– Пойдем к ней, – сказал он агенту.
Они спустились в подвал, состоявший из двух помещений. В одном была сложена всякая рухлядь, другое использовалось для специальных целей. Пол в нем был цементный, окна замурованы. Кроме стола, голого дощатого топчана да ведра с водой, ничего тут не было. Горела яркая электрическая лампочка. На топчане лежала, словно брошенный узел, маленькая женщина с посиневшим лицом и распухшими губами. Бровь ее была рассечена. Она тихо стонала. При виде этого инспектор почувствовал знакомое неприятное ощущение униженности.
– Поднимите ее! – приказал он.
Агент и вошедший вслед за ним полицейский взяли женщину под мышки. Как только они до нее дотронулись, она вскрикнула дико и пронзительно. Им все-таки удалось посадить ее, прислонив спиной к стене, но она потеряла равновесие и снова повалилась на топчан.
– Прикидывается! – сказал полицейский.
– Плесни на нее водой! – приказал инспектор.
Полицейский зачерпнул воды из ведра и помочил ею голову женщины. Пряди ее волос слиплись в жалкие редкие космы, между которыми виднелась белесоватая кожа. Женщина не шевелилась. Агент и полицейский опять подняли ее. Теперь она сидела совершенно неподвижно, полузакрыв глаза с припухшими веками и словно не дыша. Инспектор наклонился над ней, подавляя отвращение к безобразным отекам на ее лице. Шея и щеки ее были испещрены багровыми полосами.
– Да она без сознания! – возмутился инспектор. – Вы что? Забили ее?… – обернулся он к агенту и полицейскому.
Те только моргали виновато и тупо. Инспектор опять наклонился к неподвижному лицу арестованной.
– Если притворяешься, смотри у меня!.. – сказал он. Ему хотелось ударить ее по щеке, чтобы проверить, действительно ли она без чувств, но он тотчас сообразил, что испачкает перчатку. Из рассеченной брови женщины сочилась кровь и, стекая по щеке, густела. Инспектор растерянно поморщился. Длинный с ехидной улыбкой наблюдал за рассерженным начальником.
– Что с ней делать? – саркастически спросил он.
– Позови фельдшера, – распорядился инспектор.
Когда они вышли из подвала и поднялись наверх, он добавил:
– Завтра же отправить ее в Софию!.. Пускай с ней там повозятся… И в письме указать, что она арестована при попытке скрыться во время облавы в рабочем квартале.
Он понюхал рукав своей шинели и подумал с досадой: «Пропах карболкой!»
Когда он вошел в клуб, танцы уже начались. На паркете, окутанные синеватым табачным дымом, с десяток пар раскачивались в стремительном танго. Вдоль стен стояли столики, а за ними, на плюшевых диванах и в креслах, сидели и сплетничали люди, до отвращения знакомые друг другу. Офицерские дамы болтали о туалетах девиц, а молодые поручики и подпоручики, которым военный устав не позволял жениться до известного возраста, старались узнать, каково имущественное положение отцов этих барышень. Офицерские жены давали им на этот счет самую подробную информацию, почему-то всегда стараясь уязвить дочь полковника, красивую, но бедную. Капельмейстер, коренастый мужчина с красным лицом, сумел составить из музыкальной команды пехотного полка нечто вроде джаза, у которого был тот недостаток, что в его исполнении танго смахивало на марш, а ударные гремели так оглушительно, что не давали танцующим поговорить по душам. Коротко остриженные солдаты разносили по столикам отсыревшее печенье и безвкусный жидкий чай, который заказывали барышпп в доказательство своей скромности, тогда как кавалеры их отдавали предпочтение вину и ракии.
Инспектор прошел через весь зал, кланяясь только некоторым. Он был недурен собой – стройный, белокурый, с голубыми глазами и приятными манерами, но, несмотря на это, к ному относились холодно. Начальник гарнизона, пришедший на чаепитие с женой и дочерью, едва ответил на его поклон, девицы делали вид, будто не замечают его. Это было обидно и досадно. У него опять возникло подозрение, что в его дружбе с компанией, к которой он направлялся, есть что-то унизительное. Кутежи утоп компании оплачивались директором того склада, где работала Лила, владельцем мельницы или сыном бывшего депутата Народного собрания. Инспектор участвовал в развлечениях компании не тратясь, как лакей, чья обязанность – заметать следы безобразий после попойки.
