Его мучил вопрос, и он не знал, тактично ли проявить свою неосведомленность в нем.
Ну, вы что-то хотели спросить, Пятница? Не тяните, наше дело не терпит недомолвок, — подбодрил его Остап.
А когда может возникнуть этот сигнал «ноль»? — спросил Жора.
Остап недовольно поморщился.
Он всегда возникает без предупреждения, в этом его вековая специфика. Могу вам привести пример. Первый: старушка-соседка по этажу, которую вы можете ущипнуть за место ниже спины, спросит вас: «А что это у вас там жужжит в комнате днем? Уж не пеленгатор ли это?» Второй пример: старичок, проходящий внизу, останавливает вас и говорит: «Молодой человек, у меня плохое зрение. Это что там торчит в окне? Антенна, что ли? Постойте, покараульте здесь, а я позвоню, куда следует». В общем, Жора, сигнал «ноль» — это любой тончайший намек на неприятность с официозом, в том числе милицией. Если отряд спецназа начинает выламывать дверь кувалдой, то это верный признак того, что сигнал «ноль» уже подходит к концу.
А что, такое может быть? — в ужасе прошептал Жора.
Все когда-нибудь может быть, Жора. В этом городе даже было однажды землетрясение, так что приход милиционера при таком их количестве в Харькове, — это не такое уж редкое явление.
А почему, маэстро? В чем криминал? Я ведь имею право знать, раз я ответственный за это предприятие. Может быть, если я буду знать, я уложусь при сигнале «ноль» и в две минуты.
Остап миролюбиво тронул Жору за плечо.
Хорошо, я вам скажу. Вот эта антенна ловит сигналы сотовых телефонов из стоящих перед светофором машин, а также у деловых людей, тасующихся по этому центровому месту города, Вы заметили, что те, у кого есть сотовые телефоны, очень любят доставать их в самых людных и скученных местах? Дальше, вот та техника обрабатывает радиосигналы и переводит их в цифровые коды. А вот этот компьютер после того, как цифровые сигналы по этим проводкам попадают в ЭВМ, расшифровывает код. А вот этот ящик с лампочками — это шифратор. Он перенастраивает радиотелефон на другой цифровой код. Вот и все.
А в чем же заработок? — недоуменно воскликнул Жора.
Заработок, как всегда в моем случае, — в жадности людей и их пристрастии к халяве, — ответил Остап.
Объясните, маэстро, я пока не понимаю, — честно сознался Жора.
Хорошо. До конца осталось совсем немного. Но сперва вопрос. У вас был когда-нибудь сотовый телефон?
Никогда! — с таким жаром ответил Жора, как будто отвечал на вопрос: «А вы продавали когда-нибудь Родину?»
И правильно. Чтобы оплатить счета за разговоры и сам аппарат, вам пришлось бы спекулировать железнодорожными билетами в три смены и еще подрабатывать на выгрузке угля. И вам бы не хватило. Как вы думаете, вот те парни внизу в «Тойоте» испытывают материальные затруднения?
Жора глянул вниз и сплюнул.
У, рожи! Да этим сотку на телку выкинуть — раз плюнуть. Если бы у меня была сотка, так я бы…
Вот именно, Пятница, у вас нет пока сотки. Эти ребята платят за свою беспрерывную болтовню по сотовому телефону по триста — четыреста долларов в месяц, а на кабаки и рулетку выбрасывают в четыре раза больше. Но, что удивительно, если я предложу им возможность звонить бесплатно, они бросят все и побегут ко мне, как ручные. Экономия — раз. Это арифметика. Халява — два. Это уже просто приятно.
Так что, эта техника дает возможность звонить бесплатно? — заревел Жора, больно ударив себя кулаком по лбу.
Почти, — улыбнулся Остап. — Мы же не можем из этой комнаты организовать мобильную связь для сотен абонентов. Просто мы перекодируем их сотовые телефоны, и за наших клиентов будут платить их братья-сотовики из Киева, Львова, Москвы и других городов, где действует эта система. Все номера начинаются на 050.
Как это, будут платить другие? — хотел понять Жора то, за что один из очкариков получил звание профессора.
Просто на счета других клиентов будут автоматически начисляться суммы за разговоры харьковских халявщиков.
Жора улыбнулся во весь рот.
