мне дан приказ обыскать этот замок, ибо здесь могут находиться документы и иные доказательства существования заговора. Пусть ваша милость соблаговолит передать мне ключи, и помните, что вам же будет лучше, если вы окажете нам содействие в наших поисках.
- Но, сэр, ведь у меня ревматизм, я не могу двигаться, - возразила миледи, похожая на мертвеца, хотя, ложась в постель, она не забыла подкрасить щеки и надеть новый чепчик, чтобы выглядеть как можно лучше к приходу офицеров.
- Я попрошу разрешения оставить в этой комнате часового, на случай если вы пожелаете встать, чтобы к услугам вашей милости была рука, на которую вы могли бы опереться, - сказал капитан Уэстбери. - Ваша служанка покажет мне, откуда начать поиски. - И madame Виктуар, без умолку болтая на своем французско-английском диалекте, принялась один за другим открывать перед капитаном ящики и сундуки, в которые он заглядывал, как показалось Гарри Эсмонду, довольно небрежно, с улыбкой на лице, точно вел обыск только для формы.
У одного шкафа Виктуар бросилась на колени и, простирая вперед руки, закричала пронзительным голосом:
- Non, jamais, monsieur l'officier, jamais! Нет, ни за что, господин офицер, ни за что! (франц.).. Я скорее умру, нежели подпущу вас к этому ящику.
Но капитан Уэстбери все же настоял на том, чтобы открыть ящик, и при виде его содержимого улыбка, не сходившая у офицера с лица, перешла в откровенный взрыв хохота. В ящике находились не бумаги, касающиеся заговора, но парики, румяна и притирания миледи, и Виктуар, видя, что капитан, не смущаясь, продолжает обыск, объявила, что все мужчины - чудовища. Он постучал по стенке, чтобы узнать, не двойная ли она, но когда вслед за тем он погрузил обе руки в ящик, миледи голосом, который не слишком походил на голос слабой и больной женщины, воскликнула:
- Так, значит, капитан, в ваши обязанности входит не только арестовывать мужчин, но и оскорблять женщин?
- Все эти предметы опасны лишь тогда, когда они украшают особу вашей милости, - сказал капитан с иронической галантностью, отвешивая миледи низкий поклон. - Покуда я не нашел никаких следов государственной измены вижу здесь только оружие, при помощи которого красоте дано право убивать. И он острием шпаги указал на один из париков. - Итак, перейдем к обыску в остальных комнатах замка.
- Вы в самом деле хотите оставить этого мужлана в моей опочивальне! вскричала миледи, указывая на солдата.
- Что делать, сударыня. Нужен же вам кто-нибудь, чтобы оправлять подушки и подносить лекарство. Позвольте, я...
- Сэр! - не своим голосом взвизгнула миледи.
- Сударыня, если вы так больны, что не можете встать с постели, сказал капитан более строгим тоном, - мне придется вызвать сюда четверых из моих людей, чтобы они приподняли вас вместе с простынями. Короче говоря, я должен осмотреть постель; в постели тоже с успехом могут быть спрятаны бумаги; нам это доподлинно известно и потому...
Но тут миледи пришлось испустить крик неподдельного отчаяния, ибо капитан, перетряхивая подушки и валики, напал наконец на "огонь", как говорят при игре в фанты, и, вытащив одну из подушек, сказал:
- Что ж, разве я не был прав? Вот подушка, набитая документами.
- Какой-то негодяй выдал нас! - воскликнула миледи, садясь на постели, причем обнаружилось, что под ночной сорочкой на ней надето дорожное платье.
- Теперь я вижу, что ваша милость в состоянии двигаться; а потому позвольте предложить вам руку и просить вас встать с постели. Вам придется нынче вечером совершить небольшое путешествие - до замка Хекстон. Угодно вам ехать в собственной карете? Ваша служанка может сопровождать вас - и японская шкатулка тоже.
- Сэр, даже в борьбе между мужчинами лежачего не бьют, - с некоторым достоинством произнесла миледи. - Неужели же вы не можете пощадить женщину?
- Соблаговолите встать, сударыня, чтобы я мог обыскать всю постель, сказал капитан. - У нас нет больше времени на праздные разговоры.
