День
Сегодня я покидаю гостеприимных артиллеристов. Пойду пешком, потом буду «голосовать», авось и попадется какой-нибудь попутный грузовик, а нет - дойду до трамвая.
Я так много писал эти дни, что не только мозг устал, а и рука болит, на пальце - мозоль от пера. Надо разобраться в записях, подготовить и отправить корреспонденции.
Командир полка гвардии полковник И. А. Потифоров только что сообщил мне радостную весть, полученную на КП по телефону: наши войска начали наступление в районе Ржев - Вязьма совершили прорыв, перерезали обе железные дороги. Настроение у всех приподнятое, слышу высказывания: «… а скоро освободят Смоленск, там у меня остались родные», «… а скоро и блокаде ленинградской конец!».
Всего десять дней назад прозвучал необыкновенной силы удар нашей артиллерии под Сталинградом, и Красная Армия хлынула на врага. Весь взволнованный советский народ живет этим событием. Артиллеристы радуются особенно: это прежде всего их праздник! Подумать только: за один лишь первый день огнем нашей артиллерии там уничтожено и подавлено больше ста пятидесяти вражеских батарей!
Над всеми веет ожидание новых быстрых успехов. Инициатива явно везде переходит к нашим войскам.
О делах на юге сообщения «В последний час» не было. Значит ли это, что мы там приостановились? Думаю- нет.
Сталинград, Ржев, Африка, потопленный позавчера утром французский флот в Тулоне - какой диапазон событий!
Землянку, в которой за работой я провел бессонную ночь, замело снегом так, что утром я с трудом открыл дверь. Снег мягкий, почти оттепельный, пушистый, небо - серее его. На переднем крае - тихо, немцы вчера па этом участке не обстреливали нас из орудий. Мы сейчас молчим тоже.
Беда с табаком - эта беда теперь общая на всем фронте. За сто граммов табаку спекулянты дерут в Ленинграде два фунта хлеба!.. Начальник штаба подполковник Митрофанов наполнил своим «горлодером» мою жестяную коробочку, я курил много, сейчас опять курить нечего. Нет и спичек.
Потифоров рассказывал мне о прекрасных результатах наблюдений, проведенных с заводских труб гвардии лейтенантом Богдановым, о командире четвертой батареи Крылове и комиссаре Кустове - им и всему составу этой батареи объявлена благодарность в приказе начальника артиллерии 55-й армии.
Скольких прекрасных людей в полку я не успел повидать! Да разве успеешь?
Я все думаю об одном из этих людей, о Фомичеве, еще так недавно мирном человеке, а ныне - безжалостном, неумолимом снайпере-истребителе. Я думаю о том, что Гитлер своей чудовищной жестокостью, своими подлыми методами ведения войны вызвал к себе и к своим фашистским ордам эту жгучую, как изливающаяся лава, ненависть всех миролюбивых советских людей. Утолит эту ненависть только убежденность народа нашего в том, что на всей советской земле не осталось ни одного немецкого оккупанта, только полная наша победа.
Прощаясь со мной вчера, Фомичев заговорил о бойцах пехоты, с которыми встречается на переднем крае, о том, как они воюют, какими стали теперь по сравнению с прошлым годом.
- У всех нынче - точный расчет! В Невской Дубровке в прошлом году стреляли при каждом случае из ППД. А теперь самовольно никто не стреляет, если не получит приказания. Стреляют только снайперы. Тот, кому поручено копать лопатой, занимается только этим делом. Спокойный народ теперь! И немцы, скажу вам, не те. Под Ям-Ижорой я шел в атаку с двумя батальонами. Когда подошли к проволочному заграждению, стали набрасывать шинели, чтобы быстрей преодолеть колючку. Немцы пошвыряли оружие тут же у проволоки и все старались скрыться в траншее (там их автоматами свои встречали!). А могли бы стрелять! Трусливы сейчас: и своих боятся и наших!..