Вот это здорово! Высший класс! Никогда бы не подумал, что из одной комнаты с четырьмя ящиками с лампочками можно зарабатывать бабки. Послушайте, маэстро, а что это вы говорили насчет сигнала «ноль»?
Дело в том, дорогой мой Пятница, что перехват и раскодирование сотовой связи по международной конвенции приравниваются к фальшивомонетничеству. Наша страна еще не состоит в этой конвенции, так же, как и во многих других. Поэтому у нас безнаказанно процветают видеопиратство и другие виды бизнеса, типа нашего.
Да это же срок какой! — ужаснулся Жора.
Остап поморщился.
Послушайте, Пятница! Как у вас называют, когда человек ничего не зарабатывает? Я лично знаю несколько вариантов. Среди них есть — «сосать лапу» или еще кое-что. Так вот, уж лучше быть фальшивоМОнетчиком, чем фальшивоМИнетчиком. К тому же, телефонная компания не несет убытков, просто происходит перераспределение материальной ответственности. Конечно, рано или поздно поднимется скандал, и долго этим заниматься нельзя. Но на безрыбье и рак с пивом сойдет за омара с шампанским. Ну, теперь, надеюсь, вы понимаете, что если решите соблазнить старушку-соседку, то изо всех сил старайтесь не проговориться в оргазме об этой военной тайне. Впрочем, проговориться можно о том, что знаешь. Поэтому забудьте, что слышали. Тем более, что это будет вам не сложно.
И еще, — продолжил Остап — В конце мы восстановим справедливость в этом деле, и обиженных не будет, но об этом после. А сейчас я поехал к Нильскому, надо начинать организацию заказов. К сожалению, в этом деле мы не можем пользоваться рекламой. А жаль. Ведь реклама заставляет человека нуждаться в тех вещах, о которых он не имел ни малейшего представления.
А как же мы будем искать клиентов? — спросил Жора, и Остап не мог не признать, что этот вопрос — по существу.
Мы воспользуемся старым испытанным способом — «сарафанной почтой». Вы же ведь знаете, что реклама из уст в уста распространяется со скоростью звука. Главное, запустить информацию. Хочешь, чтобы тебя услышали, — шепни. Я позвонил вчера нашей знакомой Тамаре Ивановне Чугуновой. Вскоре она станет баронессой, и к ней уже будет не подступиться. А пока я попросил ее помочь нам с начальной клиентурой. Среди завсегдатаев ее фирмы около полусотни отборных голов бандитов и середнячков-бизнесменов. И у всех, представляете, у всех есть сотовые телефоны. Я обещал баронессе пять процентов. Она уже ждет начала работы. В связи с высылкой очередного десанта за рубеж и предоплатой за титул, она сейчас на мели. После первого десятка ее постоянных клиентов все покатится по нарастающей, как снежный ком. Думаю, что среди наших клиентов опять окажется бизнес-система Гены Нанайцева. Жора, я не представлял, что Харьков — такой тесный город. Вы знаете, что самый последний титул был продан Нанайцеву? Учитывая его очередное фиаско с перевыборами, мы с княгиней дали ему десятипроцентную скидку. Это еще не все. Кто-то надоумил Гену организовать профсоюз речных грузчиков. В Харькове, оказывается, сразу две реки, и я даже видел один пароход, Я веду сейчас переговоры с Геной о передаче в ведение его профсоюза Фонда Буйного. Но поскольку в нем очень мало речных грузчиков, я предложил переименовать профсоюзы и назвать их свободными профсоюзами «МЖ» — москалевских жителей.
Жора вернулся к подведомственному ему предприятию.
Маэстро, а что вы говорили насчет справедливости? Можно подробней?
Остап, уже собиравшийся уходить, вернулся и сел в продавленное кресло.
Хорошо, я постараюсь объяснить. Через пару-тройку месяцев справедливость и в этом вопросе будет, так или иначе, восстановлена. Если не вдаваться в технические подробности, то телефонная компания очень скоро определит номера абонентов-халявщиков и, в случае жалоб со стороны пострадавших, произведет перерасчет по оплате. Таким образом, то, что будем иметь мы в конечном счете, называется беспроцентный кредит от владельцев сотовых телефонов. Нам бы только начать, а там раскрутимся. Теоретически, мы могли бы даже вернуть аванс, взятый с клиентов, но вряд ли у нас хватит потом мужества отдать уже отобранные деньги. Я уверен, что проблем у нас с обиженными клиентами не будет.
