– И ты подпишешь этот договор?
– Сначала хорошенько его обдумаю.
– Ты должен встать на путь истины, Карл… ты нуждаешься в наставлениях Всевышнего.
– А еще больше – в деньгах, – усмехнулся Карл.
Уже давно Карл и Яков не были так близки, как сейчас. План, вынашиваемый королем, сделал их единомышленниками – но, пожалуй, еще теснее братьев сплотила общность религиозных симпатий.
Яков смирился с легкомысленностью Карла, а тот перестал обращать внимание на излишнюю сентиментальность Якова. Оба задались одной целью: вернуть в Англию католицизм и – хотя тут Яков не совсем разделял оптимизма своего брата – не довести дело до новых скитаний по Европе.
В конце апреля они вместе поехали на охоту в Нью-Форест. Там-то их и разыскал гонец из Франции.
По его лицу было видно, что он привез плохие известия; прочитав послание, братья замерли, как громом пораженные.
Умерла Мария-Генриетта, их мать.
Оба хорошо помнили ее – энергичную и непоседливую, многими винимую в безвременной кончине Карла Первого. Яков не мог забыть ее яростных протестов против его брака, скандальных отказов принимать Анну у себя в доме и неукротимого желания разрушить их семейную жизнь. И все-таки она была его матерью, а кроме того – женщиной, на чью долю выпало слишком много страданий.
Карл подумал о том, какой она была в дни его детства – строгой и властной «мам», желавшей повелевать каждым шагом своих детей. Он не относился к числу ее любимчиков, и после Реставрации она пыталась через него править Англией. Они во многом не походили друг на друга; но она была его матерью. Он почему-то вспомнил Генриетту – свою маленькую Минетту, – та считалась любимой дочерью королевы. Бедняжка, как она, должно быть, убивается! Страдания сестры сейчас удручали его не меньше, чем потеря матери.
Братья вернулись в Хемптон, и двор погрузился в глубокий траур.
Траур был объявлен и в Ричмонде, где герцогиня проводила время с дочерьми и сыном.
Через несколько дней Карл навестил их. Он рассказал Марии множество историй о своем детстве: в частности, о том, как ее бабушка была вынуждена покинуть Англию и как тетя Генриетта, которая скоро прибудет на остров, сбежала во Францию вместе с гувернанткой леди Далкейт, переодевшейся в платье служанки и называвшей ее Питером, а не Генриеттой – чтобы в случае опасности сослаться на неразвитую речь маленькой девочки, продолжавшей называть себя принцессой.
Мария никогда не уставала слушать рассказы о приключениях династии Стюартов; ей казалось, что ни одной другой семье еще не доводилось переживать такие волнующие и незабываемые события.
Она радовалась приезду дяди Карла. Встречи с ним всегда сулили что-нибудь веселое и занимательное, даже если были вызваны таким печальным событием, как траур по усопшей королеве.
Герцогине льстил интерес Карла к ее старшей дочери. Король любил детей Якова, а тот и вовсе души в них не чаял. Под опекой таких могущественных людей дети не пропадут, думала она.
В этот вечер, укладываясь спать, Анна произнесла вслух:
– Я чувствую смерть, она уже рядом.
Она оказалась права. В начале мая Карл выехал в Дувр, где встретился с Генриеттой. Там же он подписал секретный договор, обязывавший его поддержать Францию в войне с Голландией и публично объявить о переходе в римскую веру. В этом документе был один пункт, повлиявший на решение Карла поставить на нем свою подпись, – он мог по своему усмотрению выбрать дату официальной декларации об обращении в католичество. Такое положение дел вполне устраивало Карла, ибо кто же взял бы на себя смелость сказать, что наиболее удобное время для выполнения договора наступит тогда-то или тогда-то? Очень могло статься, что оно и вовсе никогда не настанет.
А Луи между тем продолжал бы исправно выплачивать оговоренные суммы.
Карлу хотелось бы подольше побыть со своей сестрой; однако Филипп, ее ревнивый супруг, не позволил ей задерживаться в Англии – пусть даже этот визит преследовал цели его брата, короля Луи Четырнадцатого.
