В руке человека горящий факел.
Ярость борьбы, запах свежей крови ослепили зверя. Бросился он вперед – даже огонь не напугал его, – подмял под себя человека…
Что-то больно, очень больно кольнуло в бок, и слабость липкими путами оплела сильное тело, тяжестью налились могучие лапы, ослабли челюсти. Снова почувствовал он зубы врага, злобного рыжего волка, на своей шее, но нет уже сил сбросить его. Вздрогнул громадный волк всем телом и обмяк.
А соба, ослепленный яростью, все рвет податливое тело врага. Опрокинул его на бок, остервенело треплет.
Муна помогла Лану выбраться из-под огромной туши волка, с трудом выдернула острый костяной нож-резец из бока зверя.
– Вот как получилось, – сказал Лан, зажимая рукой кровавую рану на груди, – не найти нам теперь дороги к племени.
– Дивы помогут, – попробовала утешить его девочка.
Из кустов послышались визг и вой. На поляну выскочил плешивый шакал. Соба на бегу рвал его, только клочья летели.
– Соба! – крикнул Лан. – Не тронь его!
Волк сделал еще несколько прыжков за противником и остановился, будто невидимый кожаный ремень сдавил ему шею.
Первый раз человек приказал ему, первый раз он подчинился приказу человека.
– Вот кто покажет нам путь к племени – этот шакал, прихвостень волка.
Пока Муна промывала Лану раны на груди и боку, он продолжал говорить быстро и возбужденно.
– Теперь шакал захочет удрать к стае, ведь он остался один. Мы пойдем за ним… Соба покажет нам его след…
Мальчик скрипнул зубами от боли.
– Зурра позови… Один пропадет тут без огня…
– Позову.
– Шкуру медведя оставьте – тяжелая…
– Ладно.
– А волчью возьмем…
Слабость стала одолевать мальчика. Муна устроила ему ложе, подстелив оленью шкуру, и Лан не то заснул, не то забылся в обмороке. У ног его прилег и соба, чутко поводя во сне ушами. Но волк насторожился и поднял голову.
Девочка обернулась. У дымящегося дерева стоял Зурр. Лукавые искорки вспыхнули в глазах Муны.
– О храбрый Лан! Ты погиб по вине Зурра. Он хотел этого.
– Вуа! – завопил Зурр, падая на землю. – Нет, нет, Лан! Зурр не хотел.
– Хотел! – Муна повернула к нему гневное лицо. – Кто добыл огонь? Лан. Кто убил медведя? Лан. Кто убил этого волка? Опять Лан. А ты, Зурр, нарушал обычаи племени! Хотел стать первым охотником, вождем.
– Нет, нет! Зурр не будет!
– Станешь ли ты слушаться Лана как первого охотника, если я оживлю его?
– Да.
Потихоньку завывая и бормоча непонятные слова, как это делал Черный Ворон, Муна подняла с земли сухой листок, перетерла его в порошок и насыпала в нос «мертвецу».
– Апчхи! Чхи! – ожил «первый охотник».
Зурр остолбенело раскрыл рот, потом подполз на четвереньках к Лану и потрогал его рукой.
– А я видел Лика, – потягиваясь, сказал Лан. Муна хохотнула.
– Ты же был в стране предков, я оживила тебя. – И девчонка хитро подмигнула мальчику.
– Ты первый охотник – это Зурр говорит тебе…
Лан не обрадовался словам Зурра.
– Нет. Не будем спорить. Пусть ты, Зурр, будешь первый, пусть. Лишь бы дойти нам, лишь бы сказать людям последнее слово Ауна.
ДРУГ НАШ, СОБА
Решено было идти немедленно. Лан встал. Муна присыпала золой его рваную царапину, которая шла поперек груди и заканчивалась на боку. Голова у мальчика кружилась, но он превозмог слабость.
– Соба, найди нам старого шакала, – сказал он волку. Тот взглянул на мальчика, но не сдвинулся с места.
– Нам нужно найти дорогу к племени, – пояснила зверю Муна. – Там и твоя стая живет.
Зверь явно не понимал, чего от него добиваются. Тогда Лан поднял с земли клочок грязно-рыжей шерсти шакала и показал его волку.
– Твоего врага найди.
Только теперь волк понял. Понюхал клочок, брезгливо чихнул и затрусил вперед, уставив нос в землю.
След кружил по долине, то забирался в густые заросли ежевики, то петлял между камнями у черных скал. Но вот он перестал петлять: шакал направился прямехонько в горы.
На другой день ребята нашли окровавленные перышки птенца скалистого голубя, доставшегося на завтрак шакалу, а потом у воды увидели четкие отпечатки шакальих лап.
Друг-соба вел правильно.