Почему? — поинтересовался Жора, смутно догадываясь сам.
Да все потому же, почему укравший не будет заявлять в милицию о пропаже краденного.
Согласен, — закивал Жора, вспоминая из своей жизни аналогичные моменты, — но ведь могут просто морду набить.
Вероятность этого есть, но очень невелика. За каждый перекодированный телефон мы будем брать с клиентов всего сто долларов. При этом он будет звонить абсолютно бесплатно в течение нескольких месяцев. Из-за того, что вас надули на сто долларов, в наше время, когда умудряются надувать на все оставшиеся деньги, вероятность скандала очень невелика. По моим подсчетам, с рекламациями придут не более десяти процентов клиентов. Из них больше половины захотят забрать аванс и только незначительная часть захочет еще набить вам, Жора, как ответственному лицу, морду. Но поверьте мне, имея дело с проходимцами, этого практически нечего бояться. В большой дружной семье жуликов есть даже понятие профессионального уважения, — если жулик обдурил жулика, это ставится ему в заслугу. Лишь бы сделка прошла по взаимному согласию сторон. Но охрану мы, конечно, усилим.
Остап расслабился и откинулся на спинку кресла.
Да, Жора, жульничество — это целая философия. Мы живем в государстве, где обман возведен в принцип жизни. Мы с детства впитываем в кровь дух обмана со стороны столпа нашей жизни — государства. Великая цель построения коммунизма — это обман, с которым страна прожила восемьдесят лет, и несколько поколений родилось и умерло в этом обмане. Мы привыкли жить в царстве кривых зеркал и притворства. Государство сейчас делает вид, что можно прожить на двадцать долларов в месяц, что является на самом деле необходимой нормой всего на один — два дня. Как же мы живем целый месяц с двухдневными ресурсами? Это обман, в который государство играет с нами. А мы играем с ним в дурака, делая вид, что работаем и платим налоги.
Ладонь Остапа непроизвольно приобрела форму дули. Эта была универсальная символика текущего момента нашей жизни.
Вы заметили, как нас обувают в общегосударственном масштабе? Они забрали наши вклады и взамен предложили приватизацию, в которой нажились еще один раз. Придумывая различные разрешительные системы, нас гоняют по кругу за различными справками, при этом вводят систему их оплаты. Чиновники плодятся, как грибы, потому что есть благодатная почва для их питания — бюрократическая волокита, от которой мы все беззащитны. Отдельные законы, выходящие явно под заказ, — настолько с душком, что чувствуешь, как тебя обманывают скопом, покрывая сразу миллионами. Просыпаясь утром и включая телевизор, я сразу чувствую, как меня надувают с рекламой, как лгут политики и чиновники. В такси, поезде, на работе и в постели с женой мы чувствуем, что нас хотят все время надуть. В ответ весь мир получает от нас ответную реакцию, и мы должны понять только, что надувательство — это естественный образ жизни для людей и всей этой страны, доживающей по этому принципу уже век.
Остап пропел рукой по лицу, но немногочисленные морщины — следы усталости от человеческой глупости, — не разгладились.
Отъем денег — это основа основ нашего общества, это та бесконечная игра, где не поймешь, что было раньше — курица или яйцо. Мы отнимаем у государства, затем отнимаем друг у друга, и в конце государство отнимает у всех. В развитых процветающих обществах этот отъем цивилизованно называется налогами и зарплатой. И это верно. Там люди живут настолько хорошо, насколько хорошо они работают. У нас ты живешь настолько хорошо, насколько хорошо ты отнял. И происходит это потому, что работать при таких законах честно невозможно. И это знают те, кто эти законы придумал. Да, это говорит о том, что общество серьезно больно. Но и больные должны жить, кушать и размножаться. У всех у нас нет другого выбора. И что смешно, у государства его тоже нет, если оно не отнимет у нас последнее, ему тоже нечем будет питать свой аппарат. Это замкнутый круг обмана и отъема, и в нем действуют правила, по которым живу и я, ваш покорный слуга.
Остап ткнул себя в грудь. В этот момент он был похож на памятник неизвестному аферисту.