Гитлеровцы! Помните, как орали они с переднего края? Агитацией взять наших хотели! Последнее время молчат. Изверились в действии своей болтовни. Между прочим, примечательно: освещение ракетами теперь слабое, не так, как ранее. Раньше немец всю ночь бросал. Почему теперь нет? Думаю, строит по ночам оборонительные сооружения, например в Слуцком парке. И еще важно: пленные (последний перебежчик был числа девятнадцатого) говорят, что у них нет теперь агитации за взятие Ленинграда, как это было в августе и в начале сентября.
В 121-й пехотной немецкой дивизии снайперы раньше стреляли отлично. Бывало, находится наш стрелок в ячейке, винтовка у него - в амбразурке, а стоит ему спичку за щитком зажечь - и пулей убит. Теперь, начиная с августа, ни у немцев, ни у испанцев почти мет снайперов. Иные стреляют хорошо, но явно не обучены, не подготовлены: уходят из своих ячеек, плохо маскируясь; бегут к кухне - выскакивают на бруствер. И мы их бьем с хладнокровием. А наши, напротив, все лучше и лучше обучены, спокойны, выдержанны.
Иная война пошла!..
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ПЕРЕД ПРОРЫВОМ
СНОВА В 67-й АРМИИ.
«КОГДА Я В НАСТРОЕНИИ».
ДЕСЯТЬ ДНЕЙ В ГОРОДЕ.
В ПИСКАРЕВКЕ И КУШЕЛЕВКЕ.
ПУЛЕМЕТЫ ИДУТ НА ФРОНТ
ДА ЗДРАВСТВУЕТ НОВЫЙ ГОД!
УТРО НОВОГО ГОДА.
ДНИ ПЕРЕД ВЫЕЗДОМ.
НА ВЫНОСНОМ КОМАНДНОМ ПУНКТЕ.
СПЕЦВОЕНКОРЫ СТРЕМЯТСЯ ВПЕРЕД
(Ленинград и 67-я армия. 30 ноября 1942-
13 января 1943 года)
Снова в 67-й армии
30 ноября
Вчера И. А. Потифоров довез меня на машине из 55-й армии до деревни Мурзинки, разобранной на дрова, а от завода «Большевик» я доехал до города на трамвае - «семерке». Сегодня был на Заневском проспекте, во вторых эшелонах 42-й армии, а оттуда - путь в 67-ю, такой же трудный, как в прошлый раз. Трамвай, грузовик, сани, а больше всего пешком - через Пороховые, Колтуши, Всеволожскую, в деревню Сельцы. Политотдел армии теперь здесь.
В 67-й, как и в 42-й, никаких существенных изменений за последние дни нет. Части 67-й - учатся. Много интересного, но военная тайна строга, и потому записывать об этом пока не следует. Запишу лучше впечатление о городе…
На Володарском проспекте, над магазинами - разбитые стеклянные вывески. Недостающие буквы криво дописаны краской: «Академическ… ая книга»… Долгие очереди у трамваев. Старик, которого два краснофлотца угостили половиной цигарки, закурив, покачнулся, как пьяный, и отошел шатаясь, глубокомысленно приговаривая: «М-да… М-да!..» Передние площадки трамвайных вагонов переполнены женщинами с дровами - ломом от разобранных домов. Баррикады на набережной, на Мало-Охтенском. Совершенно разрушенный участок города: кварталы домов полностью разобраны на дрова. Кое-где уцелели кирпичные половинки этих домов. Где - белые камни, нишей висящие в воздухе, где - умывальник, единственное выпирающее в отвесе срезанной стены. Огромные корпуса на Заневском - военный городок второго эшелона 42-й армии.
Марширующие повзводно, поротно, красноармейцы на Дальневосточном проспекте. Один взвод хором поет: «Уж мы пойдем ломить стеною, уж постоим мы головою за родину свою!». Впервые слышу эти хорошие слова, распеваемые марширующими красноармейцами. А впереди идет командир - казах, старший лейтенант.
Желтый сморщенный листок, неведомо как оказавшийся не под снегам, а на снегу. Прохожий нагнулся, взял его, жадно стал изучать с точки зрения курительных качеств: табачный голод в городе - острый, все друг у друга клянчат, все готовы отдать хлеб за табак!
