Монмут поручил ей играть Диану, богиню целомудрия, и Маргарита опасалась, что эта роль досталась ей в насмешку над ее добродетелями, поскольку принадлежала она к числу тех целомудренных особ, которых не так много было при английском королевском дворе.
Тем не менее противиться желанию Монмута она не могла – слишком уж тот настаивал на ее участии в предстоящем балете. Разумеется, она прекрасно знала причину этой настойчивости: в прошлом она не раз отвергала его домогательства, и теперь он решил отыграться на ней.
И вот, в один из тех дней, когда она молила Бога заступиться за нее и не допустить осмеяния ее девической чести, в апартаменты королевской камеристки ворвалась взволнованная Генриетта Вентворт – бойкая и очень красивая девушка, недавно подружившаяся с Маргаритой.
– Ну, Маргарита, как дела? Снова на коленях? Сегодня-то о чем плачешь?
Маргарита встала на ноги.
– Мне поручено играть Диану. Генриетта рассмеялась.
– Не вижу повода для слез. Мне, например, предложили роль Юпитера – дерзкого любовника. Того самого, что изнасиловал нимфу Каллисту. Но это – у Овидия, а наш поэт Кроуни решил завершить спектакль по-другому. На его беду Каллисту должна играть принцесса Мария, и Кроуни из страха навлечь на себя гнев герцога Йоркского решил, что в конце балета принцесса благополучно убежит от Юпитера, то есть – от меня.
– Я бы с радостью отказалась от участия в этом представлении.
– Ты бы отказалась? Маргарита, дорогая! Немало девушек отдали бы все на свете, лишь бы получить привилегию, которой тебя удостоил герцог Монмут.
– Хороша привилегия – грешить!
– Дорогая, опомнись! Какой же грех в танцах и стихах?
– Плотский грех, плотский. Именно так мне все это представляется.
– Маргарита, тебе нужно было родиться лет на двадцать раньше. Жизнь нашего двора – не для тебя. Вот правление Оливера Кромвеля – оно пришлось бы тебе по вкусу.
– В таком случае, почему от меня требуют участия в придворных интригах?
– Думаю, только по одной причине. Видишь ли, дорогая, при всей своей излишней серьезности ты очень даже недурна собой. Потому-то и роль Дианы написана специально для тебя.
– Вчера я сказала герцогу, что не желаю играть эту роль.
– И что он ответил?
– Отклонил мою просьбу. По-моему, вообще не принял во внимание мои слова.
Генриетта ненадолго задумалась, затем тяжело вздохнула.
– Герцог Монмут всегда добивается того, что ему нужно, – медленно произнесла она.
– Не всегда, – усмехнулась Маргарита. – А я, кроме всего прочего, не могу играть эту роль, потому что у меня нет таких роскошных драгоценностей, которыми будут увешаны остальные танцоры. Милорду Монмуту не мешало бы навести справки о моем состоянии. А раз он не удосужился расспросить моих родителей, то на роль Дианы ему придется подыскать какую-нибудь другую девушку. По-твоему, я не права?
Генриетта не ответила. Она смотрела в окно и думала о чем-то своем.
Карл пригласил к себе брата. Когда тот пришел, король немного помешкал, а затем сказал, что вынужден принять решение, с необходимостью которого Яков не сможет не согласиться.
– Брат мой, с тех пор как ты вступил в брак с католичкой, народ Англии перестал относиться к тебе с прежним уважением. Твоя приверженность к римской церкви теперь ни у кого не вызывает сомнений – а многие даже говорят, что ты и своих детей воспитываешь в духе католического вероучения.
– Но ведь это неправда!
– Возможно, возможно, брат мой. Но уже пошли толки, и мы не можем не считаться с этим неприятным обстоятельством. Придется мне самому заняться образованием твоих девочек – увы, другого выхода я не вижу.
– Ваше Величество, это – мои дочери.
– Яков, ты ведь знаешь, что если у нас с тобой не будет сыновей, Мария может стать королевой, а после нее наступит черед Анны. Вот почему народ желает, чтобы твои дети были переданы в руки верного последователя реформаторской церкви. Тут мы ничего не можем поделать, брат мой. Прошу тебя, прояви мудрость и покорись воле моих подданных. Со своей стороны я заверяю тебя, что ты сможешь видеть девочек в любое удобное для тебя время. Практически мы просто назначим им другого опекуна.
– Кого именно?
– Комптона, епископа Лондонского.
