Потом он еще больше сузился. К тому времени Молицын находился, в Париже, и я отправил туда Уиллоуби, надеясь, что, обнаружив местонахождение девочки, смогу держать это дело под контролем. А вот Уиллоуби… слегка перестарался.
Лукас поморщился, представив себе, как, должно быть, страдал перед смертью его друг.
— Почему вы не оставили Татьяну спокойно жить и дальше в Мишакове? — спросил он. — Почему охотились за ней?
— Глупый ты, Стратмир. А что, если бы великая княгиня взяла ее к себе, признала и использовала в политических целях в отношениях с Англией? Ты знаешь моего брата. Опасаясь международного порицания за мое мерзкое поведение, брат согласился бы выполнить любые требования русских, а наш папаша, узнай он об этом, лишил бы меня наследства! Следовательно, она могла выставлять любые условия.
— Мне кажется, вы преувеличиваете жадность великой княгини, — неуверенно сказал Лукас.
— Неужели? А ты не задумывался, почему она хочет, чтобы принцесса Шарлотта вышла замуж за эту ее марионетку, Леопольда, и дала отставку вашей марионетке — Вильгельму Оранскому? — Герцог невозмутимо улыбнулся.
— Как вы узнали, что Татьяна находится в Мишакове?
— Через тебя, конечно. Человек в течение пяти лет спокойно разводит розы, а через неделю после гибели Молицына вдруг срывается с места и едет в Россию! Не надо быть гением, чтобы догадаться, насколько это опасно. — Камберленд помолчал, разглаживая пальцем усы. — К тому же Уиллоуби заметил, что Молицын начинал волноваться всякий раз, когда упоминалось твое имя.
— Негодяй, — пробормотал Лукас и, ухватив за плащ, перебросил герцога через перила.
— Да сбрось ты его в реку, — нетерпеливо воскликнул Платов, — и делу конец!
Герцог умоляющим жестом протянул к дочери затянутые в перчатки руки.
— Дорогая девочка! Дитя мое! Неужели ты сможешь допустить, чтобы твой отец окончил жизнь подобным образом?
— Бросай! — не моргнув глазом скомандовала Татьяна.
Лукас едва удержался, чтобы не поддаться искушению; но Камберленд был принцем крови, сувереном нации, которую он, Лукас, любил и которой служил. Следовательно, тот, кто убьет этого негодяя, будет ничем не лучше, чем сам герцог, а Татьяна, несмотря на ее ненависть, окажется соучастницей убийства и будет вынуждена всю жизнь прожить с этим пятном.
— Мы требуем от вас следующего, — процедил Лукас сквозь зубы, глядя герцогу прямо в глаза. — Оставьте Татьяну в покое — она не предъявит вам никаких претензий и не расскажет правду ни вашему брату, ни отцу, если вы гарантируете, что больше никогда не будете покушаться на ее жизнь. В противном случае…
— Вы не осмелитесь причинить мне вред! — самоуверенно заявил герцог.
— А вы не искушайте меня, черт возьми! Если с ней что-нибудь случится, я обращусь к королю и к принцу-регенту, расскажу им не только об истории с великой княгиней, но и о ваших закулисных махинациях в интересах Бонапарта.
— У тебя нет доказательств, Стратмир, а мой братец терпеть тебя не может.
— Именно поэтому и поверит, — неожиданно заявила Татьяна. — Он знает, что Лукас — человек чести.
Камберленд хотел было возразить, но промолчал.
— Поверит или не поверит ваш брат, по сути, не имеет значения, — сказал Лукас, — потому что, если она умрет, умрете и вы — это я вам обещаю.
Татьяна шепотом перевела сказанное атаману. Поигрывая саблей, Платов подошел вплотную к герцогу и сказал так, что дальнейшего перевода не потребовалось:
— Я присоединяюсь к клятве и глаз с тебя не спущу. Я буду повсюду.
И тут неожиданно Камберленд плюнул ему в лицо. В ответ быстрый как ртуть Платов взмахнул саблей и располосовал по плечевому шву один из рукавов плаща герцога, так что Лукас теперь удерживал его только за другой рукав.
Камберленд побледнел, услышав, как потрескивает натянувшаяся ткань.
— Не спеши, Матвей, обрезай по одной ниточке, — хладнокровно посоветовал Лукас.
Казак снова поднял саблю и проткнул ее кончиком второе плечо плаща.
— Ладно! — крикнул вдруг Камберленд, нелепо болтаясь над водой. — Клянусь, я больше не трону ее. А теперь поставьте меня на ноги, черт бы вас побрал!
Лукас подтащил его к перилам.
— Этого недостаточно, — неумолимо заявила Татьяна. — Он должен как-то расплатиться за гибель моих приемных родителей, за смерть Петра.
