А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Берты, Веренца и… Быть не может! Она задохнулась, и ладони непроизвольно легли на горло. Чей это низкий и чуть хрипловатый мужской голос? Этот, кажется, спрашивает о ней! Не помня себя, Ольга кинулась бегом по дорожке.
Под огромной кроной раскидистого дуба, где стоял маленький незнакомый «фольксваген», можно было хоть что-то разглядеть. Увидев приехавших, Ольга пошатнулась и еле сдержала крик.
Возле машины стояли трое: Алеша, Вера и незнакомец, глядящий на нее расширенными глазами. Казалось, увидев ее, он был потрясен не меньше, чем Ольга при виде мужа и Веры, каким-то чудом оказавшихся здесь…
Берта с Вальтером стояли, прижавшись друг к другу, и что-то говорили приезжим по-английски. На их лицах, скрытых капюшонами дождевиков, читалось чрезвычайное удивление. Веренц стоял чуть поодаль от всех, и на лице его Ольга заметила тень растерянности – маска обычной невозмутимости была сдернута. По-видимому, впервые, по крайней мере за все то время, пока она его знала, он не мог сообразить, как быть и что делать…
Ольга не слышала слов – они тонули в шуме дождя, но поняла по приглашающим жестам хозяев, что они зовут приехавших в дом. Конечно, не оставлять же их на улице под проливным дождем!
– Господи, это чудо! – еле слышно прошептала она. – Благодарю тебя!
Она решительно шагнула вперед – план действий мгновенно созрел в ее голове. Теперь у нее было оружие против Веренца – несокрушимое и самое действенное из всех возможных… Она кошкой прыгнула к Вере и быстро чмокнула ее в щеку, а потом с радостным криком повисла у Алеши на шее…
Веренц механическим движением робота дернулся было к ним, но она заставила его замереть на месте, сказав лишь одно:
– Это мой муж!
За спиной у Алеши стоял долговязый незнакомец с побелевшим лицом, и Ольга, оказавшись на плече у Алеши, встретилась с ним взглядом – глаза в глаза. И услышала тихий сдавленный вздох и шепот:
– Оля!
Он кивнул хозяевам, крикнул на ходу: «Я уехал!» – и мигом скрылся в машине, хлопнув дверцей. Мотор заурчал, колеса, забуксовав на месте, пошли юзом, машина дернулась и тотчас исчезла во мраке дождя.
Ольга так и не сообразила, кто это, да ей сейчас было и не до того. Она продолжала стоять, вцепившись в Алешу, не глядя на Веру, которой, по-видимому, причиняла сейчас сильнейшую боль. Мысль ее лихорадочно заработала.
«Верушка, моя милая, я знаю – это все ты! Господи, как мне благодарить тебя? – мелькали в сознании судорожные слова, гулкими ударами пульса бившиеся в голове. – Но это потом, потом… Я все объясню тебе, а сейчас… ты уж прости меня, Верушка, подруга моя!»
– Что ж мы стоим под дождем? – не дожидаясь, пока хозяева придут в себя и повторят свое приглашение, крикнула Ольга, стараясь перекрыть шум дождя. – Пошли в дом!
И вся компания вереницей направилась к дому: впереди – Ольга, за ней Алексей, крепко держащий Веру за руку, за ними – Берта и Вальтер. Замыкал шествие Веренц, хватавший воздух ртом, точно рыба, вытащенная из воды…
Очутившись в передней и скинув дождевики, хозяева предложили гостям, промокшим насквозь, переодеться и переменить обувь. Ольга дала Вере свои туфельки, юбку и свитер, а одежда Вальтера пришлась Алеше как раз впору. Берта кинулась на кухню, чтобы приготовить что-нибудь на скорую руку, а Вальтер подбросил дров в камин, придвинул к нему кресла и извлек из буфета бутылку французского коньяка. Веренц с мрачным видом оглядывал вновь прибывших, кляня их на чем свет стоит, – все им задуманное натолкнулось на неожиданное препятствие в лице невесть откуда взявшихся иностранцев.
Он глядел на порозовевшую Ольгу, порхавшую бабочкой меж остолбеневшими русскими – женщиной и мужчиной; они явно не могли скрыть своего смущения, особенно женщина, – она сидела, вся сжавшись, напряженная, как струна, и Веренц никак не мог взять в толк, что за причина повергла ее в такое смятение… Казалось бы, оба знали, к кому ехали… Что-то у них не так – заключил Веренц и понял, что, решив загадку, он без труда снова сумеет овладеть ситуацией.
Вернулась Берта, маленькая, юркая, ловкая, неся на подносе нарезанные хлеб и сыр, и тотчас же снова исчезла на кухне.