Стояло свежее горное лето. Днем солнце припекало нещадно, ночью без огня не согреешься. С каждым новым подъемом, с каждым днем пути становилось прохладнее. Воздух здесь, на высоте, был так прозрачен, что дальние склоны, вершины и скалы казались близкими, казалось, к ним можно прикоснуться рукой.
Далеко внизу остались фруктовые заросли с кисловатыми наливающимися плодами, пестрые теплолюбивые птицы.
Опять голодно стало ребятам: некогда охотиться, страшно потерять след шакала. Много дней упрямо шли все вверх и вверх.
Устали ребята, особенно Лан. Часто останавливается передохнуть, подолгу пьет воду из гремячей горной речки.
Как-то утром он не смог подняться.
– Один день останемся тут, – сказал, виновато улыбаясь. Муна обрадовалась:
– Зурр, ты хороший охотник, ты добудешь пищи. Соба пойдет с тобой.
Но волк не пошел, как ни звал его Зурр, как ни манил. Привалился к спине Лана и стал зализывать израненные, порезанные на острых камнях лапы.
Муна осмотрела царапину на груди мальчика и недовольно покачала головой. Сколько дней прошло, а рана все кровоточит.
Здесь, на высокогорных лугах, травы поднялись уже по пояс: колокольчики, незабудки, подмаренник, альпийская гречиха, герань, подорожник… Не знает Муна названий трав, зато хорошо помнит, какая от чего лечит, хорошо помнит, что говорила о травах старая Уруна. И песню Муна поет не простую, Урунину песню, целебную. Тоненький ее голосок, словно щебетание зорянки, звенит на лужайке.
Вернулся Зурр. Птичьи яйца принес: синие, зеленые, белые, крапчатые. Много! Больше, чем пальцев у человека. Но мелкие, как боярка. Высыпал на траву возле Лана, поманил за собой Муну.
Подошли к высокой скале. Зурр указал на вершину.
Над высоким гладким уступом навис край большого гнезда, да не дотянуться Зурру до уступа, чтобы вскарабкаться на вершину скалы. Уперся мальчик лбом в скалу, подставил сцепленные за спиной руки и плечи Муне: с плеч уже легко забраться на уступ…
На плоской вершине нашла девочка три большущих гнезда из толстых грубых палок. В двух гнездах на мягких шерстяных подстилках – крупные, в два Муниных кулака, яйца. В третьем – два уродливых птенца и хозяин, черный аист. Увидел Муну, клювом щелкает, прогоняет.
Стоит девочка в нерешительности: надо больного Лана накормить, да птиц жаль обидеть, птиц, которые приносят тепло, Новое Солнце.
– Большая черная птица, – обратилась она к аисту, – я Муна, дочь Гордого Луня. Мы, дети племени таж, не враги тебе. Лан болен и голоден, ему нужна пища…
Аист перестал щелкать клювом и поглядывал на девочку то одним, то другим глазом.
– Не сердись, я возьму вот столько яиц. – И Муна показала птице три пальца.
Но только сделала она движение к крайнему гнезду, как аист снова сердито щелкнул клювом.
Черная тень на миг заслонила солнце. Девочка упала на камни, инстинктивно прикрыв голову руками. На скалу опустился аист, еще больше того, что сидел в гнезде. Он принес крупную рыбу, крупную живую рыбу, она еще шевелила хвостом.
Опасливо, палочкой, Муна придвинула рыбину к себе. Хозяин безучастно отнесся к похищению своей добычи.
Зурр, потеряв терпение, крикнул снизу:
– Муна, есть пища?
Девочка показала ему рыбину. Он не удивился и снова уселся ждать.
Вскоре за пазухой у Муны было несколько рыб. Удача! Приблизившись к противоположному краю скалы, она ахнула. Отсюда открывался удивительный вид: в глубокой котловине, окруженной горами и скалами, в обрамлении из густого кустарника, чудным чистым зеркалом сияло озеро. Нарядные облака отражались в его темной глубине. Сосна, когда-то сорвавшаяся с кручи, лежала на дне озера, каждая ее веточка явственно была видна сквозь толщу прозрачной воды.
Множество птиц суетилось на берегу и в кустах. По склонам гор к озеру сбегали зеленые деревца арчи и березы, протянулись белопенные ниточки горных потоков. Вот откуда, оказывается, вытекает речушка, берегом которой они поднимались сюда! А с другой стороны из озера струится другая речка.
Муна глянула в ущелье, где исчезала эта речка, и вскрикнула: между горами виднелась широкая желто-зеленая степь, и темный остров далекого леса повторял изгибы блестящей ленты – широкой реки.
– Солнечная долина!
От этого крика девочки аисты взвились в воздух и тут же снова опустились на гнезда.
Долго глядела Муна в даль, подернутую сизой дымкой, и прохладный ветер гор не мог охладить радостного жара ее щек.