Но здесь у меня свои принципы. Я никогда не отнимал у людей последнее — это раз. Я никогда не прибегаю к грубым силовым приемам — это два. И, наконец, я всегда зарабатывал, эксплуатируя два человеческих порока — глупость и жадность. Именно эксплуатация этих двух черт, присущих большинству из нас, лежит в основе моего бизнеса. Обман, как человеческая ценность, вечен, как вечно стремление человека к мечте. Да, именно мечта — это то, что я дарю человеку. Человек мечтает быть хитрее и умнее всех. Он мечтает ничего не делать и жить хорошо. И я дарю ему эту мечту. Пусть ненадолго, но все-таки. Кто ему еще ее подарит, не государство же. Человек мечтает иметь дома вещь знаменитого человека, бесплатно говорить по сотовому телефону, получить беспроцентный кредит, разменять двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную без доплаты, чтобы у него дома не крутился электрический счетчик. Человек мечтает переспать с женщиной по любви. Боже мой, о чем только ни мечтает человек! И есть люди, которые дают человеку подержать свою мечту в руках хотя бы некоторое время. За мечту надо платить, и я не отказываюсь от этого гонорара.
На секунду Крымов замолчал. На его лице застыло мечтательное выражение, как будто он умножил в уме десять долларов, которые каждый готов был бы дать ему за осуществление своей мечты, на количество жителей Земли.
История обычно имеет свойство повторяться. Мой тезка Остап Бендер работал во времена, очень похожие на наши. Это был период мельтешения человеческих страстей после великого перелома — большевистского переворота. Сейчас, после тихой революции в обратную сторону, точно так же происходит брожение и утряска жизни народа, согнанного, как наседка, с насиженного места. Если глупость распределена по истории человечества равномерным слоем, независимо от стран и континентов, то возможность заработать на ней имеет очаговые всплески в зависимости от исторических и политических коллизий. Войны, революции, перевороты и следующие за ними периоды стабилизации всегда влияли на главный фактор — желание людей честно работать. Когда это желание — в силу причин, не зависящих от самих народов, — убивалось на корню, возникали эпидемии халявы. Одну из таких эпидемий мы переживаем сейчас у нас. И тогда глупость, которая была, есть и будет, просто вопиет и хочет дать тебе заработать денег. Что мне еще остается делать, как не взять их? Если уж я родился и живу в этой стране в такое время, когда из ничего делают капиталы и состояния, глупо стоять на обочине. Вообще, глупость — это огромная индустрия, не меньшая, чем военно-промышленный комплекс или сельское хозяйство. Возьмите, к примеру, МММ. Как лихо Мавроди собрал свои миллионы за рекордные сроки! Я не одобряю его методов, поскольку он забрал у многих последние деньги. Но жернова его машины не имели функции избирательности. Он не мог отсеять толпы тех, кто нес последнее в надежде на быстрый халявный заработок.
А чем вы отличаетесь от Мавроди, маэстро? — спросил Жора.
Как чем?! — возмутился Остап. — Я не работаю с пенсионерами, студентами и прочими неимущими слоями населения. Я отнимаю деньги у тех, у кого они есть. Можете считать меня пушкинским Дубровским. Правда, я не раздаю денег неимущим. У всех свои недостатки и, к сожалению, чужие достоинства.
Жора, немного смущаясь, спросил:
Остап Семенович, скажите, а вы сидели когда-нибудь?
Нет, сидеть — не сидел. У меня принцип — ни сумы, ни тюрьмы. У всех могут быть свои принципы, ведь верно? Вот уходить по сигналу «ноль» приходилось, это да. У меня остро развито чувство приближающейся опасности, оно не раз выручало меня по жизни.
Остап замолчал, решив, что и так слишком расфилософствовался.
Да, теория у вас крепка, но чего вы достигли, маэстро? — спросил Жора.
— Где результаты? Может, я и не совсем тактичный вопрос задаю?
Жора, я видал такие деньги, которые не уместились бы в вашем воображении. Но что поделаешь! Я слишком добр, чтобы не доверять людям, и жизнь меня уже ничему не научит. К тому же деньги — это вторичное. О деньгах, о их количестве и о их запахе уже много сказано до меня. Ни их спорный запах, ни их большое количество пока не сделало меня счастливей. А даже наоборот. Вы не представляете, Жора, насколько жизнь становится тягостной, когда деньги и желание их сохранить давят на мозги. Перестаешь спать, много работаешь и часто боишься. С большими деньгами надо уходить в политику, но для этого надо быть прохиндеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Ну, вы что-то хотели спросить, Пятница? Не тяните, наше дело не терпит недомолвок, — подбодрил его Остап.