И старуха без дальнейших пререканий поднялась с постели. На всю жизнь осталась в памяти Гарри Эсмонда эта длинная сухопарая фигура в парчовом платье и белой ночной сорочке поверх него, в красных чулках с золотыми стрелками и белых с красными каблуками туфельках. Сундуки, уложенные к отъезду, стояли в передней комнате, а лошади в полной сбруе ожидали в конюшне, о чем капитану, по-видимому, было известно из особых и тайных источников, - каких именно, Эсмонду нетрудно было догадаться впоследствии, когда доктор Тэшер жаловался на правительство короля Вильгельма, отплатившее ему будто бы черной неблагодарностью за оказанные в свое время услуги.
Здесь он может рассказать, - хотя в ту пору он был слишком юн, чтобы понимать все происходившее, - что заключали в себе те бумаги, которые хранились в японской шкатулке и при известии о приходе офицеров были переложены в подушку, где их и захватил капитан Уэстбери.
Там был писанный рукой патера Холта перечень окрестных дворян - друзей мистера Фримена (короля Иакова); подобные же списки были найдены среди бумаг сэра Джона Фенвика и мистера Коплстона, казненных за участие в упомянутом заговоре.
Там был королевский патент, которым лорду Каслвуду и его прямым наследникам мужского пола присваивался титул маркиза Эсмонда, а также указ о назначении его командующим всеми вооруженными силами в графстве и генерал-майором Добиться восстановления титула маркиза, некогда принадлежавшего дому Эсмондов, составляло давнишнюю мечту миледи виконтессы; и говорили, что, получив об эту пору наследство от своей незамужней тетки Барбары Топхэм, дочери золотых дел мастера, ее милость почти все деньги переслала королю Иакову, каковой поступок привел милорда в такое неистовство, что он едва не отправился тут же в приходскую церковь и был умиротворен лишь титулом маркиза, который венценосный изгнанник прислал своему верному слуге взамен полученных пятнадцати тысяч фунтов..
Были там и различные письма от местной знати и дворян, из тех, что продолжали служить королю - кто с искренним убеждением, а кто сомневаясь и колеблясь, - и два письма, в которых упоминалось о полковнике Фрэнсисе Эсмонде (к счастью для последнего); одно из них, писанное патером Холтом, гласило: "Я посетил полковника в его поместье Уолкот, близ Уэльса, где он живет со времени отъезда короля, и весьма настойчиво склонял его в пользу мистера Фримена, рисуя ему все выгоды, которые представляются от торговли с этим купцом, а также предлагал значительные денежные суммы, как то было условлено между нами. Однако же он отказался; он продолжает считать мистера Фримена главою фирмы и не намерен действовать в ущерб ему или вступать в торговые сношения с другой фирмой, но с тех пор, как мистер Фримен покинул Англию, полагает себя свободным от всякого долга перед ним. Полковник, видимо, больше думает о жене и об охоте, нежели о делах. Он долго расспрашивал меня о Г. Э., ублюдке, как он его называет, выражая опасения по поводу того, как намерен поступить милорд в отношении его. Я его успокоил, сообщив все, что мне известно о мальчике и о наших намерениях в этом вопросе; но в вопросе о Фримене он оказался непреклонным".
Другое письмо было от самого полковника Эсмонда к его кузену, где он упоминал о том, что к нему приезжал некий капитан Холтон и пытался подкупить его большими суммами денег, чтобы он перешел на сторону _известного лица_, при этом указывая, что глава дома Эсмондов принимает в последнем самое горячее участие. Но что он, со своей стороны, переломил шпагу, когда К. покинул родину, и не намерен более обнажать ее в этой распре. Что бы там ни было, а П. О. нельзя отказать в благородном мужестве, и он, полковник, видит свой долг, как и всякого англичанина, в том, чтобы поддерживать в стране мир и не допускать в нее французов; короче говоря, он не желает быть в какой-либо мере причастным к этим замыслам.
Об этих двух письмах, как и об остальном содержимом подушки, Гарри Эсмонду рассказал впоследствии полковник Фрэнк Эсмонд, тогда уже виконт Каслвуд; последний, когда ему показали это письмо, от души порадовался - и не без оснований, - что не принял участия в заговоре, который оказался столь роковым для многих замешанных в нем. Но в то время как происходили все эти события, мальчик, разумеется, ничего не понимал, хоть и был очевидцем многому; он мог лишь догадываться, что его покровитель и его госпожа попали в какую-то беду, по причине которой первому пришлось обратиться в бегство, а вторая была арестована людьми короля Вильгельма.
