А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он наклонился, раздвинул ветви и увидел, что в кустарнике проделан небольшой проход. Нырнув в него, Жакоб оказался на берегу маленького пруда. Обнаженная Сильви лежала на спине у самой поверхности воды. Глаза ее были закрыты.
Сердце Жакоба чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели он опоздал? Волосы Сильви золотистыми водорослями расстилались по воде. Только в них, казалось, еще сохранялась жизнь.
– Сильви! – вскрикнул Жакоб, но тут же замолчал.
Веки Сильви чуть дрогнули, она была жива.
Жакоб спрятался в зеленом потайном проходе и стал наблюдать. С его губ сорвался вздох облегчения. Сильви, лежавшая на спине в окружении золотистых блестков переливающейся на солнце воды, была невыразимо прекрасна. Легкие тени рисовали на ее золотистой коже постоянно меняющиеся узоры. Она была похожа на невинную нимфу. Против воли Жакоб почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Как чудесно было бы нырнуть в воду, подплыть к ней, обхватить ее полную грудь руками, осыпать поцелуями.
Внезапно Сильви вернулась к жизни, рассеяв сладостную мечту. Размашистыми, энергичными движениями девушка рассекала воду, плавая вдоль пруда: вперед-назад, вперед-назад. В этот миг она была похожа на мечущегося в клетке зверя. Выбившись из сил, Сильви вышла на берег. Жакоб еще глубже спрятался в кустарник. Мимо, тяжело дыша, пробежала Сильви. Кажется, она ничего вокруг себя не замечала. Жакоб медленно последовал за ней по направлению к дому.
Позже Сильви лежала на смятой постели в предвечерних сумерках. Лучи заходящего солнца, проникая сквозь жалюзи, расчерчивали ее тело прутьями тюремной решетки. Сильви беспокойно металась на кровати, слыша доносившиеся из прошлого голоса.
– Все будет хорошо, – говорила бабушка. – Он вернется вечером, как обещал. Твой отец всегда держит слово.
– Но почему он ушел? Только из-за того, что я больна? У меня же был день рождения! Целых четыре года! Я знаю, это мама его заставила, – тихим, плачущим голосом говорила маленькая Сильви.
У нее был жар, она только что проснулась после кошмарного сна.
Спокойный голос бабушки убаюкивал девочку, рука приятно холодила лоб.
– Папа уехал вместе с мамой. Когда они вернутся, то привезут с собой маленького братика. Ты будешь с ним играть.
– Я не хочу, чтобы они уезжали. И никакой братик мне не нужен. И мама мне тоже не нужна. От нее плохо пахнет! – капризничала Сильви.
– Ну что ты выдумываешь? Ты теперь пошла на поправку. Скоро сможешь вставать. Я дам тебе хлеба с вареньем, ты наденешь свое белое платьице. А там и папуш вернется.
– Папуш, где ты?
Сильви открыла глаза. В полумраке возле ее постели кто-то сидел. Темные вьющиеся волосы, нахмуренный лоб, встревоженные глаза, широкие плечи. Длинные ноги, закинутые одна на другую. Это не папуш. Сильви вздрогнула. Все тело было холодным и липким. Она посмотрела на свои ноги – слишком большие. Где она? Сильви снова вздрогнула, и к ней вернулась память.
– Что ты здесь делаешь? – ледяным тоном спросила она, глядя Жакобу в глаза. – И что у тебя с этой женщиной? Она здесь?
Жакоб читал в ее глазах враждебность, но не мог понять, какая Сильви к нему сейчас обращается – маленькая девочка, бредившая во сне, или взрослая женщина, смущающая его своей ослепительной наготой.
– Какая женщина? – тихо спросил он.
Сильви резко села на кровати.
– Какая? – пронзительно переспросила она. – Он еще спрашивает, – обернулась она к невидимым слушателям. – Ее высочество! Госпожа принцесса де Полиньеско. Твоя любовница!
Ее голос сорвался на крик. С резвостью тигрицы Сильви соскочила с кровати и влепила Жакобу пощечину. Он схватил ее за руки и сжал изо всех сил. Сильви свирепо смотрела ему в глаза. Потом все с тем же угрожающим видом прыгнула ему на колени и обвила его своими длинными ногами. Ее упругий бюст прижался к его груди.
– Вот так она тебя обнимает? Так?
Она провела ногтями по его плечам, чуть куснула за мочку уха.