А когда может возникнуть этот сигнал «ноль»? — спросил Жора.
Остап недовольно поморщился.
Он всегда возникает без предупреждения, в этом его вековая специфика. Могу вам привести пример. Первый: старушка-соседка по этажу, которую вы можете ущипнуть за место ниже спины, спросит вас: «А что это у вас там жужжит в комнате днем? Уж не пеленгатор ли это?» Второй пример: старичок, проходящий внизу, останавливает вас и говорит: «Молодой человек, у меня плохое зрение. Это что там торчит в окне? Антенна, что ли? Постойте, покараульте здесь, а я позвоню, куда следует». В общем, Жора, сигнал «ноль» — это любой тончайший намек на неприятность с официозом, в том числе милицией. Если отряд спецназа начинает выламывать дверь кувалдой, то это верный признак того, что сигнал «ноль» уже подходит к концу.
А что, такое может быть? — в ужасе прошептал Жора.
Все когда-нибудь может быть, Жора. В этом городе даже было однажды землетрясение, так что приход милиционера при таком их количестве в Харькове, — это не такое уж редкое явление.
А почему, маэстро? В чем криминал? Я ведь имею право знать, раз я ответственный за это предприятие. Может быть, если я буду знать, я уложусь при сигнале «ноль» и в две минуты.
Остап миролюбиво тронул Жору за плечо.
Хорошо, я вам скажу. Вот эта антенна ловит сигналы сотовых телефонов из стоящих перед светофором машин, а также у деловых людей, тасующихся по этому центровому месту города, Вы заметили, что те, у кого есть сотовые телефоны, очень любят доставать их в самых людных и скученных местах? Дальше, вот та техника обрабатывает радиосигналы и переводит их в цифровые коды. А вот этот компьютер после того, как цифровые сигналы по этим проводкам попадают в ЭВМ, расшифровывает код. А вот этот ящик с лампочками — это шифратор. Он перенастраивает радиотелефон на другой цифровой код. Вот и все.
А в чем же заработок? — недоуменно воскликнул Жора.
Заработок, как всегда в моем случае, — в жадности людей и их пристрастии к халяве, — ответил Остап.
Объясните, маэстро, я пока не понимаю, — честно сознался Жора.
Хорошо. До конца осталось совсем немного. Но сперва вопрос. У вас был когда-нибудь сотовый телефон?
Никогда! — с таким жаром ответил Жора, как будто отвечал на вопрос: «А вы продавали когда-нибудь Родину?»
И правильно. Чтобы оплатить счета за разговоры и сам аппарат, вам пришлось бы спекулировать железнодорожными билетами в три смены и еще подрабатывать на выгрузке угля. И вам бы не хватило. Как вы думаете, вот те парни внизу в «Тойоте» испытывают материальные затруднения?
Жора глянул вниз и сплюнул.
У, рожи! Да этим сотку на телку выкинуть — раз плюнуть. Если бы у меня была сотка, так я бы…
Вот именно, Пятница, у вас нет пока сотки. Эти ребята платят за свою беспрерывную болтовню по сотовому телефону по триста — четыреста долларов в месяц, а на кабаки и рулетку выбрасывают в четыре раза больше. Но, что удивительно, если я предложу им возможность звонить бесплатно, они бросят все и побегут ко мне, как ручные. Экономия — раз. Это арифметика. Халява — два. Это уже просто приятно.
Так что, эта техника дает возможность звонить бесплатно? — заревел Жора, больно ударив себя кулаком по лбу.
Почти, — улыбнулся Остап. — Мы же не можем из этой комнаты организовать мобильную связь для сотен абонентов. Просто мы перекодируем их сотовые телефоны, и за наших клиентов будут платить их братья-сотовики из Киева, Львова, Москвы и других городов, где действует эта система. Все номера начинаются на 050.
Как это, будут платить другие? — хотел понять Жора то, за что один из очкариков получил звание профессора.
Просто на счета других клиентов будут автоматически начисляться суммы за разговоры харьковских халявщиков.
Жора улыбнулся во весь рот.