– Терпеть не могу этого фанатика.
– Потому что он ярый поборник протестантства? Но потому-то я и остановил на нем свой выбор. Народ будет доволен, а это главное.
– При чем здесь народ? Повторяю: дети – мои.
– Брат мой, корона монарха – это не только закон наследования, но и волеизъявление наших подданных. Словом, если у тебя нет склонности к скитальческой жизни, почаще прислушивайся к мнению простых людей. У меня все, можешь идти.
Яков молча вышел из комнаты. Спорить было бесполезно: его детям предстояло получать воспитание у человека, которого он презирал. Но что он мог поделать?
Елизавета Вилльерс злилась: в предстоящем спектакле для нее не нашлось ни одной роли – в отличие от этой выскочки, Сары Дженнингс.
– Как ты думаешь, почему Джон Кроуни написал роль специально для тебя? – спросила она у Марии.
– Джемми говорит – чтобы был повод представить меня ко двору.
Елизавета фыркнула.
– Он написал ее для того, чтобы заручиться твоей благосклонностью – на тот случай, если ты станешь королевой. В жизни не видела таких подхалимов, как Кроуни.
– Чепуха, – сказала Анна Трелони. – Во многих спектаклях есть роли, написанные не для кого угодно, а для определенных актеров. Почему леди Мария не может быть удостоена такой чести?
– Потому что такие роли пишутся для кого угодно, но не для особ королевской крови.
Сара отвернулась. Было ясно, что она рассчитывает пленить публику своим выступлением, и надеется, что рано или поздно кто-нибудь напишет балет специально для нее, неподражаемой танцовщицы Сары Дженнингс.
Остальные девочки рассмеялись и заговорили на другую тему: о предстоящей поездке в Уайтхолл. Сара сказала, что их ждут великие перемены; и даже Елизавета Вилльерс, отчасти присмиревшая с появлением Сары, не могла не согласиться с ней. Дело в том, что недавно у Елизаветы состоялся разговор с матерью. Леди Франциска напомнила дочери, что девочки семьи Вилльерсов могут не присутствовать на балете, но в то же время не должны забывать, что любые перемены в жизни юных принцесс неминуемо повлияют на судьбу Елизаветы и Екатерины.
Понимая правоту матери, Елизавета решила по мере возможности не противоречить Марии и ее подругам: по мере возможности – потому что в душе по-прежнему недолюбливала дочерей герцога Йоркского.
Поездка в Уайтхолл уже сама по себе оказалась незабываемым событием. Всюду, вдоль всей дороги стояли толпы людей, радостными криками приветствовавших их небольшую кавалькаду, – каждый человек знал, что воспитывать дочерей герцога Йоркского король поручил епископу Лондонскому. Никто не задавался вопросом о том, насколько этот епископ годится в учителя и, вообще, разбирается ли в каких-нибудь науках; важнее оказалось то, что он был протестантом – а значит, мог оградить девочек от дурного влияния их отца.
Более того, факт передачи принцесс в руки ярого поборника протестантской церкви должен был свидетельствовать в пользу самого Карла: едва ли он стал бы воспитывать племянниц в духе истинной веры, если бы и в самом деле придерживался католических убеждений, как говорили о нем бессовестные клеветники и злопыхатели.
При дворе принцесс встретили радушно. Все старались как-нибудь угодить им, показать заинтересованность в их судьбе – и отец, и мачеха, и тихая, застенчивая королева, и Джемми, даже сам король, их остроумный, обаятельный дядя Карл.
Мария, одетая в украшенное блестками платье, в котором должна была выступать на сцене, волновалась и одновременно чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Ей очень хотелось произвести хорошее впечатление на придворных, и она старалась не подвести отца, возлагавшего большие надежды на ее успех в балете и, следовательно – в высшем обществе. Когда она поделилась своими опасениями с Джемми, тот от души рассмеялся.
– Ах, моя чудесная кузина! – воскликнул он. – Ты так хороша собой, что мой отец и его двор простят тебе любые огрехи, которые ты допустишь в своем выступлении. Впрочем, я уверен – на сцене ты будешь великолепна.
Он чмокнул ее в щеку, и она подумала: «Я не смогу провалиться, не посмею разочаровать моего милого Джемми».
Анна не ведала подобных переживаний. Она знала – если танец ей не удастся, об этом скоро забудут. Так говорила Сара Дженнингс, а Сара еще ни разу не ошибалась. Что касается самой Сары, то она была исполнена решимости покорить публику, выступив в роли Меркурия, и Анна не сомневалась – так оно и будет.