2 декабря. Сельцы. Политотдел 67-й армии
Метель, свирепая. Холодная казарма.
Собираю информационный материал по отделам штаба.
С 17 по 26 ноября на «пятачке» немцы предприняли несколько контратак. Там находится подразделение капитана Феофилова и старшего лейтенанта Лукина. Феофилов тяжело ранен. Большую атаку 17-го вечером красноармейцам удалось отбить. В ночь на 19-е была новая сильная атака - полтора полка немцев с участием десяти танков и усиленной роты автоматчиков. Наши - отбили, уложили на поле боя четыреста немцев, захватили десять станковых и ручных пулеметов, автоматы, взяли пленных. Не oтстyпили ни на шаг, хотя немцев было во много раз больше. Чуть было вклинившиеся немцы были контратакованы подразделением Лукина и при поддержке артиллеристов полковника Фострицкого выбиты.
При этом немцы в своей информации лживо расхвастались. 23 или 24 ноября Ставка их верховного командования опубликовала в своей сводке вторым пунктом сообщение о кровопролитных боях на реке Нева, в котором говорится, что «доблестные немецкие войска перешли в наступление на Ленинградском фронте и имеют огромный успех пехоты, танков и артиллерии. Уничтожено много русских солдат, разрушено свыше пятидесяти дзотов, и по окончании боя ни одного русского солдата на участке наступления не осталось».
А в действительности подразделение Лукина и до сих пор там!
Я записал имена наиболее отличившихся (это замполит старший лейтенант Федорец, лейтенант Сырцов, красноармейцы Савин, Флотский, Климов, Соловьев, командир отделения комсомолец сержант Мохов) и эпизоды, их характеризующие. Лейтенант Лукин на днях погиб из-за нелепой случайности, нечаянно подорвав сам себя.
«Когда я в настроении»
Немцы придают Невскому «пятачку» очень большое значение, он как болезненная мозоль, и «если Гитлер узнает о том, что его генералы ему врут, им влетит!».
В 7-м отделе я сделал выписки из записной книжки немецкого офицера-артиллериста, убитого под «пятачком», на участке 399-го полка 170-й пехотной дивизии.
На обложке тетради ни имени, ни фамилии этого немца нет, а есть только заглавие: «Когда я в настроении».
Что же записывает он, предусмотрительно пожелавший остаться инкогнито, немец?
«… Когда я буду в настроении, все равно в хорошем или в плохом, и буду располагать временем, а главное - возможностью, я сяду и запишу кое-что для памяти - опишу свое настроение, свое душевное состояние, свои мысли. Плохое в жизни забывается легко, а хорошее сохраняется. Однако зачем забывать плохое и зачем до небес превозносить память о хорошем? Нет, когда я буду в настроении, я запишу без прикрас, чтобы не забыть потом, повседневные впечатления, виденное и пережитое, даже и то, чего я, может быть, не сказал бы другим людям.
… Возвращались из отпуска. Настроение в вагине было совсем кислое-кислое. Что толку вешать голову? А все же никто в вагоне не мог подавить тоску. В проклятиях и ругани каждый искал облегчение…
… Когда мы в Вержболове переехали границу и с каждым поворотом колеса стали все больше отдаляться от Германии, начались жалобы. Куда? Куда?.. А где окончился последний этап этого (путешествия на грузовиках, на телегах, пешком, по грязи? В лесу, па берегу Невы, па одном из участков фронта под блокированным Ленинградом. Благодарю покорно!..