– Берта! – крикнула Ольга ей вдогонку. – Вернись на минутку. Я должна вас познакомить…
Лицо ее сияло. Было трудно поверить, что какие-нибудь полчаса назад это была совершенно угасшая женщина, без всякого выражения уставившаяся на огонь, почти полностью отрешившаяся от окружающего… Теперь вся она была исполнена света, лицо ее несказанно похорошело. Как будто отблеск иного мира, иной красоты освещал теперь Ольгу. А глаза ее, ставшие бездной ночных небес, так сверкали, что это вызывало смутное беспокойство…
Снова вернулась Берта. Теперь на подносе поблескивал севрский фарфор – пять чашек, сахарница и пузатый молочник… Она принялась расставлять чашки, и Ольга заметила, что руки ее дрожат.
– Берта, Вальтер, – сияя, воскликнула Ольга, – ну можете вы прерваться хоть на минутку? У меня такая радость – муж мой приехал. За мной приехал… Алешенька мой… – Она кинулась к Алексею, сидевшему неестественно прямо, точно у него свело позвоночник, и обвила его шею руками. – Знакомьтесь, это мой муж, Алексей Даровацкий. Он замечательный художник. А это – Вера, его сестра. Она – талантливая писательница и журналистка. – Ольга сделала особенное ударение на последнем слове, обращаясь в основном к Веренцу, который немного понимал по-русски. – Я думаю, Вера – надежда нашей российской литературы!
Она повторила свою речь по-немецки – Берги хоть немного и научились русскому от нее, но все же не слишком. А ей хотелось, чтобы хозяева поняли все дословно…
– Слушайте, – веселясь, продолжала Ольга, – как же мы будем объясняться? Алеша, ты ведь говоришь по-французски? – Он молча кивнул. – А ты, Вера, кажется, тоже… – Вера взглянула на Ольгу округлившимися от волнения глазами и только сумела изобразить на своем лице вымученную отрицательную улыбку.
– Ну ладно, буду переводить! – рассмеялась Ольга и перешла на французский. – Хозяева дома и мои самые близкие друзья, изумительные врачи и еще более изумительные люди – Берта и Вальтер Берг. А это – друг дома и поверенный в делах семьи господин Клаус Веренц.
Тот едва кивнул, и Ольга заметила, как вздулись вены у него на висках и на шее, а кадык ходил ходуном под кожей – видно, в горле пересохло… «Так тебе! – злорадно подумала она. – Увидишь, еще и не то будет!» Ольга намеренно представила его холодно, ни словом не обмолвившись об отношениях, которые связывали их. Но ведь здесь находился ее муж! А правила приличия в Германии святы. И семья – нерушима… Не то что у нас!
А Клаус Веренц не отрываясь смотрел на Ольгу, смотрел, как она, щебеча и воркуя, вьется вокруг своего мужа – только что на колени к нему не садится! Тяжелая мутная волна гнева поднималась в его душе. Он с удивлением обнаруживал в себе чувство, доселе ему не знакомое, и вынужден был после короткой борьбы с самим собой признать, что это чувство не что иное, как ревность! Он, Клаус Веренц, ревновал эту сумасшедшую русскую, которая до сей поры принадлежала ему безраздельно, а теперь, словно по мановению волшебства, выскользнула из-под его власти… Но так не бывает! Так не может быть, он этого не допустит! Он не отдаст того, что принадлежит ему. И этот русский сопляк пожалеет, что родился на свет, о, как он пожалеет… Но она-то, она! Оказывается, она замужем! И ведь ни слова ему не сказала! Вот мерзавка! Стерва! Дешевая танцорка!
Он мысленно награждал ее самыми крепкими словечками, которые только были ему известны, но это не приносило облегчения. Наоборот, от этого становилось все хуже… На какое-то время он даже забыл, с какой, собственно, целью находится здесь. И, только глотнув хорошую порцию коньяка, предложенного Вальтером, он немного одумался. Его дело на грани краха! В доме – лишние свидетели, к тому же иностранцы. Да еще эта сестра проклятого русского – журналистка. Нарочно не придумаешь!