– Глядите, черные птицы, я не взяла яиц из ваших гнезд, только немного рыбы. Я друг вам…
– Там не было яиц? – спросил Зурр, когда она спустилась на землю.
– Я не взяла.
– Бо-бо! – удивился тот. – Почему?
– Лан рассказывал нам с тобой об охотнике Таже и об оленихе-матери. Сам видишь, каким другом стал нам волк-соба.
– Соба – хорошо, вах-ха!
– Черные птицы дали нам пищу. – Муна снова показала ему рыбину. – Они приносят Новое Солнце, они нам друзья…
– Ты не смеешься над Зурром? – снова спросил он с недоверием. – Там не было яиц?
Муна досадливо отмахнулась. Какой непонятливый этот Зурр! Она расскажет Лану о черных птицах. Он поймет ее, не рассердится, что она не взяла яйца птиц.
В это время Лан еще раз пытался поговорить с волком. Ему не верилось, что соба, живя с людьми и понимая их, не научился разговаривать.
– Я узнал твою хитрость, соба! Ты хорошо смотришь землю и видишь следы шакала… Я тоже немного научился. Гляди: вот тут бежал маленький зверь – мышь. Тут он ел травинку, здесь копал землю… А?
Лан удовлетворенно рассмеялся, по-своему истолковав беспокойство волка, прикрывшего хвостом морду.
– И еще я понял: на охоте ты идешь против ветра, чтобы тебе пахло зверем, а ему тобой – нет. Теперь и я так подкрадываюсь. – И Лан самодовольно улыбнулся.
Прибежали ребята. Муна торопливо и сбивчиво рассказала Лану об увиденном со скалы.
– Это правда, ты видела Солнечную долину? – Лан задохнулся от радости. – Надо идти…
– Нет, – решительно возразила Муна. – Теперь спешить незачем. Мы без шакала найдем дорогу. Тут останемся, пока раны твои не подживут… Если умрешь, кто расскажет людям таж правду Мудрого Ауна? Зурр? Или меня будут слушать охотники?.. Соба болен тоже. Погляди на его лапы.
– Верно. Он показал нам дорогу к племени. Полечи его, Муна.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
НА ЗАКАТЕ – СУМЕРКИ
По неверным, качающимся камням из черного зева пещерь выползла женщина. Растрепанные, с седыми прядками волосы занавесили морщинистое лицо.
Слезящимися, изъеденными дымом глазами глянула она в синее небо с белыми кучевыми облаками, на залитую ярким солнцем долину и зеленеющие деревья на ближнем холме, вдохнула свежего воздуха и вернулась в дымную духоту пещеры.
Там, в дальнем углу, в темноте надсадно кашляет и хрипло дышит муж ее, вождь племени Большой Орел.
Вождь!
Нет вождя в племени. Долго, мучительно долго умирает он в темени дальнего угла.
Разброд среди охотников, ссоры.
Голодно. А ведь теплынь стоит! Много зверя вокруг, много птицы в камышах. А добыча скудна. Тигр и серые волки взяли многих детенышей, обоих ее мальчиков – Лика и Лана.
Разгневались дивы на Большого Орла, терзают его днем и ночью, племя терзают. Даже сотрясали землю и били в большие бумбы и тум-тумы…
Еще тигр загрыз охотника Желтого Клыка, хорошего, удачливого охотника. Теперь мужчины боятся далеко уходить от жилища: тигр рядом, часто рык слышен.
Питаются люди травой, кореньями, молодыми побегами деревьев, личинками… Почти все, что добывают охотники, Черный Ворон жертвует дивам, хочет умилостивить их.
За водой и за сучьями для костра ходят группами, не в одиночку, как раньше, боятся.
Чадно горит костер: сырые сучья шипят и потрескивают. Лана сидит возле мужа, глядит на него с жалостью: глаза вождя ввалились, руки, когда-то сильные, плетьми лежат на шкурах.
Скоро, скоро умирать ему. Найдет ли дорогу в жилище мертвых? Ход в пещеру предков по-прежнему завален. Умерших старика Оора и нескольких детенышей и женщин просто засыпали камнями у ближней осыпи…
Опасливо оглядываясь, к Лане подползла старая У руна. Зашептала быстро:
– Давал Черный Ворон целебные травы? Нет? Вот, возьми. Сама пожуй, потом ему дай проглотить. Это вот к груди приложи, где рана…
Много раз уже старуха приносит тайные целебные травы для больного. Приносит потихоньку: Черный Ворон узнает, беда будет.
Он редко подходит к больному. Присядет ненадолго, поворчит, повоет и уйдет. Трав целебных не дает. Молчит, сердится. Видно, правду Уру-на говорит, погибель пришла на людей таж, закат жизни, сумерки. Если уж в теплынь голодно, то в холод, в ночь пропадут люди совсем.