Лукас, у которого изрядно устала рука, задумался.
— Пятьдесят тысяч фунтов в Русский фонд помощи, — наконец решил он.
— Пятьдесят тысяч… — Камберленд охнул, и тут же Платов обрезал еще несколько ниток. — Ладно, я это сделаю.
— Только не из государственной казны, — уточнила Татьяна, — а из твоих личных доходов.
Камберленд сердито взглянул на нее.
— Ты, кажется, считаешь меня денежным мешком, малышка?
— Я считаю тебя дьяволом, — спокойно произнесла она. — Из твоих личных доходов.
Герцог помедлил. Платов, сверкнув белозубой улыбкой, обрезал еще часть ткани. Плащ снова затрещал.
— Из моих доходов! — торопливо согласился герцог, и Лукас рывком перетащил его через перила.
Камберленд оправил свое искромсанное одеяние, потом обернулся к Татьяне:
— Если ты считаешь меня дьяволом, дитя мое, то кем же в таком случае являешься сама? — Он расхохотался и нетвердой походкой направился к экипажу.
— Э-э, не туда, ваша светлость! — остановил его Лукас. — Экипаж нам потребуется, чтобы отвезти домой вашу дочь. Я уверен, что вы не бросите леди, попавшую в трудное положение.
— Пропадите вы все пропадом! — заявил герцог, отыскивая вожжи.
Платов похлопал его по плечу, а когда Камберленд оглянулся, нанес ему сильный удар в грудь тупым концом сабли. Герцог согнулся пополам от боли.
— Черт! Этот сукин сын сломал мне ребро!
На физиономии Платова явно читалось намерение прикончить его.
— Матвей, — поспешно вмешался Лукас, — может, ты лучше отвезешь нас домой? И не сломя голову, а с нормальной скоростью…
— У него осталось одиннадцать ребер, — мрачно сказал атаман. — Мог бы обойтись еще без парочки.
Лукас усадил Татьяну в экипаж, но Платов все еще не решался оставить свою жертву.
— Ты нужен мне, Матвей, — произнес Лукас по-русски, — чтобы заставить его сдержать слово.
— А эти пятьдесят тысяч фунтов… — напомнила Татьяна.
Платов точным жестом вложил саблю в ножны.
— Будь по-твоему. Но деньги тут ни при чем, душенька, — это ради тебя и ради чести великой княгини. Как сказал Лукас, я ему нужен, чтобы заставить этого лживого мерзавца сдержать слово.
Камберленд настороженно наблюдал за тем, как Платов вскочил на облучок и свистнул, разворачивая лошадей.
— Эй, — сердито крикнул герцог, — вы подумали, как, черт возьми, я доберусь до дома?
— Там у воды щиплет травку гнедая кобыла, которая принадлежит лорду Бартону, — сказал ему Лукас. — Седла нет, но на ней вполне можно удержаться, если…
Он не договорил, потому что Татьяна приложила палец к его губам.
— Не стоит рассказывать ему обо всем, — сказала она, поблескивая глазами.
— Ты права. На этой животине не обязательно ехать по дороге — она отлично себя чувствует на пересеченной местности! — крикнул герцогу Лукас, когда их лошади, подчиняясь опытной руке Платова, весело тронули с места.
— Она любит преодолевать препятствия! — добавила Татьяна.
— А ты весьма кровожадная особа… — усмехнулся Лукас, ласково взглянув на нее.
— Поэтому до сих пор жалею, что ты не сбросил герцога в воду.
— Не может быть.
— Да, Лукас, да.
— Такое пренебрежение кровным родством настораживает, когда собираешься жениться, — пошутил он.
— А то, что у меня такой отец, тебя не настораживает? — Из ее глаз выкатилась слезинка и поползла по щеке.
Лукас помедлил мгновение, потом с горячностью возразил:
— У меня и в мыслях такого нет! — Откинувшись на гладкую спинку кожаного сиденья, он обнял ее одной рукой. — Выбирай что-нибудь одно, любовь моя. Ты не можешь отказать мне и потому, что ты дочь крестьянина, и даже узнав, что твой отец — герцог! — Сделав такое умозаключение, Лукас довольно расхохотался, но тут же поежился и наклонился вперед, только теперь почувствовав, что в спину ему впились камешки с дорожного покрытия.
Глава 35
— Предпоследний, — пообещала Татьяна, склонившись к обнаженным плечам Лукаса с пинцетом в руке.
— Это ты уже обещала, — проворчал он.
— Засел довольно глубоко, — предупредила она. — Каррутерс, дай ему еще вина.
Служанка поднесла бокал ко рту Лукаса. Он сделал глоток и покачал головой, отказавшись от второго.
