Через ворота предателей прошло очень много невинных людей, Уильям!
– Как непохоже на тебя впадать в уныние, и я не позволю тебе этого. – Он приподнял ее и поцеловал. – Ну же, Джейн, поцелуй меня. В полдень я уже буду с тобой.
Она поцеловала его и спустилась с ним к барке.
– Обернись и помаши мне рукой, Уильям, – попросила она. – Смотри не забудь.
– Забыть тебя, любимая? Я никогда не мог тебя забыть, и ты хорошо об этом знаешь.
Он уехал. Она наблюдала, как лодочник везет его вниз по реке, по направлению к Тауэру. Гастингс помахал ей рукой. Джейн продолжала стоять на берегу, не отрывая глаз от барки. Вдалеке виднелась крепость, нависшая над городом подобно огромному стражу. Она вздрогнула и подумала, что, может быть, и Анна Невилль сейчас наблюдает, как Ричард направляется на Совет в Тауэр.
Гастингс откинулся в барке, думая о Джейн, с нетерпением ожидая того времени, когда сможет вернуться к ней. Странно, что он ощущает такое волнение. Любовь омрачала его жизнь многие годы, и теперь наконец он наслаждался ею. Он смотрел на разбросанные тут и там вдоль берегов реки цветники. В них цвели прекрасные розы, ведь это был месяц роз. Он улыбнулся, глядя на желтые цветки зверобоя, который разросся столь буйно, что оплетал более слабые стебли, вытягивая из них соки. В этом году и трава казалась зеленее, и деревья, густо усыпанные листвой, еще прекраснее. Никогда прежде он не сознавал, насколько красив этот город. Хотя, возможно, он никогда и не был таким красивым, как сейчас. Наверное, этот год он запомнит навсегда, как первый год своего союза с Джейн, год действительно знаменательный не только для него, но и для всего Лондона.
Он подумал о будущем: его ждут счастливейшие годы жизни, потому что Джейн принесла ему такой глубокий покой и удовлетворение, о которых он никогда и не мечтал. Нежная, самозабвенная любовь в сочетании со страстью, большой жизненный опыт, позволявший им отлично понимать друг друга, – вот к чему они пришли теперь. Он придумал милую историю о себе и Джейн. Это был восхитительный любовный роман, полный печали, непонимания и ошибок. Они любили друг друга с самого начала, но тогда он этого не знал. Молодой и горячий, он воображал, что испытывает к ней те же чувства, что и к другим, и этим он настолько разочаровал ее, что она потянулась к Эдуарду. Это так легко понять. Великолепный Эдуард был самым могущественным человеком в стране, обаятельным и неотразимым. Однако все это время она по-настоящему любила Гастингса. Приятная мысль.
Но вот уже величественные серые башни бросают тень на залитую солнцем поверхность реки; барка быстро домчалась, и пока лодочник пытался привязать ее, Гастингс выпрыгнул на берег, поднялся по мокрым, скользким ступеням и поспешно направился в зал заседаний.
Он посмотрел на дворец в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки присутствия в нем маленького короля, но ничего не обнаружил. Ему повстречались лорд Стейнли и епископ Мортон, и они пошли вместе.
После теплого солнечного дня внутри замка, за толстыми стенами было холодно. В большой комнате за столом Совета сидели и ждали люди. Герцог Глостерский запаздывал. Гастингс выстукивал пальцами по столу. Интересно, где протектор? Он редко опаздывал. Какая досада! Его опоздание продлит заседание Совета, и может случиться, что Гастингс не успеет вернуться к полудню, как обещал Джейн.
Он забылся в чувственных мечтах. Ему казалось, что он не в этой мрачной комнате, а в своих удобных покоях. Он представил свою спальню, ставшую такой восхитительной благодаря присутствию Джейн. Она сидит на стуле и расчесывает волосы, переливающиеся в солнечных лучах, как настоящее золото.
Советники встали, так как в комнату вошел протектор. Ричард улыбнулся, хотя и выглядел бледным, под глазами у него легли тени, свидетельствовавшие о бессонной ночи. Гастингсу вдруг стало жаль протектора, жаль его болезненного тела; в Ричарде Глостерском было нечто отнюдь не вызывавшее к нему любви. Гастингс посмеялся над собой. Он, Гастингс, искушенный политик, думает о любви на совещании, созванном протектором, которого он замышляет свергнуть!
В присутствии протектора он почувствовал себя не столь уверенно. Так было всегда. Каким бы непривлекательным, неприветливым и сдержанным ни был Ричард, он внушал уважение. В нем было какое-то холодное благородство. «Если он признаёт историю, поведанную Стиллингтоном, – подумал Гастингс, – то, вероятно, только потому, что считает ее правдой».