Таким образом, Карлу пришлось довольствоваться лишь несколькими беглыми взглядами на свою обожаемую сестру: тем более, что при всем его нежелании расставаться с ней, глаза Карла сами собой следовали за одной из ее хорошеньких фрейлин – пожалуй, самой хорошенькой из них. Как ему удалось выяснить, эту девушку звали Луиза де Керуаль, и она была родом из Бретани; он попросил сестру оставить ее в Англии, но Генриетта сказала, что это невозможно, поскольку она несет ответственность перед ее родителями.
Тем не менее, переглянувшись с фрейлиной, он понял, что она придет к нему по первому зову – если не раньше.
Генриетта уехала, торжествуя победу. С подписью, ради которой приплыла в Англию, и с желанием поскорей вернуться к французскому королю, своему любовнику, и к Филиппу, ненавистному супругу. Ей было немного грустно расставаться с братом, ведь Карла она тоже любила, но при этом знала, что в интересах Луи заставила его совершить опрометчивый поступок.
В последние минуты их встречи Карл был беззаботен, даже весел – решил, что не будет переживать из-за разлуки. Теперь ему предстояло регулярно получать деньги от Луи и по мере возможности стараться выполнить свою часть заключенной сделки – как говорилось в документе, «в удобное для него время».
Его замысел был, прямо сказать, неплох – добиться финансовой поддержки от короля Франции, а взамен дать всего лишь туманные обещания. Единственный риск состоял в том, что об этом обещании могли узнать подданные. Впрочем, он полагал, что сумеет уладить неприятности, если таковые возникнут.
Так Генриетта вернулась во Францию – и почти сразу же пришло известие о ее смерти. Судя по слухам – от яда, подмешанного в кубок с цикориевым настоем.
Услышав эту новость, Карл заперся в своих покоях и несколько дней не выходил из них. Двор, искренне соболезновавший его горю, погрузился в глубокую меланхолию.
Когда о случившемся узнали в Ричмонде, герцогиня Йоркская пробормотала:
– Ну, вот и еще одна смерть в этой семье. Воистину, смерть близка.
Герцог и герцогиня читали почту, привезенную в Ричмонд – теперь они проводили здесь большую часть времени. Герцогиня уже не скрывала своей болезни и порой целыми сутками не вставала с постели. Когда боль становилась невыносимой, она принимала успокоительное, содержащее опиум, и, с полчаса помучавшись, засыпала. Однако она знала, что дни ее сочтены, а потому мыслями пребывала скорее в будущей жизни, нежели в этой. Сейчас герцогиня читала письмо отца – несчастного старика-изгнанника, которому месяц назад сообщила о своем обращении в католичество.
Граф Кларендонский переживал тяжелые времена. Она знала, что ему казалось, будто все его беды происходят из-за ее брака с герцогом Йоркским, и понимала, насколько тот заблуждался. Карлу надоело мириться с его назойливыми поучениями и неуемным желанием наставить своего покровителя на путь истинный, вот и все; а кроме того, королю просто хотелось иметь дело с более молодыми советниками – такими, как герцог Бекингемский, во многом напоминавший самого Карла.
Она поступила глупо, писал граф. Ей следовало проявить благоразумие. Ведь ясно же, что английская церковь во всех отношениях сильнее римской. Впрочем, ему хорошо известен ее упрямый характер, да и сам тон полученного им письма свидетельствует о том, что она пойдет до конца. Поэтому он считает необходимым дать ей один полезный совет. Если она хочет сохранить возле себя своих детей, ей нужно тщательней оберегать свои секреты. Как только люди узнают о ее отступничестве, они тотчас вынудят короля отнять у нее обеих девочек и, само собой разумеется, мальчика.
Последние слова заставили ее призадуматься. Она понимала, что в них заключалась немалая доля истины.
Известия, полученные Яковом, были также нерадостны. Их прислал некий иезуит по имени Симонд, близко связанный с Папой Клементом Девятым.
Яков желал знать, благословит ли его Папа, если он, католик по убеждению, будет хранить тайну своего вероисповедания, для отвода глаз посещая протестантскую церковь.
Ответ был однозначен: нет. Как всякий праведный католик, он обязан публично провозгласить себя таковым, невзирая на утерянные при этом блага и привилегии.
Да, почта с материка не доставила им удовольствия: ни герцогу, ни герцогине.
