А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Претендовать ей было явно не на что.
Эмма Никитична Полканавт в десятый раз за день встала, чтобы посмотреть на бутон, который находился на ветке, удобно расположившейся в щели между шкафом и стеной, и размяла уставшие от печатанья на машинке пальцы. Вес Эммы Никитичны давно перевалил за сто килограммов, но двигалась она легко. Ее кандидатская диссертация была посвящена геологии Уральских гор, которые она в свое время исходила вдоль и поперек, ночуя в палатке и готовя на костре или примусе. Сейчас у Полканавт был сложный период — у ее младшей любимой внучки проблемы с глазами, и девочка лежала в офтальмологической клинике. Недалеко от двери за компьютером сидела Зульфия. Ее спина была неправдоподобно прямой, как будто девушка проглотила аршин, колени сжаты, ноги стояли на полу строго параллельно, голова слегка наклонена вперед, открывая длинную шею с маленькой родинкой. Волосы Зульфии были зачесаны наверх. Назвать Рашидову красавицей было трудно, восточное лицо с острым длинным носом и темными кругами под глазами выглядело таким же сухим и официальным, как и весь ее остальной облик. Зульфия делала какие-то расчеты, даже от шкафа, где располагался стол Полканавт, было видно, что экран пересекает какая-то длинная ломаная линия.— Что это у вас, милочка? — спросила Эмма Никитична младшую коллегу, трубно высморкавшись.— Моделирую условия схода селей на Северном Кавказе, Леопольд Кириллович просил побыстрее сделать, — тут же отозвалась Зульфия.Полканавт кивнула и углубилась в свою работу. О Зульфии по институту ходили разные слухи. Однажды Эмма Никитична слышала, как Барщевский говорил Валентине Ивановне, что у Рашидовой поддельные документы, потому что он на них, этих поддельных документах, «собаку съел и за версту чует подделку». Как Барщевский мог съесть собаку на документах, Полканавт не знала, но на всякий случай стала держать ухо востро. Сама Зульфия никогда никому ничего не рассказывала, семьи у нее не наблюдалось, приходила она всегда ровно в полдевятого, а уходила в шесть. Работник она была отличный — аккуратный, точный, образованный. Рашидова могла сесть за работу в девять и не отрываться до самого обеда. Руководство в лице Леопольда Кирилловича девушку ценило. После появления Зульфии в НИИ географии слухи и пересуды ходили довольно долго, но так как Рашидова никаких поводов обсуждать себя не давала, то длинные языки в конце концов замолчали, переметнувшись на более благодарные объекты.— Пойду-ка я принесу водички, а то цветочки завтра поливать будет нечем, — пробормотала Полканавт, устав думать о Зульфие, взяла большую пластиковую бутылку, в которой она носила и отстаивала воду, и побрела в туалет, располагавшийся в конце коридора у центральной лестницы. Несмотря на то что было никак не позже одиннадцати утра, в коридоре стоял полумрак. Эмма Никитична прищурилась и преодолела сложный участок пути на пониженной скорости. В туалете возле умывальника она столкнулась с Марьей Марковной, согнувшейся в три погибели над тонкой струей воды, лившейся из ржавого крана.— Зульфия Рашидова работает, головы не поднимает, я — работаю, а Марьи Марковны полдня нет на рабочем месте, — мрачно проговорила Эмма Никитична, занимая за коллегой очередь к крану.Туалет НИИ географии, как и все здание института, находился в крайнем запустении: темный, сырой, похожий на средневековый каземат, он освещался единственной желтой лампочкой, сиротливо висевшей под потолком на белом скрученном проводке. Умывальники были ржавые, текущие, с потолка вечно капало, но особенно раздражали сотрудников старой конструкции унитазы, на которые приходилось забираться ногами, рискуя жизнью и зажимая нос, и балансировать там, стараясь не коснуться плечами влажных, покрашенных зеленой краской стен. Грузная пожилая Полканавт, чья комплекция еле-еле позволяла втискиваться в узкое пространство кабинки, страдала больше всех. Эмма Никитична подняла голову и посмотрела на потолок. В этот момент на ее нос упала тяжелая холодная капля, и Полканавт, скривившись от возмущения, подошла поближе к коллеге, стоявшей на самом сухом пятачке во всем туалете. От Марьи Марковны, мывшей чашку, явственно несло пивом. Впрочем, ее болезненные отношения с алкоголем ни для кого не были секретом.— Слыхали, Эмма Никитична? Сегодня в половине шестого заседание ученого совета, — сказала она, глядя на Полканавт слегка затуманенным взором. Ее мясистый нос был краснее обычного, на локте явственно обозначилась дыра в обрамлении торчащих ниток. Говоря это, Марья Марковна слегка покачнулась и довольно заулыбалась: ученый совет иногда заканчивался банкетом, правда, так было не всегда, а только в те дни, когда какой-нибудь аспирант выносил на всеобщее обсуждение свою диссертацию, и стоял, и трясся, и заикался, и блеял, пока ученые мужи и дамы разбивали его вымученный научный труд в пух и прах, а потом неожиданно смягчались и выносили положительный вердикт и, весело щебеча на узкоспециальные темы, перетекали в соседнее помещение, к накрытым столам, и звенели бокалами, и желали разомлевшему и счастливому диссертанту дальнейших творческих успехов. Марья Марковна, несмотря на грозный и осуждающий взгляд Полканавт, мечтательно закрыла глаза: вечер сулил бесплатную выпивку и дармовую закуску.