Вот это здорово! Высший класс! Никогда бы не подумал, что из одной комнаты с четырьмя ящиками с лампочками можно зарабатывать бабки. Послушайте, маэстро, а что это вы говорили насчет сигнала «ноль»?
Дело в том, дорогой мой Пятница, что перехват и раскодирование сотовой связи по международной конвенции приравниваются к фальшивомонетничеству. Наша страна еще не состоит в этой конвенции, так же, как и во многих других. Поэтому у нас безнаказанно процветают видеопиратство и другие виды бизнеса, типа нашего.
Да это же срок какой! — ужаснулся Жора.
Остап поморщился.
Послушайте, Пятница! Как у вас называют, когда человек ничего не зарабатывает? Я лично знаю несколько вариантов. Среди них есть — «сосать лапу» или еще кое-что. Так вот, уж лучше быть фальшивоМОнетчиком, чем фальшивоМИнетчиком. К тому же, телефонная компания не несет убытков, просто происходит перераспределение материальной ответственности. Конечно, рано или поздно поднимется скандал, и долго этим заниматься нельзя. Но на безрыбье и рак с пивом сойдет за омара с шампанским. Ну, теперь, надеюсь, вы понимаете, что если решите соблазнить старушку-соседку, то изо всех сил старайтесь не проговориться в оргазме об этой военной тайне. Впрочем, проговориться можно о том, что знаешь. Поэтому забудьте, что слышали. Тем более, что это будет вам не сложно.
И еще, — продолжил Остап — В конце мы восстановим справедливость в этом деле, и обиженных не будет, но об этом после. А сейчас я поехал к Нильскому, надо начинать организацию заказов. К сожалению, в этом деле мы не можем пользоваться рекламой. А жаль. Ведь реклама заставляет человека нуждаться в тех вещах, о которых он не имел ни малейшего представления.
А как же мы будем искать клиентов? — спросил Жора, и Остап не мог не признать, что этот вопрос — по существу.
Мы воспользуемся старым испытанным способом — «сарафанной почтой». Вы же ведь знаете, что реклама из уст в уста распространяется со скоростью звука. Главное, запустить информацию. Хочешь, чтобы тебя услышали, — шепни. Я позвонил вчера нашей знакомой Тамаре Ивановне Чугуновой. Вскоре она станет баронессой, и к ней уже будет не подступиться. А пока я попросил ее помочь нам с начальной клиентурой. Среди завсегдатаев ее фирмы около полусотни отборных голов бандитов и середнячков-бизнесменов. И у всех, представляете, у всех есть сотовые телефоны. Я обещал баронессе пять процентов. Она уже ждет начала работы. В связи с высылкой очередного десанта за рубеж и предоплатой за титул, она сейчас на мели. После первого десятка ее постоянных клиентов все покатится по нарастающей, как снежный ком. Думаю, что среди наших клиентов опять окажется бизнес-система Гены Нанайцева. Жора, я не представлял, что Харьков — такой тесный город. Вы знаете, что самый последний титул был продан Нанайцеву? Учитывая его очередное фиаско с перевыборами, мы с княгиней дали ему десятипроцентную скидку. Это еще не все. Кто-то надоумил Гену организовать профсоюз речных грузчиков. В Харькове, оказывается, сразу две реки, и я даже видел один пароход, Я веду сейчас переговоры с Геной о передаче в ведение его профсоюза Фонда Буйного. Но поскольку в нем очень мало речных грузчиков, я предложил переименовать профсоюзы и назвать их свободными профсоюзами «МЖ» — москалевских жителей.
Жора вернулся к подведомственному ему предприятию.
Маэстро, а что вы говорили насчет справедливости? Можно подробней?
Остап, уже собиравшийся уходить, вернулся и сел в продавленное кресло.
Хорошо, я постараюсь объяснить. Через пару-тройку месяцев справедливость и в этом вопросе будет, так или иначе, восстановлена. Если не вдаваться в технические подробности, то телефонная компания очень скоро определит номера абонентов-халявщиков и, в случае жалоб со стороны пострадавших, произведет перерасчет по оплате. Таким образом, то, что будем иметь мы в конечном счете, называется беспроцентный кредит от владельцев сотовых телефонов. Нам бы только начать, а там раскрутимся. Теоретически, мы могли бы даже вернуть аванс, взятый с клиентов, но вряд ли у нас хватит потом мужества отдать уже отобранные деньги. Я уверен, что проблем у нас с обиженными клиентами не будет.
