Плохие взлетные свойства самолета с газотурбинными реактивными двигателями требуют больших взлетных полос длиной до 3 километров или применения специальных ускорителей взлета (пороховые или жидкостные ракеты)».
Однако производить и осваивать этот самолет в СССР не стали. Известный советский авиаконструктор А. С. Яковлев писал в своей книге «Цель жизни. Записки авиаконструктора»:
«На одном из совещаний у Сталина при обсуждении вопросов работы авиационной промышленности было рассмотрено предложение наркома А. И. Шахурина о серийном производстве захваченного нашими войсками реактивного истребителя „Мессершмитт-262“. В ходе обсуждения Сталин спросил, знаком ли я с этим самолетом и каково мое мнение.
Я ответил, что самолет МЕ-262 знаю, но решительно возражаю против запуска его в серию, потому что это плохой самолет, сложный в управлении и неустойчивый в полете, потерпевший ряд катастроф в Германии. Если он поступит у нас на вооружение, то отпугнет наших летчиков от реактивной авиации. Они быстро убедятся на собственном опыте, что это самолет опасный и к тому же обладает плохими взлетно-посадочными свойствами.
Я заметил также, что если будем копировать «Мессершмитт», то все внимание и ресурсы будут мобилизованы на эту машину, и мы нанесем большой ущерб работе над отечественными реактивными самолетами.
Наконец, нужно было учесть, что у наших конструкторов по реактивным самолетам дела шли успешно. Артем Микоян работал над двухмоторным истребителем МИГ-9. Мы построили одномоторный истребитель ЯК-15, в октябре 1945 года он был уже на аэродроме, делал пробежки и подлеты».
Но все-таки попытка создать истребитель на базе МЕ-262 была предпринята в 1946 году на опытном заводе ОКБ П. О. Сухого. Построенный там самолет был тоже оснащен двумя реактивными двигателями и конфигурацией весьма напоминал МЕ-262. Отличался он лишь несколько измененной формой крыла. Самолет был испытан в полете тем же летчиком А. Г. Кочетковым. Он мог развивать скорость до 885 км/ч, имел потолок 12 800 и дальность 1200 километров. Однако в серию самолет не пошел, поскольку к тому времени ОКБ Сухого выпустило новый реактивный истребитель с лучшими характеристиками. Появился и усовершенствованный вариант истребителя МИГ-15. Он стал называться МИГ-17 и надолго вошел в историю ПВО.
Много внимания уделяла советская конструкторская мысль созданию зенитных управляемых ракет. В НИИ-88, который разрабатывал главным образом ракеты класса «земля — земля», существовал некий отдел № 4, возглавляемый Е. В. Синельщиковым. Этот отдел занимался проектированием зенитных управляемых ракет (ЗУР) с головкой самонаведения. В своей работе отдел опирался на трофейную немецкую зенитную ракету «Вассерфаль». В Германии она не вышла за стадию испытаний, и теперь в СССР ее намеревались использовать при создании советских ЗУР. Зенитными ракетами немецкого происхождения занимался ряд отделов, стремившихся усовершенствовать немецкие управляемые зенитные снаряды «Шметерлинк», «Рейнтохтер», неуправляемые ракеты «Тайфун», а также двигатели к ним.
Работам над зенитными ракетами советское правительство придавало важное значение. В условиях, когда «холодная война» набирала силу, требовалась мощная противовоздушная оборона, способная надежно противостоять воздушным армадам вероятного противника. В первую очередь необходимо было защитить от воздушных ударов хотя бы основные жизненно важные административно-политические центры и военно-промышленные объекты страны. И тогда решено было создать систему противовоздушной обороны Москвы, основанную на управляемых зенитных ракетах. В разработке советских зенитных ракет немалая роль отводилась немецкому опыту в создании зенитного оружия. В августа 1950 года Совет Министров СССР вынес постановление о создании вокруг Москвы кольца зенитно-ракетной обороны. Работу эту возглавил всемогущий Л. П. Берия. Под его эгидой специально сформированное при Совете Министров 3-е Главное управление возглавило работы в этой области.
