Значит, больше не нужны стали?..
Они с Максом говорят уже долго, а ни слова о них самих. Плохо это.
- Послушай, а кто он, этот старик? - Продолжал с любопытством Макс.
- Я не знаю, но думаю, - очень крупный бывший чин КГБ... Или авторитет воровской... Он чего-то и кого-то боится. Потому он меня и взял, я ведь договаривалась... Скажи, Макс, а Улита знает о тебе ЭТО?
- Нет! - вскрикнул он, - и никогда не должна узнать. Это было одно из моих сумасшествий... Как и то, что я избил Казиева... Давай забудем. Я становлюсь... - нет, пытаюсь стать другим, поверь. - Попросил он и прошептал: хорошо, что темно и ты со мной...
36. СОЛЕДАД.
- Сладились, и без тебя, - разозлившись на настырность Казиева, ответила нахально Улита.
Она ещё не пришла в себя после разговора со стариком ( не могла она называть его - Андрей Андреевич!), а тут этот безумец с выкаченными глазами.
- Я так и знал! Ах, я дурак, дурак! Я забыл, какая ты подлая! Разве ты не доказывала мне этого не раз?..
Улите был тяжко поднимать руку и давать ему пощечину, но этого и не потребовалось.
Из комнаты вышел старик и Казиев притух.
Сел на стул и будто не он только что орал как резаный.
Старик усмехнулся, и попросил Улиту, вдруг назвав её испанским именем (наверное, чтобы легче и быстрее было разобраться с Казиевым).
- Соледад, девочка моя, будь так добра, дай мне воды, простой воды...
Улита вышла, а Казиев ещё больше вылупил глаза и опять на повышенных тонах, - но много ниже! - произнес. - К чему этот театр? Думаете, так мне замутить голову? Она не она, вы - не вы, - я не я... и хата не моя?
- Вы все определили очень точно, не зная ситуации. Вот что значит талантливый человек! - рассмеялся старик и стал жадно пить воду, которую подала ему Улита, ныне и Соледад.
Казиев был хоть и зол как вепрь, но понял, что произошло нечто из ряда вон... И хорошо бы ему все узнать точно и тогда уже решать, какую применять тактику.
Кстати, про себя он отметил, что на столе лежит тетрадь, сильно напоминающая стариков сценарий... Немного вроде бы другая... Но это они могли сделать специально, Улита не успела убрать! Об этом, тебе, Тимофей, забывать не надо! Они - так! И ты! Так. Пусть будет не театр, а цирк с фокусами! А Соледад - это Улиткина роль. Он чуть не зарыдал от беспомощности, но взял себя в клещи и выглядел просто несколько взволнованным.
И сказал Улите.
- Я тебя не буду называть столь сложным именем, назову привычным, Улита, а мне дай выпить.
- Но сначала следует извиниться перед дамой, - укоризненно покачал старик головой, - а уж потом отдавать распоряжения.
- Извини, - бормотнул Казиев и поняв, что этого мало, добавил голосом, в котором дрожала обида. - Меня простить можно, ведь я первым заинтересовался вашим... - Андрей Андреевич, - подсказал старик, - спасибо, - кивнул Казиев, - вашим материалом и, думается, вправе знать все, что тут произошло... Сначала вы связались с Родей...
Старик помрачнел и тихо, но доходчиво сказал.
- А вот о Роде, пожалуйста, больше ни слова. Он не достоин, чтобы его поминали.
Казиев чуть не хлопнулся в обморок, ну, дают эти двое! Да кто он такой, этот полубомж?
- Вот как? Теперь Родя не в чести! - Воскликнул он.
- Давайте не будем ничего выяснять. Я кратко введу вас в курс дела и, полагаю, на этом закончим.
Улита налила виски в стаканчик и Казиев сразу же выпил.
Он чуял, что услышит нечто весьма удивительное и для него - не сильно приятное.
Улите тоже было не по себе. Она не знала, что и как расскажет старик, а ей бы не хотелось, чтобы Казиев хоть что-то узнал.
Но, посмотрев на старика, поняла, что зря беспокоится: он человек ОТТУДА, - и этим все сказано.
Будет сообщено столько, сколько нужно.
Старик сидел, чуть развалясь, в кресле и какими-то сожалеюще насмешливыми глазами смотрел на Казиева.
А тому хотелось заорать на весь дом, двор, Москву, - давай, не тяни, старый опенок! Чего ты мотаешь мне душу, которая и так измотана вдрызг!
Но сидел он тоже вроде бы вольготно и попивал, а не хлестал виски.