Тигринский, вальяжно развалившись, сидел на стуле в Алиной кухне и пил сваренный в турке кофе. Он был одет в потертый махровый халат, принадлежавший хозяйке, но временно у нее позаимствованный. Еще и двадцати часов не прошло, как скромный, робкий аспирантик Стасик Тигринский вошел в квартиру, а сейчас он уже, как Бобик в гостях у Барбоса, удобно расположился, заполнив собой все доступное пространство. Некоторое время Тигринский раздумывал, стоит ли есть лежащий на нижней полке холодильника кусок торта, а потом решился: наверняка Аля со всей ее безалаберностью и плохой памятью не вспомнит о нем. Казбич грустно смотрел на пиршество с подоконника.— Что, толстомордик? Тортика захотел? — спросил его Тигринский, вонзая крепкие, острые зубы в мягкую сладкую массу, покрытую слоем розового крема и густо посыпанную измельченными миндальными орешками.Кот почти по-человечески вздохнул, спрыгнул на пол и, с достоинством неся черную голову, вышел из кухни.
Наташа как раз доедала последнюю конфету из коробки, которую ей подарил Барщевский, и собиралась нести Леопольду Кирилловичу разобранную картотеку со случаями схода селей на территории РФ за последние сто лет, когда в комнату вошел Стручков. Вид у него был ленивый и вальяжный, лицо светилось хорошо разыгранным доброжелательством. Он был похож на Санта-Клауса, милого, мягкого старичка, который, как казалось, вот-вот вынет из кармана вкусный леденец и погладит по головке. Наташа знала, что под обманчиво добродушной внешностью скрывается злобный гоблин. Она остановилась у двери и положила ящик с картотекой на стол. Сердце екнуло, скулы свело от нехороших предчувствий.— Наташенька, приходите ко мне сегодня вечером. Повторим вчерашнюю программу, а может, и внесем в нее какие-нибудь новые элементы, — громко проговорил Стручков. В его голосе чувствовалось еле сдерживаемое возбуждение.Наташа попятилась и села на стул, ноги и грудь резко заболели, схватило сердце. Краем глаза она видела фигуру Барщевского, сидящего за столом у окна. Александр рисовал карту схода лавин в Краснодарском крае, а большей частью просто бил баклуши, развлекая Наташу байками и анекдотами. Несмотря на все усилия казаться скромным, он выглядел в НИИ географии как изумруд среди песка, но все к нему привыкли. Сейчас он сидел, развалившись на стуле, внимательно смотрел на Стручкова и Наташу и чувствовал, как ко рту подступает тошнота.«Вот так вот. Сначала к Стручкову, а потом ко мне? И еще спрашивала, не женюсь ли я на ней? А я, кстати, чуть было не согласился…» — подумал он про себя, глядя на красную, подавленную Наташу, которая что-то бормотала и прятала глаза.«Мы же договаривались на пару раз в месяц. Я была у вас только вчера. И надеялась, что наши отношения останутся тайной!» — хотела сказать Наташа, но не могла расцепить плотно сжатые зубы. Почему-то ей казалось, что секс с пожилым научным руководителем является самым легким путем защитить вожделенную диссертацию и решить свои карьерные проблемы раз и навсегда, тем более что мама настаивала, а Наташа так боялась Татьяну Тимофеевну… Наташа и предположить не могла, что у Игоря Григорьевича окажется склонность к садизму и бешеный сексуальный темперамент, и, конечно, не ожидала, что Стручков зайдет к ней на работу и громко, никого не стесняясь, прикажет приходить сегодня вечером. Барщевский внимательно следил за ней из противоположного угла комнаты. Ему было муторно и противно, в голове зазвенело. Наташа еле удержалась, чтобы не упасть.