Когда они готовились к выходу на сцену, к ним подошли Маргарита Бладж и Генриетта Вентворт. Последняя, в отличие от первой, была настроена восторженно.
Мария попыталась успокоить расстроенную камеристку королевы.
– Дорогая Маргарита, послушай меня, – сказала она, – вы выглядите просто великолепно. Уверена, вы будете самой лучшей Дианой из всех, какие только появлялись в театре. И платье у вас превосходное. Я никогда не видела таких замечательных украшений.
– Они-то и расстраивают меня, – вздохнула Маргарита. – Своих бриллиантов у меня нет, а эти мне одолжила герцогиня Саффолкская – только на одно выступление.
– Они ей идут, правда? – спросила Генриетта.
– Очень идут, – сказала Мария. – Думаю, зрители засмотрятся на них.
Маргарита задрожала.
– Ах, ну хватит же наконец! – в сердцах воскликнула Генриетта. – В танцах нет ничего дурного.
– Все равно, я предпочла бы не выступать, – сказала Маргарита.
– Вот ведь какая глупая! – всплеснула руками Генриетта. – Ей предложили танцевать перед самим королем, дали украшения – а она все недовольна. Леди Мария, хоть вы вразумите ее – велите, чтобы не куксилась.
– Мне очень жаль, но я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях, – сочувственным тоном произнесла Мария.
– Вы очень добры, Ваша Светлость.
– О Господи! – вспыхнула Генриетта. – Не могла даже улыбнуться – хотя бы в благодарность леди Марии, сделавшей тебе столько комплиментов. Между прочим, весь этот балет задуман ради нее.
– Право, мне очень неловко, – пробормотала Мария. – Боюсь, здесь слишком многое будет зависеть от меня.
– Не вижу повода для подобных опасений, – сказала Генриетта. – Кто-кто, а уж Джемми-то позаботится и о вас, и о нашем общем успехе.
– Ах, я ему так признательна!..
– Как и все мы, – подхватила Генриетта.
В эту минуту в комнату вошла еще одна молодая придворная дама.
– Нужна какая-нибудь помощь? – осведомилась она.
– Спасибо, Франциска. У нас уже все готово, – ответила Генриетта.
Заметив принцесс, служанка королевы Франциска Эпсли почтительно поклонилась. У Марии даже захватило дух от неожиданности: она еще никогда не видела таких красивых девушек. Ей захотелось внимательней рассмотреть эти прекрасные черные глаза с длинными, словно бархатными ресницами, роскошные вьющиеся волосы и стройную фигуру вошедшей служанки.
– Миледи, – торжественным тоном произнесла Генриетта, – разрешите представить вам Франциску Эпсли.
Мария выдохнула:
– Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, мы будем часто видеться, Франциска.
– Сочту за честь служить вам, – ответила девушка.
Они улыбнулись – каждая из них признавала красоту и обаяние другой; обе хотели, чтобы новое знакомство переросло в дружбу.
– Маргарите ничем не угодишь, – сказала Генриетта. – Она жалуется на то, что ей дали лучшую роль в спектакле и осыпали несметным количеством бриллиантов.
В ответ Маргарита что-то пролепетала, но ни Мария, ни Франциска не расслышали ее слов. Они по-прежнему разглядывали друг друга.
Выйдя на сцену, Мария испугалась. Зрители благожелательно аплодировали; в первом ряду сидели ее дядя и отец. Герцог был с ней предупредителен, ласков, и она хотела бы любить его так же, как он любил ее. Временами так оно и было, но она все равно не могла забыть слухов о его любовницах. Она не знала, какие именно отношения связывали его с этими женщинами, доставлявшими столько беспокойств ее матери, – а потому пыталась вообразить их. В такие минуты ее посещали какие-то смутные, ужасные видения; она пыталась избавиться от них, но ее мысли сами собой вторгались в запретную сферу.
Затем она увидела Франциску Эпсли. Их взгляды встретились, и Франциска ободряюще улыбнулась.
Она желает мне успеха, подумала Мария. Если я провалюсь, она очень расстроится.
В эту минуту она решила танцевать так, как еще никогда не танцевала, – доказать зрителям, что они не ошиблись в ней.
