Впрочем, нет — оставайся лучше в своей рубахе, и пусть ее развевает ветром! Я не хочу, чтобы какая-нибудь близорукая обезьяна из этих королевских прислужников подстрелила тебя из мушкета приняв по ошибке за матроса. Ты будешь иметь честь стоять у штурвала и вести «Мщение»в бой против английского фрегата, девочка!
Анна ахнула:
— Но… но я ведь не умею управлять кораблем!
— Неважно, — махнул рукою Тич. — Крути им, как хочешь, пусть его шатает и болтает, как пьяную портовую девку, — и чем сильнее, тем лучше. «Скарборо» попытается подойти к нашему борту. Главное — держи курс, который я тебе укажу. Пусть корабль сам маневрирует, а не ты. А ты всего лишь держись за штурвал и постарайся не сбиться с курса. Ну, поняла? Я задам этим собакам загадку, и пусть они поломают над ней голову, пока не подохнут!
— Но ведь это королевское судно, — бледнея, возразила Анна. — Я не могу участвовать в борьбе против корабля его величества! Это же наши соотечественники!
— Ну да — и поэтому они за милую душу вздернут нас на рею, если только мы предоставим им такую возможность! А теперь — быстро, поворачивайся!
Видя, что она все еще колеблется, капитан опустил ладонь на рукоятку пистолета:
— Или мне вытащить твоего братца из подветренного шпигата и переломать ему все кости от черепа до коленных чашек? Не смей возражать мне, черт побери, или ты пожалеешь, что не осталась с Боннетом! Долой штаны и выпускай рубаху, пока я не влепил заряд в твоего благословенного братца!
Анна понимала, что это не было пустой угрозой. Ничто не могло помешать Тичу выполнить свое обещание. Онемевшими пальцами она поспешно принялась распутывать узел на кушаке.
Тон капитана смягчился:
— Не переживай и не думай о том, что это твои соотечественники, девочка! В нашей жизни у нас нет другого отечества, кроме палубы, по которой мы ходим. Вот наше королевство — корабль, и я на нем — король, будь я проклят! И с этого момента любое другое судно для тебя — иностранец и враг!
Глава 6
Капитан фрегата его величества «Скарборо» Хьюм хмурился, глядя на сверкающую синь океана. У него было достаточно причин для дурного настроения. Сорок его матросов валялись в своих выбеленных конках в жестоком приступе дизентерии. Десять трупов, зашитых в брезент, уже отправились за борт, с плеском погрузившись в морскую пучину под душераздирающий грохот барабанов, затянутых траурным крепом.
Досадная необходимость отправлять в море похоронную службу всегда заставляла капитана Хьюма покрываться испариной от острого сознания своей неполноценности, которая заключалась в том, что он, к несчастью, обладал высоким и визгливым голосом. Он знал, что за глаза команда зовет его «канюком», и тот факт, что канюк относится к категории хищных птиц, почти орлов, давал ему мало утешения.
Синий камзол капитана прилип к спине, словно облитый горячим супом, а кожаная перевязь огненным поясом сдавила живот. Крахмальные манжеты из французских кружев, которые так элегантно выглядят в Лондоне, раскисли от пота и немилосердно натирали его запястья, покрытые зудящей красной сыпью.
Хьюму даже в голову не приходило облегчить страдания, сбросив с себя какую-нибудь часть своего туалета. Без крахмального жабо он чувствовал бы себя так же неудобно, как и без штанов. Все это в совокупности составляло предписанную регламентом форму одежды капитана военного корабля флота его величества, и внесение в нее каких-либо изменений было бы равносильно нарушению устава. Тем не менее, он пребывал сейчас в таком настроении, когда ничтожная мелочь способна вывести человека из себя. А тут еще вахтенный офицер болтает какую-то чушь о «корабле-призраке»!
— Не откажите в любезности одолжить мне вашу подзорную трубу, мистер Роше! — с преувеличенной вежливостью сказал капитан Хьюм.