На НИИ-88 выпал жребий довести «Вассерфаль» до такого уровня, чтобы на ее базе создать эффективную управляемую зенитную ракету. Проблемами управления занимался НИИ-885 (бывший телефонный завод). Однако дела с «Вассерфалем» шли туго. Это имело свои причины. Во-первых, немецкие ракетчики в разработке Фау-2 и Фау-1 преуспели гораздо больше, чем в работах над зенитными ракетами, поскольку проблемы управления последними были гораздо сложнее, чем ракетами класса «земля — земля». Во-вторых советские руководители проектов зенитных ракет в 40-е годы не пользовались в своих коллективах таким непререкаемым авторитетом, как создатели Р-1 и Р-2 и других ракет класса «земля — земля». И если в Пенемюнде немцы произвели десятки пусков «Вассерфаль», хотя и неудачных, то к концу 40-х годов команда Синельщикова и С. Л. Берии (сын Л. П. Берии) не пошла дальше стадии чертежей ЗУР, очень напоминавшей «Вассерфаль». В итоге разработка трофейных ЗУР была прекращена, а созданием советских зенитных ракет занялось 3-е Главное управление и подчиненное ему КБ-1. В 1953 году ЗУР конструкции С. Лавочкина успешно поражали самолеты-мишени ТУ-4 на том же полигоне в Капустином Яре, где испытывались и ракеты С. Королева.
Велись интенсивные работы по созданию первого в СССР зенитного ракетного комплекса С-25 «Беркут». Первый пуск этой зенитной ракеты С-25 был произведен 25 июля 1951 года. В октябре того же года под Москвой начались испытания опытного образца радиолокационной станции наведения этих ракет. Участник работ по созданию С-25 полковник запаса Михаил Бородулин вспоминал:
«В апреле пятьдесят первого нам, выпускникам военной академии, предложили заполнить одну анкету. А 6 июня небольшую группу лейтенантов принял начальник реактивного факультета генерал-лейтенант артиллерии Сергей Федорович Ниловский. Только несколько дней спустя мы узнали, что он уже к тому времени был назначен начальником полигона зенитных ракетных войск. Поговорили о том, о сем, а потом Ниловский говорит: завтра быть на Центральном аэродроме. Спросили: куда полетим? Узнаете в самолете, отвечает. Так мы попали в Капустин Яр. Мы занимались подготовкой ракет Лавочкина к пуску.
Стрельба шла интенсивная. Немалое мужество требовалось от летчиков. Они поднимали мишени, выводили их на трассу и катапультировались. Дальше мишени шли на автопилоте. За ними — два истребителя сопровождения. Если ракетчики промахивались, то они добивали мишени… И вот наступило 25 мая 1953 года. Бомбардировщик ТУ-4 на высоте 7 километров уничтожается ракетой с осколочно-фугасной головной частью Е-600. Тот день и считается днем рождения в России нового вида оружия — зенитного ракетного, способного эффективно вести борьбу с самолетами и другими аэродинамическими средствами нападения в любых погодных условиях, днем и ночью» {115}.
До лета 54-го на полигоне в Капустином Яре проводились интенсивные контрольные стрельбы по самолетам ИЛ-28 и ТУ-4 с целью оценить эффективность и определить зоны поражения ЗУР. Потом система была представлена на госиспытания.
С 25 июня 1954-го по 1 апреля 1955 года создатели С-25 осуществили 69 пусков ракеты. 21 апреля экзамен держал штатный армейский полк. Стрельбы прошли успешно. И в мае 1955 года первая отечественная зенитная ракетная система поступила на вооружение Войск ПВО страны.
Зенитные ракетные комплексы С-25 образовали два кольца вокруг Москвы. Система позволяла одновременно обстреливать до 20 целей на высоте от 3 до 25 километров. Каждому полку отводился отдельный сектор, в пределах которого он осуществлял прикрытие объектов. Так Москва была защищена от возможного воздушного нападения.