Заиграла музыка, а ноги Марии словно приросли к полу; к счастью, она услышала шепот Джемми, доносившийся из-за кулис:
– Ну, давай, кузина! Давай – это всего лишь игра.
И вот, благодаря присутствию Джемми, Франциски Эпсли и герцога Йоркского, выступление вдруг превратилось в такую же забаву, какой в свое время были уроки мистера Беттертона. Она начала танцевать – и танцевала легко и свободно.
Чуть позже она порадовалась за Маргариту Бладж. В своем сверкающем платье, та была великолепна – настоящая богиня Диана. Вот кого ждет успех, подумала Мария.
Сара хотела, чтобы ее заметили, а потому все время находилась на самом краю сцены, ближе к зрителям; что касается Анны, то она танцевала с небрежностью, умилявшей всех, кто ее видел.
Когда закончилось финальное действие, все поняли: балет удался на славу. Король был доволен. Двор единодушно приветствовал его племянниц.
Яков чуть не прослезился от радости: ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем успех его дочерей. Король поднялся на сцену, чтобы поздравить мистера Кроуни, своих племянниц и всех танцоров, участвовавших в постановке.
Вернувшись в гримерную, Мария застала в ней безутешно плачущую Маргариту.
– Когда балет начался, оно было у меня на шее. Где же я могла потерять его?
Выяснилось, что у Маргариты пропало бриллиантовое ожерелье, которое дала ей леди Саффолк. Мария ужаснулась.
– А на сцене их нет?
– Я уже и за кулисами все обыскала. О, леди Мария, что мне делать? Они стоят восемьдесят фунтов стерлингов – страшно вспомнить, с каким трудом я выпросила их на один вечер. Ох, видно, Господь решил наказать меня. Я ведь знала – это грех.
Мария не знала, что сказать. Она прекрасно понимала состояние девушки, против своей воли одолжившей очень дорогие украшения, а затем потерявшей их.
– Теперь мне ни одной безделушки не доверят – никогда! – всхлипнула Маргарита.
– Нужно еще раз все обыскать – может быть, оно куда-нибудь закатилось.
– Мои служанки уже везде посмотрели. И я тоже. Его нигде нет – нигде, как в воду кануло. Ах, что я теперь скажу леди Саффолк?
– А ты уверена, что вы смотрели везде, куда бы оно могло упасть?
– Да… кажется, да.
– Я сама все осмотрю. У меня зоркие глаза – а ожерелье не из маленьких, да еще должно сверкать на свету. Если оно не рассыпалось, я найду его.
– Боюсь, кто-то его уже нашел и решил оставить у себя.
– Ладно, оставайся здесь. Если на сцене его нет, я обращусь за помощью к моему отцу.
– Леди Саффолк не простит мне этой пропажи. Мне нужно будет возместить его стоимость – а как?
Мария вернулась на сцену и внимательно осмотрела весь ее дощатый настил – ожерелья нигде не было. Тогда ей пришло в голову, что Маргарита могла зайти в одну из комнат за кулисами, а потом забыть об этом. Принцесса решила и туда заглянуть.
Ничего не найдя в первой комнате, она направилась в другую. В ней было темно, только лунный свет падал из окна. Мария заколебалась. Можно ли что-нибудь разглядеть в этом полумраке? Но ведь бриллианты должны сверкать даже при луне – значит, нужно попробовать. Она переступила порог и почти сразу услышала какой-то шорох, доносившийся из угла. Очевидно, в этой комнате она была не одна.
Мария уже хотела сказать, что ищет бриллианты, пропавшие у Маргариты Бладж, и тут разглядела две человеческие фигуры, лежавшие на полу. Она узнала их – это были Джемми и Генриетта Вентворт, и Мария поняла, чем они здесь занимались.
Постояв несколько секунд, она опрометью выбежала из комнаты.
Джемми и Генриетта! А Джемми – женат!
Увиденное потрясло и ужаснуло ее; но было и какое-то чувство, которого она еще никогда не испытывала. Она не могла определить его – только знала, что ее милый Джемми изменил своей супруге.
Мария снова очутилась на сцене. Едва ли сейчас стоило здесь появляться – зрительный зал был все еще переполнен, ее могли увидеть.
– Что-то случилось, миледи?
Мария оглянулась и увидела Франциску Эпсли.
– А… это ты, – запинаясь, пробормотала Мария.
– Вы чем-то расстроены, миледи?
– Да… немного…
– Чем я могу вам помочь?
– Нет… не знаю, кто мне теперь поможет.