Веренц сжал под столом кулаки так, что ногти глубоко вонзились в ладони. Он взглянул на часы – было около восьми вечера. Еще часок поиграем в жмурки, решил он, и возьмемся за дело. Его правая рука опустилась в карман широких брюк и нащупала холодную сталь пистолета. Это прикосновение окончательно его отрезвило. Не все потеряно. Вот то средство, которое срабатывает в любой ситуации. В конце концов, что переменилось от того, что в доме появились незваные гости? Ровным счетом ничего! Его план остается неизменным. Билеты в Сан-Паулу уже куплены. Документы, компрометирующие семью, находятся в надежном месте. Никто не догадается, что они у Ольги, в ее обервинтеровской квартире, в нижнем ящике платяного шкафа, где она хранит пуанты и всякую балетную дребедень… С ней он потом разберется… Он так проучит эту дрянь, что в ее сумасбродной голове разум помутится окончательно. Она и мамы родной не узнает, не то что мужа… Хотя она говорила, что приютская – или как это у них там по-русски, – значит, у нее нет мамы. Тем лучше. Некому будет о ней вспоминать. Эти двое – муженек с сестрицей – не в счет! Он с ними тоже разделается. Он никому не позволит безнаказанно встать на своем пути! А сейчас можно немного расслабиться, решил он и обратился к хозяину:
– Вальтер, в такой чудесный романтический вечер хочется немного музыки. Ты позволишь? – Он поднялся и подошел к угловому столику, на котором была установлена стереосистема.
– Так-так… – бормотал он себе под нос, – Бетховен, Вагнер… Моцарт – нет, Моцарт сейчас не годится… – Он обернулся к Вере, которая изо всех сил старалась казаться естественной и непринужденной, но это ей плохо удавалось: – А что желают дамы? Русскую классику? Чайковский, Рахманинов? Нет? А может, Штраус?
Ольга захлопала в ладоши – кажется, идея с музыкой пришлась ей по душе…
– Браво, Клаус! Это именно то, что нужно! У нас праздник сегодня, не так ли? Штраус! Штраус, и только он! Да здравствует вальс!
Веренц согласно кивнул, и вскоре комнату заполнили ликующие звуки. Штраус торжествовал, наслаждаясь своей любовью к миру, исполненному красоты и гармонии. Но каким диссонансом звучало его торжество… Хотя все старательно делали вид, будто ничто не омрачает столь славный вечер, в сердцах и гостей, и хозяев затаился страх. И тревога. Мотивы этой тревоги у каждого были свои – особенные. И сердца их еще сильнее замирали от боли, окутанные волнами музыки. Она, как бы по контрасту, подчеркивала и выявляла ту напряженную атмосферу, которая воцарилась здесь – в этих людях, в этой комнате… И напряжение все нарастало. И каждому было ясно, что неминуем взрыв!
12
«Ну вот, я и получила то, что хотела! – думала Вера, вертя в пальцах рюмку. – Вот тебе и близкий человек, вот тебе и подруга! Предала меня с пол-оборота… А мне урок – не будь дурой! Да кто еще пустился бы на край света, чтобы спасти ту, от которой надо было бы бежать сломя голову… Наплела с три короба… мол, прощай, молись за меня! Драконы, угрозы… Да она тут как сыр в масле катается! Французские коньяки, камины, серебряные подносы, фарфор… А у тебя в доме обои отклеиваются и потолок в ванной рушится, льет на голову… Серьги свои продала, чтобы спасать эту… а!»
Рука ее дрогнула, и коньяк выплеснулся на пол, но Вера этого не замечала. Ее положение усугублялось тем, что она не понимала общего разговора, – говорили по-французски, а она по этой части – ни бум-бум… Правда, этот смурной господин Веренц («Тоже мне дракон, – хмыкнула про себя Вера, – да он и мухи не обидит!») тоже не знал французского, и ради него разговор часто переводили на немецкий. Ольга иногда обращалась к ним с Алешей по-русски. Вера поняла, что делала она это в основном для нее, но, заметив, что Вера погружена в свои мысли и не расположена принимать участие в разговоре, оставила свои усердные попытки и окончательно перешла на французский.
«Вот и к лучшему, – со злостью решила Вера, – мило улыбаться и острить, когда с тебя заживо сдирают кожу, не стану. Не приучена! Ну хороша-а-а балерина! Так и льнет к Алешке, так и вьется… Только что руки ему не целует! И он тоже хорош! Мог бы ведь как-то исправить эту гнусную ситуацию – так нет, сидит как пришитый, по-французски что-то бормочет… Ах, дура ты, дура! Ну как ты могла поверить полупьяным бредням этой фифочки?! Она ведь всю ночь спиртное хлестала. Вот и понесло ее под настроение – на пьяную голову чего не придумаешь! Впрочем, я тогда от нее не отставала… В общем, расслабились бабоньки! И вот результат. Прав был Алешка – нечего сюда соваться. Но как же мне быть теперь? Положим, на эту-то мне плевать, а вот он… Сколько можно прощать его выходки! Ну что он молчит? Почему всем не скажет то, что мне говорил: что никакая она ему теперь не жена, что она его пять лет и в мыслях не поминала – ни звонка, ни весточки. Он тоже, как дурак, тогда пустился ее искать. Обеты давал… Ох, таких дураков – днем с огнем поискать! Вот она – загадочная русская душа, попросту дурь беспробудная! Мы не в реальном, мы в выдуманном мире живем. Только все путаем. Господи, паршиво-то как! Что ж мне делать, а? Что делать?»