В Ричмонде Яков перенес простуду и теперь выздоравливал, хотя все еще не покидал пределов дворца. Ему доставляло превеликое удовольствие видеть Марию, приходившую в его спальню, чтобы почитать вслух какую-нибудь книгу или просто поговорить с ним. Что касается ее самой, то она бы хотела испытывать хоть немного больше радости от его общества; Мария не могла понять, почему в присутствии отца она чувствует себя такой – ей не сразу удалось подобрать это слово – скованной. Может быть, думала она, все дело в тех разговорах, которые ей доводилось слышать в детской? Видя отца, она всегда вспоминала о них; вскоре ее стали посещать какие-то смутные и малоприятные догадки о его поведении при дворе – и вот, не в силах избавиться от этих назойливых видений, она подсознательно пыталась отстраниться от него.
Не лучшим образом складывались и ее отношения с матерью. Та продолжала полнеть, дурнела с каждым днем, и Мария думала, что своей непривлекательной внешностью герцогиня целиком обязана перееданию. Вот почему девочка так внимательно следила за рационом маленькой Анны.
Герцог и герцогиня намеревались какое-то время пожить одной дружной семьей. Им казалось, что таким образом они отчасти оправдают жертвы, принесенные на алтарь их супружества. Герцог не выезжал за пределы Ричмонда и оставался верен своей жене; герцогиня стала относиться к нему намного терпимей, чем прежде, – по правде сказать, на что-либо иное у нее просто не хватило бы сил.
Впрочем, с детьми – Марией, Анной и маленьким Эдгаром – она пыталась казаться веселой и жизнерадостной. Порой они даже играли вместе; однако в этих играх все-таки было что-то неестественное, отпугивавшее Марию; ей так и не удалось насладиться неделями, проведенными вместе с родителями. Марию не покидало ощущение какой-то обреченности, нависшей над их семьей. Она не знала, откуда взялось это странное чувство и что именно грозило их мирной жизни, – а потому боялась его, временами изнывала от страха.
Во дворце творилась полная неразбериха. Марию, Анну и маленького Эдгара отправили в детскую, где они оставались с леди Франциской и ее дочерьми. Все, даже Елизавета, были подавлены.
Герцогиня Йоркская родила девочку – в честь королевы ее нарекли Екатериной. Новорожденная не производила впечатления здорового ребенка, но все-таки жила, а вот с герцогиней дело обстояло хуже. Анна Хайд лежала неподвижно, и врачи уже советовали послать за священником.
В Ричмонд приехала португальская королева Екатерина; сейчас она находилась в комнате умирающей. Там же был и герцог, и в спальню все время заходили какие-то люди.
Мария и Анна молча ждали известий о случившемся. Они прождали весь день, но им так ничего и не сообщили.
Герцог стоял на коленях возле постели своей жены и вспоминал прожитую семейную жизнь, теперь казавшуюся ему такой счастливой, что хотелось плакать. Никогда, никогда она уже не упрекнет его в неверности. Никогда не смогут они поговорить о религиозных таинствах. Ему было горько думать об этом, и он не представлял, как будет жить без супруги.
– Яков, – слабым голосом позвала она.
– Что, дорогая?
– Пожалуйста, будь со мной до конца.
– Разве могу я оставить тебя?
– Сможешь – придется, и уже довольно скоро.
– Дорогая, не говори об этом.
– Значит, ты и в самом деле любил меня? В таком случае, тебе нужно радоваться, а не плакать. Теперь мне уже недолго осталось страдать.
– А ты… ты хочешь поскорей покинуть этот свет?
– Я вынесла слишком много боли, Яков, но умру в истинной вере. Пожалуйста, не пускай сюда тех, кто захочет отговорить меня. Я сама выбрала свой путь и не намерена отрекаться от него.
– Не бойся, все будет так, как ты пожелаешь.
– Ты хочешь сказать, что веришь так же искренне, как я?
– Да, так же искренне – всей душой.
– Тогда я спокойна.
В эту минуту в комнату вошел дворецкий. Он шепотом сообщил, что в Ричмонд приехал епископ Блендфорд. Яков неохотно оставил умирающую и спустился на первый этаж.
– Приношу свои соболезнования, Ваша Светлость, – поздоровавшись, сказал Блендфорд. – Надеюсь, я прибыл вовремя?
– Сожалею, но герцогиня не может принять вас, – ответил Яков. – По вероисповеданию она католичка, а потому не желает, чтобы в такое время ей доставляли неприятности, пытаясь вернуть ее в лоно английской церкви.