– Если вы пожелаете довериться мне, то я…
– Да, пожалуй, на тебя можно положиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Тем не менее противиться желанию Монмута она не могла – слишком уж тот настаивал на ее участии в предстоящем балете. Разумеется, она прекрасно знала причину этой настойчивости: в прошлом она не раз отвергала его домогательства, и теперь он решил отыграться на ней.
И вот, в один из тех дней, когда она молила Бога заступиться за нее и не допустить осмеяния ее девической чести, в апартаменты королевской камеристки ворвалась взволнованная Генриетта Вентворт – бойкая и очень красивая девушка, недавно подружившаяся с Маргаритой.
– Ну, Маргарита, как дела? Снова на коленях? Сегодня-то о чем плачешь?
Маргарита встала на ноги.
– Мне поручено играть Диану. Генриетта рассмеялась.
– Не вижу повода для слез. Мне, например, предложили роль Юпитера – дерзкого любовника. Того самого, что изнасиловал нимфу Каллисту. Но это – у Овидия, а наш поэт Кроуни решил завершить спектакль по-другому. На его беду Каллисту должна играть принцесса Мария, и Кроуни из страха навлечь на себя гнев герцога Йоркского решил, что в конце балета принцесса благополучно убежит от Юпитера, то есть – от меня.
– Я бы с радостью отказалась от участия в этом представлении.
– Ты бы отказалась? Маргарита, дорогая! Немало девушек отдали бы все на свете, лишь бы получить привилегию, которой тебя удостоил герцог Монмут.
– Хороша привилегия – грешить!
– Дорогая, опомнись! Какой же грех в танцах и стихах?
– Плотский грех, плотский. Именно так мне все это представляется.
– Маргарита, тебе нужно было родиться лет на двадцать раньше. Жизнь нашего двора – не для тебя. Вот правление Оливера Кромвеля – оно пришлось бы тебе по вкусу.
– В таком случае, почему от меня требуют участия в придворных интригах?
– Думаю, только по одной причине. Видишь ли, дорогая, при всей своей излишней серьезности ты очень даже недурна собой. Потому-то и роль Дианы написана специально для тебя.
– Вчера я сказала герцогу, что не желаю играть эту роль.
– И что он ответил?
– Отклонил мою просьбу. По-моему, вообще не принял во внимание мои слова.
Генриетта ненадолго задумалась, затем тяжело вздохнула.
– Герцог Монмут всегда добивается того, что ему нужно, – медленно произнесла она.
– Не всегда, – усмехнулась Маргарита. – А я, кроме всего прочего, не могу играть эту роль, потому что у меня нет таких роскошных драгоценностей, которыми будут увешаны остальные танцоры. Милорду Монмуту не мешало бы навести справки о моем состоянии. А раз он не удосужился расспросить моих родителей, то на роль Дианы ему придется подыскать какую-нибудь другую девушку. По-твоему, я не права?
Генриетта не ответила. Она смотрела в окно и думала о чем-то своем.
Карл пригласил к себе брата. Когда тот пришел, король немного помешкал, а затем сказал, что вынужден принять решение, с необходимостью которого Яков не сможет не согласиться.
– Брат мой, с тех пор как ты вступил в брак с католичкой, народ Англии перестал относиться к тебе с прежним уважением. Твоя приверженность к римской церкви теперь ни у кого не вызывает сомнений – а многие даже говорят, что ты и своих детей воспитываешь в духе католического вероучения.
– Но ведь это неправда!
– Возможно, возможно, брат мой. Но уже пошли толки, и мы не можем не считаться с этим неприятным обстоятельством. Придется мне самому заняться образованием твоих девочек – увы, другого выхода я не вижу.
– Ваше Величество, это – мои дочери.
– Яков, ты ведь знаешь, что если у нас с тобой не будет сыновей, Мария может стать королевой, а после нее наступит черед Анны. Вот почему народ желает, чтобы твои дети были переданы в руки верного последователя реформаторской церкви. Тут мы ничего не можем поделать, брат мой. Прошу тебя, прояви мудрость и покорись воле моих подданных. Со своей стороны я заверяю тебя, что ты сможешь видеть девочек в любое удобное для тебя время. Практически мы просто назначим им другого опекуна.
– Кого именно?
– Комптона, епископа Лондонского.
– Терпеть не могу этого фанатика.