Но ответа на этот сакраментальный русский вопрос Вера не находила. Погруженная в свои терзания, она не замечала, что Алеша поминутно бросал на нее тревожные взгляды. Хозяйка посадила его за столом возле Ольги – ну как же, жена! И он не мог ни коснуться Вериной руки, ни шепнуть ей хоть полслова на ушко… Только в отличие от Веры, которой душевная боль, пронзившая всю ее, как отравленная стрела, мешала оценить обстановку, он чувствовал, что в этом доме что-то не так. Слишком напряжены были хозяева, и внезапный приезд гостей не мог настолько выбить из колеи этих явно уравновешенных и вполне светских людей… Тут дело было в другом. Но в чем? Он пытался проанализировать скрытые причины всеобщей подавленности, которую все присутствовавшие старались затушевать под личиной радушия и вежливого гостеприимства. Всем удавалось превосходно играть свои роли, кроме, пожалуй, двоих: Веры и Веренца.
У Алеши сердце сжималось, когда он смотрел на Веру, – вот бы, кажется, схватил ее в охапку, нарушая все правила хорошего тона, и на руках унес – унес отсюда… И пускай бы ему пришлось нести ее так всю ночь – по незнакомой местности, в темноте, по дорогам чужой страны – да это пустяк! Он всю жизнь готов носить ее на руках – эту безгранично любимую безрассудную женщину, чья щедрая самоотверженность сделала ее еще ближе ему и родней!
«Ты потерпи, моя милая! – заклинал он ее в душе. – Потерпи еще капельку. Клянусь, я ни разу в жизни больше не подставлю тебя под удар! Я совсем истерзал твое сердце… твое смелое маленькое сердечко, которое я не променял бы на целый мир… Ты – весь мир для меня, родная! Сколько же красоты в тебе, моя чистая, моя золотая душа! Я ведь мальчишка по сравнению с тобой. Только ты не бойся – я вырасту, я стану большим, громадным, я буду великаном, твердо стоящим на этой земле, головой упирающимся в небеса… Я подарю тебе все земные радости, всю нежность, всю теплоту души, на которые только способен человек. Я отогрею твое замученное, твое уставшее сердечко, бьющееся, как птаха в силках… Я напою тебя собственной кровью, если у нас не будет воды, я отогрею тебя своим дыханием, если не будет огня… Я люблю тебя! Тебя одну – и с каждым днем, не переставая удивляться тебе, я люблю тебя сильнее, чем прежде…»
Собрав всю свою волю, Алеша пытался поддерживать светскую беседу, вместо того чтобы, опрокидывая стулья, ринуться к Вере, обнять ее, что-то ей объяснить… Вслух сказать все то, что рождалось в нем, – все, что говорило его болезненно сжавшееся, сгоравшее от любви к ней сердце… Какая-то властная сила удерживала его на месте, быть может, это была интуиция? Или некий знак свыше, запрещавший ему сломать затеянную Ольгой игру? Он терялся в догадках.
Только одно было ему очевидно: игра эта затеяна неспроста. Пытаясь внутренне отстраниться, он окидывал мысленным взором всех, в том числе и себя, собравшихся за столом, и видел, что картина эта фальшива. Взаимоотношения ее персонажей неестественны. Все явно ждут чего-то. Или кого-то? С каждой минутой Алексей все больше убеждался, что Вера оказалась права, примчавшись к Ольге на помощь. Ей явно что-то угрожало. Да, похоже, и не только ей – хозяева, как ни старались болтать и шутить, были скованы так, будто над ними нависла незримая опасность. Но от кого или от чего она исходила?.. Да, тут было над чем поломать голову.
Алеша знал Ольгу не первый год. Он понимал, что уж кто-кто, а она не способна вот так, ради игры на публику унизить Веру. Да и его самого – она ведь отвела ему роль, которую он вовсе не был намерен играть. Значит, что-то заставило ее сделать это. Что-то или кто-то? Веренц. Это был единственный, логически вытекающий из всего происходившего вывод. Веренц, который сидел, исподлобья глядя то на Ольгу, то на Алексея, и взор его метал громы и молнии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19