Даже невооруженным глазом было видно, что большой купеческий корабль либо лежал в дрейфе, либо был покинут своей командой. Топсели его свободно полоскались под ветром. Ни на палубе, ни на вантах не было, казалось, ни живой души. К тому же судно никак не отвечало на сигналы, даже намеком не сообщая о своей принадлежности, национальности и пути следования. Любой купеческий корабль при виде военного фрегата, приближающегося к нему с мушкетерами на фалах и реях и с готовыми к бою орудиями, должен был быть безумцем, чтобы не отвечать на сигналы или каким-нибудь другим способом не попытаться избавить себя от неизбежных неприятностей, вызванных таким беспрецедентным поведением. Орудийные люки «купца», были закрыты, что несколько успокаивало. Правда, их было что-то слишком много — двойной ряд по каждому борту — скорее как у крупного приватира или капера, чем у мирного торгового судна.
Это мог быть корабль, пораженный какой-нибудь повальной болезнью: чумой, холерой, оспой, — такие случаи нередко бывали в океане. Предоставленная самой себе в открытом море команда либо поголовно вымирала, либо в отчаянии покидала корабль и спасалась на шлюпках, чтобы опять-таки погибнуть в безбрежной водной пустыне от жары, голода и жажды — и от той же эпидемии, от которой они пытались бежать и которую неизбежно захватывали с собой в спасательную шлюпку. Разумеется, встреча с таким кораблем вызывала чертовски много хлопот и опасностей. Но болтать о том, будто на загадочном корабле у штурвала стоит какое-то привидение, — такой ерунды капитан Хьюм, конечно, не мог принимать всерьез!
Чертыхнувшись про себя в адрес вахтенного офицера, которому, очевидно, напекло в голову до галлюцинаций, капитан Хьюм поднес к глазу подзорную трубу. Снова мысленно обругав офицера, молодые глаза которого, зоркие, как у морского ястреба, свободно могли пользоваться оптикой при нулевом увеличении, капитан настроил трубу на собственное зрение — и вдруг нижняя челюсть его безвольно отвисла. Мозг отказывался воспринимать то, что видели его глаза, ошалело уставившиеся на юную и стройную женскую фигуру за штурвалом корабля. Да, да — это была несомненно женщина, молодая девушка, и — милосердный боже! — совершенно голая! Ласковый бриз игриво раздувал золотистые волосы, густым потоком ниспадавшие на ее обнаженные плечи… Впрочем, нет — на девушке, кажется, развевается какая-то легкая ткань, но настолько прозрачная, что солнечные лучи свободно проникают сквозь нее, а ветерок, плотно прижимая ее к нежному девичьему телу, словно обнажает его напоказ!
На лице лейтенанта Роже отразилось явное облегчение. Девушка-призрак и наполовину не была так страшна, если капитан тоже мог видеть ее!
С высоких мачт и ноков рей фрегата, раскачивавшихся на головокружительной высоте над поверхностью моря, послышались удивленные и испуганные возгласы. Зоркие глаза матросов, привыкшие обходиться без подзорной трубы, тоже разглядели «привидение».
По телу Хьюма под насквозь пропотевшим мундиром пробежал неприятный холодок. Как и всякий здравомыслящий человек, капитан, конечно, верил в привидения и в духов. Он верил в Кракена, морское чудище, и в абсолютно достоверный факт существования в темных глубинах океана морских дьяволов и водяных. Ему своими глазами приходилось видеть таинственные огоньки святого Эльма, зеленоватыми язычками мерцавшие на верхушках мачт, предупреждая моряков о приближении шторма, напущенного ведьмами.
Однако, несмотря на все свои страхи и суеверия, капитан Хьюм был морским офицером, и с кораблем призраков, появившимся в сфере его служебных полномочий, он обязан был поступить так, как велел его долг и честь.
— Окажите любезность, мистер Роше, — сказал капитан. — Прикажите дать один предупредительный выстрел. И передайте палубному офицеру мою просьбу подготовить абордажную команду. Да — и еще одно, мистер Роше: позаботьтесь, чтобы матросы прекратили эти дурацкие крики. Можно подумать, — голос его сорвался, взвизгнув, словно нож по фарфоровому блюду, — можно подумать, что им ни разу в жизни ни приходилось видеть самого обычного привидения!
И он с решительным стуком сложил подзорную трубу.
Анна стояла на борту «Мщения», широко расставив ноги и уцепившись обеими руками за рукоятки штурвала. Под напором океанских волн огромное колесо ходило ходуном, и ей приходилось прилагать все силы, чтобы удерживать его в том положении, какое указал ей капитан Тич. Фрегат британского королевского флота «Скарборо» теперь находился достаточно близко, чтобы она могла разглядеть зловещую желтую и черную окраску его бортов, делавшую корабль похожим на гигантскую злую осу. Ванты фрегата сверкали белизной. Он выглядел целеустремленным, решительным и ошеломляюще грозным. Все пушечные порты его были раскрыты, демонстрируя ряд мрачных черных отверстий, угрюмых и бездонных, как сама смерть. Синяя вода под бушпритом разбивалась в белоснежную пену, по которой военный корабль двигался медленно, уверенно и властно.