– Ваша Светлость, позвольте мне войти в покои герцогини. Я не буду обращать ее в протестантскую веру – всего лишь поговорю с ней, как с христианкой, пусть даже принадлежащей другой церкви.
– Обещайте, что будете придерживаться этих слов.
Епископ обещал не тревожить герцогиню излишними увещеваниями и вместе с герцогом поднялся на второй этаж, где несколько минут молча простоял возле постели умирающей.
После его ухода Яков послал за отцом Хантом и горсткой знакомых приверженцев католической церкви. Когда были совершены все необходимые обряды, герцогиня попросила мужа подойти к ней поближе.
Он подошел, вытер слезы. Затем взял ее за руку и не выпускал до тех пор, пока она не умерла.
Через некоторое время Яков попросил, чтобы к нему привели Марию. Он хотел побыть наедине с любимой дочерью.
Едва войдя в комнату, Мария все поняла – такой у него был жалкий и опустошенный вид. Он взял ее на руки.
– Вот и все, дочурка, мы остались одни. Она ушла от нас.
Он прижал ее к себе – бережно, как маленького ребенка.
– Слава Богу, она оставила мне детей.
Он начал рассказывать ей о матери, о том, как она была добродетельна и как они любили друг друга; ему хотелось, чтобы в будущем Мария была так же счастлива в браке, как и ее родители.
Так же счастлива, как ее родители? Но как же все эти слухи, неужели он ничего не знал о них?.. Неужели забыл о Маргарите Денхем – равно, как и об остальных? А ссора, которую она случайно подслушала? Ведь не мог же отец ничего не помнить? Почему же он так искренне сокрушался, почему так верил в свои пустые слова?
Слушая его рассуждения о ее будущем браке, она решила никогда не выходить замуж. Ей хотелось всю жизнь прожить с милой сестренкой Анной.
– Папа, я не хочу вступать в брак, – сказала она. Он улыбнулся и погладил ее по головке.
– Стало быть, ты останешься со своим отцом – чтобы скрасить его старость, да?
Эта мысль, казалось, доставила ему удовольствие, поэтому Мария промолчала – не желая расстраивать его.
Герцогиню похоронили в Вестминстере, возле часовни Генриха Седьмого. При дворе говорили, что после похорон супруги герцог Йоркский решил искать утешение лишь в обществе своей старшей дочери.
МОДЕНСКАЯ НЕВЕСТА
После смерти герцогини Йоркской во дворце появились две новые девочки – Анна Трелони и Сара Дженнингс. С их приездом семейство Вилльерсов лишилось первой роли в воспитании дочерей герцога: Анна Трелони подружилась с Марией, а ее сестренка Анна – с Сарой Дженнингс. Елизавета Вилльерс злилась, но исправить ничего не могла; только сейчас она начала понимать, как неразумно вела себя с Марией – с годами старшая дочь герцога становилась все более важной персоной, и по мере ее взросления менялось положение тех, кто окружал юную принцессу.
Это понимала и сама Мария. «Когда вырасту, – говорила она, обращаясь к Анне Трелони, – первым делом прогоню из дворца Елизавету Вилльерс».
Впрочем, до этого счастливого дня было еще далеко.
Маленький Эдгар умер вскоре после матери, за ним почти тотчас последовала слабенькая Екатерина. Герцог, тяжело переживавший эти утраты, сказал, что отныне сможет найти утешение лишь в обществе своих ненаглядных дочурок.
– Папа, почему смерть так часто приходит к нам? – как-то раз спросила Мария у него.
Герцог крепко прижал ее к себе.
– Она ходит по всему миру, доченька, – вздохнул он. – Никто не знает, какой дом она посетит в следующий раз. Но мы должны бережно относиться друг к другу, потому что у меня остались только ты и Анна. Увы, на этом свете мне больше некого любить.
Она пристально посмотрела на него и подумала о слухах, так часто доходивших до нее. «Герцог Йоркский, как и его брат, любит хорошеньких женщин». За этими словами следовали какие-то недомолвки, смешки. Судя по ним, подобных женщин было очень много. Каким же образом она и Анна могли заменить всех остальных?
– Должно быть, ты кое-что слышала обо мне, – нахмурившись, сказал он.
Мария вдруг почувствовала жар, мгновенно растекшийся по щекам и лбу. Неужели сейчас он расскажет ей что-то такое, о чем она вовсе не желает знать?
– Да, ты конечно же, слышала, что я перенес тяжелую болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35