Ричард в этот момент обменивался шутками с Мортоном, говорил комплименты епископу по поводу отличной клубники, растущей у него в Элай-Хаузе. Епископ непременно должен прислать ему еще, так как Ричард обожает клубнику. Хитрый Мортон, ненавидевший герцога Глостерского, как мышь кота, подобострастно кланялся ему и обещал прислать лучшую клубнику. Он даже заявил, что немедленно пошлет слугу, чтобы тот собрал ее для герцога.
– Милорды, – сказал вдруг герцог, – простите, но я ненадолго отлучусь. Продолжайте вашу дискуссию. Есть дела, которые требуют моего присутствия. Скоро я буду с вами.
Он вышел. «Странно, – подумал Гастингс, – он едва взглянул в мою сторону». Прошел час, прежде чем Ричард вернулся. Его лицо было серым, руки дрожали, а по тому, как кривился его рот и сверкали глаза, можно было предположить, что эта дрожь вызвана гневом.
Ричард прошел на свое место в зале заседаний. Наступила напряженная тишина, внушающая страх. Он сел, все безмолвствовали. Казалось, что он борется с самим собой, подыскивая слова.
Внезапно он встал и начал громко говорить таким тоном, который был совсем не похож на привычную для него манеру разговора.
– Я состою в самом близком кровном родстве с Его светлостью королем! – воскликнул он. – Именно мне мой брат доверил управление этой страной.
Озадаченный Совет мог ответить только невнятным бормотанием в знак согласия. Еще несколько минут сохранялось молчание, затем Ричард закричал:
– Какого наказания, по вашему мнению, милорды, заслуживают тот, кто хочет погубить меня?
Все молчали, но Гастингс почувствовал, как ледяной холод сковал его тело.
– Отвечайте! – кричал Ричард, стуча кулаком по столу.
Никто не решался ответить. Некоторые посмотрели на Гастингса, так как он был самым старым другом протектора. Если уж кто и осмелится сказать слово, то это должен быть Гастингс.
Гастингс встал и смело посмотрел прямо в глаза протектору.
– Милорд, они, конечно, заслуживают того, чтобы быть наказанными как предатели, кем бы они ни были.
– Кем бы они ни были, – повторил Ричард и вдруг горько рассмеялся: – Ну тогда я вам скажу, кто они! Я скажу вам, кто те, которые готовят заговор против меня. Это – вдова моего брата и его бывшая любовница. Вы знаете, кого я имею в виду, – Джейн Шор. Обе они сговорились, чтобы уничтожить меня.
При упоминании имени Джейн Гастингс побелел. Он понимал, что все члены Совета наблюдают за ним, ибо среди них не было человека, не знавшего о тех чувствах, которые он питал к Джейн, а также о том, что этим утром он пришел сюда прямо от нее.
– Ваша светлость, – начал было Гастингс, но теперь Ричард обратил свой гнев на него; наступил самый важный момент, к которому он столь тщательно готовился.
– Слушаю вас, милорд Гастингс, – сказал он голосом, полным злобы и осуждения.
– Если они совершили подобное, Ваша светлость, и если это действительно можно доказать… – начал Гастингс.
Но Ричард заставил его замолчать.
– И ты смеешь отвечать мне своими «если бы да кабы»? – закричал он. – Я говорю тебе, предатель, что они сделали это.
У всех перехватило дыхание, когда слово «предатель» слетело с уст Ричарда. Взгляды присутствующих устремились на Гастингса.
– Я клянусь Святым Павлом, – продолжал Ричард очень медленно, так, чтобы было услышано каждое его слово, – что ты присоединился к ним в этом тяжком преступлении.
У Ричарда действительно болела душа, потому что с того самого момента, как было упомянуто имя Джейн Шор, он наверняка знал, что Гастингс виновен. Гастингс, которого он считал своим другом. Он посмотрел на стоящего перед ним человека, смелого и непокорного. «А я верил, что он любит меня, так же как любил моего брата Эдуарда, – подумал Ричард. – Что было в Эдуарде, чего нет у меня? Эдуард – легкомысленный человек, не всегда выполнявший даже самые торжественные клятвы, и тем не менее люди любили Эдуарда так, как никогда не любили меня».