Закат.
Лана представила, как прячется за горой солнце и сизые сумерки выползают из щелей и нор. Эти сумерки густеют и липко обволакивают людей, пока не укроют с головой, насовсем.
Душно. Хочется Лане опять глотнуть свежего воздуха. Тесно в груди, больно. Плакала она о своих детенышах, теперь не плачет, только внутри болит.
У выхода из пещеры появился перед ней Зор. Сверкнул озорно глазами. В нынешний праздник птиц на нательной палочке старшего ее сына было бы столько же зарубок, как у Зора.
С удовольствием, с нежностью глядит Лана на мальчишку, друга и сверстника своего старшего сына.
Повадился он лазать в скалы: тигр туда не доберется. То птичьих яиц наберет, то сочных стеблей кислицы вдоволь, а то и горную курочку подстрелит. Ловок, смел. Не пропал бы. Больно молод, неопытен.
Зор с лукавой улыбкой сунул ей в руку что-то завернутое в широкий зеленый лист.
– Это Большому Орлу, – прошептал тихо.
В листе оказался большой кусок вяленого мяса. Лана едва удержалась, чтобы не вонзить зубы в ароматный кусок. Прижала сверток к груди, заторопилась в свой угол.
Вечером Большой Орел велел ей позвать Зора. Тот явился незамедлительно.
– Сокол, – вождь положил свою большую костлявую руку на колено мальчика, – хочу говорить с тобой как с охотником…
Большой Орел вгляделся в лицо мальчика, слабо освещенное сполохами костра. Мальчишка выпрямился, подался вперед. Этой весной в день птиц назван он был охотником, и дали ему имя Сокол. Но сам он не успел еще привыкнуть к этому гордому имени и очень радовался, когда его называли по-новому.
– Где ты взял мясо, Сокол?
– Нашел в скалах.
Вождь закашлялся. Долго молчал, переводил дыхание.
– Нашел?
– Да. И еще вот это было привязано к мясу.
Зор показал короткую жилку, которой обычно привязывают мясо, чтобы провялить на ветру. Вождь задумался.
– Я верю тебе. Будешь снова в том месте, посмотри… нет ли еще чего… Плохой человек прячет мясо от племени… Будь осторожен…
Тяжкое время переживают люди таж. Сумерки маленького народа. Увидят ли они рассвет нового дня?
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Где-то вверху монотонно гудит, воет, плачет ветер. Замолкнет ненадолго и застонет вновь, будто голодный детеныш. Сквозь неспокойный, чуткий сон Лана слышит его скучную длинную песню. Вот другой голос подхватил песню. Много голосов. Медленно всплывает Лана из мутных сумерек сна на поверхность к свету.
Открыла глаза. Снаружи радостные, возбужденные крики. Зовут ее. Пошатываясь, пошла на голоса.
– Лана, Лана! Сын твой!
Звонкий голос Яны перекрывает остальные голоса:
– Муна, девочка моя!
– Вах-ха! – слышится густой знакомый голос.
Не сон ли это, не бред ли? О, дивы, она уже в жилище предков?
Выбежала наружу. Ослепительный свет больно ударил в глаза. Зажмурилась, заслонилась от света руками. В узенькие щелки глаз, сквозь ресницы увидела Лана сына своего и отшатнулась.
– Нет, нет!
А он в упор вглядывался в ее лицо, будто не узнавал. Она отвела с лица волосы, подошла к нему и тронула за плечо. Оно было теплое и мускулистое.
– Ты не умер, Лан, – не то спросила, не то ответила она самой себе.
– Нет, я не умер, – ответил Лан и улыбнулся.
О, как хорошо знала она эту улыбку, добрую, открытую, совсем отцовскую!
На шум голосов вылез из своей ниши Черный Ворон.
Он был все тот же: густые сальные волосы спускаются до плеч, закрывают лицо так, что глаз не видно. Он стал еще более неповоротливым и громоздким.
Молча, равнодушно глядел Черный Ворон на сына своего, Зур-ра, на Лана. Ни одним движением не проявил он ни заинтересованности, ни удивления.
От ручья прибежала новая группа людей, и среди них мать Зурра. Задыхаясь, она обняла ноги сына и закричала тонким пронзительным голосом…
Лан спросил у матери:
– Где Большой Орел, отец мой?
– Он там. Дивы терзают его болезнями. Много бед пришло в наше жилище…
Какой темной и тесной показалась Лану до мелочей знакомая родная пещера! С трудом разыскал он отца в темном углу. Как он изменился! Перед Ланом лежал немощный старый человек. Ему даже показалось, что отец умер. С замиранием сердца коснулся он костлявой руки.