Часа в три Тигринский, напившийся кофе до конца своих дней и дважды искупавшийся в ванне, наконец-то засобирался.«Пойду-ка я», — решил он, прочитав подшивку журнала «Космополитэн» за прошлый год и почерпнув для себя много интересного. В частности, он узнал, в каких голливудских семьях жены зарабатывают больше мужей и чем это чревато для последних, как бороться с домогательствами на работе, о жизни без секса, о многоженстве, о несчастной любви юной девы к женатику, как правильно делать маникюр и педикюр. О том, что представляет собой последний, Стас знал весьма приблизительно, поэтому он прочитал статью полностью и картинки посмотрел. Затем по возможности уничтожил следы своего пребывания в квартире, надел рубашку, джинсы, свитер, куртку, протер пол в ванной, повесил на крючок халат, надеясь, что он высохнет до прибытия хозяйки, и пошел в прихожую. Он обулся, перекинул через плечо ремень сумки, еще раз проверил, выключил ли везде свет, закрутил ли воду и перекрыл ли газ, и совсем было уже собрался уходить, когда вся очевидная глупость его поступка заставила его охнуть и прислониться спиной к стене. Стас стоял перед закрытой дверью и тупо смотрел на замок в металлической двери, который открывался ключом с обеих сторон. Не веря своим глазам, Тигринский ощупал пальцами замочную скважину, потом проверил все замки, которые отпирались изнутри. Таких было еще два — и оба оказались открытыми. То есть дверь была заперта на один замок — именно тот, который требовал ключа с обеих сторон двери.— Ешкина вошь, — пробормотал Стас, стоя перед дверью. — Елки-палки, зеленые моталки.Казбич сидел на полу и, лениво шевеля черным пушистым хвостом, глумливо смотрел на Тигринского.
До начала заседания ученого совета, назначенного на половину шестого, еще оставалось немного времени, когда в кабинет к Але заглянула Валентина Ивановна.— Алечка, солнышко! — улыбнулась она. — Пойдем, поможешь накрывать на стол. Банкет на тридцать человек, будешь бутерброды делать и бутылки расставлять.Аля отложила в сторону пачку статей, пришедших в адрес «Вестника», навела кое-какой порядок на столе и пошла на первый этаж, где в правом крыле располагался читальный зал библиотеки. Когда-то, при прежних хозяевах, там находился крепостной театр, даже сейчас в большом полукруглом помещении кое-где была заметна старая облупленная лепнина. На улице уже было темно, в такое время НИИ географии сразу погружался во тьму. Але никогда не нравилось оставаться в здании после захода солнца. Тусклые лампочки, тени по углам, щербатые полы, и только библиотека сегодня сияла множеством огней. Когда Алиса спустилась на первый этаж, Наташа, Зульфия, Полканавт и обаятельнейший молодой человек по имени Дима Коробков, чья защита была запланирована на сегодняшний вечер, уже вовсю накрывали столы. Марья Марковна резала в уголке колбасу: у нее сильно дрожали руки, и расставлять посуду ей не доверили. Наташа была тиха и подавлена, ее глаза покраснели, она избегала смотреть на кого-либо, боясь расспросов — то, что ее отношения со Стручковым, вскрылись, стало для девушки страшным ударом. Кроме того, вечером ей предстояло свидание со Стручковым, и Наташа всерьез рассматривала перспективу прыгнуть с моста вместо того, чтобы идти к профессору домой. Зульфия делала работу старательно, молча и аккуратно — боялась испортить новый лиловый маникюр. Лиля, как замдиректора института по науке и птица высокого полета, имела все права в подготовке банкета не участвовать. Впрочем, в открытую дверь она пару раз заглядывала. Дима носил пакеты, бутылки и ящички из машины, выгружал все это на край стола. Он был милым и приятным парнем с открытым и немного детским лицом, но все время нервно шутил и смеялся, так что сразу становилось ясно, что защиты Коробков очень боится.