.. Огромная система окопов сетью раскинулась у переднего края: траншеи, ходы сообщения, стрелковые ячейки полного профиля. Здесь можно и заблудиться - так обширны все эти сооружения. И многие сотни немецких пехотинцев врыты в них. Здесь со стены окопа свешивается нога, там выглядывают рука, или голова, или целое туловище, все это - самых разнообразных оттенков, тут и мясо, и грязь, и остатки материи - и волосы, и кровь, и черви Леса больше нет, и только пни указывают место, где он был. Лес стал полем, и это поле сражения, каким могло быть только поле сражения под Верденом, на Сомме. Число танков, орудии, трупов, рогаток, всякого оружия, касок, снаряжения, которые разбросаны тут кругом, огромно, и все это свидетели тех ожесточенных боев, о каких лишь несколькими словами упоминалось в сообщениях Верховного Командования…
… 28-ю прошлого месяца (сентября. - П. Л.) по нашим позициям был открыт такой ураганный огонь, что солдаты на Ладожском озере думали, будто начинается наступление на Ленинград, но нет, это наступали русские… Завтра мне опять надо отправиться выбирать место для нового наблюдательного пункта. Я пойду по «Дороге отпускников», по «Дороге Роммеля» и по «Негритянской тропе», чтобы потом спуститься в окопы.
… Сегодня утром я, поднявшись с постели, смог вымыться весь горячей водой, сменить рубашку, побриться… Всеми средствами ведется борьба против вшей…
… А в двух километрах отсюда, на передовой, нельзя и высунуться из окопа, там то, о чем так часто рассказывали наши отцы, - позиционная война. Сколько уже людей - на Украине, в Крыму, здесь - отправлено на тот свет этой стрельбой!..
Запись следующего дня, 31 октября, передает впечатление сего артиллериста от прогулки на эту самую передовую линию:
«Только что вернулся с поста «Северный». В ушах, в карманах, всюду у меня песок, а сапоги мои из болотной грязи. В примитивной землянке там живут солдаты. Один из них играл на губной гармонике песни, порою фальшивя. Сердце щемило от этих жидких звуков, а кругом полусонные парни с застывшим взглядом, небритые; а снаружи ночь, от времени до времени трескотня пулемета, шорох снующих крыс величиной с хорошего кота. Пища у них в изобилии, ведь многие сотни трупов лежат на поле сражения, висят на колючей проволоке, в окопах, отравляя воздух. И ко всему этому - жиденькая плохая музыка губной гармоники, чад в землянке, дымящая печь и безмолвные немецкие солдаты. Да и что им было говорить? В моей голове кружили все те же мысли: не то ли это, о чем нам всегда рассказывали наши отцы, - позиционная война, жизнь как у кротов, прозябание без всякого разнообразия, без приключений и радости, словно мы животные… «Если бы наши жены увидели нас, - сказал музыкант, прерывая свою игру, - они бы только плакали, плакали бы и выли!..»
И в последнюю ночь своей жизни, 2 ноября, немец записал:
«… Нахожусь в качестве передового наблюдателя на переднем крае с пехотинцами, примерно в ста метрах от русских. Как это возможно, что этот участок еще в руках русских? Почему не сровняют все с землей с помощью пикирующих бомбардировщиков? Жутко бывает здесь ночью, особенно когда ни зги не видать. Тут страдаешь от галлюцинаций, какой-нибудь пень принимаешь за русского, солдаты нервничают, выпускают ракеты, стреляют из пулеметов. Чтобы по-настоящему помочь пехоте в этом трудном месте, я и орудую здесь, на переднем крае… Опять тревога, слышны голоса русских. Что бы это значило? Перебежчики?..»
На этом слове запись гитлеровского артиллеристанаблюдателя обрывается. Русские, ворвавшиеся во вражеские окопы, прикончили и его, и всех, кто, льстясь на Ленинград, сидел в этих окопах перед нашим «пятачком».
И любой гитлеровец под Ленинградом может записать в своем дневнике: «Когда я в настроении или когда я не в настроении, мой удел все то ж: смерть'"
2 декабря Вечер. Ленинград
Выйдя во двор, я увидел чей-то легковой «газик». Оказалось: начальник ветеринарной службы катит в Ленинград. Взял меня с собой и домчал до Ленинграда за час! Хорошо и легко - сквозь скользь, снег, метель… И говорили - о лошадях. Приехал в ДКА, - здесь все по-прежнему.
Десять дней в городе
4 декабря. Ленинград. Главный штаб
Фронтовая газета «На страже Родины» выходит на казахском языке: в армиях Ленинградского фронта сейчас много бойцов-казахов. Называется газета «Отанды Коргауда», ее редактор - капитан Аба Муслим Мадалиев, из 55-й армии. Он из Алма-атинской области, учился на Ленинских курсах в Ленинграде, курсант, был секретарем райкома партии в Казахстане. С начала войны - в действующей армии: на Западном, на Волховском, а теперь на Ленинградском фронте.
