Я требую, чтобы мне ее возвратили!
По знаку, сделанному инквизитором, палач подошел к побледневшему Фрацко, слуги схватили его, а Мутарро накинул ему на голову отвратительный кораца и на плечи желтый санбенито. Он защищался, но сила его скоро уступила превосходству слуг, которые потащили его к веревке. В то время как они соединили его руки за спиной, Мутарро надел и закрепил петли на сгибах его рук.
В эту минуту, когда вся кровь Фрацко застыла в его жилах, он был в состоянии во всем сознаться и все сказать, что только ни потребовали бы от него инквизиторы. Но, когда он вспомнил, что у него похитили и обесчестили жену, когда он подумал, что ему на это нужно дать свое согласие, то еще секунду назад готовый на все, он закричал:
— Делайте со мной все, что хотите. Будь проклято Санта Мадре, будь проклят тот, кто украл у меня жену мою!
Начальник инквизиции со скрещенными руками поднял молитвенник. Это было немым знаком для палача. Помощники его схватили другой конец веревки, и перекладина, на которой она лежала, со скрипом повернулась.
Фрацко был вскинут на воздух на высоту, по крайней мере, двадцати футов. Его тяжелое тело держалось только на сгибах рук, которые были вдеты в петли. Глаза у него вздулись, волосы висели в беспорядке, и когда он взлетел на воздух, то из уст его невольно вырвался стон.
Прислужники палача вдруг выпустили из рук конец веревки, которой они высоко вскинули несчастного, и Фрацко с быстротой молнии полетел с высоты к полу, на фут расстояния от него. Сочленения его хрустнули, жилы вытянулись и разорвались. Он от боли потерял сознание.
Тогда слуги осторожно спустили веревку до полу и обмочили водой лоб и губы страдальца. Он должен был прийти в себя, прежде чем будут продолжать над ним ужасную пытку. Дело долго не доводили до смерти: палач инквизиции имел на то навык.
Когда, наконец, Фрацко со стоном и ужасом открыл глаза, то над ним повторили ту же пытку. Когда он вторично с ужаснейшей силой был сброшен с высоты, то на петлях веревки осталась какая-то масса членов и мяса, лишенная всякого человеческого образа.
Мутарро отвязал окровавленную веревку от сгибов, которые были разодраны до костей, а помощники его положили мученика на пол комнаты пытки и своими грубыми руками вправили его члены в их надлежащее положение.
Начальник инквизиции спросил еще раз у полумертвого Фрацко:
— Берешь ли ты назад свое ложное обвинение?
Раздался непонятный горловой звук.
— Он берет его назад! — сказал страшный монах. — Слышали вы? Отнести его в келью!
Но этот звук, который начальник инквизиции принял за утвердительный ответ на его вопрос, был вызван потоком красной и горячей крови, выходившим из груди и рта несчастного.
Слуги инквизиции потащили его в отвратительные подземелья Санта Мадре для того, чтобы он там пришел в себя и неслышно выстрадал первые ужасные муки.
Когда после нескольких недель Фрацко, навеки изувеченный, был, наконец, перенесен к себе в дом, он нашел там свою жену.
Оба так различно и между тем так страшно искалеченные имели впереди отравленную жизнь. Больные телом и душой, они видели перед собой одну только ночь, без единого луча солнца, без детей, без радости, без наслаждения. Жуана обняла своего супруга и стала на колени перед его постелью. Она была невинна во всем горе и несчастий, причиненном ей. Ее прекрасное лицо отцвело и поблекло в несколько месяцев. Если бы король увидел теперь прекрасную Жуану, то оттолкнул бы ее от себя. Глаза ее были тусклы, и она с любовью, полной самопожертвования, сидела около постели бедного больного Фрацко.
Несмотря на то, что он был уже одной ногой в гробу, со временем его сильная натура справилась с многочисленными ранами. Он настолько окреп, что смог стоять и ходить. Но его руки, вывихнутые, с разорванными жилами, остались слабыми, и в груди сохранилась на всю жизнь болезнь, которая делала его неспособным ни на какую работу.
Тогда графиня Теба указала ему на еще хорошо сохранившуюся часть развалин, которую она подарила ему, для того чтобы он мог найти убежище для себя и Жуаны.
Она не могла ему оказать другой помощи, потому что со смерти своего мужа должна была использовать свои ограниченные средства на воспитание единственной дочери своей Евгении.