Завладев бумагами, спрятанными в подушке, офицеры продолжали свой обыск, но уже без особой тщательности. Они направились в комнату мистера Холта, следуя за учеником доброго патера, который, помня данные ему наставления, показал им место, где хранился ключ, отпер дверь и пропустил их в комнату.
Увидя полуистлевшие листки, они тотчас же радостно ухватились за эту добычу, и юного проводника немало позабавило озадаченное выражение, появившееся на их лицах.
- Что это такое? - спросил один.
- Написано на чужом языке, - сказал стряпчий. - Чему ты смеешься, щенок? - добавил он, поворотись к мальчику, который не мог сдержать улыбки.
- Мистер Холт говорил, что это проповеди, - сказал Гарри, - и велел мне сжечь их (что, впрочем, было чистой правдой).
- Проповеди? Как бы не так! Готов поклясться, что это доказательства измены! - вскричал стряпчий.
- Черт возьми! Для меня это все равно что китайская грамота, - сказал капитан Уэстбери. - Можешь ты прочесть, что тут написано, мальчик?
- Да, сэр, я немного знаю этот язык.
- Тогда читайте, сэр, да только, смотрите, по-английски, не то худо будет, - сказал стряпчий.
И Гарри принялся переводить:
- "Не сказал ли один из сочинителей ваших: "Дети Адамовы трудятся ныне, как некогда трудился он сам, у древа познания добра и зла, сотрясая ветви его в надежде достигнуть плода, а древом жизни пренебрегая". О, слепое поколение! Ведь именно древо познания, к которому привел вас змий..." - Тут мальчику пришлось остановиться, так как конец страницы был уничтожен огнем; и, обращаясь к стряпчему, он спросил: - Читать еще, сэр?
Стряпчий сказал:
- Мальчик не так прост, как кажется; кто знает, не смеется ли он над нами?
- А мы сейчас позовем Ученого Дика, - воскликнул, смеясь, капитан и, выглянув в окно, окликнул проходившего мимо солдата: - Эй, Дик, ступай-ка сюда, нам нужна твоя помощь!
На зов явился плотного сложения человек с широким добродушным лицом и отсалютовал своему начальнику.
- Скажите нам, Дик, что здесь написано? - обратился к нему стряпчий.
- Моя фамилия - Стиль, сэр, - сказал солдат. - Я Дик для моих друзей, но среди них я не знаю ни одного, который принадлежал бы к вашему сословию.
- Хорошо, Стиль.
- Мистер Стиль, будьте добры, сэр. Когда вы говорите с джентльменом, состоящим на службе в конной гвардии его величества, потрудитесь обходиться без фамильярностей.
- Я не знал, сэр, - сказал стряпчий.
- Откуда же вам знать! Вы, я полагаю, не слишком привыкли иметь дело с джентльменами.
- Полно болтать, прочти-ка лучше вот это, - сказал Уэстбери.
- Написано по-латыни, - сказал Дик, кинув взгляд на обгорелые листки и снова салютуя своему начальнику, - и взято из проповеди мистера Кэдворса. Тут он перевел отрывок почти слово в слово так, как это сделал Генри Эсмонд.
- Вот ты какой ученый, - сказал капитан мальчику.
- Верьте мне, он знает больше, чем говорит, - сказал стряпчий. - Я думаю, не прихватить ли нам его в карете вместе со старой Иезавелью.
- За то, что он перевел нам страничку латыни? - добродушно спросил капитан.
- Мне все равно, куда ни ехать, - сказал Гарри Эсмонд просто и искренне. - У меня никого нет.
Было, должно быть, что-то трогательное в голосе мальчика и в этом бесхитростном признании своего одиночества, ибо капитан бросил на него взгляд, исполненный ласкового сочувствия, а капрал, чья фамилия была Стиль, ласково положил ему руку на голову и произнес несколько слов по-латыни.
- Что он говорит? - спросил стряпчий.
- Да спросите вы у него самого! - воскликнул капитан.
- Я сказал, что и сам знавал в жизни горе и научился помогать в беде другим, а это не по вашей части, мистер Бумажная Душа, - сказал капрал.
- Не советую вам связываться с Ученым Диком, мистер Корбет, - сказал капитан. А Гарри Эсмонд, в ком ласковый взгляд и ласковые слова всегда встречали живой отклик, исполнился благодарности к своему неожиданному заступнику.