Ричарду захотелось сказать: «Гастингс, иди своей дорогой. Я не могу видеть смерть того, кто был когда-то моим другом, хотя, быть может, он совсем изменился». Но так говорят только дураки. Оставить предателя в живых – все равно что обречь себя на поражение. Он должен вновь довести себя до бешенства. Он должен видеть в Гастингсе не того, кого он любил, а предателя, каким тот стал; а предателю полагается только одно – быть обезглавленным на Тауэр-Грин.
Ричард отвернулся от Гастингса.
– Клянусь, предатель, что не сяду обедать до тех пор, пока мне не принесут твою голову! – проговорил он и стукнул кулаком по столу, что было сигналом для стражников, стоявших за дверью.
– Измена! Измена! – закричали они, врываясь в зал заседаний.
– Выполняйте ваши обязанности, – велел Ричард. – Всех этих людей следует арестовать.
С презрением он наблюдал за членами Совета. Он видел, как Стейнли сопротивлялся аресту так отчаянно, что у него изо рта потекла кровь. Но стражники быстро делали свое дело. Глядя на все это, герцог Глостерский думал о Гастингсе. Он почти любил этого человека, и Джейн Шор он считал своим другом. Вот Мортона он никогда не любил и не доверял ему. Но чтобы Гастингс предал его!! Вероломных друзей следует опасаться больше, чем заклятых врагов. С Гастингсом он расправится быстро. Никаких поблажек не должно быть.
– Ну вот, изменник, – сказал он, глядя прямо в глаза Гастингса, – ты арестован, и, клянусь Пресвятой Девой, сегодня же твоя голова будет отделена от тела!
Эти слова слышали стражники. Они поспешно увели членов Совета в тюремные камеры. Их арест был мерой предосторожности, пока не выяснится, все ли они виновны. Но к Гастингсу никакой снисходительности!
Ричард и Гастингс смотрели друг на друга. Два дюжих стражника держали руки Гастингса, третий приставил алебарду к его груди. Они ждали распоряжений герцога, ведь он сказал, что не сядет обедать, пока этот человек не будет казнен, а Его светлость всегда держал свое слово.
– Сразу же ведите его на Тауэр-Грин, – приказал Ричард.
– Сразу?! – воскликнул пораженный Гастингс. – Я никогда не слышал ничего подобного. Разве меня не будут судить? Мне даже не предоставят возможность доказать свою невиновность?
– Вы уже доказали свою вину, милорд, – промолвил Ричард.
– Это что – новый закон, который протектор ввел в Англии? – надменно спросил Гастингс.
– В Англии всегда существовал закон, по которому тот, кто замышляет заговор против правителей, должен умереть смертью предателя.
– И даже без доказательств вины?
– Я доказал вашу вину, милорд. О вашем вероломстве мне хорошо известно, так же как о предательстве вашей любовницы.
– Я заклинаю Вашу светлость пощадить Джейн, что бы вы ни сделали со мной.
– Я не мщу глупым женщинам. Она будет наказана, но… Милорд, я отказываюсь обсуждать с вами этот вопрос. – Он крикнул стражникам: – Увести его! Прямо на Тауэр-Грин!
– Вы не можете так поступить, – проговорил Гастингс. – Такой казни, какую вы намереваетесь совершить, не было с тех пор, как Англия обещала всем справедливый и честный суд. Еще нужно приготовить плаху и…
– Наверняка можно обойтись куском бревна, которое послужит плахой, – сказал непреклонно Ричард.
– Вы отказываете мне даже в священнике? Ричард заколебался.
– Ведите его на Тауэр-Грин, – приказал он, – и проследите, чтобы прислали священника. Пусть упокоится с Богом. И поторопитесь, вы же слышали, я обещал, что не сяду есть, пока жив Гастингс.
* * *
Джейн было не по себе. Она тревожилась, с нетерпением ожидая возвращения Гастингса. Она решила, что когда он вернется, она расскажет ему все. Она попытается объяснить ему тот безумный поступок, на который толкнул ее Дорсет. Ей хотелось, чтобы Гастингс знал, что спас ее от порабощения.
Она вышла в сад и ходила вдоль берега реки, взгляд ее то и дело останавливался на мрачных серых башнях, видневшихся вдали.
В конце концов ей стало просто невыносимо оставаться на берегу, смотреть и ждать его возвращения. Она пошла в дом и попыталась заняться чтением, но в мыслях своих она все время возвращалась к реке, к Тауэру. На страницах книги ей виделась река, искрящаяся в солнечном свете, простиравшиеся за городом поля красного щавеля и белых маргариток и нависший над всем этим пейзажем Лондонский Тауэр.