Почему? — поинтересовался Жора, смутно догадываясь сам.
Да все потому же, почему укравший не будет заявлять в милицию о пропаже краденного.
Согласен, — закивал Жора, вспоминая из своей жизни аналогичные моменты, — но ведь могут просто морду набить.
Вероятность этого есть, но очень невелика. За каждый перекодированный телефон мы будем брать с клиентов всего сто долларов. При этом он будет звонить абсолютно бесплатно в течение нескольких месяцев. Из-за того, что вас надули на сто долларов, в наше время, когда умудряются надувать на все оставшиеся деньги, вероятность скандала очень невелика. По моим подсчетам, с рекламациями придут не более десяти процентов клиентов. Из них больше половины захотят забрать аванс и только незначительная часть захочет еще набить вам, Жора, как ответственному лицу, морду. Но поверьте мне, имея дело с проходимцами, этого практически нечего бояться. В большой дружной семье жуликов есть даже понятие профессионального уважения, — если жулик обдурил жулика, это ставится ему в заслугу. Лишь бы сделка прошла по взаимному согласию сторон. Но охрану мы, конечно, усилим.
Остап расслабился и откинулся на спинку кресла.
Да, Жора, жульничество — это целая философия. Мы живем в государстве, где обман возведен в принцип жизни. Мы с детства впитываем в кровь дух обмана со стороны столпа нашей жизни — государства. Великая цель построения коммунизма — это обман, с которым страна прожила восемьдесят лет, и несколько поколений родилось и умерло в этом обмане. Мы привыкли жить в царстве кривых зеркал и притворства. Государство сейчас делает вид, что можно прожить на двадцать долларов в месяц, что является на самом деле необходимой нормой всего на один — два дня. Как же мы живем целый месяц с двухдневными ресурсами? Это обман, в который государство играет с нами. А мы играем с ним в дурака, делая вид, что работаем и платим налоги.
Ладонь Остапа непроизвольно приобрела форму дули. Эта была универсальная символика текущего момента нашей жизни.
Вы заметили, как нас обувают в общегосударственном масштабе? Они забрали наши вклады и взамен предложили приватизацию, в которой нажились еще один раз. Придумывая различные разрешительные системы, нас гоняют по кругу за различными справками, при этом вводят систему их оплаты. Чиновники плодятся, как грибы, потому что есть благодатная почва для их питания — бюрократическая волокита, от которой мы все беззащитны. Отдельные законы, выходящие явно под заказ, — настолько с душком, что чувствуешь, как тебя обманывают скопом, покрывая сразу миллионами. Просыпаясь утром и включая телевизор, я сразу чувствую, как меня надувают с рекламой, как лгут политики и чиновники. В такси, поезде, на работе и в постели с женой мы чувствуем, что нас хотят все время надуть. В ответ весь мир получает от нас ответную реакцию, и мы должны понять только, что надувательство — это естественный образ жизни для людей и всей этой страны, доживающей по этому принципу уже век.
Остап пропел рукой по лицу, но немногочисленные морщины — следы усталости от человеческой глупости, — не разгладились.
Отъем денег — это основа основ нашего общества, это та бесконечная игра, где не поймешь, что было раньше — курица или яйцо. Мы отнимаем у государства, затем отнимаем друг у друга, и в конце государство отнимает у всех. В развитых процветающих обществах этот отъем цивилизованно называется налогами и зарплатой. И это верно. Там люди живут настолько хорошо, насколько хорошо они работают. У нас ты живешь настолько хорошо, насколько хорошо ты отнял. И происходит это потому, что работать при таких законах честно невозможно. И это знают те, кто эти законы придумал. Да, это говорит о том, что общество серьезно больно. Но и больные должны жить, кушать и размножаться. У всех у нас нет другого выбора. И что смешно, у государства его тоже нет, если оно не отнимет у нас последнее, ему тоже нечем будет питать свой аппарат. Это замкнутый круг обмана и отъема, и в нем действуют правила, по которым живу и я, ваш покорный слуга.
Остап ткнул себя в грудь. В этот момент он был похож на памятник неизвестному аферисту.