Губы Жакоба, истосковавшиеся по страсти за долгие недели, впились в ее уста. Жардин крепко обнял Сильви – и напуганную маленькую девочку, и страстную зрелую женщину.
– Никто меня не обнимает, – прошептал он. – Только ты. В моей жизни никого больше нет.
Потом ценой неимоверного усилия, словно отрывая от себя часть тела, отодвинул Сильви в сторону. Он смотрел в ее синие, как океан, глаза.
– Я люблю тебя, Сильви, – сказал он срывающимся голосом. – Я всегда хочу быть только с тобой.
На ее лице, сменяя друг друга, промелькнули сначала смущение, потом недоверие, боль и, наконец, предвестие улыбки. По щекам Сильви покатились крупные слезы. Жакоб прижал ее к себе и терпеливо ждал, пока она вдоволь наплачется. Это продолжалось до самого рассвета.
В конце той же недели Сильви Ковальская без всяких официальных объявлений – лишь захватив два чемодана с личными вещами – переехала в квартиру Жакоба Жардина. Так началась их совместная жизнь.
7
Даже тем европейцам, кто не был склонен к пессимизму, 1937 год никак не мог показаться лучезарным. В мае предыдущего года на выборах во Франции победил Народный фронт, что послужило причиной всеобщего ликования. Условия жизни рабочих улучшились. Была введена сорокачасовая рабочая неделя, впервые люди труда получили право на оплачиваемый отпуск. Но эта победа демократии стала прямым следствием захвата рейнских земель, перешедших под юрисдикцию Гитлера. Людям умным и осведомленным, вроде принцессы Матильды, давно уже с тревогой наблюдавшей за ужесточением диктатуры фюрера, внимательно следившей за нацистской пропагандой, которая разглагольствовала о новой Европе под эгидой «очищенной» Германии, – этим людям было ясно, что руководитель Народного фронта Леон Блюм со своей болтовней не сможет остановить распространение фашизма и грядущую германскую агрессию. Даже Лига Наций, насчитывавшая в своих рядах пятьдесят два государства, не сумела предотвратить вторжение Муссолини в Эфиопию.
И это было только начало. Незначительный мятеж военных в испанском Марокко, направленный против молодой республики, быстро перерос в крупномасштабную гражданскую войну. Войска Франко, поддерживаемые Германией и Италией, уже несколько месяцев держали Мадрид в осаде, а французское и британское правительство бездействовали. Принцесса Матильда была близка к отчаянию. Цивилизация, в лоне которой она росла и формировалась, была в опасности – ей угрожали разрушительные силы, не подвластные голосу рассудка. Политики были бессильны что-либо изменить.
Принцесса Матильда достаточно хорошо себя знала и потому отлично понимала, что ее пессимизм имеет не столько общественно-политическую, сколько личную окраску. Родственники, друзья, знакомые отдалялись от нее все больше и больше. Они предпочитали не иметь дела с повседневной реальностью. Страхов Матильды они не разделяли. Единственный человек в мире, с которым Матильда могла бы поговорить по душам, – Жакоб Жардин – навсегда ее покинул. А между тем Матильда непременно должна была поделиться с кем-то своей тайной и сделать это немедленно – иначе придется унести эту тайну с собой в могилу. С каждым днем душевные муки терзали принцессу все сильнее и сильнее.
Но если в области политики принцесса мало что могла изменить – разве что пытаться повлиять на какого-либо политика или влиятельного журналиста, – на личном фронте решение зависело только от нее. Нужно было лишь накопить душевную силу.
Однажды февральским вечером, после того как проливной дождь смыл грязь с парижских улиц и домов, Матильда наконец решилась. Она только что посмотрела фильм Чарли Чаплина «Новые времена» – уже не в первый раз – и, шагая по набережной Вольтера, мысленно напевала песенку из фильма на тарабарском языке:
Ла спинач ор ла тачо
Сигаретто торло тотто
Матильда направлялась в приемную доктора Жардина.
Она не видела Жакоба уже целых два года – с той памятной ночи. Разумеется, два или три раза они встречались на светских раутах, но обменялись там обычными, ничего не значащими фразами, а это не в счет. Время от времени они даже переписывались – когда принцесса выпустила под псевдонимом свою очередную книгу, Жакоб прислал осторожную поздравительную открытку. То же самое сделала Матильда, когда доктор Жардин издал труд по психиатрии. Этим их контакты исчерпывались. Правда, в последнее время принцесса наведывалась в Париж не часто. И все же она надеялась, особенно в первые месяцы, что Жакоб даст о себе знать. Тщетно. Сама же Матильда первый шаг делать не желала – не позволяла гордость.