– Потому что он ярый поборник протестантства? Но потому-то я и остановил на нем свой выбор. Народ будет доволен, а это главное.
– При чем здесь народ? Повторяю: дети – мои.
– Брат мой, корона монарха – это не только закон наследования, но и волеизъявление наших подданных. Словом, если у тебя нет склонности к скитальческой жизни, почаще прислушивайся к мнению простых людей. У меня все, можешь идти.
Яков молча вышел из комнаты. Спорить было бесполезно: его детям предстояло получать воспитание у человека, которого он презирал. Но что он мог поделать?
Елизавета Вилльерс злилась: в предстоящем спектакле для нее не нашлось ни одной роли – в отличие от этой выскочки, Сары Дженнингс.
– Как ты думаешь, почему Джон Кроуни написал роль специально для тебя? – спросила она у Марии.
– Джемми говорит – чтобы был повод представить меня ко двору.
Елизавета фыркнула.
– Он написал ее для того, чтобы заручиться твоей благосклонностью – на тот случай, если ты станешь королевой. В жизни не видела таких подхалимов, как Кроуни.
– Чепуха, – сказала Анна Трелони. – Во многих спектаклях есть роли, написанные не для кого угодно, а для определенных актеров. Почему леди Мария не может быть удостоена такой чести?
– Потому что такие роли пишутся для кого угодно, но не для особ королевской крови.
Сара отвернулась. Было ясно, что она рассчитывает пленить публику своим выступлением, и надеется, что рано или поздно кто-нибудь напишет балет специально для нее, неподражаемой танцовщицы Сары Дженнингс.
Остальные девочки рассмеялись и заговорили на другую тему: о предстоящей поездке в Уайтхолл. Сара сказала, что их ждут великие перемены; и даже Елизавета Вилльерс, отчасти присмиревшая с появлением Сары, не могла не согласиться с ней. Дело в том, что недавно у Елизаветы состоялся разговор с матерью. Леди Франциска напомнила дочери, что девочки семьи Вилльерсов могут не присутствовать на балете, но в то же время не должны забывать, что любые перемены в жизни юных принцесс неминуемо повлияют на судьбу Елизаветы и Екатерины.
Понимая правоту матери, Елизавета решила по мере возможности не противоречить Марии и ее подругам: по мере возможности – потому что в душе по-прежнему недолюбливала дочерей герцога Йоркского.
Поездка в Уайтхолл уже сама по себе оказалась незабываемым событием. Всюду, вдоль всей дороги стояли толпы людей, радостными криками приветствовавших их небольшую кавалькаду, – каждый человек знал, что воспитывать дочерей герцога Йоркского король поручил епископу Лондонскому. Никто не задавался вопросом о том, насколько этот епископ годится в учителя и, вообще, разбирается ли в каких-нибудь науках; важнее оказалось то, что он был протестантом – а значит, мог оградить девочек от дурного влияния их отца.
Более того, факт передачи принцесс в руки ярого поборника протестантской церкви должен был свидетельствовать в пользу самого Карла: едва ли он стал бы воспитывать племянниц в духе истинной веры, если бы и в самом деле придерживался католических убеждений, как говорили о нем бессовестные клеветники и злопыхатели.
При дворе принцесс встретили радушно. Все старались как-нибудь угодить им, показать заинтересованность в их судьбе – и отец, и мачеха, и тихая, застенчивая королева, и Джемми, даже сам король, их остроумный, обаятельный дядя Карл.
Мария, одетая в украшенное блестками платье, в котором должна была выступать на сцене, волновалась и одновременно чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Ей очень хотелось произвести хорошее впечатление на придворных, и она старалась не подвести отца, возлагавшего большие надежды на ее успех в балете и, следовательно – в высшем обществе. Когда она поделилась своими опасениями с Джемми, тот от души рассмеялся.
– Ах, моя чудесная кузина! – воскликнул он. – Ты так хороша собой, что мой отец и его двор простят тебе любые огрехи, которые ты допустишь в своем выступлении. Впрочем, я уверен – на сцене ты будешь великолепна.
Он чмокнул ее в щеку, и она подумала: «Я не смогу провалиться, не посмею разочаровать моего милого Джемми».
Анна не ведала подобных переживаний. Она знала – если танец ей не удастся, об этом скоро забудут. Так говорила Сара Дженнингс, а Сара еще ни разу не ошибалась. Что касается самой Сары, то она была исполнена решимости покорить публику, выступив в роли Меркурия, и Анна не сомневалась – так оно и будет.
