Но упаси бог признаться в этом. Наоборот, каждый чрезвычайно подробно описывал чудодейственную "катюшу". И все описания были различны, в зависимости от фантазии автора.
Помню, в эти дни у всех нас появилась какая-то торопливость. Каждый партизан мысленно готовил личный отчет о жизни в лесу и о своих действиях. Мы старались использовать каждый день для помощи городу-герою.
Штаб нашего района работал слабо. Во всем сказывались нерешительность Бортникова, отсутствие комиссара, да и я, и Витенко как-то не нашли еще своего настоящего места. Не мы вели отряды, а они нас подталкивали на те или иные действия. Конечно, такое положение долго продолжаться не могло, мы ждали перемен.
Прошло рождество. Гитлеровцам так и не пришлось пить шампанское в Севастополе, как они надеялись. Да, вероятно, они и сами распростились уже с мыслью о легкой победе. Сотни раз уничтоженные в немецких сводках, но вновь и вновь оживающие в расщелинах Инкерманских скал огневые точки, меткие пули севастопольских снайперов, лихие атаки матросов могут отрезвить кого угодно.
От нового, сорок второго года мы ждали много хорошего и встретили его как можно лучше. Не успели обменяться поздравлениями, как вбежал Петр Семенов, проверявший посты:
- Заря, товарищи, красная заря на востоке!
Все выскочили из землянок. Действительно в расщелине Бабуган-яйлы явственно виднелась полоса далекого, но яркого огня.
Это был огонь нового направления - Крымского...
Молча, не чувствуя холода, стояли мы и смотрели как зачарованные на свет с востока.
Наши войска, захватив Керчь и Феодосию, вели наступление. Пришло то, о чем понаслышке давно уже шумел лес.
Все изменилось в эти дни и в нашем штабе. Нам прислали новое командование. Маленький, с аккуратно подстриженными усиками человек отрекомендовался:
- Начальник четвертого района капитан Киндинов.
Я его сразу узнал: это от него я в свое время получил назначение в штаб четвертого района. Как это было недавно и как уже далеко! Прошло только два месяца, а кое-какую партизанскую школу мы за это время уже прошли.
Был прислан и комиссар. Это был Захар Амелинов, тот самый представитель Центрального штаба, с которым я начал первый день лесной жизни. Он тепло пожал нам руки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В долине, сжатая двумя грядами высот, в пятнадцати километрах от Бахчисарая и в двадцати пяти километрах от Севастопольского фронта, приютилась маленькая деревня Лаки. Приветливая, чистенькая деревня славилась древностями. На высоком холме сохранились развалины старинной церкви. На табачных плантациях возле деревни в 1941 году нашли древние изображения на камнях и остатки старинных сооружений.
Но Лаки славились не только стариной. Здесь был один из богатых колхозов Крыма. Трудолюбивые люди жили счастливо. Выращивали табак, обрабатывали виноградники. Окружающие деревню сады давали богатые урожаи ароматных крымских яблок "розмарин", прекрасных груш "бера".
Деревня стояла вдали от больших дорог, и первые гитлеровцы появились со стороны татарской деревушки Керменчик* как-то неожиданно. Пробыли несколько часов, настреляли кур, выпили вина и ушли.
_______________
* Теперь с. Высокое.
Но однажды в ясное декабрьское утро фашисты снова посетили Лаки. Вражеская машина остановилась у дома председателя колхоза Спаи.
- Деревня... партизан есть? - пискливо спросил толстый фельдфебель.
- Партизан нет, - ответил Спаи, высокого роста, черноусый, со спокойными светлыми глазами человек.
- Как нет? Колхоз - миллионер и... нет партизан?
- Колхоз был хороший, а партизан нет.
Немец в сопровождении полицая обошел добротные постройки колхоза, заглянул в дома колхозников, в школу, в клуб, парники и даже в сад. Он все осмотрел внимательно, по-хозяйски, приговаривая:
- Гут, гут... хорошо. Зер гут!
Остановились у правления колхоза.
- Вы есть кто? - спросил фельдфебель.
- Колхозник.
- Это председатель колхоза, - разъяснил полицай.
- Глаз умный, хозяин гут. Да?
- Мы все хозяева. Добро свое же.
- Нет, колхоз плохо. Ты не хозяин. Да?
Спаи молчал.
- Ты будешь староста. Понимаешь? Бургомистр!
- Я человек больной, куда уж мне в начальниках ходить...
