Евдокия Ивановна Немоляева в один из дней вернулась домой раньше обычного и застала любовников в положении, которое не оставляло сомнений в характере их занятий.Будь с Алексеем любая из поселковых потаскух, мордобоя бы не миновать, но умная и осторожная Евдокия Ивановна сразу оценила опасность и, не поднимая скандала, незаметно отступила.Своим открытием, своим горем, своей бедой она поделилась с двоюродной сестрой — Жанной Марченко. Та, еще более опытная и осторожная, строго наказала Дусе проглотить язык и молчать. Если вспыхнет скандал, то он сильнее всего затронет ее же семью. Кольцов никогда не простит Немоляеву своего позора и законопатит на веки вечные. Сделать это в условиях демократии не труднее, чем при тоталитаризме.О беде сестры Жанна однажды рассказала Лайонелле, что дало той повод прийти к Калерии Викторовне во всеоружии. Они уже несколько раз встречались на разных презентациях, и отношения, которые не налаживались в школе, вдруг образовались.— Я к тебе, кисонька, — Лайонелла светилась доброжелательностью. — Здравствуй, милая. Как ты свежо, как красиво выглядишь.Школьное соперничество прошло, и они могли теперь говорить друг другу комплименты.Женщины обнялись.— Да, чтобы не забыть. — Лайонелла разыграла саму невинность. — Как там твой Алексей? У тебя все еще с ним роман?Калерия резко отпрянула и оттолкнула Лайонеллу:— Ты о чем?Скрыть растерянность и испуг ей не удалось.— Киса, не надо стесняться, — Лайонелла глядела на подругу с искренним сочувствием. — Мы женщины, и каждая имеет право на маленькую тайну. Могу признаться: у меня тоже есть… молоденький мальчик.Отрицать что-либо Калерия не сочла нужным. Было ясно: Лайонелла все знает. Надо было только выяснить, от кого пошла сплетня.— Кто накапал? — В голосе и раздражение, и любопытство.— Киса, если честно, я и пришла затем, чтобы тебя предупредить. — Лайонелла взяла руку Калерии и дружески пожала ее. — Мне все рассказала сама Дуся. Немоляева. Спрашивала совета, как ей быть.— И что?— Киса, ты все еще видишь во мне соперницу? Зря. Я твой искренний друг.— Что ты ей сказала?— Не догадываешься?— Не хочешь говорить?— Почему? Я ее предупредила, чтобы она засунула язык в задницу или проглотила его.Калория облегченно вздохнула, ослабела и прильнула к груди подруги. Лайонелла погладила ее по голове.— А ты, Киса, тоже дура. Сделай Дуське подарок. Она знает о вас уже давно и молчит. Это чего-то стоит.— Что же ей подарить? Разве это удобно?— Если на то пошло, неудобно заваливать на себя чужих мужей. Дарить удобно всегда. Придумай что-нибудь. Перстенек, колечко… Только не дешевку.— Ты считаешь, она примет?— Киса, она не дура и прекрасно понимает, что Алексея с их двора ты не уведешь. А ее терпение заслуживает компенсации. Да, Киса, у тебя есть машина?Переход к новой теме был столь неожиданым, что Калерия поначалу растерялась.— Какая машина?— Конечно, не стиральная. Когда спрашивают о машине, имеют в виду автомобиль. Собственный.— Не-ет, — протянула Калерия растерянно. Она не понимала, какая существует связь между вопросом о машине и тем, о чем они только что беседовали, — своей у меня нет.— Тогда я помогу тебе ее заиметь. Главным образом потому и приехала.— Достать? — Калерия Викторовна смотрела на подругу с изумлением. — Были бы деньги, я давно купила.— Деньги, кисонька, не потребуются. Открывается новая фирма. В порядке рекламы они отдадут клиентам несколько машин. Но сама пойми, не давать же их первым встречным. Верно?— Я чего-то не понимаю. Давай лучше присядем. Я прикажу подать чаю. Или ты будешь пить кофе?— Можно чай.