Когда они готовились к выходу на сцену, к ним подошли Маргарита Бладж и Генриетта Вентворт. Последняя, в отличие от первой, была настроена восторженно.
Мария попыталась успокоить расстроенную камеристку королевы.
– Дорогая Маргарита, послушай меня, – сказала она, – вы выглядите просто великолепно. Уверена, вы будете самой лучшей Дианой из всех, какие только появлялись в театре. И платье у вас превосходное. Я никогда не видела таких замечательных украшений.
– Они-то и расстраивают меня, – вздохнула Маргарита. – Своих бриллиантов у меня нет, а эти мне одолжила герцогиня Саффолкская – только на одно выступление.
– Они ей идут, правда? – спросила Генриетта.
– Очень идут, – сказала Мария. – Думаю, зрители засмотрятся на них.
Маргарита задрожала.
– Ах, ну хватит же наконец! – в сердцах воскликнула Генриетта. – В танцах нет ничего дурного.
– Все равно, я предпочла бы не выступать, – сказала Маргарита.
– Вот ведь какая глупая! – всплеснула руками Генриетта. – Ей предложили танцевать перед самим королем, дали украшения – а она все недовольна. Леди Мария, хоть вы вразумите ее – велите, чтобы не куксилась.
– Мне очень жаль, но я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях, – сочувственным тоном произнесла Мария.
– Вы очень добры, Ваша Светлость.
– О Господи! – вспыхнула Генриетта. – Не могла даже улыбнуться – хотя бы в благодарность леди Марии, сделавшей тебе столько комплиментов. Между прочим, весь этот балет задуман ради нее.
– Право, мне очень неловко, – пробормотала Мария. – Боюсь, здесь слишком многое будет зависеть от меня.
– Не вижу повода для подобных опасений, – сказала Генриетта. – Кто-кто, а уж Джемми-то позаботится и о вас, и о нашем общем успехе.
– Ах, я ему так признательна!..
– Как и все мы, – подхватила Генриетта.
В эту минуту в комнату вошла еще одна молодая придворная дама.
– Нужна какая-нибудь помощь? – осведомилась она.
– Спасибо, Франциска. У нас уже все готово, – ответила Генриетта.
Заметив принцесс, служанка королевы Франциска Эпсли почтительно поклонилась. У Марии даже захватило дух от неожиданности: она еще никогда не видела таких красивых девушек. Ей захотелось внимательней рассмотреть эти прекрасные черные глаза с длинными, словно бархатными ресницами, роскошные вьющиеся волосы и стройную фигуру вошедшей служанки.
– Миледи, – торжественным тоном произнесла Генриетта, – разрешите представить вам Франциску Эпсли.
Мария выдохнула:
– Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, мы будем часто видеться, Франциска.
– Сочту за честь служить вам, – ответила девушка.
Они улыбнулись – каждая из них признавала красоту и обаяние другой; обе хотели, чтобы новое знакомство переросло в дружбу.
– Маргарите ничем не угодишь, – сказала Генриетта. – Она жалуется на то, что ей дали лучшую роль в спектакле и осыпали несметным количеством бриллиантов.
В ответ Маргарита что-то пролепетала, но ни Мария, ни Франциска не расслышали ее слов. Они по-прежнему разглядывали друг друга.
Выйдя на сцену, Мария испугалась. Зрители благожелательно аплодировали; в первом ряду сидели ее дядя и отец. Герцог был с ней предупредителен, ласков, и она хотела бы любить его так же, как он любил ее. Временами так оно и было, но она все равно не могла забыть слухов о его любовницах. Она не знала, какие именно отношения связывали его с этими женщинами, доставлявшими столько беспокойств ее матери, – а потому пыталась вообразить их. В такие минуты ее посещали какие-то смутные, ужасные видения; она пыталась избавиться от них, но ее мысли сами собой вторгались в запретную сферу.
Затем она увидела Франциску Эпсли. Их взгляды встретились, и Франциска ободряюще улыбнулась.
Она желает мне успеха, подумала Мария. Если я провалюсь, она очень расстроится.
В эту минуту она решила танцевать так, как еще никогда не танцевала, – доказать зрителям, что они не ошиблись в ней.
Заиграла музыка, а ноги Марии словно приросли к полу; к счастью, она услышала шепот Джемми, доносившийся из-за кулис:
– Ну, давай, кузина! Давай – это всего лишь игра.