Анна разглядела также красные пятнышки, перемещавшиеся по палубе фрегата, и поняла, что это, очевидно, были пурпурные мундиры мушкетеров. Похоже было, будто на корабле среди четких геометрических линий, прочерченных вантами и реями на фоне безоблачного неба, неожиданно вырос обильный урожай спелых вишен. Щеки Анны залила пунцовая краска при мысли о том, в каком виде она предстала перед многочисленными мужскими взорами. Впрочем, эта мысль, случайно мелькнув, тут же исчезла, потому что штурвал отнимал все ее внимание.
«Скарборо» сделал первый предупредительный выстрел. Тич, скорчившийся за крышкой люка с подветренной от фрегата стороны, так, чтобы быть как можно ближе к Анне, удовлетворенно улыбнулся, увидев, что при звуке выстрела она всего лишь вздрогнула, но не сбилась с курса. А это было бы для нее вполне простительным, поскольку, хотя ядро и упало вдалеке от высоко задранного бушприта «Мщения», тупой грохот орудия и душераздирающий визг летящего снаряда были весьма впечатляющими.
Легкий устойчивый бриз, словно поток теплой воды, обвевал тело Анны, прижимая к нему белый шелк рубашки, полупрозрачным шлейфом игриво раздувая ее подол. Напряженными босыми ступнями она плотно упиралась в нагретые доски качающейся палубы «Мщения», стараясь изо всех сил, чтобы они не выскользнули у нее из-под ног. Хотя она и не знала, что орудийный выстрел «Скарборо» был всего лишь предупреждением, этот выстрел все же не очень ее напугал, ибо Анна была в таком возрасте, когда смерть представляется нелепой случайностью, которая может произойти с кем угодно, но только не с ней. Все события прошедших часов слились для нее в некое подобие сумбурного сна, где единственной реальностью был ветер и ритмичные толчки большого штурвального колеса.
Тич знал, что «Скарборо» выстрелит снова, и на этот раз снаряд будет послан так, чтобы нанести его кораблю определенные разрушения, замедлить его ход и облегчить тем самым высадку на его борт абордажной команды. Настолько он мог судить, команда фрегата была сейчас скорее озадачена, чем встревожена, потому что они не потрудились даже натянуть противоабордажных сетей. Наконец, раздался второй выстрел, и Анна почувствовала, как «Мщение» вздрогнул, словно раненое живое существо. Грохнул взрыв, сверкнуло пламя, и туго скатанный кливер с шумом свалился на палубу.
— Держи руль, девочка! — хрипло прокричал ей Тич. — Держи его крепче, миленькая!
Счастье продолжало сопутствовать ему. Анна на секунду отпустила штурвал, и нос фрегата с треском и скрипом ломающегося дерева врезался в борт пиратского корабля. Абордажная команда «Скарборо» повисла на вантах и реях, словно обезьяны, готовые к прыжку. «Мщение», вздрогнув от удара в левую скулу, стал разворачиваться вправо, отходя от фрегата и поворачиваясь к нему всем левым бортом, в то время как грозные орудия «Скарборо» уставились прямо в открытое море.
— Огонь! — заревел Тич. Пираты мгновенно высыпали из своих бесчисленных укрытий. Одновременно целый дождь разрывных гранат, оставляя за собой изогнутые, плюющиеся искрами дымные хвосты, посыпался на палубу «Скарборо». Квадратные крышки пушечных люков «Мщения», вышибленные прочь огненными языками орудийных выстрелов, разлетелись, как легкие лепестки, и сильная отдача от залпа всем бортом буквально отбросила оба судна друг от друга.
Благодаря этой же отдаче тяжелый штурвал сильно дернулся в руках у Анны и сшиб ее с ног. Она упала на крышку кормового люка. Целое море черных и серебряных капель вспыхнуло у нее перед глазами, застилая весь солнечный свет. Никто не заметил ее падения. Впрочем, если бы и заметил, то не обратил бы на это внимания.