Переводчиков в редакции двое: курсант Военнополитического училища Туймебай Ашимбаев и кадровик, лейтенант Акмукан Сыздыкбеков, награжденный медалью «За боевые заслуги».
Газета выходит два раза в неделю. Первый номер вышел б ноября этою года. Завтра выпускается восьмой номер. Газета доставляется на передовые в день выхода. В газете участвуют своими письмами, отзывами, статьями многие красноармейцы-казахи уже создается военкоровский актив Сотрудничает Н. Тихонов, была помещена статья И. Эренбурга. Седьмой номер газеты (от 2 декабря) был посвящен С М. Кирову. Популяризируются казахи-снайперы, красноармейцы, отличившиеся в боях…
Вечером, возвращаясь из штаба в ДКА, наблюдал частые вспышки над городом, будто от трамвайных дуг. Но откуда быть стольким трамваям? Понял: идет бой, хоть звуков артиллерийской стрельбы и не было слышно. Это шел бой па участке 42-й армии…
6 декабря. ДКА
Оказывается, два дня назад 42-я армия взяла Койроло. Но закрепиться нашим частям не удалось, вчера сдали его обратно.
Несколько вечеров подряд напряженно ждем сообщении «В последний час» - вестей о боях на юге и в районе Ржева. Ждем, включая радио, до двенадцати, до часу ночи. Но слышен только метроном, и ничего больше.
11 декабря. ДКА
Сильный обстрел…
Видел только что вышедший номер детского журнала «Костер».
В Союзе писателей выданы карточки на дополнительное питание в столовой. В списке - девяносто три человека. Меня - нет. А у меня опять лихие трудности и волокита с питанием: я- в кадрах армии, но… «в чьих штатах?».
Эти дни - работал: брошюра для Политуправления, рассказы и очерки для «Звезды», «Ленинграда», «Ленинградского альманаха» и, конечно, корреспонденции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Сегодня я покидаю гостеприимных артиллеристов. Пойду пешком, потом буду «голосовать», авось и попадется какой-нибудь попутный грузовик, а нет - дойду до трамвая.
Я так много писал эти дни, что не только мозг устал, а и рука болит, на пальце - мозоль от пера. Надо разобраться в записях, подготовить и отправить корреспонденции.
Командир полка гвардии полковник И. А. Потифоров только что сообщил мне радостную весть, полученную на КП по телефону: наши войска начали наступление в районе Ржев - Вязьма совершили прорыв, перерезали обе железные дороги. Настроение у всех приподнятое, слышу высказывания: «… а скоро освободят Смоленск, там у меня остались родные», «… а скоро и блокаде ленинградской конец!».
Всего десять дней назад прозвучал необыкновенной силы удар нашей артиллерии под Сталинградом, и Красная Армия хлынула на врага. Весь взволнованный советский народ живет этим событием. Артиллеристы радуются особенно: это прежде всего их праздник! Подумать только: за один лишь первый день огнем нашей артиллерии там уничтожено и подавлено больше ста пятидесяти вражеских батарей!
Над всеми веет ожидание новых быстрых успехов. Инициатива явно везде переходит к нашим войскам.
О делах на юге сообщения «В последний час» не было. Значит ли это, что мы там приостановились? Думаю- нет.
Сталинград, Ржев, Африка, потопленный позавчера утром французский флот в Тулоне - какой диапазон событий!
Землянку, в которой за работой я провел бессонную ночь, замело снегом так, что утром я с трудом открыл дверь. Снег мягкий, почти оттепельный, пушистый, небо - серее его. На переднем крае - тихо, немцы вчера па этом участке не обстреливали нас из орудий. Мы сейчас молчим тоже.