— Я все-таки не понимаю, — сказала сидевшая возле окна Далси, — каким образом мелкие камешки с дороги впились в твою спину.
— Он спасал меня, — спокойно объяснила Татьяна, раскрывая пинцет и быстрым точным движением извлекая камешек. — Вот!
Лукас охнул, вцепившись в подушку под головой.
— Ты уверена, что это был предпоследний?
— В плечах остался всего один, — уточнила она.
Лукас приподнялся на локте, встревоженно глядя на нес, — А где остальные?
Татьяна фыркнула и похлопала его по прикрытым простыней ягодицам.
У него сверкнули глаза.
— Вот как? Это уже интересно, тебе не кажется?
— Думаю, — сказала графиня, — нам следует пригласить доктора. А вдруг начнется заражение крови?
— Такую возможность нельзя исключать. — Лукас уткнулся в подушку. — Но я думаю, лучше Татьяна просто смажет там, где следует, какой-нибудь обеззараживающей мазью или бальзамом.
— И не один раз, — сказала Татьяна.
— Ммм. Жду не дождусь, когда ты начнешь.
— Он пьянеет, — заявила Далси. — Думаю, надо все-таки позвать врача.
— Это правда?
— Спусти с меня штаны и увидишь, что я трезв как стеклышко.
Она усмехнулась и извлекла из плеча еще один камешек. На этот раз Лукас даже не поморщился.
— Насколько я понимаю, вы оба до крайности легкомысленны, — резюмировала графиня. — Как-никак сегодня было совершено еще одно покушение на жизнь Татьяны.
— Последнее, — с удовлетворением произнес Лукас. — Давайте выпьем за это.
Каррутерс принесла бокалы, и они отпили по глотку, после чего Далси передернула плечами.
— Не забудь, что тебе потребуется твердая рука, Татьяна.
— Она непоколебима, как скала, — заявил Лукас. — Мой сверкающий бриллиант.
У Далси округлились глаза.
— Нет, я посылаю за доктором.
— Миледи, — обратилась к ней Каррутерс, — не могли бы вы спуститься со мной в кухню, чтобы посмотреть, правильно ли готовят мазь?
— Об этом позаботится кухарка; а я хотела бы знать, почему вы так уверены в том, что это последнее покушение?
— Прошу прощения, миледи, но сейчас третий час ночи. Кухарка давно спит.
— В таком случае разбуди ее.
— Ох, что вы, этого нельзя делать. Завтра у нас будут гости, а вы знаете, что если она недоспит, то непременно испортит соус.
Далси помедлила. Служанка, несомненно, права.
— Ну, ладно, ладно, — раздраженно сказала она. — Какая мазь тебе нужна, Татьяна? Из пижмы? Из семян пионов с уксусом?
— Всего понемногу, — сказала Татьяна.
— Только не на уксусной основе, — вздрогнув всем телом, попросил Лукас.
— Пощиплет всего одно мгновение, — Татьяна наклонилась к его уху, — зато на ее приготовление требуется уйма времени.
— Ну что ж, в таком случае приготовь побольше мази на уксусной основе, мама.
Далси поднялась со скамейки.
— Я не такая глупая и отлично понимаю, когда мое присутствие нежелательно. Пойдем, Каррутерс.
— Эта горничная — настоящая жемчужина! — восхищенно сказал Лукас. — Пойди, любовь моя, запри дверь изнутри.
Татьяна подчинилась, потом вернулась к его постели.
— Пора тебе спускать штаны.
— Успеется. — Он перекатился на спину и, поймав ее за запястья, притянул к себе.
— Но мне действительно нужно извлечь эти камешки, — запротестовала она не слишком убедительно.
— Сами вывалятся, — ухмыльнулся Лукас.
— Неужели они тебе не мешают?
— Не так сильно, как это… — Он указал кивком головы на утолщение под штанами.
— Понятно. Как только выяснилось, что я королевских кровей, ты сразу решил, что со мной можно и согрешить, — лукаво заметила Татьяна.
— Очень боюсь, что теперь, когда выяснилось, что ты королевских кровей, я уже не смогу тебя удовлетворить.
Вытянувшись на постели рядом с ним, она улыбнулась:
— На кого же мне променять тебя? На одного из принцев крови? Так они приходятся мне родными дядюшками.
— Не щеголяй передо мной своим происхождением и не забудь, что я знал тебя, когда ты была всего-навсего деревенской девчонкой из Мишакова.
Татьяна нахмурила лоб.
— Мне кажется, это было так давно…
— Думаю, ты не ошиблась.
— Что, если бы ты не приехал за мной, Лукас? Просто смял бы бумажку, которую тебе дал Казимир, и выбросил ее? Что, если бы ты не был таким, какой есть?