- Нет, ты есть назначенный немецким командованием староста. Саботаж фьют! - щелкнул пальцами перед носом Спаи фельдфебель и, указывая на холмы, покрытые мелким кустарником, спросил: "Там партизан есть?"
- Нет. Партизан там, - полицай указал рукой на синеющие вдали горы.
Фельдфебель вынул блокнот, что-то торопливо записал. Гитлеровцы уехали.
...Бухгалтер колхоза Григорий Александрович в коричневом пиджачке, в измятой фуражке, бледнолицый, с маленькой реденькой бородкой, в последние дни не покидал правления колхоза. Он что-то усердно считал, пересчитывал, ворочал старые конторские книги.
После отъезда фельдфебеля он подхватил подмышки счеты, плотную конторскую книгу и постучался в дом председателя.
Спаи встретил бухгалтера неприветливо, он не особенно доверял ему и терялся в догадках: "С чем же он пришел?"
Сели за стол, выпили по стакану сухого вина, поговорили об обыденных и незначительных делах. Председатель чувствовал некоторую робость бухгалтера и сам задал вопрос:
- Выкладывайте, что вас привело сюда?
- Ты подсчитывал, сколько добра осталось в колхозе? - спросил у него Григорий Александрович.
- Вы бухгалтер, вы и должны подсчитывать.
- С колхозным добром так не поступают! - смелее сказал бухгалтер. Придут фашисты и все вчистую подберут, - он поставил перед председателем счеты и с профессиональной привычкой кривым узловатым пальцем начал пощелкивать косточками... - Считай. Первым делом табак. У нас на балансе двадцать тонн "дюбека", в производстве это двадцать миллионов штук первоклассных папирос. Вкруговую - на пять миллионов рублей, - Григорий Александрович резко стукнул по косточкам. - Вина на миллион да скота по нынешним ценам тоже на миллион, а всего добра на десять миллиончиков набирается! - крикнул бухгалтер и прямо посмотрел на председателя.
- Десять миллионов! Как-то по-чудному вы считаете, - улыбнулся Спаи, все еще не понимая, к чему клонит старик. - У нас и на один миллион добра не наберется.
- Считаю я по-государственному, а только, как я есть колхозный бухгалтер, то не позволю, чтобы добро пропало. Ты человек партийный, сам соображай.
- Да что же вы-то предлагаете? - уже с волнением спросил Спаи.
- Табак у нас в шнурах и сушилках. Не годится. Его надо затюковать да подальше спрятать. Вино из чанов перекачать в бочки и замуровать в пещере... Да что я, хозяин, что ли? - спохватился бухгалтер и сдвинул очки на самый лоб.
"Неужели это тот самый Григорий Александрович?" - с удивлением смотрел на старика председатель.
В мирное время бухгалтер вел замкнутый образ жизни, не проявлял большого интереса к общественным делам и только тогда был придирчив, когда нарушался конторский порядок.
- За совет спасибо, - от души поблагодарил Спаи.
- Правление соберешь или по-иному решать будешь?
- Конечно, правление. А доклад сделаете вы, хорошо?
- Сделать можно, - к удивлению председателя согласился бухгалтер и, захватив с собой счеты, конторские книги, вышел.
Ночью в просторной квартире председателя собрались три члена правления и Григорий Александрович. Пока Спаи обходил село - он это делал ежедневно, выставляя колхозников на неприметную охрану, - в комнате шел разговор о приезде фельдфебеля, о боях под Севастополем. Здесь же поругивали друг друга за то, что не успели вовремя эвакуировать добро.
Григорий Александрович сидел в сторонке, в разговоре не участвовал. Он был аккуратно причесан, подтянут и весь наполнен какой-то торжественной решимостью.
Пришел Спаи и открыл внеочередное заседание правления. Председатель сразу же дал слово бухгалтеру.
- Вот вы о колхозном добре говорили, ведь над нами беда висит. Фашисты не оставят нас в покое, дочиста обдерут... Что же делать?.. Я так думаю: работать, день и ночь работать. Табак - перебрать и затюковать. Вино перелить и спрятать.
- На кого работать будем? - громко спросил завхоз колхоза, молчаливый, вечно насупившийся человек.
- На себя, на наше Советское государство, - не задумываясь ответил Григорий Александрович.
Правление одобрило план колхозного бухгалтера.
Зима заглянула и в Лаки. Ранним утром серой массой с гор сползали туманы и окутывали деревню.
Колхозные вестовые с первыми зорями оповещали людей о выходе на работу.
Колхозники сопротивлялись:
- На фашистов работать не пойдем, вы что - ошалели?!