«Ну и зря делает, — думала Марья Марковна, которая утром внимательно просмотрела Димину диссертацию. — Ничего в этой защите страшного нет, потому что никому, буквально никому не нужно заваливать Димочку Коробкова. А он трясется, потому что знает, что указал в списке использованной литературы книги, которые, как честно мне признался, в глаза не видел ни разу, а также три раза сослался на „Приложение Б“, якобы находящееся у него на странице 251, а нету у него ни такой страницы 251, ни „Приложения Б“. И боится теперь парень, что это заметят, что будет скандал, и не знает, что у каждого в диссертации можно найти такие огрехи, но никто не станет обращать на них внимание, потому что мы уже накрываем на стол и потому, что вопрос с его защитой, по сути, уже решен».Но Дима не мог слышать мыслей Марьи Марковны, поэтому он краснел, обливался потом от ужаса и с трудом сдерживал панику. Он забыл о «Приложении Б», совершенно забыл, а когда сегодня утром вспомнил, было уже поздно.Женщины уже расставили почти половину посуды, когда в банкетный зал зашла Аля.— Ну где же ты пропадала? Давай, помогай скорее, мы зашиваемся уже! — воскликнула Эмма Никитична и протянула Але нож, огромный кусок сыра в пакете и деревянную разделочную доску.Аля схватила нож и резала, резала и резала сначала сыр, а потом колбасу, овощи, пока пальцы не начали болеть. Марья Марковна сооружала из нарезанных продуктов аппетитные бутерброды, иногда, когда думала, что ее никто не видит, отправляя кусочек сырокопченой колбаски в рот, а Полканавт сновала с посудой и расставляла ее на длинном столе, не забывая вытирать белоснежной салфеткой каждую вилочку, ложечку и тарелочку. Наташа расставила таблички с именами приглашенных, поставила стулья, разложила салфетки и безучастно села в углу.«Что-то с ней стряслось», — подумала Аля, глядя на безвольно поникшую фигуру с головой, втянутой в плечи.Коробков, перетащивший весь набор продуктов, вскоре покинул женщин и, сунув под пятку пять рублей на удачу, быстренько засеменил в зал заседаний. Начиналась его защита.
Прозвенел звонок, шум голосов стих, и Дима, пытаясь унять дрожь в коленках, поднялся на кафедру. Он увидел множество обращенных к нему лиц, и парню стало совсем плохо.— Ну что ж, начнем! — профессор Стручков выглядел преувеличенно бодрым. Он стоял на кафедре рядом с Димой в дорогом костюме-тройке и по обыкновению любезно улыбался. В первом ряду сидели директор института Леопольд Кириллович, его заместитель Лиля, два оппонента, один из которых прилетел из Владивостока и клевал носом, так как не успел акклиматизироваться, зато второй активно внимал Стручкову, глядя на профессора с напускной сосредоточенностью. Задние ряды были заполнены сотрудниками НИИ географии и представителями ведущей организации диссертанта. Коробков очень волновался, хотя любимый руководитель и убедил его в том, что все пройдет гладко.«В конце концов, зря, что ли, я полгода строил для Стручкова дачу», — подумал Дима, и эта мысль принесла ему временное облегчение. Из соседней комнаты тянуло чудесным запахом свежего хлеба, сырокопченой колбасы и красной рыбы, лампы отражались в круглых боках бутылок с шампанским, важно блестели белые ряды табличек с именами. Половина заседателей поглядывали в сторону банкетного зала и никак не могли дождаться момента, когда протокольные мероприятия подойдут к концу и можно будет сесть за стол.— Ну что ж, начнем! — повторил Стручков.Все посмотрели на него, и только Лиля повернула кудрявую легкомысленную голову и глянула в банкетный зал. То, что она там увидела, ее удивило, девушка на мгновение подняла длинные темные брови, но тут же забыла об этом, сосредоточившись на защите.
Защита приближалась к середине, Полканавт и Марья Марковна достали из коробок печенье, большой торт и начали расставлять на отдельном столике чайные чашки, когда Аля решила, что неплохо бы посетить туалет и смыть с рук жир после тесного контакта со всевозможной снедью. Она понюхала ладони, пахнущие колбасой, перцем, сыром, укропом и блестевшие в ярком свете ламп, успешно придававших запущенному помещению более-менее нарядный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18