С этими словами Бартоломью Арчер, виконт Шелдрейк, опустил свое холеное тело на один из пустующих за столом стульев. Знакомые прозвали его Толли. Он познакомился с Робертом в Оксфорде больше десяти лет назад. Потом они вместе служили на континенте. Роберт знал, что, несмотря на фатоватую внешность, Толли честный и мудрый человек, который прекрасно управляется со своим имуществом, приносящим ему немалый доход, и всегда в курсе всех событий. Виконт знал всех известных лондонцев; никто не решался рвать с ним отношений, дабы не рисковать своей репутацией, ибо для любого человека разрыв с Толли означал, по сути, потерю репутации.
Толли вопросительно смотрел на Роберта, ожидая ответа, но тот, похоже, не спешил его давать. Можно было не сомневаться, что в этот момент новость о его предстоящей женитьбе на Энти со скоростью света распространялась по переполненному клубу.
— Хочу поблагодарить тебя, — проговорил Толли, аккуратно стягивая с рук изящные лайковые перчатки. — С твоей помощью я только что выиграл пятьдесят гиней у этого зануды Натфилда. Он утверждал, что ты забросишь это дело, а леди Энти предпочтет Уайтби и его отца-маркиза, хотя штучки, которые выкидывал Уайтби, признаться, многих раздражали. А сейчас Натфилд предложил удвоить ставку, заявив, что твоя помолвка расстроится к Михайлову дню. Роберт сухо улыбнулся.
— Принимай пари, Толли, — посоветовал он. — К Михайлову дню мы с леди Энти уже будем коротать время за городом.
Толли усмехнулся:
— Да уж, пожалуй, я поставлю еще пятьдесят гиней, вот только не думаю, что тебе придется тосковать в обществе леди Энти. Она — замечательное существо, друг мой. — Он театрально вздохнул. — Ты еще у кого-нибудь видел такие светлые локоны? И такие зеленые глаза? Она как фея парит над лучшими бальными залами, и готов еще раз побиться об заклад, в этой хорошенькой головке зреют неглупые мысли. Если не ошибаюсь, ее отец не жалел денег на воспитание дочери. Она блестяще образованна, прекрасно играет на фортепьяно, поет как ангел, и никто ни разу не видел, чтобы она хоть на кого-то бросила косой взгляд. К тому же у нее безупречный вкус. Да, Роб, ты сделал отличный выбор.
Роберт улыбнулся:
— Не зря же меня считают тонким ценителем искусства.
— Ну да, — рассмеялся Толли, — только на этот раз знаток будет оценивать произведение искусства, разложив его на широкой кровати. Послушай, может, мне стоит заключить пари на то, что к следующему сезону вы вернетесь в Лондон с ребенком?
Роберт спокойно посмотрел на приятеля:
— Думаю, это будет выгодное пари.
— Такое же «выгодное», как и спор на твоего португальского зверюгу, который побеждает всех в Ньюмаркете?
Роберт усмехнулся. Толли называл Баяра «зверюгой», потому что на многочисленные предложения продать скакуна он отвечал отказом. Впрочем, от желающих приобрести мышастого коня отбою не было. Роберт раздобыл прекрасного скакуна во Франции: французы, отступая, пускали чистокровных андалузских лошадей на еду, а тех, кого съесть не успевали, просто забирали с собой. Так что Роберт без зазрения совести украл коня у спящего француза. Он нарек его Баяром и привез с собой в Англию, чтобы сохранить превосходную породу.
— Не сомневаюсь, что Баяр выиграет на скачках, — заметил он.
— Будем надеяться, — покачал головой виконт. — И еще я не теряю надежды, что твоя жена не станет ревновать тебя к нему… — он усмехнулся, — и не уговорит продать.
— Но ведь существует еще любовь Роба к искусству и книгам, — подмигнул собеседникам Ноа. — Что-то я не видел красивой женщины, позволившей бы мужчине любоваться чем-то или кем-то, кроме нее.
— Бедняга Роб! — вскрикнул Толли. — Кстати, еще не поздно передумать.
— Ну да, чтобы ты смог занять мое место? — проговорил Роберт. — Нет уж, дружище, даже не надейся.
— Энти, что и говорить, — настоящее сокровище, — оглядываясь вокруг, вымолвил виконт, — но, признаюсь, у меня и в мыслях не было покушаться на твое место.
— А я уверяю тебя, что и не думал отказываться от своего намерения жениться. Иначе моего поверенного хватит удар. — Роберт пожал плечами. — Да и что я стану делать с домом, который купил нынче утром?
