоило ли поднимать на ноги полицию? Пусть себе веселятся… «Tout comme chez nous».
Спустя несколько минут после того, как Иеза оставила ложу молодых друзей, сцена опустела. Лишь две девушки-сарацинки в турецких шароварах разравнивали сцену: очевидно предстоял номер на лошадях.
Кто-то постучал в дверь ложи, и Леонид открыл ее.
Это был слуга с конвертом на серебряном подносе.
– Что это?
– Письмо для того господина.
– Как оно сюда попало?
– Привез гонец par expresse, имевший поручение найти этого господина, где бы он ни был.
– Дай ему пол-империала, Эден, и пусть убирается.
Леонид взял письмо и повертел его в руках: женский почерк, черная печать.
– Вот увидишь: billet doux, – сказал он, протягивая письмо Эдену. – Княжна Н. сообщает, что, коль скоро ты не пригласил ее на кадриль, она примет мышьяк.
Затем он повернулся к сцене и вынул лорнет, чтобы не пропустить ничего из номера, в котором должна была выступить Иеза. В таком положении он и продолжал говорить с Эденом.
– Видишь, вопреки моей конспирации, им все-таки удалось напасть на наш след. Агенты женщин поистине стоглазы. Но что нам в самом деле до них!
Началась увертюра. Слепые музыканты по сигналу колокольчика заиграли галоп из «Мазепы». За кулисами послышался лай собак, изображавших волков, которые преследовали привязанного к лошади Мазепу; затем донеслись резкие удары хлыста, подгонявшие и без того горячих коней. Леонид весь превратился во внимание.
Раздался топот коней, дикий гул, лошадиное ржанье, а вслед за тем – крики «браво» из зарешеченных лож.
– Чертовски здорово! – воскликнул Леонид. – Смотри, смотри, Эден! Видишь?
Закрыв правой рукой глаза, Эден плакал. В другой руке он держал развернутое письмо.
– Что с тобой? – испугался Леонид.
Эден молча протянул ему письмо. Леонид прочел написанные по-французски строки:
«Умер отец. Приезжай немедленно. Твоя любящая мать Мария».
В первую минуту Леонид ощутил негодование.
– Тотчас же прибью глупого курьера, который доставил это письмо. Не мог, негодяй, подождать до утра?
Однако Эден молча встал и покинул ложу.
Леонид последовал за ним.
– Бедняга! – проговорил он, сжимая руку друга. – Как mal ? propos пришло это письмо!
– Прости, – сказал Эден. – Я еду домой.
– Я с тобой. Теперь уж пусть кто хочет смотрит этого «Мазепу». Мы ведь поклялись всегда быть вместе – в аду ли, в раю ли – все равно. Я отправлюсь с тобой.
– Но я еду домой, в Венгрию.
– В Венгрию?
– Так желает матушка, – коротко промолвил Эден с грустью в голосе.
– Когда?
– Сейчас же.
Леонид протестующе покачал головой.
– Безумие! Ты замерзнешь в дороге. В городе двадцать два градуса мороза, а в степи по меньшей мере двадцать пять. Дороги от Москвы до Смоленска занесло: выпало много снега. Зимой в России никто не путешествует, кроме почты да купцов.
– Все равно. Я еду.
– Ты поедешь, но лишь тогда, когда будет возможно. Твоя матушка вряд ли хотела заставить тебя совершить немыслимое. У вас там и не представляют себе, что такое поездка от Санкт-Петербурга до Карпат в крещенские морозы. Поедешь, когда спадет мороз.
– Нет, Леонид, – упрямо сказал Эден, – каждый час, который я проведу здесь после получения этого письма, станет для меня укором. Ты не можешь меня понять.
– Ну, хорошо, хорошо. Едем!
Двое молодых людей тем же потайным ходом, которым они пришли сюда, вышли во двор и разыскали свои сани. Кучер был изрядно пьян, но все же довез их до дома.
Как только Эден добрался до своей квартиры, он тут же приказал полусонному слуге уложить чемоданы и оплатить счета. Он так торопился, что сам принялся разводить огонь в камине.
Леонид бросился в широкое кресло и молча наблюдал за приготовлениями Эдена.
– Значит, ты всерьез решил ехать?
– Безусловно.
– Ты совершаешь ошибку. Это поспешное решение самым пагубным образом повлияет на твою карьеру. Ты так хорошо начал. Тебя признали. От тебя многого ожидали.
– Все это пустяки.
– Я точно знаю, что в следующую пятницу тебя собирались представить царю. Его величество благосклонно согласился на это.
– Но матушка приказала мне возвратиться.
Эти несколько слов были произнесены Эденом столь непреклонным тоном, что Леонид понял всю бесполезность дальнейших уговоров. Более того, он заметил, что его попытки отговорить друга от принятого решения только раздражают того. И Леонид переменил тон.
– Ладно, коли решил ехать, – поезжай. Я помогу тебе собираться. Что мне упаковывать?