- Дорогой мой, Тимофей Михайлович, - начал старик то ли торжественно, то ли как-то очень доброжелательно, с долей сожаления, - я вам должен открыть одну тайну, которая и удивит вас и, скоре всего, огорчит. Этот сценарий, как вы называете, не сценарий вовсе, а некоторые фантазии, которые иногда приходят в голову. Эта чепуховинка принадлежит мне лично, типа записной книжки... Как, простите, костюм, зонт или шляпа, или, к примеру, запонки... То есть я могу отдать эти вещи, если их от меня примут, только самому близкому человеку... А уж если нет близкого, тогда
- кому я захочу. Улите Алексеевне, например, великой актрисе, а может, моей родственнице, которую я разыскал... - пояснил старик, увидев вываливающиеся из орбит глаза Казиева, - так что все мои личные вещи, как и мои записи она может взять, а может выкинуть в мусорник. Как ей заблагорассудится. Вам понятно? И если она захочет сделать кино... Если из моих записок хоть что-то можно вытянуть... Я буду только приветствовать и помогать по мере моих небольших сил.
Казиев, который вначале хотел встать и уйти, и не слушать больше эту псевдочестный рассказ ни о чему, - ну, что действительно унижаться, когда все меж ними решено. Родственница она или ведьма в ступе, - теперь не угадаешь! И за какие доблести старик ей все отдает?.. Может, за ордена! А что! Вполне! Старому бесу надо представиться где-то кем-то, вполне!..
Теперь все у нее. Старик настолько хитер, что, наверное, и в "родственницы" её официально оформил, - вот и Родя был нужен как адвокат, а привлекал дурака-Родьку материалами, чтобы меньше платить! Как он Улитку назвал? Черт, забыл... А-а, испанское имя
- Соледад. Ну, едрен корень, авантюристы! А она-то, тихоня, глазки долу, "монашка" на цыпочках! Как уделали его! Казиева!
Как уделали! Что ж, - молодцы, ничего не скажешь!.. Ну, тогда, хрен как говорится, с вами, и с нами - тоже. Но пусть не думают, что он может купиться на такую явную фальш. Хотят, чтобы он ушел.
Надо достойно уйти.
Слезы кипели у Казиева в горле, так проколоться! Но есть кое-что: старик не богатей, только выпендривается. Вот если бы деньги достать на сам фильм! Конечно, он - Казиев! Но. Но последнее время ему почему-то, как-то смущаясь, отказывают на самом верху кино и культуры. Проворовались совсем? Или считают, что он выходит в тираж? После римейков ни одного фильмеца? Молчание?.. Нехорошо, сто тысяч раз - нехорошо. Со Стариком и Улит - кой Соледадкой надо что-то делать! Иначе... Он боялся даже думать, что "иначе"... Бедность. Забвение. Самое страшное для Казиева.
Тинка! Тинатин - грузинская княжна! Пусть-ка раскошелит своих папу-маму, пусть-ка они торганут своих баранов, а он, так и быть, женится на ней. Ничего страшного, страшнее, чем с Улиткой не будет!
Казиев почувствовал, что щель есть! Пролезть вроде бы можно. И надо взять и нахально посмотреть, что за тетрадь лежит на столе... Ничего себе, - записная книжка! Наглый как танк этот старик! Увести?... Нет. Кроме него никого нету, если бы хоть один человечек!
А что если попросить почитать, так жаждется, мол? И потом - затерялся, простите-извините! А там - ищи, свищи... Нет, не солидно, не сопляк же он двадцатилетний, который так бы и сделал...
Он встал.
Вскочила и Улита, ей стало его жаль. Она быстро заговорила.
- Тим, если мы будем что-то ставить, я не знаю... То может быть... Ты?
Тут он допустил оплошку, - ответил гордо, - зачем же я? Если от меня так скрывали и отделывались ( вот пусть попросят, поползают! Кто будет снимать-то? "Соледадка"? Шиш! Тогда он может и согласится, если не найдет другого пути.... И вздохнул: увы, такого больше нет нигде.)! Всего вам доброго. Прощайте.
Казиев удалился, даже не глянув на тетрадь, лежащую на столе.
- Ну, - сказал старик, - и что же вы надумали, моя дорогая Соледад Улита?
Улита пожала плечами, - она сейчас ничего не могла сказать. Старик вздохнул.
- Думайте скорее, дорогая. Я уже стар и как говорят в России,
- неровен час... А без меня вы пока обойтись не сможете. Я же не сказал вам ещё того, что вы имеете энную сумму, которую я не хочу называть вам сейчас - дабы не пугать. И что вас ждет-не дождется ваша мать Дагмар, которая проплакала все эти годы о вас... Но многое еще, - потом, после. А я, пожалуй, пойду. Не буду больше тебе, Солли, надоедать. Тебе надо остаться одной. Подумать.