Но только Москва. Воздушное пространство остальной территории СССР по-прежнему охранялось истребительной авиацией и более совершенными системами зенитной артиллерии. Эти средства могли надежно защищать небо Советского Союза от массированного нападения только поршневых стратегических бомбардировщиков и реактивной авиации первых моделей (В-36), но они не могли бороться со скоростными (1000 км/ч) и высотными (16—17 тыс. м) целями. Кроме того, уязвимым местом советской ПВО были слабо оснащенные радиотехнические войска (радиолокационные станции), особенно в северных районах страны.
Все эти серьезные военные приготовления противостоявших сторон к глобальной ядерной войне были порождены враждебной политикой недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Речь Сталина на предвыборном митинге накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 года призывала советский народ к бдительности в отношении замыслов мирового империализма. Фултонская речь У. Черчилля (5 марта 1946 года) объявляла Советский Союз страной, которая опустила «железный занавес» над Европой. Эта речь стала манифестом «холодной войны».
В марте 1947 года была провозглашена так называемая «доктрина Трумэна». В ее основу была положена идея «сдерживания коммунизма». Предусматривалось установить в мире гегемонию США и союзных им западных держав. «Сдерживание коммунизма» мыслилось как борьба против левых сил, которые после войны получили большое влияние в капиталистических странах Европы, как пресечение стремления СССР создать просоветский блок с соседними с ним странами, как развертывание сети американских военных баз в регионах, прилегающих к Советскому Союзу и обеспечение необходимых военно-политических условий для проведения политики «с позиции силы» всеми методами, кроме войны {116}.
В то же время все эти акции государственных деятелей великих держав, недавно победивших общего врага, еще не означали полного разрыва тех союзнических отношений, которые сложились во время 2-й мировой войны. Продолжались контакты и конференции министров иностранных дел стран-победительниц, были подписаны (февраль 1947 года) мирные договоры с Италией, Румынией, Венгрией, Болгарией, Финляндией, велись переговоры по германскому вопросу.
Однако стремление СССР создать на своих границах пояс дружественных государств взамен антисоветского «санитарного кордона», существовавшего до войны, усилить свое влияние в этих странах, ставших в те годы странами «народной демократии» с растущими элементами социализма, воспринималось Западом как «экспансия Советов», а иранский кризис 1945—1946 годов, советские территориальные требования к Турции, усиление борьбы левых сил Греции против американских оккупантов расценивались как попытки Москвы проводить политику так называемой «лоскутной агрессии». Особенно тревожило США растущее влияние СССР в Восточной Европе и авторитет компартий во Франции, Италии, Бельгии и ряде других стран Запада. Поэтому в страны Западной Европы вкладывались наибольшие средства, чтобы сделать их возможно более сильным противовесом Советскому Союзу. Возрождалась мощь западноевропейского капитализма, тесно связанного с американским и зависимого от него. На этой основе воздвигалась новая военно-политическая структура, создавалась мощная военная машина, направленная против Советского Союза.
Однако для всего этого необходимо было создать в Западной Европе достаточно прочную экономическую базу. Ее основу заложил «план Маршалла», выдвинутый государственным секретарем США Дж. Маршаллом в июне 1947 года и принятый для стран Западной Европы в том же месяце на конференции министров иностранных дел Англии, Франции и СССР в Париже. Хотя СССР и участвовал в конференции, но он для себя этот план отверг и не рекомендовал принимать его правительствам стран народной демократии. Но почему?
Во-первых, потому, что страны, согласившиеся принять этот план и американскую помощь по нему, должны были предоставить США полные сведения о состоянии своей экономики, потерях страны в войне, валютных резервах, предполагаемом использовании американских средств. А это означало, что Советский Союз должен был раскрыть все свои секреты, в том числе проекты и ход работ по созданию атомного и ракетного оружия, показать состояние своей экономики и пути ее восстановления, поставить под американский контроль людские и природные ресурсы страны.
Во-вторых, «план Маршалла» был рассчитан на восстановление капиталистической экономики, а в СССР уже в 30-е годы, а особенно во время войны установилась социалистическая экономика, для которой этот план был неприемлем, советское руководство в то время ни при каких обстоятельствах не приняло бы капиталистический путь восстановления народного хозяйства. (Сегодня на опыте последних 15 лет мы убеждаемся, какую цену за поспешные капиталистические реформы платит наш народ.)