Ей никак не удавалось избавиться от страха, и она попыталась молиться. Ее молитва была прервана служанкой, настойчиво стучавшейся в дверь. Джейн велела ей войти.
– Мадам, там внизу кто-то требует встречи с вами, – сказала служанка.
– Кто это?
– Женщина, мадам. Она говорит, что у нее срочное дело, и она очень взволнована.
– Тогда быстро веди ее ко мне, – сказала Джейн.
В комнату вбежала Кейт. Она с трудом дышала, по ее щекам струились слезы.
– Кейт, Кейт, что случилось? Ты пришла из Тауэра… Что-то с милордом?
Кейт кивнула.
– Что там, Кейт, говори же!
– Если вы хотите его увидеть прежде, чем он умрет, то нельзя терять ни минуты, – проговорила Кейт.
Комната, казалось, поплыла у Джейн перед глазами. Должно быть, она ослышалась. Прежде, чем он… умрет? Но только недавно, этим утром он был здесь, полный сил… и любви к ней… и к жизни.
– Возможно, даже сейчас уже слишком поздно, – сказала Кейт. – Но ему обещали прислать священника.
– Кейт, Бога ради, что ты говоришь? Кейт горько рыдала:
– Я услышала, что это должно случиться, как раз перед тем, как его арестовали. Пойдем, моя девочка, или ты никогда больше не увидишь его живым.
Она позволила Кейт вывести себя из дома по мягкой траве прямо к лодке, на которой приплыла Кейт. Боже, как медленно они двигались к этой ужасной крепости!
– Я узнала это от стражников, – сказала Кейт. – Все произошло на заседании Совета. Милорд герцог Глостерский был в ярости. Говорили, что он раскрыл заговор.
Джейн глядела, ничего не видя, на красивые берега, на цветущие кустарники и фруктовые сады, спускавшиеся к сверкающим на солнце водам реки. «После этого, – подумала она, – я навсегда возненавижу летние дни».
Она знала, что предала Гастингса. Ее месть свершилась. Когда-то он отдал ее Эдуарду, а сейчас она отдала его смерти.
Они сошли на берег и побежали по тропинке между этими гнетущими серыми башнями: мимо Битчема, мимо Белой башни… Сквозь слезы она увидела церковь на Тауэр-Грин, а затем показался и сам Тауэр-Лейн с небольшой группой людей на нем.
– Остановитесь там! – послышался голос, но она не обратила на него внимания.
Ноги несли ее вперед, полные слез глаза искали глаза Гастингса. Она увидела, как краска залила его лицо, которое до этого было бледным, как выбеленные непогодой стены башен.
– Джейн!
– Уильям, любимый! – Она повисла на нем.
– Ты не должна была приходить, – промолвил он.
– Я должна была прийти. Мне так много нужно сказать тебе. Я должна во всем признаться. Я люблю тебя, Уильям. Как я буду жить без тебя?
– Ты сделала мои последние дни счастливейшими в жизни, Джейн, – сказал он.
Она покачала головой.
– Уильям… я пришла к тебе… я пришла к тебе… Слова не шли у нее с языка, но ей показалось, что он понял все.
– Все это не важно, Джейн. Прости за все зло, которое я пытался причинить тебе.
– Не говори об этом, не говори. Это я… я пришла к тебе… не с любовью. Но сейчас все изменилось. Я люблю тебя, и я сама навлекла на тебя такое… О Боже Всевышний! Неужели нельзя вернуть назад эти несколько коротких дней! Ведь это я, которая любит тебя, лишаю тебя жизни.
Гастингс отстранил ее от себя.
– Ты должна уйти отсюда. Иди сейчас же, Джейн. Быстро. Нигде не останавливайся. Скройся и оставайся в укрытии. Через некоторое время станет безопаснее, и ты выйдешь, а сейчас ты в опасности.
Какое это имеет значение!
Стражник подошел к Гастингсу и тронул его за плечо:
– Милорд… – начал он.
Джейн, вся дрожа, обернулась и посмотрела на Тауэр-Грин, где на траве вместо плахи стоял чурбан, в спешке принесенный из ремонтировавшейся по соседству часовни.
Гастингс кивнул. Глаза его, казалось, смотрели за стены Тауэра, за реку… куда-то в вечность. У него уже был взгляд человека, оставившего этот мир.
Где-то на реке Джейн услышала всплеск весел. Низко летало воронье, оглашая окрестности отвратительным карканьем.