– Если уж хочешь помочь мне, сделай одолжение, съезди в полицию и достань подорожную. Тебе, возможно, удастся это, несмотря на ночной час.
– О, полиция всегда бодрствует. Спешу. Как закончу, сразу приеду сюда.
Не прошло и полутора часов, как Леонид вернулся.
– Вот твоя подорожная и документы.
Эден молча стиснул руку друга.
– Стало быть, ты всерьез задумал ехать?
– Я уже сказал.
– И не останешься здесь ни ради нашей дружбы, ни ради милостей царя?
– Высоко ценю и то и другое, но желание матери для меня превыше всего.
– Хорошо, но это еще не все, Я тебе открою одну тайну: моя невеста, Александра, страстно влюблена в тебя. Она единственная дочь знатного вельможи. Он в тысячу раз богаче тебя. К тому же она красива. И хорошая девушка. Меня она не любит, потому что обожает тебя, Она заявила мне это прямо в глаза. Всякого другого я бы убил. Но тебя я люблю больше, чем брата, и сильнее, чем невесту. Бери ее в жены и оставайся у нас.
Эден грустно покачал головой.
– Я еду домой, к матери.
Русский офицер ударил себя ладонью по лбу и расхохотался.
Но то был деланный смех!
Потом он подошел к Эдену и взял его руки в свои.
– Стало быть, ты окончательно решил ехать в Венгрию?
– Да.
– Тогда, черт побери, я еду с тобой, И да поможет нам бог. Одного я тебя не пущу.
Друзья обнялись и долго держали друг друга в объятиях, сердце к сердцу. Они и впрямь были настоящими друзьями.
Леонид поспешил сделать все необходимые распоряжения к отъезду. Он послал вперед гонцов, чтобы те приготовили на станциях сменных лошадей, осмотрел сани, в которых обычно ездил охотиться, уложил в них провиант, упаковав копчености, рыбу, водку, галеты и черную икру в большой, утепленный изнутри и сверху, обитый железом ящик, раздобыл где-то две белые медвежьи шубы, теплые мешки для ног, высокие шапки из куньего меха для себя и своего друга. Кроме того, он приготовил два добрых ружья, пару нарезных пистолетов, а также два коротких и обоюдоострых греческих кинжала – в дороге все пригодится. Он засунул в ранец даже две пары коньков, на случай, если придется ехать по реке: тогда можно будет размять затекшие ноги, пустившись по льду наперегонки с санями. Передок саней он набил сигарами, которых хватило бы и на двадцать дней пути. Леонид еще затемно подкатил в возке с бубенцами к дому Эдена, вполне готовый к путешествию, и тут же принялся с головы до ног переодевать своего друга: Леонид хорошо знал, как следует снаряжаться в зимнюю дорогу по бескрайним российским полям.
Видит бог, Леонид так позаботился о своем друге, что даже родная мать не смогла бы сделать лучше!
Возок, в котором они должны были совершить путешествие, уже стоял наготове; он представлял собою крытые воловьей кожей сани на хорошо подбитых стальных полозьях, с юфтовым картузом спереди и запятками позади; тройка лошадей была уже запряжена, у коренного бубенцы висели под самым лучком крутой дуги, а у пристяжных – на оглобле; ямщик с длинным кнутом на короткой рукояти расхаживал перед лошадьми, удерживая их и дожидаясь, пока молодые господа выйдут из дому. Прежде чем забраться внутрь крытого возка, Леонид еще раз спросил Эдена:
– Стало быть, взаправду едешь?
– Да.
– Тогда прими от меня этот амулет. Мне вручила его матушка перед смертью. И сказала, что он убережет меня от всех опасностей.
То был небольшой перламутровый медальон в золотой оправе; он изображал битву святого Георгия с драконом.
Эден отказался от фамильной реликвии.
– Благодарю тебя, друг, но я не верю в амулеты. Единственно во что я верю, – это в звезды. Мои звезды – любящие женские глаза.
Леонид пожал руку друга.
– Тогда признайся в одном. Сколько звезд у тебя – две или четыре?
Лишь одно мгновенье колебался Эден, а потом ответил:
– Четыре!
– Хорошо! – воскликнул Леонид и помог Эдену забраться в возок.
Кучер по очереди пригнул к себе лошадиные морды; схватив коней за холки, он чмокнул их в шершавые теплые губы, перекрестился, затем удобно устроился на облучке, взял вожжи, и через минуту сани полетели по заснеженным улицам русской столицы. Было уже утро, время приближалось к восьми часам, но звезды еще мерцали в небе, и окна в домах повсюду были закрыты ставнями.
На севере светает поздно.
До самого Смоленска дорога не баловала наших путешественников разнообразием. Погода стояла морозная, но ясная. На почтовых станциях им быстро и без проволочки меняли лошадей, и повсюду они находили ночлег со всеми удобствами, которые в любой стране можно получить за деньги.
Но вот по приезде в Смоленск почтмейстер предупредил их, что назавтра ожидается дурная погода, ибо к вечеру в город отовсюду слетались вороньи стаи; купола почернели от великого множества птиц.