Надо сказать, что в 47-м американское руководство с облегчением восприняло отказ советского правительства от «плана Маршалла»: если бы СССР принял его — возникли бы ненужные трудности для правящего класса Америки, уже принявшего курс конфронтации с СССР. С точки зрения американской стратегии (а это было главным для Вашингтона в то время), Европа при политике противостояния СССР обладала рядом преимуществ. Здесь границы капиталистического Запада вплотную подходили к странам народной демократии, имелись «открытые» подступы к СССР на севере и на юге, обеспечивавшие выход стратегических бомбардировщиков к жизненно важным регионам СССР. При этом внимание вашингтонских политиков все больше привлекал центр Европы. В их европейской стратегии главная роль отводилась Западной Германии. Она должна была подняться из развалин и стать основным центром антисоветизма в Европе. Все средства — экономические, военные, идеологические были направлены на то, чтобы как можно скорее вынести фронт противоборства с социализмом в самый центр Европы, сделать его передним краем конфронтации между Востоком и Западом. Была еще одна важная задача, которую США надеялись решить, создавая свои силы передового базирования. «Одна из основных концепций нашей современной стратегии, — писал в 1951 году начальник штаба ВМС США адмирал Шерман, — состоит в том, чтобы вести войну как можно дальше от Соединенных Штатов» {117}. Американские эксперты считали: расстояние, отделяющее Европу, где базировалась основная часть воздушной ядерной армады США, от Американского континента, должно было сохранить стратегическую неуязвимость США.
Вообще, боязнь людских потерь, даже самых минимальных, не оставляла американский истеблишмент еще со времен 2-й мировой войны. И Трумэн, и Маршалл, и особенно Эйзенхауэр, многие другие государственные и военные деятели, занимавшие руководящие посты в те годы, помнили, как реагировало американское общество на потери солдат и офицеров США в сражениях той войны. Вот конкретный пример.
Когда в Арденнской операции (декабрь 1944 года) немцы прорвали западный фронт и американцы понесли крупный, по их представлениям, урон в людях — 77 тысяч человек, в том числе 19 тысяч убитыми, — в США это вызвало шок. Главнокомандующему Д. Эйзенхауэру грозили крупные неприятности. У. Черчилль, видя, что вермахт еще весьма силен и способен не только обороняться, но и наступать, обратился к И. Сталину с известным письмом о том, чтобы ускорить советское наступление на востоке. Цель одна — заставить немцев сосредоточить наибольшее количество сил на советско-германском фронте и тем ослабить западный фронт, сняв угрозу больших потерь.
И действительно, Висло-Одерская операция, начатая раньше запланированного срока на 8 дней, оттянула главные ударные силы вермахта (6-ю танковую армию СС) на восток, что позволило союзникам к концу января восстановить свое положение.
Другой пример. Когда в мае — июне 1945 года между учеными и военными в США шли споры, как устрашить японцев атомной бомбой, ученые предлагали провести демонстрационный взрыв на одном из островов Тихого океана с приглашением представителей разных стран, в том числе Японии. Спор был решен в пользу военных, рвавшихся сбросить бомбу на Японию, и без предупреждения. Важным аргументом командования США стал штурм острова Окинава американскими войсками, где американцы потеряли убитыми 13 тысяч человек, что тоже было болезненно воспринято американским обществом, которого тяготы и жертвы войны коснулись только краем.
Не случайно один из американцев, автор книги «Хорошая война» Стадс Теркель писал: «Почти весь мир во время войны испытал страшные потрясения и ужасы и был почти уничтожен. Мы же вышли из войны, имея в наличии невероятную технику, орудия труда, рабочую силу и деньги. Для большинства американцев война оказалась забавой… Я не говорю о тех несчастных, которые потеряли своих сыновей и дочерей. Однако для всех остальных это было чертовски хорошее время» {118}.