– Прощай, – промолвил Гастингс, – и помни, ты сделала последние дни самыми счастливыми в моей жизни. Теперь иди. Ты не должна видеть конца. – Он обратился к Кейт. – Уведи ее… быстро. И позаботься о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Как непохоже на тебя впадать в уныние, и я не позволю тебе этого. – Он приподнял ее и поцеловал. – Ну же, Джейн, поцелуй меня. В полдень я уже буду с тобой.
Она поцеловала его и спустилась с ним к барке.
– Обернись и помаши мне рукой, Уильям, – попросила она. – Смотри не забудь.
– Забыть тебя, любимая? Я никогда не мог тебя забыть, и ты хорошо об этом знаешь.
Он уехал. Она наблюдала, как лодочник везет его вниз по реке, по направлению к Тауэру. Гастингс помахал ей рукой. Джейн продолжала стоять на берегу, не отрывая глаз от барки. Вдалеке виднелась крепость, нависшая над городом подобно огромному стражу. Она вздрогнула и подумала, что, может быть, и Анна Невилль сейчас наблюдает, как Ричард направляется на Совет в Тауэр.
Гастингс откинулся в барке, думая о Джейн, с нетерпением ожидая того времени, когда сможет вернуться к ней. Странно, что он ощущает такое волнение. Любовь омрачала его жизнь многие годы, и теперь наконец он наслаждался ею. Он смотрел на разбросанные тут и там вдоль берегов реки цветники. В них цвели прекрасные розы, ведь это был месяц роз. Он улыбнулся, глядя на желтые цветки зверобоя, который разросся столь буйно, что оплетал более слабые стебли, вытягивая из них соки. В этом году и трава казалась зеленее, и деревья, густо усыпанные листвой, еще прекраснее. Никогда прежде он не сознавал, насколько красив этот город. Хотя, возможно, он никогда и не был таким красивым, как сейчас. Наверное, этот год он запомнит навсегда, как первый год своего союза с Джейн, год действительно знаменательный не только для него, но и для всего Лондона.
Он подумал о будущем: его ждут счастливейшие годы жизни, потому что Джейн принесла ему такой глубокий покой и удовлетворение, о которых он никогда и не мечтал. Нежная, самозабвенная любовь в сочетании со страстью, большой жизненный опыт, позволявший им отлично понимать друг друга, – вот к чему они пришли теперь. Он придумал милую историю о себе и Джейн. Это был восхитительный любовный роман, полный печали, непонимания и ошибок. Они любили друг друга с самого начала, но тогда он этого не знал. Молодой и горячий, он воображал, что испытывает к ней те же чувства, что и к другим, и этим он настолько разочаровал ее, что она потянулась к Эдуарду. Это так легко понять. Великолепный Эдуард был самым могущественным человеком в стране, обаятельным и неотразимым. Однако все это время она по-настоящему любила Гастингса. Приятная мысль.
Но вот уже величественные серые башни бросают тень на залитую солнцем поверхность реки; барка быстро домчалась, и пока лодочник пытался привязать ее, Гастингс выпрыгнул на берег, поднялся по мокрым, скользким ступеням и поспешно направился в зал заседаний.
Он посмотрел на дворец в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки присутствия в нем маленького короля, но ничего не обнаружил. Ему повстречались лорд Стейнли и епископ Мортон, и они пошли вместе.
После теплого солнечного дня внутри замка, за толстыми стенами было холодно. В большой комнате за столом Совета сидели и ждали люди. Герцог Глостерский запаздывал. Гастингс выстукивал пальцами по столу. Интересно, где протектор? Он редко опаздывал. Какая досада! Его опоздание продлит заседание Совета, и может случиться, что Гастингс не успеет вернуться к полудню, как обещал Джейн.
Он забылся в чувственных мечтах. Ему казалось, что он не в этой мрачной комнате, а в своих удобных покоях. Он представил свою спальню, ставшую такой восхитительной благодаря присутствию Джейн. Она сидит на стуле и расчесывает волосы, переливающиеся в солнечных лучах, как настоящее золото.
Советники встали, так как в комнату вошел протектор. Ричард улыбнулся, хотя и выглядел бледным, под глазами у него легли тени, свидетельствовавшие о бессонной ночи. Гастингсу вдруг стало жаль протектора, жаль его болезненного тела; в Ричарде Глостерском было нечто отнюдь не вызывавшее к нему любви. Гастингс посмеялся над собой. Он, Гастингс, искушенный политик, думает о любви на совещании, созванном протектором, которого он замышляет свергнуть!
В присутствии протектора он почувствовал себя не столь уверенно. Так было всегда. Каким бы непривлекательным, неприветливым и сдержанным ни был Ричард, он внушал уважение. В нем было какое-то холодное благородство. «Если он признаёт историю, поведанную Стиллингтоном, – подумал Гастингс, – то, вероятно, только потому, что считает ее правдой».