Они уселись на диван. Лайонелла откинулась на спинку стула; положила ногу на ногу. Калерия взяла с телефонного столика серебряный колокольчик. Позвонила.Дверь приоткрылась, и в комнату вошла домработница.— Машенька, нам чаю.— Сейчас, мадам.Лайонелла скрыла улыбку. Ей было приятно видеть, как на глазах в обществе менялись отношения. Только тогда, когда все осознают, что они не товарищи, что мир по справедливости разделен на тех, кто обладает богатством и повелевает, и тех, кто прислуживает людям состоятельным, в стране возникнет порядок.— Ты говорила насчет машины…Калерию уже зацепило, и она решила выяснить все до конца.— Дело простое, Киса. Ты приходишь, тебе вручают ключи…— Боюсь, Кольцов будет против. Все это похоже на взятку. Ты знаешь, какой он щепетильный…— Киса! Взятки дают должностным лицам, а не домохозяйкам. И потом, ты для понта внесешь три тысячи долларов в кассу фирмы…Калерия засмеялась.— Так вот в чем фокус! Думаешь, у меня есть столько денег?— Я тебе сказала — деньги не потребуются. У фирмы свой интерес, и ей невыгодно подставлять клиентов. Ты только подпишешь квитанцию о выплате денег. И получишь тут же а в т о.Калерия Викторовна подумала и с подозрением спросила:— Что с этого будешь иметь ты?— Киса, ты меня в чем-то подозреваешь? Ничего я иметь не собираюсь. Просто меня попросили найти надежного человека, который потом не станет хвалиться, что ему подарили, а будет говорить: я купил. Сразу вспомнила о тебе… Кстати, какой цвет ты взяла бы?И сразу у Кали отпали сомнения. О цвете и фасоне женщины готовы говорить где угодно и сколько угодно.— Наверное, лучше всего вишневый. У меня есть белое платье. И шляпка. Знаешь, такая… французская, с большими полями. Тоже белая.— Киса, отлично! Я представляю, как это будет смотреться. Да, ты с прокуроршей живешь в одном доме?— С Жучихой? Она выше этажом.— Пригласи ее, если можешь. У фирмы есть еще одна машина — зеленая. Вы же подруги?Они обе понимающе рассмеялись.С прокуроршей дело сладилось куда быстрее. Алевтина Игнатьевна Жук была дамой хваткой, не пропускавшей мимо своих рук ни одну из вещей, подвернувшихся так или иначе. А уж такой предмет, как машина, плюс ко всему дармовая… Нет, она не могла отказаться. Принципиально.Третьим в списке Лайонеллы стоял политический обозреватель придонского телевидения Вахтанг Симонидзе, чью фамилию городские острословы переделали в Сионидзе.По апломбу и самомнению Симонидзе ничем не отличался от московских мэтров, у которых учился, которым подражал.Лайонелла никогда не испытывала теплых чувств к пишущей и болтающей братии. Большинство из них не обладало умом и элементарной грамотностью. Но это в нынешних условиях не особенно и требовалось, чтобы вылезти в телевизионные звезды. Важнее было умение откопать и показать зрителям нечто такое, от чего у них отвалятся челюсти. Если на то пошло, даже столичные мэтры голубого экрана не умеют нормально говорить по-русски. Лайонеллу до бешенства раздражал ведущий обозреватель, регулярно подводивший итоги недели. Вслушиваясь в его речь, она слышала постоянно повторение звука «э-э-э». Создавалось впечатление, что у мастера слова затруднения с пищеварением и его изнуряет непреодолимый запор.Не нравился ей и Симонидзе, но она собрала информацию о том, что этот златоуст не стесняясь берет на лапу. Поэтому с ним Лайонелла играла в открытую.