Он подошел к столу, за которым сидели его приятели. Среди них, как всегда, была дочь адвоката. Инспектору показалось, что его встретили как-то небрежно и рассеянно, словно бедного родственника. Компания громко смеялась, а инспектор не мог сразу понять почему. Это его раздражало, и, пытаясь отвлечься, он стал смотреть на танцующих.
Красивая дочь полковника танцевала с капитаном-артиллеристом. Это была приятная девушка, довольно высокая, смуглая, в красном платье, с гвоздикой в волосах, но танцевала она лениво и равнодушно. Этикет и присутствие полковника вынуждали офицеров приглашать ее непрерывно, а ей – тоже по требованиям этикета – нельзя было отказываться, точь-в-точь как девицам в баре, которых нанимают для того, чтобы танцевать с посетителями. Привлекательная и умная, она, как бесприданница, не имела никаких видов на будущее. Она напоминала розу, давно уже выставленную на продажу в дешевом цветочном магазине. Судя по всему, ей предстоял брак с каким-нибудь стареющим майором, который решится взять ее без приданого, прельстившись связями ее отца в военном министерстве.
Пока инспектор, скучая, смотрел на танцующих, компания его продолжала свою оживленную беседу, прерываемую взрывами смеха.
– Надо быть глупцом, ослепленным предрассудками, чтобы ничего не предпринять при виде этакой штучки… – возбужденно говорил директор склада. – Когда я наблюдал за ней из окна своего кабинета, мне казалось, что передо мной женщина-вамп из какого-то фильма…
– Почему вамп? – спросил тучный владелец мельницы, весь заплывший жиром.
– Да потому, что, покажи я вам ату девчонку одетой как следует, вы бы полегли все, как один.
– Ну уж, не завирайся! – сказала дочь адвоката. – Ее родители, должно быть, крестьяне из какого-нибудь ближнего села.
– Это меня нисколько не интересует, – заявил директор. – Созерцая ее, я отдался эстетическому наслаждению, и все тут. У нее в лице что-то мальчишеское, угловатое… А фигура – тонкая, стройная, высокая; бедра узкие, очаровательно покатые… на ходу так и вибрируют, словно в танце…
– Эстет, а бедра успел рассмотреть! – заметил сын бывшего депутата, покосившись на директора и показав на него большим пальцем.
– А как она была одета? – осведомилась дочь адвоката.
– Ну, одета она была действительно гнусно, – печально признал директор. – Представьте себе платье или свитер, которые три года продержали на чердаке да еще столько же носили под дождем и на солнце… О белье я даже думать боялся… Оно у нее, наверное, из грубого домотканого холста в розовую и синюю нолоску, как приданое моей бабки… А может, белья у нее и вовсе не было.
– Как не было? – удивился владелец мельницы. – Ты что? Проверял?
– Я же сказал, что о белье я и думать боялся, – ответил директор. – Из опасения, что оно у нее желтое, как сорочка Изабеллы, которая не переодевалась до возвращения мужа из похода… Но я почти уверен, что белье па пей было… Да, да, безусловно.
– Какой ужас, если его не было! – промолвила дочь адвоката. – Я начинаю представлять себе твою вамп из фильма… От нее, наверное, исходит благоухание чеснока и пота.
– Нет, я ничего такого не заметил! – возразил директор. – Уж я бы почувствовал эти запахи. У меня очень острое обоняние. От нее пахло стиральным мылом, и только… Честное слово!.. В ней было что-то свежее, первобытное.
– Ах, так вот в чем дело! – воскликнула дочь адвоката.
– В чем? – серьезно спросил директор.
– В свежести и первобытности.
– Что ж из этого?
– Ничего! – ответила дочь адвоката. – Просто констатирую факт, который доказывает, что ты не в себе.
– Я этого больше не скрываю! – откровенно признался директор.
Все покатились со смеху, кроме дочери адвоката. Она считала остроумным сохранять серьезное лицо, когда все смеялись.
Полковник и солидные дамы, сидевшие за его столиком, с неудовольствием повернулись к веселой компании. Дочь адвоката отличалась своеобразной манерой держаться, возмущавшей полковника. Иногда она сидела тихая, кроткая, как богородица, а иногда вела себя просто по-хулигански. В пику офицерам, которые из подобострастия к полковнику не решались с ней танцевать, она являлась на клубные чаепития в туфлях на низком каблуке, в спортивной блузе и короткой клетчатой юбке, а чулки закатывала под коленками с помощью резинок.