Ричард в этот момент обменивался шутками с Мортоном, говорил комплименты епископу по поводу отличной клубники, растущей у него в Элай-Хаузе. Епископ непременно должен прислать ему еще, так как Ричард обожает клубнику. Хитрый Мортон, ненавидевший герцога Глостерского, как мышь кота, подобострастно кланялся ему и обещал прислать лучшую клубнику. Он даже заявил, что немедленно пошлет слугу, чтобы тот собрал ее для герцога.
– Милорды, – сказал вдруг герцог, – простите, но я ненадолго отлучусь. Продолжайте вашу дискуссию. Есть дела, которые требуют моего присутствия. Скоро я буду с вами.
Он вышел. «Странно, – подумал Гастингс, – он едва взглянул в мою сторону». Прошел час, прежде чем Ричард вернулся. Его лицо было серым, руки дрожали, а по тому, как кривился его рот и сверкали глаза, можно было предположить, что эта дрожь вызвана гневом.
Ричард прошел на свое место в зале заседаний. Наступила напряженная тишина, внушающая страх. Он сел, все безмолвствовали. Казалось, что он борется с самим собой, подыскивая слова.
Внезапно он встал и начал громко говорить таким тоном, который был совсем не похож на привычную для него манеру разговора.
– Я состою в самом близком кровном родстве с Его светлостью королем! – воскликнул он. – Именно мне мой брат доверил управление этой страной.
Озадаченный Совет мог ответить только невнятным бормотанием в знак согласия. Еще несколько минут сохранялось молчание, затем Ричард закричал:
– Какого наказания, по вашему мнению, милорды, заслуживают тот, кто хочет погубить меня?
Все молчали, но Гастингс почувствовал, как ледяной холод сковал его тело.
– Отвечайте! – кричал Ричард, стуча кулаком по столу.
Никто не решался ответить. Некоторые посмотрели на Гастингса, так как он был самым старым другом протектора. Если уж кто и осмелится сказать слово, то это должен быть Гастингс.
Гастингс встал и смело посмотрел прямо в глаза протектору.
– Милорд, они, конечно, заслуживают того, чтобы быть наказанными как предатели, кем бы они ни были.
– Кем бы они ни были, – повторил Ричард и вдруг горько рассмеялся: – Ну тогда я вам скажу, кто они! Я скажу вам, кто те, которые готовят заговор против меня. Это – вдова моего брата и его бывшая любовница. Вы знаете, кого я имею в виду, – Джейн Шор. Обе они сговорились, чтобы уничтожить меня.
При упоминании имени Джейн Гастингс побелел. Он понимал, что все члены Совета наблюдают за ним, ибо среди них не было человека, не знавшего о тех чувствах, которые он питал к Джейн, а также о том, что этим утром он пришел сюда прямо от нее.
– Ваша светлость, – начал было Гастингс, но теперь Ричард обратил свой гнев на него; наступил самый важный момент, к которому он столь тщательно готовился.
– Слушаю вас, милорд Гастингс, – сказал он голосом, полным злобы и осуждения.
– Если они совершили подобное, Ваша светлость, и если это действительно можно доказать… – начал Гастингс.
Но Ричард заставил его замолчать.
– И ты смеешь отвечать мне своими «если бы да кабы»? – закричал он. – Я говорю тебе, предатель, что они сделали это.
У всех перехватило дыхание, когда слово «предатель» слетело с уст Ричарда. Взгляды присутствующих устремились на Гастингса.
– Я клянусь Святым Павлом, – продолжал Ричард очень медленно, так, чтобы было услышано каждое его слово, – что ты присоединился к ним в этом тяжком преступлении.
У Ричарда действительно болела душа, потому что с того самого момента, как было упомянуто имя Джейн Шор, он наверняка знал, что Гастингс виновен. Гастингс, которого он считал своим другом. Он посмотрел на стоящего перед ним человека, смелого и непокорного. «А я верил, что он любит меня, так же как любил моего брата Эдуарда, – подумал Ричард. – Что было в Эдуарде, чего нет у меня? Эдуард – легкомысленный человек, не всегда выполнявший даже самые торжественные клятвы, и тем не менее люди любили Эдуарда так, как никогда не любили меня».