Симонидзе принял ее в своем кабинете — небольшой комнатке со стенами, увешанными множеством фотографий. Сияющий импортным маслом блин мордастого Гайдара с автографом наискосок; хмурое бородатое лицо террориста Басаева; улыбающаяся физиономия грузинского уголовника Кетовани; лисья мордочка известного израильского комика Хазанова, предпочитавшего смешить слушателей анекдотами о русских дураках; оплывшая, испитая физиономия киноартистки Мордюковой…Неряшливый, несколько дней не брившийся обозреватель перед красивой женщиной постарался выглядеть предельно галантным. Ершистость и задиристость, которую Симонидзе демонстрировал телезрителям в беседах с героями своих передач, не проявлялась ни в чем. Треп на публику — одно. Беседа с возможным «спонсором» — другое.Дармовую машину местный телеангел принял не моргнув глазом. Тут же сказал, что уже знает, как привлечь внимание сограждан к новой фирме, что зрительный ряд уже выстроился в его голове.Лайонелла поняла: с умным человеком вести разговор о деле — одно удовольствие. Вроде бы легко и вольно скользишь на коньках по прозрачному льду, и все-то болтаешь о пустяках, о вещах неуловимых, а обоим ясно, что и почем.— Нет проблем! — завершая приятный разговор, сказал Симонидзе и вскинул густые черные брови. — Все будет в лучшем виде. Мы здесь тем и живем, что поддерживаем новое, прогрессивное…
* * * Есть в нашем наивном обществе, охочем до сплетен, оружие тайной власти, об остроте которого подозревают далеко не все. Это слухи. Быстрые, всепроникающис, отравляющие и оглупляющие в зависимости от того, в какой дозе их потребляют. Для запуска слухов не требуется особых расходов. Нужно только умело выбрать тему и выпустить придуманное в общество. Эффект долго ожидать не приходится. Слух пока еще сохранил доверие граждан, не доверяющих официальным заявлениям, даже если их делает сам президент…Слух о том, что фирма «Ольга» продает новенькие «Жигули» за полцены — всего за три тысячи «зеленых» при их стоимости более шести, — не пополз — полетел по городу.В репортаж о событии Симонидзс включил снимки очереди, взятые из архива. Люди стояли за водкой, но поди ж ты угадай, кто зачем стоит, если кадр мелькнул и ушел, а зрительный образ ударил по мозгам и в них закрепился. Психология обывателя была уловлена точно.«Что дают?» — это второй вопрос, волнующий тех, кто уже подошел к хвосту и спросил: «Кто последний?»«Что дают?» — чисто советская фраза, родившаяся во времена закрытых распределителей, продуктовых карточек, заборных талонов и всякого рода купонов.Испокон веков в магазинах никому ничего не давали. За все следовало платить. Но спрашивать: «Что продают?» — было бессмысленно. Люди брали все, что давали. Иначе и этого могло не достаться.В новое время очередь сменила обличье. Теперь хвосты стали выстраиваться к окошкам контор, в которые люди спешили что-то отдать — квартплату, налоги, кровные, заработанные трудом деньги под обещание банков и фирм дать вкладчикам огромные дармовые проценты. Не стала исключением и фирма «Ольга». Деньги в нее понесли, и чтобы их отдать, выстраивались в очередь.Мадам Тимофеева, розовощекая, полная здоровья и силы, как олицетворение близкого счастья для каждого, принимала деньги в конторке с зарешеченными окнами. Чтобы попасть к ней, посетитель был обязан пройти через подкову металлоискателя. Два крутых мужика в камуфляже стояли на контроле, подозрительно осматривая проходивших внутрь денежного святилища. У заветных дверей стоял еще один охранник с портативной рацией в руках. Все здесь дышало солидностью и надежностью.В такой обстановке человек, стоявший в очереди последним, боялся уже не за деньги, а за то, что не успеет их сдать. Вдруг подстережет невезуха и товар окончится раньше, чем он получит заветную квитанцию со штампом «ОПЛАЧЕНО»?