Старый, изувеченный Фрацко охотно поселился в одиноком убежище замка Теба и горячо благодарил за него старую графиню. Он нежно заботился о юной Евгении, которая часто приходила к рано состарившейся чете, с тем чтобы посетить те места, в которых жили ее предки.
В обществе госпожи де Монтихо, как называли почти везде графиню Теба, и ее расцветающей дочери вскоре появился молодой дон самого изысканного воспитания и образования.
Он часто сопровождал прекрасную Евгению в ее посещениях развалин замка Теба и тогда познакомился со странной четой, жившей в таком уединении.
Вдруг госпожа де Монтихо со своей прекрасной дочерью исчезла на несколько лет. Молодой дои тоже перестал ездить к старому Фрацко, который, несмотря на свое слабое здоровье, весь предался служению обществу Летучей петли, когда узнал, что оно борется против инквизиции.
В одном из собраний этого тайного союза Фрацко снова увидел молодого дона, который только тогда узнал, вследствие чего были так изувечены несчастные супруги. Он скоро сделался спасителем и благодетелем бедной Жуаны и ее несчастного мужа, который каждую речь заключал словами: «Да будет проклято Санта Мадре!»
Он имел право произносить это ужасное проклятие, потому что лишился в этом страшном дворце больше, чем жизни.
Молодой дон сделался гроссмейстером ордена, а Фрацко охранителем тайного места сборища, о котором никто, кроме членов Летучей петли, не имел ни малейшего подозрения.
Услышав о прибытии донны Евгении, дон Рамиро, в высшей степени взволнованный, последовал за Фрацко, чтобы увидеться после долгой разлуки с любимой девушкой. Когда они переходили через широкую дорогу, отделявшую развалины замка от более сохранившегося остатка большого, величественного строения, в котором жили Жуана и Фрацко, две женские фигуры показались у входа в него.
— Молодой графине стало, вероятно, душно в моем совином гнезде, — сказал Фрацко, — в такую прекрасную ночь на воздухе лучше.
Дон поднял глаза и увидел молодую, величественную донну, стоявшую около старой, серьезной Жуаны, на лице которой не осталось ни малейшего следа прежней красоты.
Гроссмейстер ордена остановился. К нему действительно приближалась Евгения де Монтихо, еще более похорошевшая за эти восемь лет. Дон Рамиро остановил свои удивленные взоры на этом восхитительном образе.
Евгении де Монтихо было около двадцати четырех лет. Все ее существо дышало обольстительной прелестью. Легкое светлое платье ловко обхватывало ее стройную фигуру. Белая вуаль ниспадала на ее густые рыжевато-белокурые волосы и покрывала ее прекрасные плечи. Евгения бросила взгляд на приближающегося дона, но тотчас же опустила глаза на букет из темных гранатовых цветов, который она держала в руках. Нежный свет лунной ночи освещал ее высокую красивую фигуру и придавал еще больше таинственности этому свиданию.
— Мы должны расстаться, — проговорила донна, — наши дороги расходятся, вы остаетесь в Мадриде, а мы с матерью едем в Париж.
После краткого разговора они сели на своих лошадей и оба при лунном свете поскакали вдоль опушки леса к далекому Мадриду, где дороги их навеки должны были разойтись.
— Видите ли вы, дон Олоцага, разрушенные стены, — сказала своему молчаливому спутнику прекрасная Евгения де Монтихо, останавливая лошадь и глядя назад на безмолвные руины замка Теба, — вот исчезнувшие замки, погребенное величие! Пусть таким же будет для нас прошедшее.
Олоцага пришпорил своего коня, и они оба полетели среди ночи, как будто хотели бежать от прошлого.
Старый Фрацко долго и с горечью смотрел им вслед, потом, собираясь уже войти в свое жилище, чтобы хорошенько устроить две комнатки для своих гостей, он увидел в тени, бросаемой развалинами, выбежавшую к нему навстречу маленькую девочку.
— О, мой добрый отец Фрацко, — воскликнула она ласкаясь, — возьми же меня теперь с собой к милой Жуане.
— Ты опять осталась так долго при лунном свете между развалинами, мой маленький лесной дух! Ай-ай-ай, а я-то думал, что ты давно спишь в своей маленькой кроватке, — говорил сгорбленный старик, лаская девочку, — а вот и Жуана. Возьми-ка Марию к себе, а я беру нашего нового гостя, маленького Рамиро, оставленного мне господином гроссмейстером, и желаю вам спокойной ночи.