— Ты купил дом? В городе? Да уж, похоже, все продумано. И где же расположен сей дворец?
— На Чарлз-стрит, недалеко от Сент-Джеймс-сквер.
— Да, друг мой, это впечатляет, — усмехнулся Толли. — Не мудрено, что твоего поверенного чуть не хватил удар. Полагаю, за последнюю неделю он натерпелся от тебя такого, чего в его практике не встречалось за все долгие годы работы у твоего отца.
— Видел бы ты беднягу Куинби этим утром, — усмехнулся Роберт. — Мне казалось, он упадет в обморок прямо в кабинете Гастингса, когда граф наконец-то подписал бумаги. Клянусь, Куинби сдерживал дыхание все время, пока мы обсуждали сделку.
— Отлично сработано, мой друг! — Толли поднял бокал. — Да, отлично! Выпьем за то, чтобы твой кошелек год от года становился все тяжелее и чтобы ты никогда не разочаровался в своей жене! — Виконт замолчал на мгновение, чтобы опрокинуть остаток кларета. — Совсем неплохо для второго сына герцога, которого, по слухам, ждет титул графа. Знаешь, дружище, твоя жизнь — настоящая сказка. Ты достиг всего, о чем можно мечтать: получил умную и красивую невесту, твой дом расположен в самом престижном месте Лондона, скоро ты станешь графом. И я спрашиваю: может ли хоть что-то измениться в худшую сторону?
Глава 2
15 марта 1815 года
Лондон
Итак, может ли что-то измениться в худшую сторону? Слова Толли не шли у Роберта из головы, когда он сидел перед Куинби, перечислявшим его владения.
— … поместье Девонбрук с годовым доходом, собственность в Южном Йоркшире и Глостершире — также с доходами, Иденхолл-Хаус — здесь, в Лондоне, ну и, конечно, недавно приобретенный вами дом на Чарлз-стрит…
Тот самый дом, который Роберт мечтал разделить с Энти. Этим утром она должна была стать его женой.
Как могло случиться, что всего месяц назад Роберт предполагал, что все наконец-то встало на свои места — именно так, как ему хотелось, и что жизнь отныне потечет спокойно и размеренно?
Он тогда только что обручился с молодой женщиной, о какой может только мечтать любой мужчина, купил дом на одной из самых модных улиц Лондона, ожидал титула графа — за блестяще проведенные операции во время войны. Как мог он быть до того наивным и глупым, что поверил пророчеству Толли, будто отныне ничто не омрачит его существования?!
И вот теперь все изменилось. Жизнь, о которой он мечтал, женитьба, вообще будущее — все уничтожено диким пламенем, охватившим Девонбрук-Хаус и забравшим с собой всю его семью.
Роберт все еще спрашивал себя, что заставило его уснуть в ту ночь — его первую ночь в Ланкашире, в Девонбрук-Хаусе — в библиотеке на первом этаже, отгороженной от основной части дома сводчатой галереей? А ведь он тоже должен был быть на втором этаже в своей комнате, расположенной в семейном крыле особняка, где находились кабинет отца, покои Джеймсона и Элизабет и детская, в которой спал его любимый племянник Джеми. Но в ту ночь Роберт засиделся допоздна — после ужина он потягивал в библиотеке бренди, болтая с отцом. Они обсуждали предстоящие покупки и, разумеется, коллекцию. Смеялись над тем, как Гастингс купил Ван Дейка, и над тем, какую роль это сыграло в судьбе Энти. Да, тем вечером они обсуждали будущее, которое виделось Роберту таким радужным.
Спустя несколько часов, когда дом затих, отец поднялся и собрался идти к себе. И на прощание он сказал сыну одну очень важную вещь. Отец сказал, что гордится им. Это были последние слова, услышанные от него Робертом.
Отец ушел из библиотеки после полуночи, но Роберт еще не устал. Он был слишком возбужден мыслями о грядущем — о своей женитьбе, о судьбе коллекции, о финансовой независимости. Итак, Роберт остался в библиотеке, чтобы почитать (теперь он даже не мог вспомнить, какая книга привлекла его внимание), смакуя отличный бренди, и теперь уже не узнать, что же именно — книга или спиртное — заставило его задремать в кресле перед камином.