А с рекламных плакатов на горожан, на искателей дармовщины смотрела красивая женщина в белом платье и белой шляпе. Она опиралась рукой, украшенной перстнями, на капот «Жигулей» темно-вишневого цвета. Плакат сообщал: «Она внесла деньги раньше и уже имеет колеса».Жену начальника Управления внутренних дел области знали далеко не все, но у тех, кто ее знал, желание выяснять благонадежность компании «Ольга» отпадало сразу и начисто. Тем более что с другого плаката на мир глядела улыбающаяся жена прокурора города — женщина в золотистом платье у зеленой машины.Деньги текли все быстрее. Слух дошел до соседних областей, и на придонский мед полетели чужие пчелы. Число желающих расстаться со своими сбережениями быстро росло…РЫЖОВЧастная столовая, которую открыл предприимчивый повар-пенсионер Иван Иванович Дудка, прогорела полгода назад. Старика задавили государственными поборами, и он сдался. Расплатившись по всем статьям с налоговой инспекцией, Дудка шутовски приложил руку к кепочке и громко объявил ошарашенным чиновникам:— Оставайтесь, господа. Рулите дальше. У вас получается. А я пошел… к едрене Фене…С той поры старые, проверенные клиенты — сотрудники ближайшего отделения милиции, работяги из металлоремонта и продавцы магазина «Ромашка» — продолжали столоваться у Дудки на дому. Незнакомых сюда не пускали. Заявки на обеды подавались за день, очередей не возникало.Готовил Дудка прекрасно. Цены не завышал, и все были довольны.Рыжов и Катрич зашли по знакомому адресу в третьем часу дня. Жена Дудки Прасковья Глебовна, для старых знакомых просто Пана, встретила гостей милой улыбкой, провела в «залу» — просторную комнату, где стояли три квадратных стола, покрытых чистыми льняными скатертями.Устроившись под фикусом у окна, выходившего во дворик, Рыжов и Катрич сразу же принялись за еду. Борщ был ароматный, густой. Хлеб — горячий. Его подогревали на жаровне в духовке.Разговор начался после того, как были утолены первые, самые яростные приступы голода.— Ну, Артем, крутили мы с тобой педали, крутили, а уехать далеко не удалась. Что теперь? — Даже за едой с лица Рыжова не сходила озабоченность.— А ничего. — Катрич выбрал ложкой остатки борща из тарелки. — Яму отрыли — во! И по нулям. Вот борщ, однако, хорош. — Он положил ложку.— Может, дальше и ехать не стоит? — Рыжов отодвинул тарелку. — Сольем воду, всего и делов-то.— Обижаете, Иван Васильевич.— Что же делать?— Сперва посмотрим, что нам стало известно. Счета «Рубанка» очищены полностью. Причем это явилось новостью даже для персонала. Деньги ушли в виде кредитов в подставные фирмы. Фирмы тут же испарились. Это первое. Второе. Кассу распотрошили, когда Порохов был за границей. Сделал ли это он сам? Сомневаюсь. Хотя опровергнуть версию Гуляева, будто он выполнял приказы шефа, мы не сможем. Третье. За действиями Гуляева проглядывается фигура Калиновской. Вся ситуация такова, что дает выгоду только ей. Но Гуляев Калиновскую не сдаст.— Ты уходишь от главного: от того, кому нужно было устранять Порохова.— К тому и веду. Смерть банкира устраивала тех, на чьи счета ушли деньги, кто на них обогатился. И снова назову Калиновскую. Она незримо стоит за фирмой «Ольга». Откуда у нее такие деньги? Если выяснить это, многое встанет на свои места.— Выяснить можно, — Рыжов грустно улыбнулся, — но хто это нам дасть?— Серьезно?— Так точно, мой генерал.Катрич оказался не в меру догадлив.— Был разговор?— Как думаешь?— Значит, был.Рыжов не лукавил. Разговор состоялся не далее чем вчера вечером. Следователя попросил зайти Кадулин — заместитель прокурора города.