Меж тем заложили лошадей, и виконтессу, спустившуюся вместе с Виктуар вниз, усадили в карету. Француженка, которая обычно с утра до вечера бранилась с Гарри Эсмондом, при прощании расчувствовалась и назвала его "ангелочком", "бедным малюткой" и еще дюжиной ласковых имен.
Виконтесса протянула ему свою костлявую руку для поцелуя и призвала его вечно хранить верность дому Эсмондов.
- Если с милордом приключится недоброе, - сказала она, - его преемник не замедлит отыскаться, и у него вы найдете защиту. Узнав о моем положении, они не посмеют обратить свою месть на меня. - И она с жаром поцеловала образок, который носила на шее, а Гарри ровно ничего не понял из ее слов и лишь много времени спустя узнал, что даже тогда, на старости лет, она все еще надеялась, с благословения святых и при содействии ладанок с мощами, подарить род Эсмоидов наследником.
Гарри Эсмонд в то время был еще очень юн, и едва ли можно было ожидать, чтоб он был посвящен в политические тайны своих покровителей; поэтому офицеры задали ему лишь несколько вопросов, в на эти вопросы мальчик (который был мал ростом и казался много моложе своих лет), отвечал с осторожностью, стараясь показаться еще менее осведомленным, чем был на самом деле, чему допросчики охотно поверили. Он ни словом не обмолвился о скрытом механизме окна и о тайнике над камином; и то и другое осталось незамеченным.
Итак, миледи усадили в карету и отправили в Хекстон, дав ей в спутники камеристку и блюстителя закона, а по сторонам кареты скакали четверо вооруженных всадников, Гарри же остался в замке, одинокий и позабытый, точно никому во всем свете не было до него дела. Капитан с небольшим отрядом охранял Каслвуд; и солдаты, незлобивые весельчаки, ели баранину милорда, пили его вино и всячески благодушествовали, что и не удивительно, ибо все кругом к тому располагало.
Обед офицерам подавался в гобеленовой гостиной милорда, и бедняжка Гарри почел своею обязанностью прислуживать капитану Уэстбери, стоя за его стулом во время обеда, как стоял прежде, когда это место бывало занято милордом.
После отъезда виконтессы Ученый Дик взял Гарри Эсмонда под свое особое покровительство; испытывал его познания в древних авторах, говорил с ним по-латыни и по-французски, в каковых языках, - как заметил мальчик и великодушно признал его новый друг, - сирота был более сведущ, нежели сам Ученый Дик. Узнав, что всему этому его научил иезуит, чью доброту и Прочие достоинства Гарри никогда не уставал превозносить, Дик, - к немалому удивлению мальчика, который, как многие дети, растущие без сверстников, был не по годам развит и сообразителен, - обнаружил недюженные познания в богословии и умение разбираться во всех вопросах, составлявших предмет расхождения между обеими церквами; и они с Гарри часами вели ученые споры, в исходе которых мальчик неизменно оказывался побежденным аргументами необыкновенного капрала.
- Я не простой солдат, - говаривал Дик, и этому нетрудно было поверить, судя по его знаниям, отличным манерам и многим другим качествам. - Я принадлежу к одному из самых древних родов королевства; я обучался в знаменитой школе и знаменитом университете. Первые свои познания в латыни я получил близ Смитфилда в Лондоне, где вы поджаривали наших мучеников.
- А вы наших вешали, - возражал Гарри. - И уж если говорить о преследованиях, мистер Холт рассказывал мне, что еще прошлый год одного эдинбургского студента, восемнадцати лет от роду, повесили как еретика, хоть он и отрекся от своей ереси и принес публичное покаяние.
- Что верно, то верно: немало было гонений и с той и с другой стороны, но это вы первые подали нам пример.
- Неправда! Язычники - вот от кого это идет! - воскликнул мальчик и подкрепил свои слова длинным перечнем имен святых, начиная от первомучеников: под тем-то сам собой угас огонь, у того-то кипящее масло застыло в котле, над третьим палач трижды заносил свой топор, а святая голова все держалась на плечах. - А где у вашей церкви мученики, ради которых свершались бы подобные чудеса?
- Положим, - сказал капрал, - чудеса первых трех столетий христианства принадлежат моей церкви столько же, сколько и вашей, мистер папист, - тут он едва заметно улыбнулся и продолжал, как-то странно поглядев на Гарри: - А кроме того, скажу тебе, мой маленький начетчик, иногда, раздумывая над этими чудесами, я приходил к мысли, что не так уж они совершенны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68