Ричарду захотелось сказать: «Гастингс, иди своей дорогой. Я не могу видеть смерть того, кто был когда-то моим другом, хотя, быть может, он совсем изменился». Но так говорят только дураки. Оставить предателя в живых – все равно что обречь себя на поражение. Он должен вновь довести себя до бешенства. Он должен видеть в Гастингсе не того, кого он любил, а предателя, каким тот стал; а предателю полагается только одно – быть обезглавленным на Тауэр-Грин.
Ричард отвернулся от Гастингса.
– Клянусь, предатель, что не сяду обедать до тех пор, пока мне не принесут твою голову! – проговорил он и стукнул кулаком по столу, что было сигналом для стражников, стоявших за дверью.
– Измена! Измена! – закричали они, врываясь в зал заседаний.
– Выполняйте ваши обязанности, – велел Ричард. – Всех этих людей следует арестовать.
С презрением он наблюдал за членами Совета. Он видел, как Стейнли сопротивлялся аресту так отчаянно, что у него изо рта потекла кровь. Но стражники быстро делали свое дело. Глядя на все это, герцог Глостерский думал о Гастингсе. Он почти любил этого человека, и Джейн Шор он считал своим другом. Вот Мортона он никогда не любил и не доверял ему. Но чтобы Гастингс предал его!! Вероломных друзей следует опасаться больше, чем заклятых врагов. С Гастингсом он расправится быстро. Никаких поблажек не должно быть.
– Ну вот, изменник, – сказал он, глядя прямо в глаза Гастингса, – ты арестован, и, клянусь Пресвятой Девой, сегодня же твоя голова будет отделена от тела!
Эти слова слышали стражники. Они поспешно увели членов Совета в тюремные камеры. Их арест был мерой предосторожности, пока не выяснится, все ли они виновны. Но к Гастингсу никакой снисходительности!
Ричард и Гастингс смотрели друг на друга. Два дюжих стражника держали руки Гастингса, третий приставил алебарду к его груди. Они ждали распоряжений герцога, ведь он сказал, что не сядет обедать, пока этот человек не будет казнен, а Его светлость всегда держал свое слово.
– Сразу же ведите его на Тауэр-Грин, – приказал Ричард.
– Сразу?! – воскликнул пораженный Гастингс. – Я никогда не слышал ничего подобного. Разве меня не будут судить? Мне даже не предоставят возможность доказать свою невиновность?
– Вы уже доказали свою вину, милорд, – промолвил Ричард.
– Это что – новый закон, который протектор ввел в Англии? – надменно спросил Гастингс.
– В Англии всегда существовал закон, по которому тот, кто замышляет заговор против правителей, должен умереть смертью предателя.
– И даже без доказательств вины?
– Я доказал вашу вину, милорд. О вашем вероломстве мне хорошо известно, так же как о предательстве вашей любовницы.
– Я заклинаю Вашу светлость пощадить Джейн, что бы вы ни сделали со мной.
– Я не мщу глупым женщинам. Она будет наказана, но… Милорд, я отказываюсь обсуждать с вами этот вопрос. – Он крикнул стражникам: – Увести его! Прямо на Тауэр-Грин!
– Вы не можете так поступить, – проговорил Гастингс. – Такой казни, какую вы намереваетесь совершить, не было с тех пор, как Англия обещала всем справедливый и честный суд. Еще нужно приготовить плаху и…
– Наверняка можно обойтись куском бревна, которое послужит плахой, – сказал непреклонно Ричард.
– Вы отказываете мне даже в священнике? Ричард заколебался.
– Ведите его на Тауэр-Грин, – приказал он, – и проследите, чтобы прислали священника. Пусть упокоится с Богом. И поторопитесь, вы же слышали, я обещал, что не сяду есть, пока жив Гастингс.
* * *
Джейн было не по себе. Она тревожилась, с нетерпением ожидая возвращения Гастингса. Она решила, что когда он вернется, она расскажет ему все. Она попытается объяснить ему тот безумный поступок, на который толкнул ее Дорсет. Ей хотелось, чтобы Гастингс знал, что спас ее от порабощения.
Она вышла в сад и ходила вдоль берега реки, взгляд ее то и дело останавливался на мрачных серых башнях, видневшихся вдали.
В конце концов ей стало просто невыносимо оставаться на берегу, смотреть и ждать его возвращения. Она пошла в дом и попыталась заняться чтением, но в мыслях своих она все время возвращалась к реке, к Тауэру. На страницах книги ей виделась река, искрящаяся в солнечном свете, простиравшиеся за городом поля красного щавеля и белых маргариток и нависший над всем этим пейзажем Лондонский Тауэр.
Ей никак не удавалось избавиться от страха, и она попыталась молиться. Ее молитва была прервана служанкой, настойчиво стучавшейся в дверь. Джейн велела ей войти.