— Здравствуй, Иван! — Кадулин, не вставая со стула (он не признавал кресел, боясь спровоцировать застарелый геморрой), поднял вверх левую руку, словно народный вождь, приветствовавший с трибуны протекавшие мимо толпы. — Садись.Рыжов демонстративно взглянул на часы, показывая, что торопится. Кадулин это понял.— Садись, долго не задержу.Рыжов сел, положил на колени потертую папочку.— Гляжу на тебя, Иван, — Кадулин поднял очки на лоб и посмотрел на Рыжова красными воспаленными глазами, — изматываешь ты себя.Рыжов недоуменно пожал плечами.— Работа-с…— Может, отдохнуть пора? Пиши заявление, отпустим.— Как это понимать? — Подводный камень настолько высоко торчал над поверхностью, что налететь на него можно было только сознательно. — Может, мне сразу написать заявление об увольнении?— Иван! — Теперь Кадулин жестом человека, умолявшего о пощаде, вскинул обе руки вверх. От вождя — решительного, уверенного в себе — в нем ничего не осталось. — Не хочешь в отпуск — неволить не стану.— Могу идти?— Погоди. Есть разговор.— Весь внимание. — Рыжов открыто язвил.— Существует мнение, что ты слишком увлекся.— Чем?— Думаю, прекрасно знаешь сам.— Нс понимаю. Мне поручили дело. Жук прямо сказал, что оно на контроле в Генеральной прокуратуре…— Все так. — Кадулин нетерпеливо махнул рукой. — Тебе поручили найти убийцу Порохова. Тогда какого ж хера ты полез в дела, которые к убийству не имеют отношения?— Конкретно?— Зачем тебе крутиться возле фирмы «Ольга»?— Есть причины.— Ты их отбрось.— Не потому ли, что мадам Жук и госпожа Кольцова обозначены на рекламных щитах?— Страсть к рекламе — бабская глупость. Но дело нс в ней. На тебя пошла жалоба губернатору. Кое-кто считает: ты мешаешь развитию свободного предпринимательства…— Что мне делать? Собрать прессу и рассказать о нашем разговоре?— Рыжов! — Кадулин вскочил со стула. — Не делай глупостей! Подумай, насколько все серьезно. Единственный мой совет: землю не рой копытом. Только и всего. Я понимаю, твоя старательность идет со старых времен…— Говоришь об этом так, словно я был следователем НКВД и сапогами выбивал у людей признания. Между тем я всего лишь противостою уголовщине.— Мы тоже ей противостоим. Но понимаем: старое — это старое. Нужно знать и принимать новые реалии.— Тебя на этот разговор уполномочил шеф?— А если и так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
* * * Есть в нашем наивном обществе, охочем до сплетен, оружие тайной власти, об остроте которого подозревают далеко не все. Это слухи. Быстрые, всепроникающис, отравляющие и оглупляющие в зависимости от того, в какой дозе их потребляют. Для запуска слухов не требуется особых расходов. Нужно только умело выбрать тему и выпустить придуманное в общество. Эффект долго ожидать не приходится. Слух пока еще сохранил доверие граждан, не доверяющих официальным заявлениям, даже если их делает сам президент…Слух о том, что фирма «Ольга» продает новенькие «Жигули» за полцены — всего за три тысячи «зеленых» при их стоимости более шести, — не пополз — полетел по городу.В репортаж о событии Симонидзс включил снимки очереди, взятые из архива. Люди стояли за водкой, но поди ж ты угадай, кто зачем стоит, если кадр мелькнул и ушел, а зрительный образ ударил по мозгам и в них закрепился. Психология обывателя была уловлена точно.«Что дают?» — это второй вопрос, волнующий тех, кто уже подошел к хвосту и спросил: «Кто последний?»«Что дают?» — чисто советская фраза, родившаяся во времена закрытых распределителей, продуктовых карточек, заборных талонов и всякого рода купонов.