– Большой Орел… я, Лан, сын твой… Отец открыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Ярость борьбы, запах свежей крови ослепили зверя. Бросился он вперед – даже огонь не напугал его, – подмял под себя человека…
Что-то больно, очень больно кольнуло в бок, и слабость липкими путами оплела сильное тело, тяжестью налились могучие лапы, ослабли челюсти. Снова почувствовал он зубы врага, злобного рыжего волка, на своей шее, но нет уже сил сбросить его. Вздрогнул громадный волк всем телом и обмяк.
А соба, ослепленный яростью, все рвет податливое тело врага. Опрокинул его на бок, остервенело треплет.
Муна помогла Лану выбраться из-под огромной туши волка, с трудом выдернула острый костяной нож-резец из бока зверя.
– Вот как получилось, – сказал Лан, зажимая рукой кровавую рану на груди, – не найти нам теперь дороги к племени.
– Дивы помогут, – попробовала утешить его девочка.
Из кустов послышались визг и вой. На поляну выскочил плешивый шакал. Соба на бегу рвал его, только клочья летели.
– Соба! – крикнул Лан. – Не тронь его!
Волк сделал еще несколько прыжков за противником и остановился, будто невидимый кожаный ремень сдавил ему шею.
Первый раз человек приказал ему, первый раз он подчинился приказу человека.
– Вот кто покажет нам путь к племени – этот шакал, прихвостень волка.
Пока Муна промывала Лану раны на груди и боку, он продолжал говорить быстро и возбужденно.
– Теперь шакал захочет удрать к стае, ведь он остался один. Мы пойдем за ним… Соба покажет нам его след…
Мальчик скрипнул зубами от боли.
– Зурра позови… Один пропадет тут без огня…
– Позову.
– Шкуру медведя оставьте – тяжелая…
– Ладно.
– А волчью возьмем…
Слабость стала одолевать мальчика. Муна устроила ему ложе, подстелив оленью шкуру, и Лан не то заснул, не то забылся в обмороке. У ног его прилег и соба, чутко поводя во сне ушами. Но волк насторожился и поднял голову.
Девочка обернулась. У дымящегося дерева стоял Зурр. Лукавые искорки вспыхнули в глазах Муны.
– О храбрый Лан! Ты погиб по вине Зурра. Он хотел этого.
– Вуа! – завопил Зурр, падая на землю. – Нет, нет, Лан! Зурр не хотел.
– Хотел! – Муна повернула к нему гневное лицо. – Кто добыл огонь? Лан. Кто убил медведя? Лан. Кто убил этого волка? Опять Лан. А ты, Зурр, нарушал обычаи племени! Хотел стать первым охотником, вождем.
– Нет, нет! Зурр не будет!
– Станешь ли ты слушаться Лана как первого охотника, если я оживлю его?
– Да.
Потихоньку завывая и бормоча непонятные слова, как это делал Черный Ворон, Муна подняла с земли сухой листок, перетерла его в порошок и насыпала в нос «мертвецу».
– Апчхи! Чхи! – ожил «первый охотник».
Зурр остолбенело раскрыл рот, потом подполз на четвереньках к Лану и потрогал его рукой.
– А я видел Лика, – потягиваясь, сказал Лан. Муна хохотнула.
– Ты же был в стране предков, я оживила тебя. – И девчонка хитро подмигнула мальчику.
– Ты первый охотник – это Зурр говорит тебе…
Лан не обрадовался словам Зурра.
– Нет. Не будем спорить. Пусть ты, Зурр, будешь первый, пусть. Лишь бы дойти нам, лишь бы сказать людям последнее слово Ауна.
ДРУГ НАШ, СОБА
Решено было идти немедленно. Лан встал. Муна присыпала золой его рваную царапину, которая шла поперек груди и заканчивалась на боку. Голова у мальчика кружилась, но он превозмог слабость.
– Соба, найди нам старого шакала, – сказал он волку. Тот взглянул на мальчика, но не сдвинулся с места.
– Нам нужно найти дорогу к племени, – пояснила зверю Муна. – Там и твоя стая живет.
Зверь явно не понимал, чего от него добиваются. Тогда Лан поднял с земли клочок грязно-рыжей шерсти шакала и показал его волку.
– Твоего врага найди.
Только теперь волк понял. Понюхал клочок, брезгливо чихнул и затрусил вперед, уставив нос в землю.
След кружил по долине, то забирался в густые заросли ежевики, то петлял между камнями у черных скал. Но вот он перестал петлять: шакал направился прямехонько в горы.
На другой день ребята нашли окровавленные перышки птенца скалистого голубя, доставшегося на завтрак шакалу, а потом у воды увидели четкие отпечатки шакальих лап.
Друг-соба вел правильно.