И вот, благодаря присутствию Джемми, Франциски Эпсли и герцога Йоркского, выступление вдруг превратилось в такую же забаву, какой в свое время были уроки мистера Беттертона. Она начала танцевать – и танцевала легко и свободно.
Чуть позже она порадовалась за Маргариту Бладж. В своем сверкающем платье, та была великолепна – настоящая богиня Диана. Вот кого ждет успех, подумала Мария.
Сара хотела, чтобы ее заметили, а потому все время находилась на самом краю сцены, ближе к зрителям; что касается Анны, то она танцевала с небрежностью, умилявшей всех, кто ее видел.
Когда закончилось финальное действие, все поняли: балет удался на славу. Король был доволен. Двор единодушно приветствовал его племянниц.
Яков чуть не прослезился от радости: ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем успех его дочерей. Король поднялся на сцену, чтобы поздравить мистера Кроуни, своих племянниц и всех танцоров, участвовавших в постановке.
Вернувшись в гримерную, Мария застала в ней безутешно плачущую Маргариту.
– Когда балет начался, оно было у меня на шее. Где же я могла потерять его?
Выяснилось, что у Маргариты пропало бриллиантовое ожерелье, которое дала ей леди Саффолк. Мария ужаснулась.
– А на сцене их нет?
– Я уже и за кулисами все обыскала. О, леди Мария, что мне делать? Они стоят восемьдесят фунтов стерлингов – страшно вспомнить, с каким трудом я выпросила их на один вечер. Ох, видно, Господь решил наказать меня. Я ведь знала – это грех.
Мария не знала, что сказать. Она прекрасно понимала состояние девушки, против своей воли одолжившей очень дорогие украшения, а затем потерявшей их.
– Теперь мне ни одной безделушки не доверят – никогда! – всхлипнула Маргарита.
– Нужно еще раз все обыскать – может быть, оно куда-нибудь закатилось.
– Мои служанки уже везде посмотрели. И я тоже. Его нигде нет – нигде, как в воду кануло. Ах, что я теперь скажу леди Саффолк?
– А ты уверена, что вы смотрели везде, куда бы оно могло упасть?
– Да… кажется, да.
– Я сама все осмотрю. У меня зоркие глаза – а ожерелье не из маленьких, да еще должно сверкать на свету. Если оно не рассыпалось, я найду его.
– Боюсь, кто-то его уже нашел и решил оставить у себя.
– Ладно, оставайся здесь. Если на сцене его нет, я обращусь за помощью к моему отцу.
– Леди Саффолк не простит мне этой пропажи. Мне нужно будет возместить его стоимость – а как?
Мария вернулась на сцену и внимательно осмотрела весь ее дощатый настил – ожерелья нигде не было. Тогда ей пришло в голову, что Маргарита могла зайти в одну из комнат за кулисами, а потом забыть об этом. Принцесса решила и туда заглянуть.
Ничего не найдя в первой комнате, она направилась в другую. В ней было темно, только лунный свет падал из окна. Мария заколебалась. Можно ли что-нибудь разглядеть в этом полумраке? Но ведь бриллианты должны сверкать даже при луне – значит, нужно попробовать. Она переступила порог и почти сразу услышала какой-то шорох, доносившийся из угла. Очевидно, в этой комнате она была не одна.
Мария уже хотела сказать, что ищет бриллианты, пропавшие у Маргариты Бладж, и тут разглядела две человеческие фигуры, лежавшие на полу. Она узнала их – это были Джемми и Генриетта Вентворт, и Мария поняла, чем они здесь занимались.
Постояв несколько секунд, она опрометью выбежала из комнаты.
Джемми и Генриетта! А Джемми – женат!
Увиденное потрясло и ужаснуло ее; но было и какое-то чувство, которого она еще никогда не испытывала. Она не могла определить его – только знала, что ее милый Джемми изменил своей супруге.
Мария снова очутилась на сцене. Едва ли сейчас стоило здесь появляться – зрительный зал был все еще переполнен, ее могли увидеть.
– Что-то случилось, миледи?
Мария оглянулась и увидела Франциску Эпсли.
– А… это ты, – запинаясь, пробормотала Мария.
– Вы чем-то расстроены, миледи?
– Да… немного…
– Чем я могу вам помочь?
– Нет… не знаю, кто мне теперь поможет.
– Если вы пожелаете довериться мне, то я…
– Да, пожалуй, на тебя можно положиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35