– Перестаньте шуметь! – одернула она своих кавалеров. – Полковник уничтожит последние остатки моей репутации, и никто не возьмет меня замуж.
– Выходи за меня, – предложил директор.
– После того признания, которое ты сделал? – невозмутимо возразила дочь адвоката.
Компания опять захохотала.
Полковник мрачно опрокинул рюмку водки; дочь его продолжала равнодушно танцевать с артиллерийским капитаном.
– Веселое настроение этой барышни не совсем естественно. Вы не находите? – вдруг спросила она.
– О да, совершенно неестественно, – любезно согласился капитан.
Но он завидовал веселой компании и слегка тяготился дочерью полковника, которая танцевала по-старомодному, вытянув правую руку, как жердь. В это время танго кончилось, оркестр заиграл румбу. Связанный этикетом – с дочерью полковника надо было танцевать все время, до самого перерыва, – капитан начал галантно подпрыгивать в такт румбы. Быстрый темп вызвал у его дамы легкую испарину, пудра на ее лице стала влажной, и в уголках глаз выступили мелкие морщипки. Артиллерпйскпй капитан с сожалением отметил это и стал думать о своей новой англо-арабской кобыле, на которую он очень рассчитывал, готовясь к общеармейским весенним состязаниям.
В то время как полковник и жена капельмейстера говорили о том, что следовало бы посылать на чаепития специальные приглашения, веселая и дерзкая компания штатских потребовала еще ракии.
– Инспектор! Какого вы мнения о киновамп директора? – спросила дочь адвоката.
– Плохого! – ответил инспектор. – Все время задает работу полиции.
– Да ну?… Неужели ворует? – осведомился владелец мельницы.
– Нет, не то! – важно промолвил инспектор. – Если бы она что-нибудь украла, мы бы с ней мигом расправились… Плохо, что ото одна из самых хитрых коммунисток в городе.
– Погоди! – вмешался вдруг сын депутата. – Ты не о Лиле говоришь?
– Вот именно.
– Я ее видел! – воскликнул владелец мельницы. – Лакомый кусочек!..
– Да… хороша! – поддержал его сын депутата.
– Прошу не оскорблять предмет моего новейшего увлечения, господа! – сказал директор. – Я имел неосторожность упомянуть о полосках на бабушкином белье, и это дает вам повод унижать мою возлюбленную… Но если ее при лично одеть, получилась бы героиня пьесы «Пигмалион».
– Что это за пьеса? – осведомился владелец мельницы.
– Ты совсем дикарь! – заметил директор. – Объясни ему! – обернулся он к дочери адвоката.
– Объясни сам! – возразила она.
Владелец мельницы добродушно улыбнулся.
– Не надо мне объяснять, – заявил он. – Я был на всех оперетках.
– Ну и хватит с тебя, – сказал директор. – Больше не ходи.
Вся компания, включая владельца мельницы, покатилась со смеху; не смеялась только дочь адвоката. Полковник и окружающие его чопорные дамы снова враждебно посмотрели в сторону весельчаков, а дочь полковника продолжала танцевать с артиллерийским капитаном. После румбы оркестр почти мгновенно заиграл новое танго. Капитан попытался было согнуть вытянутую и словно одеревеневшую руку своей дамы, но это ему не удалось.
«Дьявольски скучный гарнизон! – решил он. – А дирижер – просто баран в мундире. Мерзавцы дудят уже полчаса без перерыва». Потом мысли его опять с нежностью вернулись к кобыле: «Надо будет показать ее ветеринару – У нее что-то неладное с правым глазом… Как бы не подвела на скачках!..»
Пока артиллерист предавался тревожным размышлениям о воспаленном глазе своей кобылы, в зал проникла собака сына депутата. Ее появление вызвало не гнев, а только веселое оживление. Она быстро обежала весъ зал, обнюхивая танцующих, потом, отыскав хозяина, покорно легла и свернулась у его ног.
– Это пятый кавалер в нашей компании! – промолвила дочь адвоката, поглаживая пса. – И надо думать, единственный, которого не свела с ума ваша Лила.