Стояло свежее горное лето. Днем солнце припекало нещадно, ночью без огня не согреешься. С каждым новым подъемом, с каждым днем пути становилось прохладнее. Воздух здесь, на высоте, был так прозрачен, что дальние склоны, вершины и скалы казались близкими, казалось, к ним можно прикоснуться рукой.
Далеко внизу остались фруктовые заросли с кисловатыми наливающимися плодами, пестрые теплолюбивые птицы.
Опять голодно стало ребятам: некогда охотиться, страшно потерять след шакала. Много дней упрямо шли все вверх и вверх.
Устали ребята, особенно Лан. Часто останавливается передохнуть, подолгу пьет воду из гремячей горной речки.
Как-то утром он не смог подняться.
– Один день останемся тут, – сказал, виновато улыбаясь. Муна обрадовалась:
– Зурр, ты хороший охотник, ты добудешь пищи. Соба пойдет с тобой.
Но волк не пошел, как ни звал его Зурр, как ни манил. Привалился к спине Лана и стал зализывать израненные, порезанные на острых камнях лапы.
Муна осмотрела царапину на груди мальчика и недовольно покачала головой. Сколько дней прошло, а рана все кровоточит.
Здесь, на высокогорных лугах, травы поднялись уже по пояс: колокольчики, незабудки, подмаренник, альпийская гречиха, герань, подорожник… Не знает Муна названий трав, зато хорошо помнит, какая от чего лечит, хорошо помнит, что говорила о травах старая Уруна. И песню Муна поет не простую, Урунину песню, целебную. Тоненький ее голосок, словно щебетание зорянки, звенит на лужайке.
Вернулся Зурр. Птичьи яйца принес: синие, зеленые, белые, крапчатые. Много! Больше, чем пальцев у человека. Но мелкие, как боярка. Высыпал на траву возле Лана, поманил за собой Муну.
Подошли к высокой скале. Зурр указал на вершину.
Над высоким гладким уступом навис край большого гнезда, да не дотянуться Зурру до уступа, чтобы вскарабкаться на вершину скалы. Уперся мальчик лбом в скалу, подставил сцепленные за спиной руки и плечи Муне: с плеч уже легко забраться на уступ…
На плоской вершине нашла девочка три большущих гнезда из толстых грубых палок. В двух гнездах на мягких шерстяных подстилках – крупные, в два Муниных кулака, яйца. В третьем – два уродливых птенца и хозяин, черный аист. Увидел Муну, клювом щелкает, прогоняет.
Стоит девочка в нерешительности: надо больного Лана накормить, да птиц жаль обидеть, птиц, которые приносят тепло, Новое Солнце.
– Большая черная птица, – обратилась она к аисту, – я Муна, дочь Гордого Луня. Мы, дети племени таж, не враги тебе. Лан болен и голоден, ему нужна пища…
Аист перестал щелкать клювом и поглядывал на девочку то одним, то другим глазом.
– Не сердись, я возьму вот столько яиц. – И Муна показала птице три пальца.
Но только сделала она движение к крайнему гнезду, как аист снова сердито щелкнул клювом.
Черная тень на миг заслонила солнце. Девочка упала на камни, инстинктивно прикрыв голову руками. На скалу опустился аист, еще больше того, что сидел в гнезде. Он принес крупную рыбу, крупную живую рыбу, она еще шевелила хвостом.
Опасливо, палочкой, Муна придвинула рыбину к себе. Хозяин безучастно отнесся к похищению своей добычи.
Зурр, потеряв терпение, крикнул снизу:
– Муна, есть пища?
Девочка показала ему рыбину. Он не удивился и снова уселся ждать.
Вскоре за пазухой у Муны было несколько рыб. Удача! Приблизившись к противоположному краю скалы, она ахнула. Отсюда открывался удивительный вид: в глубокой котловине, окруженной горами и скалами, в обрамлении из густого кустарника, чудным чистым зеркалом сияло озеро. Нарядные облака отражались в его темной глубине. Сосна, когда-то сорвавшаяся с кручи, лежала на дне озера, каждая ее веточка явственно была видна сквозь толщу прозрачной воды.
Множество птиц суетилось на берегу и в кустах. По склонам гор к озеру сбегали зеленые деревца арчи и березы, протянулись белопенные ниточки горных потоков. Вот откуда, оказывается, вытекает речушка, берегом которой они поднимались сюда! А с другой стороны из озера струится другая речка.
Муна глянула в ущелье, где исчезала эта речка, и вскрикнула: между горами виднелась широкая желто-зеленая степь, и темный остров далекого леса повторял изгибы блестящей ленты – широкой реки.
– Солнечная долина!
От этого крика девочки аисты взвились в воздух и тут же снова опустились на гнезда.
Долго глядела Муна в даль, подернутую сизой дымкой, и прохладный ветер гор не мог охладить радостного жара ее щек.