Позднее, когда он проснулся, почувствовав резкий запах дыма, первым делом подумал, что труба засорилась и комната наполняется дымом от очага. К тому мгновению, когда он понял, что дым затягивает в библиотеку из-под двери, весь дом уже охватило неистовое пламя. Озверевшие языки огня бешено метались по большой лестнице, и Роберту показалось, что ему не удастся подняться на второй этаж, чтобы спасти близких.
Но он все же сделал попытку вытащить родных из огненной ловушки. Роберт добежал до детской — первой комнаты в семейном крыле. Маленький Джеми лежал без сознания на кровати. Схватив мальчика, Роберт выбежал из объятого огнем дома, зовя на помощь, и уложил крохотное тельце ребенка на влажный от росы газон. Слуги тем временем образовывали цепочку, пытаясь потушить пожар.
Когда Роберту удалось вернуться в дом, огонь уже нельзя было остановить. Он попытался пробиться сквозь пламя, закутавшись в тяжелые портьеры, сорванные с окна нижнего этажа, но тут прямо перед ним с грохотом обвалился потолок. Полыхавший огонь подступал все ближе. Роберт понял, что надо поворачивать назад, — в сложившейся ситуации он бессилен.
Пожар прекратился лишь к вечеру следующего дня, и только тогда Роберт осознал величину своей потери.
Западное крыло, как и большая часть особняка, сгорело: белый известняк, из которого было построено здание, покрылся сажей и закоптился. От верхней галереи, в которой на обитых шелком стенах отец развешивал картины из своей коллекции и портреты всех Иденхоллов, написанные еще в незапамятные времена, не осталось и следа Высокий потолок бальной залы, расписанный два столетия назад Гринлингом Гиббонсом, с украшавшими его десятью хрустальными люстрами, обвалился.
Роберт помнил, что в те дни, когда его мать устраивала свои роскошные балы, им с братьями разрешалось бегать в носках и кататься на животах и попках по мраморному полу. Их мать, герцогиня, всегда смеясь говорила, что никому не натереть полов лучше, чем ее мальчикам. И вот теперь весь дом разрушен; огонь не пощадил ни одной комнаты. Впрочем, нет: одна комната все же уцелела.
Библиотека, в которой хранились около тридцати тысяч томов, древние манускрипты и свитки, осталась нетронутой; языки пламени лишь слегка подкоптили западную стену. От огня ее спасла увитая плющом арочная галерея. По иронии судьбы, отец нарочно отделил библиотеку от дома, разумеется, не для того, чтобы прятаться там от огня, а чтобы иметь возможность предаваться в уединении размышлениям. Теперь библиотека напоминала единственного уцелевшего в бою солдата, одиноко стоящего на поле брани.
Позднее Роберту сообщили, что тело его брата Джеймсона нашли лежащим на теле его жены — видно, тот пытался защитить ее и их еще не родившееся дитя, которое та носила под сердцем. Их придавило обвалившимся потолком. Съежившееся тело герцога обнаружили в углу его комнаты — он умер от удушья. Джеми, милый четырехлетний Джеми, которого Роберт спас из огня и который должен был стать пятым герцогом Девонбруком, так и не пришел в сознание — крохотное тельце ребенка не смогло справиться с ядовитым угарным газом, наполнившим легкие.
Был и еще один человек, не выдержавший свирепого натиска огня. Пьетро, слуга и компаньон Роберта, спал в его комнате, расположенной в конце коридора, когда начался пожар. Этот человек много раз спасал жизнь своего хозяина; он бодрствовал ночами, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы Роберт мог хоть немного отдохнуть. И этот человек тоже погиб. Впрочем, причиной его смерти послужил не огонь: Пьетро выпрыгнул из окна, спасаясь от бушующего пламени, и разбился насмерть.
Роберту сказали, что пожар начался в семейном крыле, и причина его возникновения возбуждала подозрения. От этого его страдания лишь усилились. Уже одна мысль о том, что все близкие погибли, была невыносима, но, вспоминая даже во сне, что кто-то мог намеренно поджечь огромный особняк, Роберт просыпался в холодном поту с криком ужаса на устах. Кто мог решиться на такое? Кому могло прийти в голову уничтожить всю семью?
Роберт сумел пережить страшное горе лишь благодаря младшему брату. Едва узнав о пожаре, Ноа немедленно примчался в Девонбрук из Лондона, и пока Роберт лечил многочисленные ожоги на лице и на руках, полученные во время пожара, Ноа занялся необходимыми в таких случаях приготовлениями. Несмотря на то что сезон в столице уже начался, весь свет собрался в Ланкашире на похороны герцога и его близких. На траурную церемонию прибыл даже регент: скромно одетый, он от всей души выразил соболезнования Роберту и Ноа.