Поэтому, когда в СССР появилась атомная бомба и ее первые носители, страх перед возможным атомным ударом, даже в пределах Аляски и Европы, где находились многочисленные американские войска, охватил американское общество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Однако производить и осваивать этот самолет в СССР не стали. Известный советский авиаконструктор А. С. Яковлев писал в своей книге «Цель жизни. Записки авиаконструктора»:
«На одном из совещаний у Сталина при обсуждении вопросов работы авиационной промышленности было рассмотрено предложение наркома А. И. Шахурина о серийном производстве захваченного нашими войсками реактивного истребителя „Мессершмитт-262“. В ходе обсуждения Сталин спросил, знаком ли я с этим самолетом и каково мое мнение.
Я ответил, что самолет МЕ-262 знаю, но решительно возражаю против запуска его в серию, потому что это плохой самолет, сложный в управлении и неустойчивый в полете, потерпевший ряд катастроф в Германии. Если он поступит у нас на вооружение, то отпугнет наших летчиков от реактивной авиации. Они быстро убедятся на собственном опыте, что это самолет опасный и к тому же обладает плохими взлетно-посадочными свойствами.
Я заметил также, что если будем копировать «Мессершмитт», то все внимание и ресурсы будут мобилизованы на эту машину, и мы нанесем большой ущерб работе над отечественными реактивными самолетами.
Наконец, нужно было учесть, что у наших конструкторов по реактивным самолетам дела шли успешно. Артем Микоян работал над двухмоторным истребителем МИГ-9. Мы построили одномоторный истребитель ЯК-15, в октябре 1945 года он был уже на аэродроме, делал пробежки и подлеты».
Но все-таки попытка создать истребитель на базе МЕ-262 была предпринята в 1946 году на опытном заводе ОКБ П. О. Сухого. Построенный там самолет был тоже оснащен двумя реактивными двигателями и конфигурацией весьма напоминал МЕ-262. Отличался он лишь несколько измененной формой крыла. Самолет был испытан в полете тем же летчиком А. Г. Кочетковым. Он мог развивать скорость до 885 км/ч, имел потолок 12 800 и дальность 1200 километров. Однако в серию самолет не пошел, поскольку к тому времени ОКБ Сухого выпустило новый реактивный истребитель с лучшими характеристиками. Появился и усовершенствованный вариант истребителя МИГ-15. Он стал называться МИГ-17 и надолго вошел в историю ПВО.
Много внимания уделяла советская конструкторская мысль созданию зенитных управляемых ракет. В НИИ-88, который разрабатывал главным образом ракеты класса «земля — земля», существовал некий отдел № 4, возглавляемый Е. В. Синельщиковым. Этот отдел занимался проектированием зенитных управляемых ракет (ЗУР) с головкой самонаведения. В своей работе отдел опирался на трофейную немецкую зенитную ракету «Вассерфаль». В Германии она не вышла за стадию испытаний, и теперь в СССР ее намеревались использовать при создании советских ЗУР. Зенитными ракетами немецкого происхождения занимался ряд отделов, стремившихся усовершенствовать немецкие управляемые зенитные снаряды «Шметерлинк», «Рейнтохтер», неуправляемые ракеты «Тайфун», а также двигатели к ним.
Работам над зенитными ракетами советское правительство придавало важное значение. В условиях, когда «холодная война» набирала силу, требовалась мощная противовоздушная оборона, способная надежно противостоять воздушным армадам вероятного противника. В первую очередь необходимо было защитить от воздушных ударов хотя бы основные жизненно важные административно-политические центры и военно-промышленные объекты страны. И тогда решено было создать систему противовоздушной обороны Москвы, основанную на управляемых зенитных ракетах. В разработке советских зенитных ракет немалая роль отводилась немецкому опыту в создании зенитного оружия. В августа 1950 года Совет Министров СССР вынес постановление о создании вокруг Москвы кольца зенитно-ракетной обороны. Работу эту возглавил всемогущий Л. П. Берия. Под его эгидой специально сформированное при Совете Министров 3-е Главное управление возглавило работы в этой области.