- Работать по приказу советской власти.
На следующий день стар и мал спешили в бригады.
...Григорий Александрович по-прежнему засиживался за своим рабочим столом. К вечеру в контору забегал Спаи. Проделав немалую дорогу пешком по бригадам, он садился рядом с бухгалтером, покуривая цигарку, вчитывался в цифры.
- Значит, дело идет к концу. С табаком, считай, справились.
- А скот, картошка, вино? Все надо к рукам прибрать, - напоминал бухгалтер.
- Есть у меня одна думка, - осторожно сказал Спаи. - Слыхал про партизан? Трудно им, предатели базы их выдали, в горах голод...
- Знаю, и меня эти мысли тревожат, - как что-то обдуманное сказал старик. - Вчера я в Шуры ходил, там свояченица живет, учительница. Кое-что про партизан рассказала.
- Да, надо в горы своего человека послать, - подумав, сказал председатель и значительно посмотрел на бухгалтера. Тот молча кивнул головой.
Вскоре Спаи получил от немецкого коменданта из Керменчика предписание, адресованное ему, как немецкому бургомистру. Комендант предлагал направить на ремонт дорог пятнадцать колхозников. Этот приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях - эсэсовцы.
Фашисты уехали. Улица заполнялась народом, колхозники шли к Спаи. Он был основателем колхоза, люди всегда прислушивались к его спокойному, сильному голосу, уважали и любили его.
- Давай, председатель, в клуб, собирай народ, - заволновались колхозники.
Через час все - от детей до стариков - собрались в большом колхозном клубе. Спаи, члены правления, как в мирное время, заняли свои обычные места. Молодежь на всякий случай выставила патрулей до самого Керменчика.
- В эту трудную минуту, когда есть угроза для самой жизни нашей, будем такими же дружными, как и были всегда, постоим друг за друга, обратился Спаи к колхозникам.
Говорил он просто, душевно и умело доносил до народа слово правды, слово колхозного вожака.
- Не бывать нам рабами фашистов. Будем бороться, но нужно действовать разумно, ловко. Я думаю, необходимо немедленно установить связь с партизанами, - закончил Спаи свою краткую речь.
- Правильно, правильно! Связь с партизанами! - кричали из зала.
Колхозники обстоятельно обсудили создавшееся положение.
- Немедленно сжечь деревню и всем - в лес, - предложил кто-то.
- А дети, женщины? Не годится!
- Не предпринимать ничего, ждать, что будет дальше!
- Ну и жди, пока на шее веревку не затянут.
На трибуну сквозь толпу протискивался маленький старик.
- Тихо, тихо, пусть Григорий Александрович скажет!
Бухгалтер снял очки, подышал на них, снова надел и сказал негромко:
- У меня, граждане, есть предложение. Во-первых: этим самым бургомистром надо утвердить своего председателя. Иначе могут прислать какого-нибудь подлеца, будет хуже. Второе - все неспрятанные продукты закопать. Оставить на харчишки, не более. Потом связаться с партизанами, передать им под расписку колхозный скот. И правильно сказал председатель: "Хитрить с немцем". Это поручим ему, он мужик с головой. Так ли я говорю?
Собрание приняло предложение бухгалтера, и только вопрос: "Как связаться с партизанами?" - вызвал много шума.
- А где они? Кто знает?
- Вчера под Бахчисараем кто-то машину подшиб!
- А недавно в Шурах в школе фашистов до чертовой матери побили.
- Это Македонский!
- А где же его искать, Македонского?
Толком никто не знал, где партизаны, где Македонский. Тогда старичок-бухгалтер опять поднялся на трибуну.
- Товарищи, я Македонского лично знаю. Мы с ним по конторской части встречались. Он у меня на бухгалтерских курсах учился.
- Ну и что с того?
- Если вы мне доверите, я поищу его.
- Доверяем, доверяем!
Поздно закончилось собрание. Проходило оно под гул севастопольского боя, в тылу вражеской армии, осадившей город. Девушки до первых петухов сидели в клубе, тихо пели песни и вспоминали своих любимых, ушедших на защиту Севастополя.
Фельдфебель Ферстер вскоре опять посетил деревню. На этот раз с ним было более десяти солдат из полевой жандармерии и несколько полицаев.
Войдя в дом, немец по-хозяйски уселся за стол и указал места своим солдатам.
Подали закуску, вино, холодную баранину. Спаи достал свежие яблоки.