Вокруг нее бушевал настоящий ад. Пираты, занятые каждый только своим делом и своей судьбой, вопили, как взбесившиеся черти. Мушкеты гремели, и разрывы гранат, словно огненные красные и желтые цветы смерти, распускались в клубах черного и коричневого дыма.
Анна лежала без сознания и не видела, как израненный и опустевший «Скарборо» отчаянно отбивался от пирата, огрызаясь и наскакивая на него, словно полупарализованный пес на дикого кабана. Тич, имея преимущество в маневре, продолжал кружить вокруг него, громя своими орудиями разрушенный бульварк фрегата, за которым уже начали появляться язычки пламени. Раз или два невидящие глаза Анны бессильно раскрывались в багровый мрак и грохот, но только затем, чтобы закрыться снова. Доски палубы под пей тряслись и подскакивали, как ветки дерева, раскачиваемого ветром, но она продолжала лежать в беспамятстве, и горящие пороховые искры от ревущих и изрыгающих пламя пушек огненными светлячками тлели в ее волосах и прожигали мелкие черные точки в белом шелке ее беспорядочно смятой рубахи.
Старший канонир пиратского судна, огромный мулат по имени Фрейтас, был первым, кто заметил ее. Он поставил перед выбивающейся из сил орудийной прислугой, — мокрой от пота, черной от копоти и обшарпанной, как дохлые вороны, — сверхчеловеческую задачу: перетащить тысячедвухсотфунтовую каронаду на крышку кормового люка, чтобы воспользоваться лучшим обзором и более выгодной позицией, которую обеспечивала палуба в этом месте. Тут он и увидел неподвижно распростертое тело Анны. В лучшие времена тело девушки, мертвое или живое, едва ли означало бы для Фрейтаса нечто большее, чем предмет любопытства, но теперь, в лихорадочном безумии битвы, овладевшем им, оно превратилось в помеху, которую следовало устранить.
— Уберите ее прочь с дороги! — заорал он. Не более чем через час дневной свет померкнет: небо уже начинало кровоточить пурпурным закатом, словно с него постепенно ножом сдирали кожу. — Захи Лонг! — окликнул он. — Эй, Дик Гринзейл! Уберите эту проклятую девчонку! Если она мертва — за борт! Очистить палубу!
Двое матросов, с трудом переводя дыхание, подскочили к неподвижно лежавшей Анне. Гринзейл схватил ее, намереваясь оттащить тело девушки к кормовому клюзу, но тут же отпустил, почувствовав, как она шевельнулась в его руках. Он принялся открывать крышку люка, потому что обломки, громоздившиеся повсюду, преграждали дорогу на главную палубу.
— Зачем ты тащишь ее вниз? — закричал Захария Лонг прямо в ухо своему товарищу, пытаясь перекричать грохот и рев боя.
— Она жива! — заорал в ответ Гринзейл. — Взвали ее мне на спину!
Он спустился по трапу на несколько ступеней, и Захария взгромоздил безвольно повисшее тело Анны на плечи приятеля. Ему не терпелось вернуться в битву. Как и остальные пираты, Захария и Дик были черны, как негры, от сажи и сгоревшего пороха. Изорванные в клочья рубахи Матросов потемнели от пота. Несмотря на то, что ни один из них не был ранен, кровь покрывала их с ног до головы, высыхая рыжими и коричневыми пятнами, ибо в бою никто не мог уберечься от фонтанов брызжущей крови. Каждый взрыв гранаты, щепки разлетающегося вдребезги палубного настила, падающие сверху обломки рангоута разбрасывали вокруг себя раненых, изувеченных и мертвых, как солому с вил. Даже на корабле-победителе кровь неизменно была повсюду.
Когда оба матроса со своей ношей спустились вниз, над их головами что-то застонало, загрохотало, послышались ругательства и проклятия. Это орудийная прислуга принялась из последних сил передвигать тяжелую каронаду.
Гринзейл двигался со всей осторожностью, на которую был способен. Достигнув последней ступеньки у главного прохода, он остановился, чтобы перевести дух. Здесь, внизу, царил беспросветный мрак, поскольку все светильники были погашены перед боем из опасения возникновения пожара. Захария подул на тлеющий кончик фитиля, который дымился у него за ухом, и с его помощью зажег фонарь, раскачивавшийся на скобе в переборке. Корабль все еще продолжал сотрясаться от орудийных залпов.