На НИИ-88 выпал жребий довести «Вассерфаль» до такого уровня, чтобы на ее базе создать эффективную управляемую зенитную ракету. Проблемами управления занимался НИИ-885 (бывший телефонный завод). Однако дела с «Вассерфалем» шли туго. Это имело свои причины. Во-первых, немецкие ракетчики в разработке Фау-2 и Фау-1 преуспели гораздо больше, чем в работах над зенитными ракетами, поскольку проблемы управления последними были гораздо сложнее, чем ракетами класса «земля — земля». Во-вторых советские руководители проектов зенитных ракет в 40-е годы не пользовались в своих коллективах таким непререкаемым авторитетом, как создатели Р-1 и Р-2 и других ракет класса «земля — земля». И если в Пенемюнде немцы произвели десятки пусков «Вассерфаль», хотя и неудачных, то к концу 40-х годов команда Синельщикова и С. Л. Берии (сын Л. П. Берии) не пошла дальше стадии чертежей ЗУР, очень напоминавшей «Вассерфаль». В итоге разработка трофейных ЗУР была прекращена, а созданием советских зенитных ракет занялось 3-е Главное управление и подчиненное ему КБ-1. В 1953 году ЗУР конструкции С. Лавочкина успешно поражали самолеты-мишени ТУ-4 на том же полигоне в Капустином Яре, где испытывались и ракеты С. Королева.
Велись интенсивные работы по созданию первого в СССР зенитного ракетного комплекса С-25 «Беркут». Первый пуск этой зенитной ракеты С-25 был произведен 25 июля 1951 года. В октябре того же года под Москвой начались испытания опытного образца радиолокационной станции наведения этих ракет. Участник работ по созданию С-25 полковник запаса Михаил Бородулин вспоминал:
«В апреле пятьдесят первого нам, выпускникам военной академии, предложили заполнить одну анкету. А 6 июня небольшую группу лейтенантов принял начальник реактивного факультета генерал-лейтенант артиллерии Сергей Федорович Ниловский. Только несколько дней спустя мы узнали, что он уже к тому времени был назначен начальником полигона зенитных ракетных войск. Поговорили о том, о сем, а потом Ниловский говорит: завтра быть на Центральном аэродроме. Спросили: куда полетим? Узнаете в самолете, отвечает. Так мы попали в Капустин Яр. Мы занимались подготовкой ракет Лавочкина к пуску.
Стрельба шла интенсивная. Немалое мужество требовалось от летчиков. Они поднимали мишени, выводили их на трассу и катапультировались. Дальше мишени шли на автопилоте. За ними — два истребителя сопровождения. Если ракетчики промахивались, то они добивали мишени… И вот наступило 25 мая 1953 года. Бомбардировщик ТУ-4 на высоте 7 километров уничтожается ракетой с осколочно-фугасной головной частью Е-600. Тот день и считается днем рождения в России нового вида оружия — зенитного ракетного, способного эффективно вести борьбу с самолетами и другими аэродинамическими средствами нападения в любых погодных условиях, днем и ночью» {115}.
До лета 54-го на полигоне в Капустином Яре проводились интенсивные контрольные стрельбы по самолетам ИЛ-28 и ТУ-4 с целью оценить эффективность и определить зоны поражения ЗУР. Потом система была представлена на госиспытания.
С 25 июня 1954-го по 1 апреля 1955 года создатели С-25 осуществили 69 пусков ракеты. 21 апреля экзамен держал штатный армейский полк. Стрельбы прошли успешно. И в мае 1955 года первая отечественная зенитная ракетная система поступила на вооружение Войск ПВО страны.
Зенитные ракетные комплексы С-25 образовали два кольца вокруг Москвы. Система позволяла одновременно обстреливать до 20 целей на высоте от 3 до 25 километров. Каждому полку отводился отдельный сектор, в пределах которого он осуществлял прикрытие объектов. Так Москва была защищена от возможного воздушного нападения.