ДЕНЬ СВЯТОГО ФРАНЦИСКО
Мы оставили Энрику в ту ужасную ночь, когда она бежала от преследовавшего ее отвратительного Жозэ. Она уже чувствовала на своих щеках его дыхание, его дрожащая рука была готова схватить ее, когда она достигла Прадо Вермудес, улицы, которая шла вдоль берега Мансанареса и вела ко двору палача. Тут силы положительно оставили ее, и она, изнемогая, упала бы на руки дьявола, преследовавшего ее, как вдруг из-под ее ног исчезла земля. Она уже не была способна кричать, и душа ее пришла в такое состояние, когда ничто, что бы ни случилось, не могло ее поразить.
Энрика исчезла перед взорами Жозэ.
Несколько секунд спустя ее покрыли волны Мансанареса.
Если бы вода темного потока не была бы согрета в продолжение жаркого дня и не представляла, таким образом, большого контраста с внезапно наступившим холодом ночного воздуха, то Энрика, утомленная и разгореченная бегом по мадридским улицам, никогда более не вышла бы из глубины на поверхность реки, на берегу которой стоял Жозэ, пораженный ужасом.
Он слышал, как захлебывалась женщина, которую так жаждала его душа, он видел, несмотря на окружавшую его темноту, как белые руки Энрики исчезли под волнами, и он в ужасе отвернулся, ему не хотелось следовать за утопающей, обреченной на верную смерть.
Энрика, утопая, потеряла сознание. Но борьба со смертью и чувство самосохранения, должно быть, сильно подействовало на нее, потому что она еще раз поднялась над поверхностью реки и старалась удержаться на ней, барахтаясь руками. Она уже столько захлебнула воды и платье ее так измокло, что ей стоило громадных усилий, вызываемых боязнью смерти, хоть один лишний миг продержаться на поверхности воды. Но даже мысль о смерти в этих волнах была для нее благодеянием в сравнении со страхом попасть в руки отвратительного брата Франциско, тогда судьба ее была бы несравненно ужаснее.
Она вдруг почувствовала, что достигла середины Мансанареса, подымаемая и влекомая потоком, который помогал ей держаться на поверхности. Настала для нее последняя минута, последние силы, которые ей придавала боязнь смерти, истощились… Энрика должна была через несколько секунд погрузиться в воду, несмотря на течение. Темнота ночи не позволяла ей видеть берега. Беспомощная, качалась она на волнах. Тут силы покинули ее, руки ее опустились без движения в воду, и серое утро должно было принести ей смерть…
— Пресвятая Мария, помоги! — прошептали ее бледные губы, которые все ближе и ближе приближались к увлекающим ее вниз волнам… еще одна секунда и Энрика погибла…
Вдруг силой течения выбросило на твердую землю бедную измученную женщину, для которой счастье в жизни светило так непродолжительно, последнее время дни ее проходили в страхе и бедствиях. У нее похитили ребенка, величайшее сокровище, и преследовали как детоубийцу за то, что она так сильно и самоотверженно любила Франциско. Но несчастная, измученная Энрика не осушила до дна чаши страданий, ибо волны ее выбросили на тот низкий островок, на котором, находилась хижина одноглазой Марии Непардо.
Энрика, бледная и неподвижная, лежала среди кустов и пальм на плоском берегу острова. Утренний ветер скользил по ее смертельно-бледным чертам, а волны еще орошали ноги несчастной.
Старая Мария Непардо покинула остров при наступлении ночи, после того как посланный графини генуэзской вручил ей кольцо, при получении которого она должна была отдать ребенка, порученного ей прекрасной графиней.
Она дала ответ посланному осторожной Аи, что она уже обо всем позаботилась и что девочка хорошо упрятана, это значило, что поставщица ангелов медленно уморила ее, так же как и многих детей до нее.
Девочка Энрики относилась к одноглазой старухе с доверием и любовью, чего никогда не оказывали ей другие дети, и Мария Непардо почувствовала к этому ребенку расположение, которого она сама не могла себе объяснить. Она, не имевшая никогда детей, начала обращать всю свою любовь, без которой она до сих пор так легко обходилась, на вверенного ей ребенка.