— Сюда! — сказал Лонг своему партнеру и смолк в недоумении. — Эх ты, безголовый мужлан! Да ведь ты спустился не в тот трюм!
— Почему не в тот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Анна ахнула:
— Но… но я ведь не умею управлять кораблем!
— Неважно, — махнул рукою Тич. — Крути им, как хочешь, пусть его шатает и болтает, как пьяную портовую девку, — и чем сильнее, тем лучше. «Скарборо» попытается подойти к нашему борту. Главное — держи курс, который я тебе укажу. Пусть корабль сам маневрирует, а не ты. А ты всего лишь держись за штурвал и постарайся не сбиться с курса. Ну, поняла? Я задам этим собакам загадку, и пусть они поломают над ней голову, пока не подохнут!
— Но ведь это королевское судно, — бледнея, возразила Анна. — Я не могу участвовать в борьбе против корабля его величества! Это же наши соотечественники!
— Ну да — и поэтому они за милую душу вздернут нас на рею, если только мы предоставим им такую возможность! А теперь — быстро, поворачивайся!
Видя, что она все еще колеблется, капитан опустил ладонь на рукоятку пистолета:
— Или мне вытащить твоего братца из подветренного шпигата и переломать ему все кости от черепа до коленных чашек? Не смей возражать мне, черт побери, или ты пожалеешь, что не осталась с Боннетом! Долой штаны и выпускай рубаху, пока я не влепил заряд в твоего благословенного братца!
Анна понимала, что это не было пустой угрозой. Ничто не могло помешать Тичу выполнить свое обещание. Онемевшими пальцами она поспешно принялась распутывать узел на кушаке.
Тон капитана смягчился:
— Не переживай и не думай о том, что это твои соотечественники, девочка! В нашей жизни у нас нет другого отечества, кроме палубы, по которой мы ходим. Вот наше королевство — корабль, и я на нем — король, будь я проклят! И с этого момента любое другое судно для тебя — иностранец и враг!
Глава 6
Капитан фрегата его величества «Скарборо» Хьюм хмурился, глядя на сверкающую синь океана. У него было достаточно причин для дурного настроения. Сорок его матросов валялись в своих выбеленных конках в жестоком приступе дизентерии. Десять трупов, зашитых в брезент, уже отправились за борт, с плеском погрузившись в морскую пучину под душераздирающий грохот барабанов, затянутых траурным крепом.
Досадная необходимость отправлять в море похоронную службу всегда заставляла капитана Хьюма покрываться испариной от острого сознания своей неполноценности, которая заключалась в том, что он, к несчастью, обладал высоким и визгливым голосом. Он знал, что за глаза команда зовет его «канюком», и тот факт, что канюк относится к категории хищных птиц, почти орлов, давал ему мало утешения.
Синий камзол капитана прилип к спине, словно облитый горячим супом, а кожаная перевязь огненным поясом сдавила живот. Крахмальные манжеты из французских кружев, которые так элегантно выглядят в Лондоне, раскисли от пота и немилосердно натирали его запястья, покрытые зудящей красной сыпью.
Хьюму даже в голову не приходило облегчить страдания, сбросив с себя какую-нибудь часть своего туалета. Без крахмального жабо он чувствовал бы себя так же неудобно, как и без штанов. Все это в совокупности составляло предписанную регламентом форму одежды капитана военного корабля флота его величества, и внесение в нее каких-либо изменений было бы равносильно нарушению устава. Тем не менее, он пребывал сейчас в таком настроении, когда ничтожная мелочь способна вывести человека из себя. А тут еще вахтенный офицер болтает какую-то чушь о «корабле-призраке»!
— Не откажите в любезности одолжить мне вашу подзорную трубу, мистер Роше! — с преувеличенной вежливостью сказал капитан Хьюм.
Даже невооруженным глазом было видно, что большой купеческий корабль либо лежал в дрейфе, либо был покинут своей командой. Топсели его свободно полоскались под ветром. Ни на палубе, ни на вантах не было, казалось, ни живой души. К тому же судно никак не отвечало на сигналы, даже намеком не сообщая о своей принадлежности, национальности и пути следования. Любой купеческий корабль при виде военного фрегата, приближающегося к нему с мушкетерами на фалах и реях и с готовыми к бою орудиями, должен был быть безумцем, чтобы не отвечать на сигналы или каким-нибудь другим способом не попытаться избавить себя от неизбежных неприятностей, вызванных таким беспрецедентным поведением. Орудийные люки «купца», были закрыты, что несколько успокаивало. Правда, их было что-то слишком много — двойной ряд по каждому борту — скорее как у крупного приватира или капера, чем у мирного торгового судна.