– Глядите, черные птицы, я не взяла яиц из ваших гнезд, только немного рыбы. Я друг вам…
– Там не было яиц? – спросил Зурр, когда она спустилась на землю.
– Я не взяла.
– Бо-бо! – удивился тот. – Почему?
– Лан рассказывал нам с тобой об охотнике Таже и об оленихе-матери. Сам видишь, каким другом стал нам волк-соба.
– Соба – хорошо, вах-ха!
– Черные птицы дали нам пищу. – Муна снова показала ему рыбину. – Они приносят Новое Солнце, они нам друзья…
– Ты не смеешься над Зурром? – снова спросил он с недоверием. – Там не было яиц?
Муна досадливо отмахнулась. Какой непонятливый этот Зурр! Она расскажет Лану о черных птицах. Он поймет ее, не рассердится, что она не взяла яйца птиц.
В это время Лан еще раз пытался поговорить с волком. Ему не верилось, что соба, живя с людьми и понимая их, не научился разговаривать.
– Я узнал твою хитрость, соба! Ты хорошо смотришь землю и видишь следы шакала… Я тоже немного научился. Гляди: вот тут бежал маленький зверь – мышь. Тут он ел травинку, здесь копал землю… А?
Лан удовлетворенно рассмеялся, по-своему истолковав беспокойство волка, прикрывшего хвостом морду.
– И еще я понял: на охоте ты идешь против ветра, чтобы тебе пахло зверем, а ему тобой – нет. Теперь и я так подкрадываюсь. – И Лан самодовольно улыбнулся.
Прибежали ребята. Муна торопливо и сбивчиво рассказала Лану об увиденном со скалы.
– Это правда, ты видела Солнечную долину? – Лан задохнулся от радости. – Надо идти…
– Нет, – решительно возразила Муна. – Теперь спешить незачем. Мы без шакала найдем дорогу. Тут останемся, пока раны твои не подживут… Если умрешь, кто расскажет людям таж правду Мудрого Ауна? Зурр? Или меня будут слушать охотники?.. Соба болен тоже. Погляди на его лапы.
– Верно. Он показал нам дорогу к племени. Полечи его, Муна.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
НА ЗАКАТЕ – СУМЕРКИ
По неверным, качающимся камням из черного зева пещерь выползла женщина. Растрепанные, с седыми прядками волосы занавесили морщинистое лицо.
Слезящимися, изъеденными дымом глазами глянула она в синее небо с белыми кучевыми облаками, на залитую ярким солнцем долину и зеленеющие деревья на ближнем холме, вдохнула свежего воздуха и вернулась в дымную духоту пещеры.
Там, в дальнем углу, в темноте надсадно кашляет и хрипло дышит муж ее, вождь племени Большой Орел.
Вождь!
Нет вождя в племени. Долго, мучительно долго умирает он в темени дальнего угла.
Разброд среди охотников, ссоры.
Голодно. А ведь теплынь стоит! Много зверя вокруг, много птицы в камышах. А добыча скудна. Тигр и серые волки взяли многих детенышей, обоих ее мальчиков – Лика и Лана.
Разгневались дивы на Большого Орла, терзают его днем и ночью, племя терзают. Даже сотрясали землю и били в большие бумбы и тум-тумы…
Еще тигр загрыз охотника Желтого Клыка, хорошего, удачливого охотника. Теперь мужчины боятся далеко уходить от жилища: тигр рядом, часто рык слышен.
Питаются люди травой, кореньями, молодыми побегами деревьев, личинками… Почти все, что добывают охотники, Черный Ворон жертвует дивам, хочет умилостивить их.
За водой и за сучьями для костра ходят группами, не в одиночку, как раньше, боятся.
Чадно горит костер: сырые сучья шипят и потрескивают. Лана сидит возле мужа, глядит на него с жалостью: глаза вождя ввалились, руки, когда-то сильные, плетьми лежат на шкурах.
Скоро, скоро умирать ему. Найдет ли дорогу в жилище мертвых? Ход в пещеру предков по-прежнему завален. Умерших старика Оора и нескольких детенышей и женщин просто засыпали камнями у ближней осыпи…
Опасливо оглядываясь, к Лане подползла старая У руна. Зашептала быстро:
– Давал Черный Ворон целебные травы? Нет? Вот, возьми. Сама пожуй, потом ему дай проглотить. Это вот к груди приложи, где рана…
Много раз уже старуха приносит тайные целебные травы для больного. Приносит потихоньку: Черный Ворон узнает, беда будет.
Он редко подходит к больному. Присядет ненадолго, поворчит, повоет и уйдет. Трав целебных не дает. Молчит, сердится. Видно, правду Уру-на говорит, погибель пришла на людей таж, закат жизни, сумерки. Если уж в теплынь голодно, то в холод, в ночь пропадут люди совсем.