Старая одноглазая женщина наслаждалась нежными словами, ласками и доверием невинного ребенка, и ей скоро понравилось, что болтливая девочка ее обнимала и целовала.
Как должен был этот ребенок быть одинок и несчастен, если он мог так доверчиво полюбить страшную Марию Непардо! Вместо того чтобы лишить этого ребенка всего необходимого и поступать с ними так, как она поступала со всеми детьми до него, Мария Непардо, напротив, стала с необыкновенной любовью и заботой ухаживать за бедной девочкой, тронувшей каменное сердце старухи. Из разговора с незнакомой знатной донной одноглазая Непардо ясно поняла, что маленькая Мария обречена на смерть, несмотря на кольцо, но старуха никак не могла решиться на это преступление, хотя с самого начала несколько раз пробовала морить голодом милого ребенка, ласково протягивавшего к ней ручки.
Поэтому, когда в тот вечер Иоаким явился, чтобы в обмен на кольцо получить от нее маленькую Марию, одноглазая старуха обманула его, сказав, что ребенок хорошо упрятан, впрочем, она думала этими словами вполне угодить незнакомой донне.
Она взяла кольцо и оставила у себя маленькую Марию. Когда посланный удалился, она нагнулась над спавшей девочкой и задумалась.
Ей пришло в голову, что ребенок, которому донна придавала так много значения, может подвергнуться опасности, живя на ее острове. Незнакомка может внезапно явиться и, найдя у нее ребенка, уничтожить его, тем более что донна эта казалась ей приближенной ко двору.
Одноглазая старуха стала думать о том, как бы лучше спасти маленькую Марию от преследований страшной женщины, и решила тотчас же покинуть остров, так как донна могла еще прийти к ней ночью.
Завернув свою любимицу в темный платок, Мария Непардо направилась к маленькой лодочке, которую она всегда использовала под прикрытием ночи, уложила в нее голубоглазую Марию с такой заботой и осторожностью, каких едва можно было ожидать от этой преступницы. Затем взялась за весла как можно тише, чтобы не разбудить ангела, которого она на этот раз не вела к смерти.
Мы видим очень Часто, что в груди таких натур, как Мария Непардо, бьются два совершенно различных сердца. Насколько она была отвратительна, зла и мстительна, настолько любила и охраняла маленькое существо, воскресившее своими ласками совсем почти умершие хорошие качества сестры палача.
Весло одноглазой старухи бесшумно опускалось в воду, между тем как глаз ее старался рассмотреть обыкновенно пустынный берег, чтобы убедиться, не наблюдает ли кто за ней. Ночь была такая бурная и темная, что она едва могла держаться направления к Прадо Вермудес и положительно не видела берега.
На соседних колокольнях пробило девять часов. Вдруг старая Мария Непардо увидела, что течение реки привело ее к той стороне берега, где стоял отгороженный двор старого Вермудеса.
Одноглазая старуха содрогнулась от ужаса при виде низкого строения, в котором однажды палач раскаленным железом коснулся ее глаз. Она боролась с волнами, она гребла изо всей силы, чтобы удалиться от того места, с которым были связаны для нее самые страшные воспоминания.
Но буря с каждой минутой становилась все сильнее и сильнее, дождь проникал даже под покрывало маленькой Марии.
Вдруг сломалось весло и в руках старой Непардо остался только коротенький обломок; волны вполне завладели лодочкой и с силой выбросили ее на берег.
Маленькая Мария громко вскрикнула. Старая Непардо услышала шаги, приближавшиеся от двора старого Вермудеса к тому месту, где остановилась лодка. Старуха с гневом и ужасом увидела своего брата в сопровождении слуги, несшего факел, направлявшегося к тому месту, где она, с ребенком на руках, старалась встать на твердую землю.
Старый Вермудес услыхал шум, производимый ударами весел, и крик маленькой Марии. Он взял с собой одного из слуг, чтобы с помощью факела узнать, что происходит на его берегу. Одноглазая старуха старалась скрыться, но волны унесли лодочку с быстротой молнии.
Вермудес увидел, что какая-то женщина пробирается вдоль низкого строения, и потому, взяв факел из рук слуги, он велел ему догнать женщину и узнать, кто она такая.
Отцовский дом, из которого Мария Непардо была выгнана с проклятием, был ей отлично знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74