- Гут... молодец, председатель! - потирая руки, смеялся фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом Спаи. Председатель был спокоен и исполнителен.
Долго ели фашисты. Фельдфебель старательно наливал вино в кружку, поднимая, говорил: "За здоровье" - и залпом опрокидывал. Спаи ждал.
- Севастополь капут... Солдат много... кушать много... Немецкий командований частный собственность никс... брать не желает. Колхоз Лаки богатый... миллионер... Много общественный фонд? - спросил, наконец, фельдфебель.
- Было много, но все эвакуировали, часть отдали Советской Армии. Так что, господин офицер, ничего нет.
- Как нет? - фельдфебель изменился в лице. - Нам известно... Шестьсот барашка, сто коров, шнапс, фрукта, дюбек... Есть, да? - уже выкрикнул он.
- Было, больше было... Сейчас нет. Все вывезли, - так же спокойно отвечал Спаи.
Гитлеровец встал, подошел к нему. Они долго смотрели друг другу в глаза. Солдаты перестали жевать.
- Ты - коммунист... партизан... тебя - фьют!
Фельдфебель повернулся к солдатам и сказал что-то по-немецки. Солдаты бросились к оружию, выстроились и торопливо покинули дом. Один с автоматом встал у двери.
Спаи смотрел на фельдфебеля и в душе торжествовал: "Шиш вам, один навоз найдете, ищите!"
За последние дни скот перегнали в лес, картошку спрятали, вино закопали.
Солдаты возвращались попарно и докладывали фельдфебелю одно и то же:
- Никс, никс... пусто.
Фельдфебель ходил из угла в угол, все чаще поглядывая на молчащего председателя.
- Слушай! Партизан!
- Я не партизан. Сам их не люблю, господин фельдфебель от жандармерии. Я мирный человек.
- Не знать!.. Ты есть самый настоящий большевик... комиссар! - сунув кулак в лицо Спаи, гитлеровец разжал два пальца.
- Два суток, два день, два вечер - двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс приготовить, - а нет! - фельдфебель ловким движением изобразил петлю, указывая вверх.
- Нет у нас ничего, нет!
- Молчать! - фашист ударил Спаи по лицу.
Когда гитлеровцы уехали, Спаи оделся и пошел к домику Григория Александровича: "Может, вернулся старик?"
Старая лесная дорога. По обочинам мелкий кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу - ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода.
Оглядываясь по сторонам, устало плетется путник. Маленький, сгорбленный, с палочкой в руках, он едва передвигает ноги.
Часовой, притаившись в густых зарослях, внимательно следит за ним, еще не решаясь остановить этого странного, неожиданно появившегося в глухом лесу прохожего.
Дорогу перерезает тропа. Свежие следы. Старик нагнулся, стал присматриваться.
- Стой! Руки вверх! Руки вверх, папаша! - парень в стеганке поднял автомат.
- Убери-ка свою штуку. Скажи лучше, сынок, ты партизан?! - радостно, с надеждой спросил старик и попросил немедленно отвести его к командиру.
В Бахчисарайском отряде слушали сводку Информбюро, когда привели задержанного.
Старик подошел к партизанам, собравшимся у штабной землянки.
- Здравствуйте, товарищи партизаны!
- Здравствуйте, папаша, здравствуйте!
Из землянки вышел Македонский.
- Кто там пришел? Постой, постой... Неужели?! Григорий Александрович! - Македонский бросился к старику. - Вы ли это? Какими судьбами к нам?
- Я, я... Видишь, я, - сквозь слезы проговорил колхозный посланец, обнимая Македонского.
В теплой землянке Македонский принялся угощать ужином своего учителя. Несмотря на голод, старик не ел, любовно глядя на смуглое, дышащее здоровьем лицо командира.
- Ешьте, Григорий Александрович, ешьте! - упрашивал Михаил Андреевич.
- Говорил тебе я, Миша, помнишь, в Бахчисарае, на курсах? Когда же это было? Да в 1928 году: "Не выйдет из тебя настоящего бухгалтера!" Помнишь?
- Ничего. Ведь работал больше десяти лет. Правда, каждый год говорил себе: "Это последний год". Не любил я бумажки, бухгалтерия в печенках сидела, - оправдывался Македонский.
- Работать ты работал, да. Но настоящего порядка в бумагах не было. Помнишь, в 1939 году я от района проверку тебе делал? Здорово я ругал тогда, скажи, не обижаешься?
- Ругали правильно, за что же обижаться. Но это дело прошлое. А вот неожиданность - встретить вас здесь, в лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31