Но только Москва. Воздушное пространство остальной территории СССР по-прежнему охранялось истребительной авиацией и более совершенными системами зенитной артиллерии. Эти средства могли надежно защищать небо Советского Союза от массированного нападения только поршневых стратегических бомбардировщиков и реактивной авиации первых моделей (В-36), но они не могли бороться со скоростными (1000 км/ч) и высотными (16—17 тыс. м) целями. Кроме того, уязвимым местом советской ПВО были слабо оснащенные радиотехнические войска (радиолокационные станции), особенно в северных районах страны.
Все эти серьезные военные приготовления противостоявших сторон к глобальной ядерной войне были порождены враждебной политикой недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Речь Сталина на предвыборном митинге накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 года призывала советский народ к бдительности в отношении замыслов мирового империализма. Фултонская речь У. Черчилля (5 марта 1946 года) объявляла Советский Союз страной, которая опустила «железный занавес» над Европой. Эта речь стала манифестом «холодной войны».
В марте 1947 года была провозглашена так называемая «доктрина Трумэна». В ее основу была положена идея «сдерживания коммунизма». Предусматривалось установить в мире гегемонию США и союзных им западных держав. «Сдерживание коммунизма» мыслилось как борьба против левых сил, которые после войны получили большое влияние в капиталистических странах Европы, как пресечение стремления СССР создать просоветский блок с соседними с ним странами, как развертывание сети американских военных баз в регионах, прилегающих к Советскому Союзу и обеспечение необходимых военно-политических условий для проведения политики «с позиции силы» всеми методами, кроме войны {116}.
В то же время все эти акции государственных деятелей великих держав, недавно победивших общего врага, еще не означали полного разрыва тех союзнических отношений, которые сложились во время 2-й мировой войны. Продолжались контакты и конференции министров иностранных дел стран-победительниц, были подписаны (февраль 1947 года) мирные договоры с Италией, Румынией, Венгрией, Болгарией, Финляндией, велись переговоры по германскому вопросу.
Однако стремление СССР создать на своих границах пояс дружественных государств взамен антисоветского «санитарного кордона», существовавшего до войны, усилить свое влияние в этих странах, ставших в те годы странами «народной демократии» с растущими элементами социализма, воспринималось Западом как «экспансия Советов», а иранский кризис 1945—1946 годов, советские территориальные требования к Турции, усиление борьбы левых сил Греции против американских оккупантов расценивались как попытки Москвы проводить политику так называемой «лоскутной агрессии». Особенно тревожило США растущее влияние СССР в Восточной Европе и авторитет компартий во Франции, Италии, Бельгии и ряде других стран Запада. Поэтому в страны Западной Европы вкладывались наибольшие средства, чтобы сделать их возможно более сильным противовесом Советскому Союзу. Возрождалась мощь западноевропейского капитализма, тесно связанного с американским и зависимого от него. На этой основе воздвигалась новая военно-политическая структура, создавалась мощная военная машина, направленная против Советского Союза.
Однако для всего этого необходимо было создать в Западной Европе достаточно прочную экономическую базу. Ее основу заложил «план Маршалла», выдвинутый государственным секретарем США Дж. Маршаллом в июне 1947 года и принятый для стран Западной Европы в том же месяце на конференции министров иностранных дел Англии, Франции и СССР в Париже. Хотя СССР и участвовал в конференции, но он для себя этот план отверг и не рекомендовал принимать его правительствам стран народной демократии. Но почему?
Во-первых, потому, что страны, согласившиеся принять этот план и американскую помощь по нему, должны были предоставить США полные сведения о состоянии своей экономики, потерях страны в войне, валютных резервах, предполагаемом использовании американских средств. А это означало, что Советский Союз должен был раскрыть все свои секреты, в том числе проекты и ход работ по созданию атомного и ракетного оружия, показать состояние своей экономики и пути ее восстановления, поставить под американский контроль людские и природные ресурсы страны.
Во-вторых, «план Маршалла» был рассчитан на восстановление капиталистической экономики, а в СССР уже в 30-е годы, а особенно во время войны установилась социалистическая экономика, для которой этот план был неприемлем, советское руководство в то время ни при каких обстоятельствах не приняло бы капиталистический путь восстановления народного хозяйства. (Сегодня на опыте последних 15 лет мы убеждаемся, какую цену за поспешные капиталистические реформы платит наш народ.)