– Мадам, там внизу кто-то требует встречи с вами, – сказала служанка.
– Кто это?
– Женщина, мадам. Она говорит, что у нее срочное дело, и она очень взволнована.
– Тогда быстро веди ее ко мне, – сказала Джейн.
В комнату вбежала Кейт. Она с трудом дышала, по ее щекам струились слезы.
– Кейт, Кейт, что случилось? Ты пришла из Тауэра… Что-то с милордом?
Кейт кивнула.
– Что там, Кейт, говори же!
– Если вы хотите его увидеть прежде, чем он умрет, то нельзя терять ни минуты, – проговорила Кейт.
Комната, казалось, поплыла у Джейн перед глазами. Должно быть, она ослышалась. Прежде, чем он… умрет? Но только недавно, этим утром он был здесь, полный сил… и любви к ней… и к жизни.
– Возможно, даже сейчас уже слишком поздно, – сказала Кейт. – Но ему обещали прислать священника.
– Кейт, Бога ради, что ты говоришь? Кейт горько рыдала:
– Я услышала, что это должно случиться, как раз перед тем, как его арестовали. Пойдем, моя девочка, или ты никогда больше не увидишь его живым.
Она позволила Кейт вывести себя из дома по мягкой траве прямо к лодке, на которой приплыла Кейт. Боже, как медленно они двигались к этой ужасной крепости!
– Я узнала это от стражников, – сказала Кейт. – Все произошло на заседании Совета. Милорд герцог Глостерский был в ярости. Говорили, что он раскрыл заговор.
Джейн глядела, ничего не видя, на красивые берега, на цветущие кустарники и фруктовые сады, спускавшиеся к сверкающим на солнце водам реки. «После этого, – подумала она, – я навсегда возненавижу летние дни».
Она знала, что предала Гастингса. Ее месть свершилась. Когда-то он отдал ее Эдуарду, а сейчас она отдала его смерти.
Они сошли на берег и побежали по тропинке между этими гнетущими серыми башнями: мимо Битчема, мимо Белой башни… Сквозь слезы она увидела церковь на Тауэр-Грин, а затем показался и сам Тауэр-Лейн с небольшой группой людей на нем.
– Остановитесь там! – послышался голос, но она не обратила на него внимания.
Ноги несли ее вперед, полные слез глаза искали глаза Гастингса. Она увидела, как краска залила его лицо, которое до этого было бледным, как выбеленные непогодой стены башен.
– Джейн!
– Уильям, любимый! – Она повисла на нем.
– Ты не должна была приходить, – промолвил он.
– Я должна была прийти. Мне так много нужно сказать тебе. Я должна во всем признаться. Я люблю тебя, Уильям. Как я буду жить без тебя?
– Ты сделала мои последние дни счастливейшими в жизни, Джейн, – сказал он.
Она покачала головой.
– Уильям… я пришла к тебе… я пришла к тебе… Слова не шли у нее с языка, но ей показалось, что он понял все.
– Все это не важно, Джейн. Прости за все зло, которое я пытался причинить тебе.
– Не говори об этом, не говори. Это я… я пришла к тебе… не с любовью. Но сейчас все изменилось. Я люблю тебя, и я сама навлекла на тебя такое… О Боже Всевышний! Неужели нельзя вернуть назад эти несколько коротких дней! Ведь это я, которая любит тебя, лишаю тебя жизни.
Гастингс отстранил ее от себя.
– Ты должна уйти отсюда. Иди сейчас же, Джейн. Быстро. Нигде не останавливайся. Скройся и оставайся в укрытии. Через некоторое время станет безопаснее, и ты выйдешь, а сейчас ты в опасности.
Какое это имеет значение!
Стражник подошел к Гастингсу и тронул его за плечо:
– Милорд… – начал он.
Джейн, вся дрожа, обернулась и посмотрела на Тауэр-Грин, где на траве вместо плахи стоял чурбан, в спешке принесенный из ремонтировавшейся по соседству часовни.
Гастингс кивнул. Глаза его, казалось, смотрели за стены Тауэра, за реку… куда-то в вечность. У него уже был взгляд человека, оставившего этот мир.
Где-то на реке Джейн услышала всплеск весел. Низко летало воронье, оглашая окрестности отвратительным карканьем.
– Прощай, – промолвил Гастингс, – и помни, ты сделала последние дни самыми счастливыми в моей жизни. Теперь иди. Ты не должна видеть конца. – Он обратился к Кейт. – Уведи ее… быстро. И позаботься о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36