Вдруг Улита решила, что Старику не нужно возвращаться к себе. Не Казиев, нет! Вообще...
И она предложила ему остаться.
Он с благодарностью посмотрел на нее.
- Ты - добрая девочка, но, думаю, мне ещё можно пожить там.
37. "БОГАТЫЕ" ИНОГДА - УМНЕЮТ.
Наталья перестала ждать домой своего сошедшего с ума сына.
По настоящему ли, на время?.. Кто знает.
Позвонил племянник Миша и секретно сообщил, что Макс, - один!
- на время уехал. Пусть! Значит, так ему надо, тем более, что Наталья знала, - Улита в Москве.
И Наталья Ашотовна пустилась во все тяжкие спасать издательство, которое она едва не загубила!
Спокойно поразмышляв обо всем, - чего она почти никогда не делала все последние годы, она поняла, что издательское дело, - как впрочем и семейное, - кое-как держалось на её импульсах, безудержной энергии и тяжком, часто незаслуженно тяжком труде её подопечных.
Быстренькая мысль, даже не мысль, а её четверть, - так, мыслишка, - и вот она предстает в редакции с очередной новой свежей идеей...
Так же и с сыном. Разве она хоть раз пришла к нему после долгих и серьезных размышлений? Нет.
Она неслась к Максу после истерики, переходящей в истерию, и других эмоциональных взбрыков! И каждый раз они разлетались в разные стороны, как драные коты, которые гордо не уступили друг другу ни пяди.
Что же творила она везде последнее время?! И как это выглядело со стороны?..
Ну, влюбился её сын в не очень молодую знаменитую актрису, ну и пусть! Пусть хоть женится на ней. Какое-то время будет счастлив, - возможно, - а потом все пройдет. Само.
... Не надо гнать картину, как говорили в её юности. А она гнала, и гнала бешено.
Взбудоражила дурного Сашку, правда, он сам предложил "попугать", но ведь она завела его своими воплями! Дала ему деньги! Потом испугалась, ан нет! - Отвечай. Слово - не воробей!...
Скинула все рукописи чуть не в помойку?! Ну, что это, по здравом рассуждении? Чистая клиника!
Два раза пыталась устроить покупку актрисы! Не вышло. Дама оказалась высокого полета, хотя явно не богачка!
Из чего пошло? Да из того, что однажды сюда, в её кабинет, вошла тетя Паша и нанесла ей черт-те чего, а она тут же впала в транс и стала творить, незнамо, что!
И тети Паши нет. То есть она существует, но Наталья её прогнала, обвинив во всем.
С сегодняшнего дня - все пойдет по-другому!
И в семье. И в издательстве.
Так, сразу измениться, конечно, трудно, но привыкай, милая, к жизни нормального человека, отвыкай от истеричной сумасбродности богачки! От денег это, от безнаказанности!
Вполне возможно, что "НАТТА" доживает последний год... И тогда? Ну, с голоду они не перемрут, у них уже запас "прочности" есть, и связи, и деловая хватка, - но стыдно!
Нет, надо на уши встать, но быть на плаву!
А Макс пусть делает, что ему заблагорассудится.
Наталье показалось, что она стала чистой как агнец.
И такое же появилось у неё выражение на лице, когда она заговорила за завтраком со своим мужем. Тот был потрясен: его жена обратила на него свое внимание!
Павлович слушал и молчал.
Он куски еле проглатывал, глядя на свою Новую - Новейшую супругу, тихую как голубка и мудрую, аки змий, но змий - добрый.
В конце её выступления Павлович согласился с ней, сказав, что она во всем права.
И она начала действовать, запретив себе спешить, что было её основной чертой.
В издательство вошла быстро, но не бешено.
Все подняли головы от своих рукописей.
Она улыбнулась, но не своей быстрой хищной улыбкой, а мягко и спокойно, и так же мягко произнесла, - всем доброе утро...
Медленно пройдя мимо Леночки, которая уже тихо тряслась, попросила, Леночка, когда освободишься, зайди ко мне.
Как только Наталья исчезла за дверьми своего кабинета, самый их смелый и язвительный отрок ( папа с мамой живы и кормят, вот и смел) захихикал, как моя бабушка говаривала: новый танец - поп с гармошкой.
То ли напряжение последних недель, то ли очень смешно сказал парнишка, но вся комната зашлась в тихом безумном хохоте...
Вот такие пироги напекла нынче Наталья Ашотовна.
38. ПО ЗЫБКИМ ВОЛНАМ...
(АНГЕЛ И МАКСИМИЛИАН).
Макс и Ангел, просидев до тьмы на пригорке, замерзли, и Ангел сказала, что тут недалеко есть сторожка.
Макс возразил ей, что они могут доехать до какого-нибудь центра и снять номер...