Это мог быть корабль, пораженный какой-нибудь повальной болезнью: чумой, холерой, оспой, — такие случаи нередко бывали в океане. Предоставленная самой себе в открытом море команда либо поголовно вымирала, либо в отчаянии покидала корабль и спасалась на шлюпках, чтобы опять-таки погибнуть в безбрежной водной пустыне от жары, голода и жажды — и от той же эпидемии, от которой они пытались бежать и которую неизбежно захватывали с собой в спасательную шлюпку. Разумеется, встреча с таким кораблем вызывала чертовски много хлопот и опасностей. Но болтать о том, будто на загадочном корабле у штурвала стоит какое-то привидение, — такой ерунды капитан Хьюм, конечно, не мог принимать всерьез!
Чертыхнувшись про себя в адрес вахтенного офицера, которому, очевидно, напекло в голову до галлюцинаций, капитан Хьюм поднес к глазу подзорную трубу. Снова мысленно обругав офицера, молодые глаза которого, зоркие, как у морского ястреба, свободно могли пользоваться оптикой при нулевом увеличении, капитан настроил трубу на собственное зрение — и вдруг нижняя челюсть его безвольно отвисла. Мозг отказывался воспринимать то, что видели его глаза, ошалело уставившиеся на юную и стройную женскую фигуру за штурвалом корабля. Да, да — это была несомненно женщина, молодая девушка, и — милосердный боже! — совершенно голая! Ласковый бриз игриво раздувал золотистые волосы, густым потоком ниспадавшие на ее обнаженные плечи… Впрочем, нет — на девушке, кажется, развевается какая-то легкая ткань, но настолько прозрачная, что солнечные лучи свободно проникают сквозь нее, а ветерок, плотно прижимая ее к нежному девичьему телу, словно обнажает его напоказ!
На лице лейтенанта Роже отразилось явное облегчение. Девушка-призрак и наполовину не была так страшна, если капитан тоже мог видеть ее!
С высоких мачт и ноков рей фрегата, раскачивавшихся на головокружительной высоте над поверхностью моря, послышались удивленные и испуганные возгласы. Зоркие глаза матросов, привыкшие обходиться без подзорной трубы, тоже разглядели «привидение».
По телу Хьюма под насквозь пропотевшим мундиром пробежал неприятный холодок. Как и всякий здравомыслящий человек, капитан, конечно, верил в привидения и в духов. Он верил в Кракена, морское чудище, и в абсолютно достоверный факт существования в темных глубинах океана морских дьяволов и водяных. Ему своими глазами приходилось видеть таинственные огоньки святого Эльма, зеленоватыми язычками мерцавшие на верхушках мачт, предупреждая моряков о приближении шторма, напущенного ведьмами.
Однако, несмотря на все свои страхи и суеверия, капитан Хьюм был морским офицером, и с кораблем призраков, появившимся в сфере его служебных полномочий, он обязан был поступить так, как велел его долг и честь.
— Окажите любезность, мистер Роше, — сказал капитан. — Прикажите дать один предупредительный выстрел. И передайте палубному офицеру мою просьбу подготовить абордажную команду. Да — и еще одно, мистер Роше: позаботьтесь, чтобы матросы прекратили эти дурацкие крики. Можно подумать, — голос его сорвался, взвизгнув, словно нож по фарфоровому блюду, — можно подумать, что им ни разу в жизни ни приходилось видеть самого обычного привидения!
И он с решительным стуком сложил подзорную трубу.
Анна стояла на борту «Мщения», широко расставив ноги и уцепившись обеими руками за рукоятки штурвала. Под напором океанских волн огромное колесо ходило ходуном, и ей приходилось прилагать все силы, чтобы удерживать его в том положении, какое указал ей капитан Тич. Фрегат британского королевского флота «Скарборо» теперь находился достаточно близко, чтобы она могла разглядеть зловещую желтую и черную окраску его бортов, делавшую корабль похожим на гигантскую злую осу. Ванты фрегата сверкали белизной. Он выглядел целеустремленным, решительным и ошеломляюще грозным. Все пушечные порты его были раскрыты, демонстрируя ряд мрачных черных отверстий, угрюмых и бездонных, как сама смерть. Синяя вода под бушпритом разбивалась в белоснежную пену, по которой военный корабль двигался медленно, уверенно и властно.