– Что нам вороны. Много ли они понимают в погоде? – ответили почтмейстеру путники и спозаранку пустились в дорогу.
Леонид сказал ямщику, что до Орши проще всего добираться по льду замерзшего Днепра. Но тот так настойчиво убеждал барина в том, что это приведет к неизбежной потере времени и ссылался на отсутствие придорожных трактиров, где можно передохнуть и пропустить стопку горячительного, что Леонид махнул рукой и согласился ехать по почтовому большаку. То ли лошадей жалел кучер, зная, что ледяной покров портит им ноги, то ли была у него в одном из придорожных шинков знакомая шинкарочка…
Когда они ранним утром выезжали из Смоленска, стоял такой густой и плотный туман, что путники едва сумели выбраться из города. Ямщик приладил бубенцы, чтобы не столкнуться с какой-либо встречной подводой. Друзья, сидевшие в возке, не могли разглядеть в этом тумане ничего, кроме кончика курившихся сигар, которые потрескивали в тяжелом, густом воздухе так, словно были начинены селитрой. Туман был столь удушлив, что казалось, будто сама больная земля, выделяя пар, издает чумное зловоние.
Только к полудню немного прояснилось. Серый туман вдруг начал сверкать; мириады мельчайших кристалликов повисли в воздухе, образовав плотную серебристую вуаль, сквозь которую едва виднелось холодное и неяркое белесое блюдечко: то было солнце.
Затем неожиданно туман исчез, и край ожил. Открылось окрашенное во все белое зрелище – гигантская сахарная голова на серебряном блюде. Все вокруг побелело: запорошенные деревья по обочинам тракта, далекие еловые леса, укутанные хлопьями снега, и сосульки на лошадиных боках, на которых каждая шерстинка покрылась инеем.
Короткое время солнце так сильно пригревало, что путникам захотелось сбросить шубы.
Вскоре пришло и объяснение этому странному явлению. На севере стремительно поднималось кверху некое темное чудовище; сначала оно казалось фиолетовым, но затем стало приобретать бурую, свинцовую окраску; оно было бесформенным, с рваными краями и плотной черной сердцевиной. Это чудовище неслось по гладкой равнине навстречу солнцу, и, наблюдая страшную скорость, с какой оно поднималось ввысь, можно было представить себе, что произойдет в следующее мгновенье, когда оно закроет собою солнце: весь край сразу станет пепельно-серым.
Леонид выглянул из кибитки и тихо проговорил:
– Ну, друг, беда: буран!..
– Что такое «буран»?
– Сейчас узнаешь.
Все небо превратилось в сплошную тучу, которая заклубилась в бешеном вихре. Равнина мгновенно сделалась свинцовой. Между черным небом и свинцовой землей, кружась и танцуя, возникло косматое белое привидение, детище снежных полей, настоящий снеговой вулкан, чьи стопы упирались в землю, а глава уходила в облака! Эта северная колдунья с диким воем воздвигала не из песка, а из снега громадную пирамиду и радовалась тому, что кружащийся в безумной пляске колосс отчаянно несется по равнине, разрушая и сметая все на своем пути – леса, дома, людей, животных, Вот что такое буран.
– Ну, Эден, коли он нас захватит, мы и в самом деле вместе отправимся в ад или в рай.
Тройка без понукания брела шагом, как могла. В стороне виднелся чистый кусок неба, и ямщик старался добраться туда, пока их еще не настигла буря. Он ласково обращался к лошадям, называя их то братушками, то кормильцами, поминал святого Михаила и святого Георгия.
Внезапно полыхнула молния.
Молния и гром в разгаре зимы, при двадцатидвухградусном морозе! За первым блеском молнии последовали другие, гром не затихал ни на минуту, казалось, будто снеговой вулкан извергает из себя огнедышащих драконов, чьи гигантские туловища при каждом сверкании молнии походили на чудищ апокалипсиса; они отливали холодным, жутким белым светом, господствуя над всем окружающим миром.
Ветер выл, гудел и свистел. Лошади скоро стали; тщетно ямщик призывал всех святых и чертей; не помогал и кнут – коней ничем нельзя было больше сдвинуть с места.
Через несколько секунд все вокруг погрузилось во мрак и вихрь. Путники не различали даже друг друга.
Буран настиг их, и с этого мгновения все окутала тьма; лишь голубое сверкание молний на какую-то долю секунды разрывало перед ними «ту ночь средь бела дня.
Неистовый, яростный ветер загонял во все щели и вмятины кибитки острый, колючий снег, похожий на растолченную стеклянную пыль. По кожаному верху, казалось, били гигантской плетью; в какой-то миг путникам почудилось, будто возок трещит по всем швам, разваливается на части; сани содрогались, словно детская игрушка, которую трясут мужские руки. Леонид наклонился к Эдену и посмотрел ему в глаза.
– Ну как, – видишь еще свои звезды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64