И лишь Энти, что казалось весьма странным, не приехала.
Впрочем, вечером печального дня посыльный, вымокший до нитки под весенним дождем, начавшимся на рассвете, доставил письмо от лорда Гастингса. Сидя у камина в гостиничном номере, Роберт слушал, как Ноа читает его послание. Лорд сочувствовал потерям Роберта, желал ему поскорее оправиться от внезапной беды. В конце письма Гастингс выражал надежду, что Роберт поймет Энти, которая расторгает помолвку и отказывается выходить за него замуж. Он добавил, что его дочери было нелегко принять такое решение, и свалил все на переменчивый женский характер. Гастингс даже успел разослать сообщение о разрыве помолвки в газеты, справедливо заключив, что у Роберта (какая забота!) не найдется на это времени.
Несмотря на многословность письма и, по сути, не вдумываясь в его содержание, Роберт все же понял основное: лорд Гастингс давал ему понять, что его дочь не выйдет замуж за слепого.
Даже сейчас, спустя несколько недель после пожара, Роберт не мог без боли смотреть на свет, чуть более яркий, чем пламя единственной свечи. Он лишь смутно различал тени предметов, находившихся рядом с ним. А когда наступали сумерки, боль проходила, но тогда он погружался в полную темноту.
Доктор Данбери, лечивший Роберта с детства, первым осмотрел молодого человека. Поначалу он заявил, что его слепота — временная и что через некоторое время зрение к Роберту вернется. Но прошло три недели, а состояние Роберта не улучшалось, и доктор Данбери стал терять надежду. Он пришел к заключению, что глазные нервы повреждены сильным жаром и слишком ярким светом, исходящим от огня, поэтому заявил, что не может определенно сказать, вернется к его пациенту зрение или нет.
Приехав в Лондон, Ноа созвал целый консилиум врачей. Один из них предложил прикладывать на глаза Роберта пиявок, «дабы те высасывали сгоревшую кровь», как он выразился. Другой не нашел ничего лучшего, чем посоветовать ослепшему Роберту промывать глаза раствором щелока. Молодой человек отверг эти способы лечения и заперся в темной комнате, снова и снова вспоминая кошмар пожара и думая о своих потерях.
В конце концов Ноа попросил своего доктора, который все пытался навязать Роберту какие-то заграничные снадобья, смастерить для брата пару темных очков, чтобы защитить глаза несчастного от яркого света, приносившего ему так много страданий. Ноа решил, что очки помогут Роберту и тот сможет покинуть наконец свое темное убежище и выходить из дома. Таким образом, Роберт смог вернуться в общество: он или катался в карете по Гайд-парку, или посещал спектакли в опере, привлекая, однако, своими очками всеобщее внимание.
Бывший слуга отца Роберта — Форбс, который во время пожара спал в комнате для прислуги, занял место погибшего лакея. Признаться, ни у Роберта, ни у Форбса не было ни малейшего желания сходиться ближе. Сварливый и раздражительный, Форбс держался надменно и отчужденно. Он даже не пытался скрыть, что новый хозяин ему не по нраву. Впрочем, несмотря на то, что Форбсу не хотелось ублажать Роберта, он был весьма неглупым человеком и понимал, что выбора-то у него, собственно, нет. В его преклонном возрасте уже не найти такого тепленького местечка.
Поэтому так уж случилось, что Форбс занял место слуги Роберта, а тот позволил ему сделать это. Что и говорить, с Пьетро Форбса не сравнить, но и он худо-бедно справлялся со своими обязанностями. Форбс содержал в чистоте одежду молодого хозяина и, в дополнение к тому, что ему приходилось брить хозяина, оказывал ему и другие мелкие услуги. Можно даже сказать, что из простого слуги он превратился в компаньона Роберта, который был не в состоянии передвигаться по дому без посторонней помощи. Роберт не видел, что находится вокруг него, не знал, куда положить вещи, когда они становились не нужны ему. Даже сейчас, в кабинете Куинби, Форбс, как сторожевой пес, стоял за креслом своего хозяина-инвалида.
Сам же Роберт пребывал в таком оцепенении, что почти не обращал внимания на грубоватое поведение лакея и не задумывался над тем, что может подыскать кого-то другого на его место. Впрочем, временами Роберт спрашивал себя, что такого он сделал или сказал Форбсу, отчего тот так его невзлюбил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33