Анна разглядела также красные пятнышки, перемещавшиеся по палубе фрегата, и поняла, что это, очевидно, были пурпурные мундиры мушкетеров. Похоже было, будто на корабле среди четких геометрических линий, прочерченных вантами и реями на фоне безоблачного неба, неожиданно вырос обильный урожай спелых вишен. Щеки Анны залила пунцовая краска при мысли о том, в каком виде она предстала перед многочисленными мужскими взорами. Впрочем, эта мысль, случайно мелькнув, тут же исчезла, потому что штурвал отнимал все ее внимание.
«Скарборо» сделал первый предупредительный выстрел. Тич, скорчившийся за крышкой люка с подветренной от фрегата стороны, так, чтобы быть как можно ближе к Анне, удовлетворенно улыбнулся, увидев, что при звуке выстрела она всего лишь вздрогнула, но не сбилась с курса. А это было бы для нее вполне простительным, поскольку, хотя ядро и упало вдалеке от высоко задранного бушприта «Мщения», тупой грохот орудия и душераздирающий визг летящего снаряда были весьма впечатляющими.
Легкий устойчивый бриз, словно поток теплой воды, обвевал тело Анны, прижимая к нему белый шелк рубашки, полупрозрачным шлейфом игриво раздувая ее подол. Напряженными босыми ступнями она плотно упиралась в нагретые доски качающейся палубы «Мщения», стараясь изо всех сил, чтобы они не выскользнули у нее из-под ног. Хотя она и не знала, что орудийный выстрел «Скарборо» был всего лишь предупреждением, этот выстрел все же не очень ее напугал, ибо Анна была в таком возрасте, когда смерть представляется нелепой случайностью, которая может произойти с кем угодно, но только не с ней. Все события прошедших часов слились для нее в некое подобие сумбурного сна, где единственной реальностью был ветер и ритмичные толчки большого штурвального колеса.
Тич знал, что «Скарборо» выстрелит снова, и на этот раз снаряд будет послан так, чтобы нанести его кораблю определенные разрушения, замедлить его ход и облегчить тем самым высадку на его борт абордажной команды. Настолько он мог судить, команда фрегата была сейчас скорее озадачена, чем встревожена, потому что они не потрудились даже натянуть противоабордажных сетей. Наконец, раздался второй выстрел, и Анна почувствовала, как «Мщение» вздрогнул, словно раненое живое существо. Грохнул взрыв, сверкнуло пламя, и туго скатанный кливер с шумом свалился на палубу.
— Держи руль, девочка! — хрипло прокричал ей Тич. — Держи его крепче, миленькая!
Счастье продолжало сопутствовать ему. Анна на секунду отпустила штурвал, и нос фрегата с треском и скрипом ломающегося дерева врезался в борт пиратского корабля. Абордажная команда «Скарборо» повисла на вантах и реях, словно обезьяны, готовые к прыжку. «Мщение», вздрогнув от удара в левую скулу, стал разворачиваться вправо, отходя от фрегата и поворачиваясь к нему всем левым бортом, в то время как грозные орудия «Скарборо» уставились прямо в открытое море.
— Огонь! — заревел Тич. Пираты мгновенно высыпали из своих бесчисленных укрытий. Одновременно целый дождь разрывных гранат, оставляя за собой изогнутые, плюющиеся искрами дымные хвосты, посыпался на палубу «Скарборо». Квадратные крышки пушечных люков «Мщения», вышибленные прочь огненными языками орудийных выстрелов, разлетелись, как легкие лепестки, и сильная отдача от залпа всем бортом буквально отбросила оба судна друг от друга.
Благодаря этой же отдаче тяжелый штурвал сильно дернулся в руках у Анны и сшиб ее с ног. Она упала на крышку кормового люка. Целое море черных и серебряных капель вспыхнуло у нее перед глазами, застилая весь солнечный свет. Никто не заметил ее падения. Впрочем, если бы и заметил, то не обратил бы на это внимания.
Вокруг нее бушевал настоящий ад. Пираты, занятые каждый только своим делом и своей судьбой, вопили, как взбесившиеся черти. Мушкеты гремели, и разрывы гранат, словно огненные красные и желтые цветы смерти, распускались в клубах черного и коричневого дыма.