Испокон веков в магазинах никому ничего не давали. За все следовало платить. Но спрашивать: «Что продают?» — было бессмысленно. Люди брали все, что давали. Иначе и этого могло не достаться.В новое время очередь сменила обличье. Теперь хвосты стали выстраиваться к окошкам контор, в которые люди спешили что-то отдать — квартплату, налоги, кровные, заработанные трудом деньги под обещание банков и фирм дать вкладчикам огромные дармовые проценты. Не стала исключением и фирма «Ольга». Деньги в нее понесли, и чтобы их отдать, выстраивались в очередь.Мадам Тимофеева, розовощекая, полная здоровья и силы, как олицетворение близкого счастья для каждого, принимала деньги в конторке с зарешеченными окнами. Чтобы попасть к ней, посетитель был обязан пройти через подкову металлоискателя. Два крутых мужика в камуфляже стояли на контроле, подозрительно осматривая проходивших внутрь денежного святилища. У заветных дверей стоял еще один охранник с портативной рацией в руках. Все здесь дышало солидностью и надежностью.В такой обстановке человек, стоявший в очереди последним, боялся уже не за деньги, а за то, что не успеет их сдать. Вдруг подстережет невезуха и товар окончится раньше, чем он получит заветную квитанцию со штампом «ОПЛАЧЕНО»?А с рекламных плакатов на горожан, на искателей дармовщины смотрела красивая женщина в белом платье и белой шляпе. Она опиралась рукой, украшенной перстнями, на капот «Жигулей» темно-вишневого цвета. Плакат сообщал: «Она внесла деньги раньше и уже имеет колеса».Жену начальника Управления внутренних дел области знали далеко не все, но у тех, кто ее знал, желание выяснять благонадежность компании «Ольга» отпадало сразу и начисто. Тем более что с другого плаката на мир глядела улыбающаяся жена прокурора города — женщина в золотистом платье у зеленой машины.Деньги текли все быстрее. Слух дошел до соседних областей, и на придонский мед полетели чужие пчелы. Число желающих расстаться со своими сбережениями быстро росло…РЫЖОВЧастная столовая, которую открыл предприимчивый повар-пенсионер Иван Иванович Дудка, прогорела полгода назад. Старика задавили государственными поборами, и он сдался. Расплатившись по всем статьям с налоговой инспекцией, Дудка шутовски приложил руку к кепочке и громко объявил ошарашенным чиновникам:— Оставайтесь, господа. Рулите дальше. У вас получается. А я пошел… к едрене Фене…С той поры старые, проверенные клиенты — сотрудники ближайшего отделения милиции, работяги из металлоремонта и продавцы магазина «Ромашка» — продолжали столоваться у Дудки на дому. Незнакомых сюда не пускали. Заявки на обеды подавались за день, очередей не возникало.Готовил Дудка прекрасно. Цены не завышал, и все были довольны.Рыжов и Катрич зашли по знакомому адресу в третьем часу дня. Жена Дудки Прасковья Глебовна, для старых знакомых просто Пана, встретила гостей милой улыбкой, провела в «залу» — просторную комнату, где стояли три квадратных стола, покрытых чистыми льняными скатертями.Устроившись под фикусом у окна, выходившего во дворик, Рыжов и Катрич сразу же принялись за еду. Борщ был ароматный, густой. Хлеб — горячий. Его подогревали на жаровне в духовке.Разговор начался после того, как были утолены первые, самые яростные приступы голода.— Ну, Артем, крутили мы с тобой педали, крутили, а уехать далеко не удалась. Что теперь? — Даже за едой с лица Рыжова не сходила озабоченность.— А ничего. — Катрич выбрал ложкой остатки борща из тарелки. — Яму отрыли — во! И по нулям. Вот борщ, однако, хорош. — Он положил ложку.— Может, дальше и ехать не стоит? — Рыжов отодвинул тарелку. — Сольем воду, всего и делов-то.