– Ты начинаешь терять чувство юмора, – заметил директор, устремив на нее серьезный взгляд.
– Зато приобретаю мудрость, – отпарировала она.
– На что тебе мудрость? – сказал директор. – Давай-ка чокнемся!..
Но дочь адвоката не стала с ним чокаться, а обернулась к инспектору.
– Вам тоже нравится Лила, инспектор? – презрительным тоном спросила она.
– Нет! – решительно ответил он.
– Льстец! – благодушно, но безошибочно определил кто-то из компании.
– Я сторонник свежего, но не первобытного, – заявил инспектор.
– Тогда идем танцевать! – предложила дочь адвока та. – Играют наше танго.
Инспектор поспешно встал. Настроение его сразу улучшилось. Он понимал, что дочь адвоката пригласила его лишь для того, чтобы позлить сына депутата или офицеров, и все же был на седьмом небе.
Тесно прижавшись друг к другу, они поплыли к танце.
Дочь адвоката сделала легкую гримасу: в благоухании духов и табачного дыма, распространяемом парадной формой инспектора, ее вздернутый носик почуял слабый, еле уловимый запах карболки – запах участка и подвала, в котором пытали Варвару.
После облавы в рабочем квартале воцарился страх. Безработица и голод временно отступили на второй план. Мужчины угрюмо здоровались друг с другом, женщиеы перестали ссориться по пустякам, дети притихли. На всех лицах было написано «провал» – слово, означающее аресты, допросы, избиения, разгром целой партийной организации – всего, что было создано. Распространялись разные слухи: одни говорили, будто во время облавы какая-то женщина была застрелена при попытке перейти вброд реку; другие, наоборот, утверждали, что ей удалось скрыться. И только немногие, получившие сведения из партийных источников, узнали, что случилось самое страшное: ее задержали и подвергли зверским истязаниям в полиции.
Круглые сутки по узким уличкам рабочего квартала сновали конные патрули в касках и блестевших под дождем резиновых плащах. Безработные часто собирались небольшими группами на перекрестках. Между ними и патрульными возникали перебранки.
– Эй вы, сукины дети! – кричали патрульные. – Опять собрались?
– А что?… Разве запрещено разговаривать? – спрашивали рабочие.
– Разойдясь, а то всех заберем!
– Забирай, коли стыда нет! – возражал какой-нибудь щуплый старенький тюковщик с пожелтевшим лицом.
Патрульные, угрожающе подняв плети, наезжалп на людей.
– Болтай там! Тоже философ!
Народ расходился, не торопясь, как будто по собственному желанию. Патрульные грубо понукали людей, но никого не били. Какая-то неведомая сила заставляла их в отсутствие начальства исполнять своп обязанности спусти рукава. Все они были выходцы из голодных горных селений, где па тощих полях над осыпями вызревали только рожь да гречиха.
Общинное управление вздумало расширять водопроводную сеть – и как раз когда пошли дожди. В квартале появились какие-то неизвестные люди и начали рыть траншею, браня полицию и настойчиво стараясь завязать разговор со складскими. Те отворачивались от них с презрением, сразу поняв, что это провокаторы. Землекопы ушли, не закончив работы, и ни один техник не явился, чтобы исправить водоразборную колонку.
Но оторопь и оцепенение, охватившие рабочий квартал в первые дни после облавы, были только кажущиеся. Немедленно пришли в действие скрытые партийные резервы, были нанесены контрудары, назначепы лица, которым предстояло заменить теперешних руководителей в случае их ареста. Антиправительственная агитация усилилась, причем ее вели люди, которых до сих пор и не подозревали в принадлежности к коммунистической партии. Все активисты получили от инспектора приказ утром и вечером приходить расписываться в околийское управление. Полиция производила ночные проверки в их домах. Инспектор хотел во что бы то ни стало найти виновников. Но активисты не поддались панике. Ни один из них не скрылся, не перешел на нелегальное положение, так как это могло навести инспектора на след.
Пока активисты послушно и аккуратно расписывались в участке, в разных местах происходили события, от которых у околийского начальника глаза на лоб лезли. Кто-то поджег сено, купленное с торгов полицейским эскадроном у одного из местных кулаков. Правда, это сено не вывезли в город и не заприходовали, поэтому убыток понес продавец. Но самый факт произвел сильное впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109