Анна лежала без сознания и не видела, как израненный и опустевший «Скарборо» отчаянно отбивался от пирата, огрызаясь и наскакивая на него, словно полупарализованный пес на дикого кабана. Тич, имея преимущество в маневре, продолжал кружить вокруг него, громя своими орудиями разрушенный бульварк фрегата, за которым уже начали появляться язычки пламени. Раз или два невидящие глаза Анны бессильно раскрывались в багровый мрак и грохот, но только затем, чтобы закрыться снова. Доски палубы под пей тряслись и подскакивали, как ветки дерева, раскачиваемого ветром, но она продолжала лежать в беспамятстве, и горящие пороховые искры от ревущих и изрыгающих пламя пушек огненными светлячками тлели в ее волосах и прожигали мелкие черные точки в белом шелке ее беспорядочно смятой рубахи.
Старший канонир пиратского судна, огромный мулат по имени Фрейтас, был первым, кто заметил ее. Он поставил перед выбивающейся из сил орудийной прислугой, — мокрой от пота, черной от копоти и обшарпанной, как дохлые вороны, — сверхчеловеческую задачу: перетащить тысячедвухсотфунтовую каронаду на крышку кормового люка, чтобы воспользоваться лучшим обзором и более выгодной позицией, которую обеспечивала палуба в этом месте. Тут он и увидел неподвижно распростертое тело Анны. В лучшие времена тело девушки, мертвое или живое, едва ли означало бы для Фрейтаса нечто большее, чем предмет любопытства, но теперь, в лихорадочном безумии битвы, овладевшем им, оно превратилось в помеху, которую следовало устранить.
— Уберите ее прочь с дороги! — заорал он. Не более чем через час дневной свет померкнет: небо уже начинало кровоточить пурпурным закатом, словно с него постепенно ножом сдирали кожу. — Захи Лонг! — окликнул он. — Эй, Дик Гринзейл! Уберите эту проклятую девчонку! Если она мертва — за борт! Очистить палубу!
Двое матросов, с трудом переводя дыхание, подскочили к неподвижно лежавшей Анне. Гринзейл схватил ее, намереваясь оттащить тело девушки к кормовому клюзу, но тут же отпустил, почувствовав, как она шевельнулась в его руках. Он принялся открывать крышку люка, потому что обломки, громоздившиеся повсюду, преграждали дорогу на главную палубу.
— Зачем ты тащишь ее вниз? — закричал Захария Лонг прямо в ухо своему товарищу, пытаясь перекричать грохот и рев боя.
— Она жива! — заорал в ответ Гринзейл. — Взвали ее мне на спину!
Он спустился по трапу на несколько ступеней, и Захария взгромоздил безвольно повисшее тело Анны на плечи приятеля. Ему не терпелось вернуться в битву. Как и остальные пираты, Захария и Дик были черны, как негры, от сажи и сгоревшего пороха. Изорванные в клочья рубахи Матросов потемнели от пота. Несмотря на то, что ни один из них не был ранен, кровь покрывала их с ног до головы, высыхая рыжими и коричневыми пятнами, ибо в бою никто не мог уберечься от фонтанов брызжущей крови. Каждый взрыв гранаты, щепки разлетающегося вдребезги палубного настила, падающие сверху обломки рангоута разбрасывали вокруг себя раненых, изувеченных и мертвых, как солому с вил. Даже на корабле-победителе кровь неизменно была повсюду.
Когда оба матроса со своей ношей спустились вниз, над их головами что-то застонало, загрохотало, послышались ругательства и проклятия. Это орудийная прислуга принялась из последних сил передвигать тяжелую каронаду.
Гринзейл двигался со всей осторожностью, на которую был способен. Достигнув последней ступеньки у главного прохода, он остановился, чтобы перевести дух. Здесь, внизу, царил беспросветный мрак, поскольку все светильники были погашены перед боем из опасения возникновения пожара. Захария подул на тлеющий кончик фитиля, который дымился у него за ухом, и с его помощью зажег фонарь, раскачивавшийся на скобе в переборке. Корабль все еще продолжал сотрясаться от орудийных залпов.
— Сюда! — сказал Лонг своему партнеру и смолк в недоумении. — Эх ты, безголовый мужлан! Да ведь ты спустился не в тот трюм!
— Почему не в тот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34