Дело было в том, что принцесса забеременела.
Когда это впервые обнаружилось, Матильда почувствовала, что отчаянно нуждается в обществе Жакоба. Она так тосковала по своему возлюбленному, что мир казался ей пустым и бессмысленным. Однако по мере того, как в ее теле созревала новая жизнь, принцесса сумела загнать мысли о Жакобе на второй план. Эта беременность, в отличие от предыдущих, завладела всеми ее помыслами. Вероятно, разница объяснялась тем, что Матильда наконец стала настоящей женщиной, не стеснявшейся своего тела. Она наблюдала за происходящими в ее организме процессами с радостным изумлением. Фредерик всегда проявлял необычайную внимательность, когда его супруга готовилась стать матерью, и заботливость мужа действовала на Матильду успокаивающе. Принц не сомневался, что является отцом будущего ребенка. Лишь сама Матильда знала, что это не так. Но разубеждать Фредерика, разумеется, не стала. Он бы не вынес такого позора. Принцесса ни за что на свете не допустила бы, чтобы ее муж мучился и страдал. На первых порах тайна, которой владела она одна, даже приносила удовлетворение – вместо одного сладостного секрета, романа с Жакобом, у Матильды появился другой, не менее радостный.
Должно быть, принцесса подсознательно предчувствовала свою беременность, потому что, вернувшись в Данию после последнего свидания с Жакобом, постаралась заманить Фредерика в свою спальню. В результате у мужа не возникло ни малейших подозрений относительно отцовства. Да и сама принцесса утвердилась в своей первоначальной догадке, лишь когда увидела новорожденную Фиалку. Большие, темные глаза, форма лба малютки, несомненно, напоминали Жардина. Свое открытие Матильда оставила при себе. Жакобу о рождении дочери она не сообщила. Крошечная девочка была так мила и очаровательна, что мать поначалу не испытывала желания делиться с кем-либо своим счастьем. Она сказала себе, что этот ребенок всецело принадлежит ей. Фиалка – живое воплощение ее любви, а не продолжение генеалогического древа.
Девочку при крещении назвали Элизабет-Мари в честь матери Матильды, но младший из сыновей принцессы прозвал сестренку Фиалкой, поскольку, по его мнению, ее глазки напоминали именно этот цветок. Вскоре к этому прозвищу все привыкли.
Лишь когда дочка немного подросла и перестала полностью зависеть от материнского ухода, принцессе захотелось сообщить о ней Жакобу. За минувший год это желание постепенно становилось все сильнее. Еще больше оно усиливалось от предчувствия надвигающейся катастрофы. Матильду все чаще посещали мысли о смерти – особенно когда она вспоминала отца или думала о национальности отца Фиалки. После того как Матильда съездила в Германию и увидела собственными глазами, как живется немцам при Гитлере, желание повидаться с Жакобом и раскрыть ему тайну стало неодолимым. Ведь на свете, кроме нее самой, был всего один человек, которого это касалось самым непосредственным образом.
Матильда остановилась у двери и прочитала медную табличку, на которой значилось: «Доктор Жакоб Жардин, психоаналитик». Глубоко вздохнув, принцесса нажала на звонок. Только сейчас ей пришло в голову, что являться на прием к врачу без предварительной договоренности не принято. Жакоб наверняка занят с кем-нибудь из пациентов и просто не сможет с ней встретиться. Но поворачивать назад было уже поздно, да Матильда и не хотела отступать – слишком уж непросто далось ей это решение.
Невысокая аккуратная женщина средних лет открыла дверь и сурово воззрилась на Матильду.
– Доктор Жардин занят, – объявила она, не дожидаясь, пока принцесса откроет рот. – О визите нужно договариваться по телефону.
– Я подожду, пока он освободится, – ровным голосом ответила Матильда.
– Он будет занят по меньшей мере два часа, – с нажимом сказала женщина.
У принцессы было такое ощущение, что секретарша Жакоба захлопнет дверь у нее перед носом, поэтому она выпрямилась в полный рост и властно сказала:
– Сообщите доктору, что его желает видеть принцесса Матильда де Полиньеско.