— На такие вопросы ответит разве что Господь, любовь моя, — сказал Лукас, давая Татьяне возможность уютно устроиться у него под боком.
— Повтори еще разок, что она ответила, когда ты рассказал ей обо мне.
Лукас почувствовал большое искушение солгать, сказать, например: «Она любит тебя и просит прощения». Но он понимал, что лучше всего не скрывать правду:
— Русские не какие-то чудовища… — вот ее слова.
Как ни странно, Татьяну удовлетворила эта реплика.
— У моей матери не было выбора, — прошептала она. — Я не могу ее винить. А ты и впрямь принял ее за меня, обнял за талию?
— Видела бы ты ее реакцию…
— Могу себе представить! Она такая царственная.
— Ты тоже, — сказал Лукас, целуя ее.
Поцелуй был теплым, зовущим. Татьяна вздохнула, чувствуя себя в его объятиях защищенной от всех бед.
— Я часто мечтала… — сказала она и замолчала.
— О чем?
— Это было давно, еще в детстве. Я мечтала, что моя мать — принцесса; когда-нибудь она придет и возьмет меня к себе…
— Как видишь, мечты сбываются. — Лукас вновь поцеловал ее. — По крайней мере моя мечта, — он погладил грудь Татьяны, прикрытую тонким шелком, — сбудется, если ты перестанешь болтать и позволишь мне заняться с тобой любовью.
— А что случилось с твоим намерением воздержаться до брачной ночи? — лукаво спросила она.
— Не тяни время, Татьяна! Насколько я понимаю, сюда с минуты на минуту может ворваться отряд казаков, которые потребуют, чтобы ты вернулась в Россию и стала их верховной правительницей.
— Вздор! Во мне нет казацкой крови.
— Ну, тогда может прийти моя матушка с приготовленным снадобьем.
— Это более вероятно, — согласилась она и вздрогнула, когда он расстегнул застежку платья.
— Моя Белая Леди, — пробормотал Лукас, прикасаясь губами к ее соскам.
Запустив пальцы в его густые волнистые волосы, она застонала от наслаждения.
Его руки с мучительной неторопливостью скользнули по изгибам ее бедер вниз и ухватились за край юбок.
В этот момент на улице раздался топот копыт, и они замерли от неожиданности.
— Тысяча чертей! — выругался Лукас, вскакивая с кровати. — Ну, что я тебе говорил?
— Эй, дружище! — раздался снизу знакомый голос. — Я приехал, чтобы исполнить серенаду для твоей красавицы матери!
Снаружи раздались звуки балалаек.
Лукас подошел к окну.
— Отправляйся домой, Матвей, иначе…
— Я написал оду в ее честь. В ней тридцать семь строф.
Татьяна тихо помирала со смеху.
— Тридцать семь строф? Думаю, Далси будет польщена!
— Спокойной ночи, Матвей! — Лукас закрыл ставни и опустил оконную раму. — Если он не образумится, я запущу в него ночным горшком.
Татьяна приподнялась и села в постели.
— Я люблю тебя.
— И я тебя, мое сокровище.
Едва он произнес эти слова, как в дверь постучали.
— Как это понимать! — услышали они возмущенный голос графини. — Этот сумасшедший казак стоит под окнами с мандолиной!
— С балалайкой, — поправил ее Лукас, присаживаясь рядом с Татьяной.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что это не мандолина, а балалайка. Платов поет серенаду, которую сочинил в твою честь. — Он поцеловал Татьяну в губы — нежные и свежие, словно роза.
— Мне безразлично, как это называется; просто я хочу, чтобы этот человек перестал шуметь — он перебудит всю округу! Сделай же что-нибудь!
— Непременно, — пообещал Лукас, чувствуя, как Татьяна медленно, осторожно спускает с него штаны. Он прикоснулся губами к ее груди и замер от наслаждения, когда ее пальцы плотно обхватили его готовое к бою орудие любви.
— Начнем, милорд? — шепнула Татьяна.
Еще бы! Что за вопрос!
Эпилог
Сомерли-Хаус
Июнь 1815 года
— Полюбуйся! — сказал Лукас, передавая Татьяне свежий номер «Пост». — Герцог Камберлендский только что в очередной раз внес ощутимый вклад в Русский фонд помощи.
— Сколько? — спросила она, пробегая глазами заметку. — Всего тысячу фунтов? Ах он сукин сын!
— В целом он внес почти десять тысяч…
— И поэтому газеты его превозносят как великого филантропа! Когда его спросили о причинах особого расположения к русским, объяснение было следующее: как христианин он рад помочь народу, на долю которого выпало столько страданий. Взять бы этого проклятого лицемера и своими руками…
Лукас приложил палец к ее губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29