Закат.
Лана представила, как прячется за горой солнце и сизые сумерки выползают из щелей и нор. Эти сумерки густеют и липко обволакивают людей, пока не укроют с головой, насовсем.
Душно. Хочется Лане опять глотнуть свежего воздуха. Тесно в груди, больно. Плакала она о своих детенышах, теперь не плачет, только внутри болит.
У выхода из пещеры появился перед ней Зор. Сверкнул озорно глазами. В нынешний праздник птиц на нательной палочке старшего ее сына было бы столько же зарубок, как у Зора.
С удовольствием, с нежностью глядит Лана на мальчишку, друга и сверстника своего старшего сына.
Повадился он лазать в скалы: тигр туда не доберется. То птичьих яиц наберет, то сочных стеблей кислицы вдоволь, а то и горную курочку подстрелит. Ловок, смел. Не пропал бы. Больно молод, неопытен.
Зор с лукавой улыбкой сунул ей в руку что-то завернутое в широкий зеленый лист.
– Это Большому Орлу, – прошептал тихо.
В листе оказался большой кусок вяленого мяса. Лана едва удержалась, чтобы не вонзить зубы в ароматный кусок. Прижала сверток к груди, заторопилась в свой угол.
Вечером Большой Орел велел ей позвать Зора. Тот явился незамедлительно.
– Сокол, – вождь положил свою большую костлявую руку на колено мальчика, – хочу говорить с тобой как с охотником…
Большой Орел вгляделся в лицо мальчика, слабо освещенное сполохами костра. Мальчишка выпрямился, подался вперед. Этой весной в день птиц назван он был охотником, и дали ему имя Сокол. Но сам он не успел еще привыкнуть к этому гордому имени и очень радовался, когда его называли по-новому.
– Где ты взял мясо, Сокол?
– Нашел в скалах.
Вождь закашлялся. Долго молчал, переводил дыхание.
– Нашел?
– Да. И еще вот это было привязано к мясу.
Зор показал короткую жилку, которой обычно привязывают мясо, чтобы провялить на ветру. Вождь задумался.
– Я верю тебе. Будешь снова в том месте, посмотри… нет ли еще чего… Плохой человек прячет мясо от племени… Будь осторожен…
Тяжкое время переживают люди таж. Сумерки маленького народа. Увидят ли они рассвет нового дня?
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Где-то вверху монотонно гудит, воет, плачет ветер. Замолкнет ненадолго и застонет вновь, будто голодный детеныш. Сквозь неспокойный, чуткий сон Лана слышит его скучную длинную песню. Вот другой голос подхватил песню. Много голосов. Медленно всплывает Лана из мутных сумерек сна на поверхность к свету.
Открыла глаза. Снаружи радостные, возбужденные крики. Зовут ее. Пошатываясь, пошла на голоса.
– Лана, Лана! Сын твой!
Звонкий голос Яны перекрывает остальные голоса:
– Муна, девочка моя!
– Вах-ха! – слышится густой знакомый голос.
Не сон ли это, не бред ли? О, дивы, она уже в жилище предков?
Выбежала наружу. Ослепительный свет больно ударил в глаза. Зажмурилась, заслонилась от света руками. В узенькие щелки глаз, сквозь ресницы увидела Лана сына своего и отшатнулась.
– Нет, нет!
А он в упор вглядывался в ее лицо, будто не узнавал. Она отвела с лица волосы, подошла к нему и тронула за плечо. Оно было теплое и мускулистое.
– Ты не умер, Лан, – не то спросила, не то ответила она самой себе.
– Нет, я не умер, – ответил Лан и улыбнулся.
О, как хорошо знала она эту улыбку, добрую, открытую, совсем отцовскую!
На шум голосов вылез из своей ниши Черный Ворон.
Он был все тот же: густые сальные волосы спускаются до плеч, закрывают лицо так, что глаз не видно. Он стал еще более неповоротливым и громоздким.
Молча, равнодушно глядел Черный Ворон на сына своего, Зур-ра, на Лана. Ни одним движением не проявил он ни заинтересованности, ни удивления.
От ручья прибежала новая группа людей, и среди них мать Зурра. Задыхаясь, она обняла ноги сына и закричала тонким пронзительным голосом…
Лан спросил у матери:
– Где Большой Орел, отец мой?
– Он там. Дивы терзают его болезнями. Много бед пришло в наше жилище…
Какой темной и тесной показалась Лану до мелочей знакомая родная пещера! С трудом разыскал он отца в темном углу. Как он изменился! Перед Ланом лежал немощный старый человек. Ему даже показалось, что отец умер. С замиранием сердца коснулся он костлявой руки.
– Большой Орел… я, Лан, сын твой… Отец открыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16