Женщина стушевалась, не зная, как быть: и правила нарушать нельзя, и важную даму обидеть боязно. Матильда внутренне улыбнулась, подумав, что, несмотря на все демократические веяния, слово «принцесса» все еще производит впечатление. Разумеется, сыграл свою роль и внушительный вид Матильды. С годами она приобрела истинно царственную осанку, а умное, волевое лицо дышало властностью и силой. Сразу было видно, что с этой принцессой шутки плохи.
Секретарша Жакоба проводила высокородную гостью в приемную, а потом, словно желая взять реванш за уступку, строго сказала:
– Я смогу доложить о вас доктору Жардину лишь после того, как уйдет пациент.
– Разумеется, – кивнула Матильда и опустилась в одно из двух кресел.
В приемной, скупо обставленной мебелью и выдержанной в приглушенных тонах, было очень тихо. Шум города остался за дверью. Матильде показалось, что она ступила на нейтральную почву, где действуют свои собственные правила. На столике не было ни единой газеты. Принцесса даже выглянула в окно, чтобы проверить, по-прежнему ли она находится в Париже. Тремя этажами ниже бурлила жизнью набережная Вольтера: букинисты раскладывали свой товар – потрепанные томики книг, ноты, географические карты. Чуть дальше баржа рассекала серые воды Сены. Это зрелище приободрило Матильду.
Задумавшись, она потеряла счет времени и пришла в себя, лишь когда секретарша пригласила ее пройти в соседнее помещение. Поведение женщины разительным образом переменилось.
– Госпожа принцесса, не угодно ли вам перейти в гостиную? Там вам будет удобнее. Доктор Жардин примет вас, как только закончит сеанс с пациентом.
Принцесса последовала за секретаршей. Теперь она лучше представляла себе устройство квартиры. Напротив приемной, судя по всему, находилась комната для посетителей – сквозь приоткрытую дверь Матильда увидела сидящего в кресле человека. С другой стороны находилась запертая дверь, за которой скорее всего располагался кабинет Жакоба. Матильду отвели дальше по коридору, направо, и она оказалась в гостиной-кабинете. Во всем здесь чувствовался вкус Жакоба. Стены были заставлены книжными полками, причем целый шкаф был отведен изданиям трудов Фрейда на немецком, французском и английском языках. Рядом стояли манифесты сюрреалистов, романы, медицинские книги, журналы. Огромный письменный стол был завален кипами бумаг. Должно быть, каких-нибудь пару часов назад здесь сидел Жакоб. В углу находился полосатый диван и кресла.
Там принцесса и расположилась, жадно вдыхая атмосферу жилища своего бывшего возлюбленного. В ее памяти воскресли воспоминания, которые она так долго пыталась забыть. В жизни Матильды так и не появился человек, который заполнил бы пустоту, оставшуюся после разлуки с Жардином. Вечным спутником Матильды стало одиночество. Когда рядом был Жакоб, мысль принцессы работала гораздо живее – ведь тогда было с кем поделиться. Теперь же принцесса была вынуждена вынашивать чувства и думы в себе, ее душа как бы погрузилась в затяжную зимнюю спячку.
Секретарша принесла на подносе чай и бисквиты. Матильда быстро взяла со стола газету и сделала вид, что увлечена чтением. Интересно, что думает Жакоб о нынешнем состоянии Европы? Разделяет ли он скверные предчувствия Матильды, поймет ли, почему она пришла к нему именно сейчас? Рассеянно глядя в пространство, принцесса вдруг увидела на стене фотографии. На них была изображена Сильви, снятая знаменитым фотографом, стиль которого принцесса сразу узнала. Матильда отвела взгляд. Увлеченная своими переживаниями, она совершенно забыла о Сильви. Теперь же, посмотрев на лицо юной польки, в котором странным образом сочетались невинность и дерзость, Матильда поежилась. Может быть, лучше оставить тайну при себе? Принцесса подобрала складки платья. В конце концов, она ведь не соблазненная горничная, которой не на что воспитывать своего незаконнорожденного ребенка. Объяснение, возможно, окажется унизительным.
– Я вижу, что заставил ждать тебя слишком долго. Извини, – раздался звучный голос Жакоба.
Он быстро шел через гостиную навстречу Матильде.
– Если бы ты предупредила меня заранее…
Он остановился и внимательно осмотрел ее – и импозантную широкополую шляпу, и подвижное, выразительное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38