О Москве никто из них не сказал ни слова. Как будто не было такого города на свете.
Ангел настояла на сторожке, потому что считала, что номер - это пошлятина, а уж номер в районке! Туалет на улице или в конце длиннющего коридора и прочее соответственно.
А сторожка - хотя бы романтика...
Макс согласился с её доводами, но вдруг предложил, - только съездим за бутылочкой?
У Ангела нехорошо ворохнулось сердце, - значит, чтобы провести с ней остаток ночи под крышей, надо выпить?..
Интересно, а с Улитой он пил?.. Ведь он фактически не пьет.
И подумала еще, что всегда, во всяком случае долгое время, эта Улита будет стоять между ними, если, конечно, они останутся вместе.
Она посмотрела на Макса, но никакой грустной задумчивости в его лице не заметила и обругала себя, - да захотелось ему со мной выпить! Что страшного-то?..
Они взгромоздились на Харли и с ветерком помчались в ночи. Харли рычал как тигр и они хохотали.
Было хорошо и весело.
Ангел скрестила руки на груди Макса и в один момент вдруг не сдержалась и как-то сильнее прижала руки, на что он, повернув к ней голову, крикнул, - эй, Ангел, мне дышать нечем! Расслабься!
И ткнул подбородком в её скрещенные руки.
Она вздрогнула.
Ей захотелось тут же убрать руки вообще, но этого в движении делать нельзя и она просто почти перестала держаться за него.
Тогда он снова полуобернулся и смеясь крикнул: ну, а это слишком! Анж, слишком!
"Анжем" он называл её часто в Москве, когда они валяли дурака и носились на Харли.
Она оставалась для него парнем.
Только иногда пробивается в нем отношение к ней, как к девушке... Вот вечером, когда он стал расстегивать пуговицы её майки... Дура она, дура и есть.
Надо было отдаться ему и плевать на то, что могло быть после!
А вдруг бы все изменилось и он влюбился бы в нее?!.
Ах, как же ей нужен сейчас незабвенный Учитель, который все знает и понимает!
Они купили в ларьке по дороге бутылку какого-то вина и помчались назад.
Ангел быстро разыскала сторожку и они напросились к старику, который неизвестно, что здесь сторожил.
Он отдал им свою комнату с жарко натопленой печью, а сам пошел на сеновал, хотя они сами туда хотели, но дед был неумолим и пришлось подчиниться, а то как бы не выгнал.
Когда они устроились на огромной постели старика, спинами прижавшись к теплой стенке печи, за занавеской, им стало уютно, но очень жарко.
Макс снял свою робу и сказал ей, - давай...
И споткнулся.
За эти два-три часа он ни разу не вспомнил, что она - все-таки Ангелина, а не Ангел.
Они глотнули из бутылки вина, оказалось не такого и страшного, и тогда Макс спросил, - ты обиделась ( ей показалось, что он хотел сказать: обиделся... Но теперь, ей всегда так будет казаться, пока... Пока, - что?)? И тогда на Харли тоже?..
... Чуткий, заметил. А вот, что сказать? Да или нет?..
Она не знала и безумно боялась ошибиться чтобы не потерять его, так неожиданно, волшебно найденного!
- Немного... - Ответила она безлико.
- Не надо, - попросил он, глядя на неё своими потемневшими в полутьме глазами, - я долго ещё буду ошибаться...
И легонько коснулся губами кончика её носа.
Это и обрадовало её, - "долго буду", значит... А вот этот легкий поцелуй, какой-то даже неприятный, - так, наверное, целу - ют стародавних возлюбленных, которые давно стали более подружками, чем любовницами... Интересно, целовал он так свою Улиту?
Сейчас она знала одно: если он дотронется до её пуговиц на майке, она сама ему поможет.
Глупость какая! Как она могла тогда так сказать! Да она хочет, чтобы именно он сделал её женщиной! Разве не об этом она мечтала?
А тут - загордилась, думала, он станет добиваться...
Он - не стал.
За оставшиеся часы ночи, он так ни разу и не прикоснулся к этим несчастным пуговицам, не сделал ни единого движения, которое можно было бы расценить, как... И она, конечно, - тоже.
Так они сидели рядом на широченной дедовой постели, пили из горла не совсем гнусный портвейн и болтали обо всем, что не каса - лось их самих.
Ангел рассказала про Казиева, про Леонид Матвеича...
Хотя её подмывало спросить: ты меня хоть немного любишь или я все ещё для тебя Ангел, тот, который был в Москве?..
Но не спросила, а он ничего не говорил.
Только один вопрос задала она ему хлесткий, который заставил его вздрогнуть: у тебя было что-то с Улитой?
- Если то, о чем ты подумала, то - никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30