— Обижаете, Иван Васильевич.— Что же делать?— Сперва посмотрим, что нам стало известно. Счета «Рубанка» очищены полностью. Причем это явилось новостью даже для персонала. Деньги ушли в виде кредитов в подставные фирмы. Фирмы тут же испарились. Это первое. Второе. Кассу распотрошили, когда Порохов был за границей. Сделал ли это он сам? Сомневаюсь. Хотя опровергнуть версию Гуляева, будто он выполнял приказы шефа, мы не сможем. Третье. За действиями Гуляева проглядывается фигура Калиновской. Вся ситуация такова, что дает выгоду только ей. Но Гуляев Калиновскую не сдаст.— Ты уходишь от главного: от того, кому нужно было устранять Порохова.— К тому и веду. Смерть банкира устраивала тех, на чьи счета ушли деньги, кто на них обогатился. И снова назову Калиновскую. Она незримо стоит за фирмой «Ольга». Откуда у нее такие деньги? Если выяснить это, многое встанет на свои места.— Выяснить можно, — Рыжов грустно улыбнулся, — но хто это нам дасть?— Серьезно?— Так точно, мой генерал.Катрич оказался не в меру догадлив.— Был разговор?— Как думаешь?— Значит, был.Рыжов не лукавил. Разговор состоялся не далее чем вчера вечером. Следователя попросил зайти Кадулин — заместитель прокурора города.— Здравствуй, Иван! — Кадулин, не вставая со стула (он не признавал кресел, боясь спровоцировать застарелый геморрой), поднял вверх левую руку, словно народный вождь, приветствовавший с трибуны протекавшие мимо толпы. — Садись.Рыжов демонстративно взглянул на часы, показывая, что торопится. Кадулин это понял.— Садись, долго не задержу.Рыжов сел, положил на колени потертую папочку.— Гляжу на тебя, Иван, — Кадулин поднял очки на лоб и посмотрел на Рыжова красными воспаленными глазами, — изматываешь ты себя.Рыжов недоуменно пожал плечами.— Работа-с…— Может, отдохнуть пора? Пиши заявление, отпустим.— Как это понимать? — Подводный камень настолько высоко торчал над поверхностью, что налететь на него можно было только сознательно. — Может, мне сразу написать заявление об увольнении?— Иван! — Теперь Кадулин жестом человека, умолявшего о пощаде, вскинул обе руки вверх. От вождя — решительного, уверенного в себе — в нем ничего не осталось. — Не хочешь в отпуск — неволить не стану.— Могу идти?— Погоди. Есть разговор.— Весь внимание. — Рыжов открыто язвил.— Существует мнение, что ты слишком увлекся.— Чем?— Думаю, прекрасно знаешь сам.— Нс понимаю. Мне поручили дело. Жук прямо сказал, что оно на контроле в Генеральной прокуратуре…— Все так. — Кадулин нетерпеливо махнул рукой. — Тебе поручили найти убийцу Порохова. Тогда какого ж хера ты полез в дела, которые к убийству не имеют отношения?— Конкретно?— Зачем тебе крутиться возле фирмы «Ольга»?— Есть причины.— Ты их отбрось.— Не потому ли, что мадам Жук и госпожа Кольцова обозначены на рекламных щитах?— Страсть к рекламе — бабская глупость. Но дело нс в ней. На тебя пошла жалоба губернатору. Кое-кто считает: ты мешаешь развитию свободного предпринимательства…— Что мне делать? Собрать прессу и рассказать о нашем разговоре?— Рыжов! — Кадулин вскочил со стула. — Не делай глупостей! Подумай, насколько все серьезно. Единственный мой совет: землю не рой копытом. Только и всего. Я понимаю, твоя старательность идет со старых времен…— Говоришь об этом так, словно я был следователем НКВД и сапогами выбивал у людей признания. Между тем я всего лишь противостою уголовщине.— Мы тоже ей противостоим. Но понимаем: старое — это старое. Нужно знать и принимать новые реалии.— Тебя на этот разговор уполномочил шеф?— А если и так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48