Надо сказать, что в 47-м американское руководство с облегчением восприняло отказ советского правительства от «плана Маршалла»: если бы СССР принял его — возникли бы ненужные трудности для правящего класса Америки, уже принявшего курс конфронтации с СССР. С точки зрения американской стратегии (а это было главным для Вашингтона в то время), Европа при политике противостояния СССР обладала рядом преимуществ. Здесь границы капиталистического Запада вплотную подходили к странам народной демократии, имелись «открытые» подступы к СССР на севере и на юге, обеспечивавшие выход стратегических бомбардировщиков к жизненно важным регионам СССР. При этом внимание вашингтонских политиков все больше привлекал центр Европы. В их европейской стратегии главная роль отводилась Западной Германии. Она должна была подняться из развалин и стать основным центром антисоветизма в Европе. Все средства — экономические, военные, идеологические были направлены на то, чтобы как можно скорее вынести фронт противоборства с социализмом в самый центр Европы, сделать его передним краем конфронтации между Востоком и Западом. Была еще одна важная задача, которую США надеялись решить, создавая свои силы передового базирования. «Одна из основных концепций нашей современной стратегии, — писал в 1951 году начальник штаба ВМС США адмирал Шерман, — состоит в том, чтобы вести войну как можно дальше от Соединенных Штатов» {117}. Американские эксперты считали: расстояние, отделяющее Европу, где базировалась основная часть воздушной ядерной армады США, от Американского континента, должно было сохранить стратегическую неуязвимость США.
Вообще, боязнь людских потерь, даже самых минимальных, не оставляла американский истеблишмент еще со времен 2-й мировой войны. И Трумэн, и Маршалл, и особенно Эйзенхауэр, многие другие государственные и военные деятели, занимавшие руководящие посты в те годы, помнили, как реагировало американское общество на потери солдат и офицеров США в сражениях той войны. Вот конкретный пример.
Когда в Арденнской операции (декабрь 1944 года) немцы прорвали западный фронт и американцы понесли крупный, по их представлениям, урон в людях — 77 тысяч человек, в том числе 19 тысяч убитыми, — в США это вызвало шок. Главнокомандующему Д. Эйзенхауэру грозили крупные неприятности. У. Черчилль, видя, что вермахт еще весьма силен и способен не только обороняться, но и наступать, обратился к И. Сталину с известным письмом о том, чтобы ускорить советское наступление на востоке. Цель одна — заставить немцев сосредоточить наибольшее количество сил на советско-германском фронте и тем ослабить западный фронт, сняв угрозу больших потерь.
И действительно, Висло-Одерская операция, начатая раньше запланированного срока на 8 дней, оттянула главные ударные силы вермахта (6-ю танковую армию СС) на восток, что позволило союзникам к концу января восстановить свое положение.
Другой пример. Когда в мае — июне 1945 года между учеными и военными в США шли споры, как устрашить японцев атомной бомбой, ученые предлагали провести демонстрационный взрыв на одном из островов Тихого океана с приглашением представителей разных стран, в том числе Японии. Спор был решен в пользу военных, рвавшихся сбросить бомбу на Японию, и без предупреждения. Важным аргументом командования США стал штурм острова Окинава американскими войсками, где американцы потеряли убитыми 13 тысяч человек, что тоже было болезненно воспринято американским обществом, которого тяготы и жертвы войны коснулись только краем.
Не случайно один из американцев, автор книги «Хорошая война» Стадс Теркель писал: «Почти весь мир во время войны испытал страшные потрясения и ужасы и был почти уничтожен. Мы же вышли из войны, имея в наличии невероятную технику, орудия труда, рабочую силу и деньги. Для большинства американцев война оказалась забавой… Я не говорю о тех несчастных, которые потеряли своих сыновей и дочерей. Однако для всех остальных это было чертовски хорошее время» {118}.
Поэтому, когда в СССР появилась атомная бомба и ее первые носители, страх перед возможным атомным ударом, даже в пределах Аляски и Европы, где находились многочисленные американские войска, охватил американское общество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54