Но здесь у меня свои принципы. Я никогда не отнимал у людей последнее — это раз. Я никогда не прибегаю к грубым силовым приемам — это два. И, наконец, я всегда зарабатывал, эксплуатируя два человеческих порока — глупость и жадность. Именно эксплуатация этих двух черт, присущих большинству из нас, лежит в основе моего бизнеса. Обман, как человеческая ценность, вечен, как вечно стремление человека к мечте. Да, именно мечта — это то, что я дарю человеку. Человек мечтает быть хитрее и умнее всех. Он мечтает ничего не делать и жить хорошо. И я дарю ему эту мечту. Пусть ненадолго, но все-таки. Кто ему еще ее подарит, не государство же. Человек мечтает иметь дома вещь знаменитого человека, бесплатно говорить по сотовому телефону, получить беспроцентный кредит, разменять двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную без доплаты, чтобы у него дома не крутился электрический счетчик. Человек мечтает переспать с женщиной по любви. Боже мой, о чем только ни мечтает человек! И есть люди, которые дают человеку подержать свою мечту в руках хотя бы некоторое время. За мечту надо платить, и я не отказываюсь от этого гонорара.
На секунду Крымов замолчал. На его лице застыло мечтательное выражение, как будто он умножил в уме десять долларов, которые каждый готов был бы дать ему за осуществление своей мечты, на количество жителей Земли.
История обычно имеет свойство повторяться. Мой тезка Остап Бендер работал во времена, очень похожие на наши. Это был период мельтешения человеческих страстей после великого перелома — большевистского переворота. Сейчас, после тихой революции в обратную сторону, точно так же происходит брожение и утряска жизни народа, согнанного, как наседка, с насиженного места. Если глупость распределена по истории человечества равномерным слоем, независимо от стран и континентов, то возможность заработать на ней имеет очаговые всплески в зависимости от исторических и политических коллизий. Войны, революции, перевороты и следующие за ними периоды стабилизации всегда влияли на главный фактор — желание людей честно работать. Когда это желание — в силу причин, не зависящих от самих народов, — убивалось на корню, возникали эпидемии халявы. Одну из таких эпидемий мы переживаем сейчас у нас. И тогда глупость, которая была, есть и будет, просто вопиет и хочет дать тебе заработать денег. Что мне еще остается делать, как не взять их? Если уж я родился и живу в этой стране в такое время, когда из ничего делают капиталы и состояния, глупо стоять на обочине. Вообще, глупость — это огромная индустрия, не меньшая, чем военно-промышленный комплекс или сельское хозяйство. Возьмите, к примеру, МММ. Как лихо Мавроди собрал свои миллионы за рекордные сроки! Я не одобряю его методов, поскольку он забрал у многих последние деньги. Но жернова его машины не имели функции избирательности. Он не мог отсеять толпы тех, кто нес последнее в надежде на быстрый халявный заработок.
А чем вы отличаетесь от Мавроди, маэстро? — спросил Жора.
Как чем?! — возмутился Остап. — Я не работаю с пенсионерами, студентами и прочими неимущими слоями населения. Я отнимаю деньги у тех, у кого они есть. Можете считать меня пушкинским Дубровским. Правда, я не раздаю денег неимущим. У всех свои недостатки и, к сожалению, чужие достоинства.
Жора, немного смущаясь, спросил:
Остап Семенович, скажите, а вы сидели когда-нибудь?
Нет, сидеть — не сидел. У меня принцип — ни сумы, ни тюрьмы. У всех могут быть свои принципы, ведь верно? Вот уходить по сигналу «ноль» приходилось, это да. У меня остро развито чувство приближающейся опасности, оно не раз выручало меня по жизни.
Остап замолчал, решив, что и так слишком расфилософствовался.
Да, теория у вас крепка, но чего вы достигли, маэстро? — спросил Жора.
— Где результаты? Может, я и не совсем тактичный вопрос задаю?
Жора, я видал такие деньги, которые не уместились бы в вашем воображении. Но что поделаешь! Я слишком добр, чтобы не доверять людям, и жизнь меня уже ничему не научит. К тому же деньги — это вторичное. О деньгах, о их количестве и о их запахе уже много сказано до меня. Ни их спорный запах, ни их большое количество пока не сделало меня счастливей. А даже наоборот. Вы не представляете, Жора, насколько жизнь становится тягостной, когда деньги и желание их сохранить давят на мозги. Перестаешь спать, много работаешь и часто боишься. С большими деньгами надо уходить в политику, но для этого надо быть прохиндеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51