Беда с табаком - эта беда теперь общая на всем фронте. За сто граммов табаку спекулянты дерут в Ленинграде два фунта хлеба!.. Начальник штаба подполковник Митрофанов наполнил своим «горлодером» мою жестяную коробочку, я курил много, сейчас опять курить нечего. Нет и спичек.
Потифоров рассказывал мне о прекрасных результатах наблюдений, проведенных с заводских труб гвардии лейтенантом Богдановым, о командире четвертой батареи Крылове и комиссаре Кустове - им и всему составу этой батареи объявлена благодарность в приказе начальника артиллерии 55-й армии.
Скольких прекрасных людей в полку я не успел повидать! Да разве успеешь?
Я все думаю об одном из этих людей, о Фомичеве, еще так недавно мирном человеке, а ныне - безжалостном, неумолимом снайпере-истребителе. Я думаю о том, что Гитлер своей чудовищной жестокостью, своими подлыми методами ведения войны вызвал к себе и к своим фашистским ордам эту жгучую, как изливающаяся лава, ненависть всех миролюбивых советских людей. Утолит эту ненависть только убежденность народа нашего в том, что на всей советской земле не осталось ни одного немецкого оккупанта, только полная наша победа.
Прощаясь со мной вчера, Фомичев заговорил о бойцах пехоты, с которыми встречается на переднем крае, о том, как они воюют, какими стали теперь по сравнению с прошлым годом.
- У всех нынче - точный расчет! В Невской Дубровке в прошлом году стреляли при каждом случае из ППД. А теперь самовольно никто не стреляет, если не получит приказания. Стреляют только снайперы. Тот, кому поручено копать лопатой, занимается только этим делом. Спокойный народ теперь! И немцы, скажу вам, не те. Под Ям-Ижорой я шел в атаку с двумя батальонами. Когда подошли к проволочному заграждению, стали набрасывать шинели, чтобы быстрей преодолеть колючку. Немцы пошвыряли оружие тут же у проволоки и все старались скрыться в траншее (там их автоматами свои встречали!). А могли бы стрелять! Трусливы сейчас: и своих боятся и наших!..
Гитлеровцы! Помните, как орали они с переднего края? Агитацией взять наших хотели! Последнее время молчат. Изверились в действии своей болтовни. Между прочим, примечательно: освещение ракетами теперь слабое, не так, как ранее. Раньше немец всю ночь бросал. Почему теперь нет? Думаю, строит по ночам оборонительные сооружения, например в Слуцком парке. И еще важно: пленные (последний перебежчик был числа девятнадцатого) говорят, что у них нет теперь агитации за взятие Ленинграда, как это было в августе и в начале сентября.
В 121-й пехотной немецкой дивизии снайперы раньше стреляли отлично. Бывало, находится наш стрелок в ячейке, винтовка у него - в амбразурке, а стоит ему спичку за щитком зажечь - и пулей убит. Теперь, начиная с августа, ни у немцев, ни у испанцев почти мет снайперов. Иные стреляют хорошо, но явно не обучены, не подготовлены: уходят из своих ячеек, плохо маскируясь; бегут к кухне - выскакивают на бруствер. И мы их бьем с хладнокровием. А наши, напротив, все лучше и лучше обучены, спокойны, выдержанны.
Иная война пошла!..
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ПЕРЕД ПРОРЫВОМ
СНОВА В 67-й АРМИИ.
«КОГДА Я В НАСТРОЕНИИ».
ДЕСЯТЬ ДНЕЙ В ГОРОДЕ.
В ПИСКАРЕВКЕ И КУШЕЛЕВКЕ.
ПУЛЕМЕТЫ ИДУТ НА ФРОНТ
ДА ЗДРАВСТВУЕТ НОВЫЙ ГОД!
УТРО НОВОГО ГОДА.
ДНИ ПЕРЕД ВЫЕЗДОМ.
НА ВЫНОСНОМ КОМАНДНОМ ПУНКТЕ.
СПЕЦВОЕНКОРЫ СТРЕМЯТСЯ ВПЕРЕД
(Ленинград и 67-я армия. 30 ноября 1942-
13 января 1943 года)
Снова в 67-й армии
30 ноября
Вчера И. А. Потифоров довез меня на машине из 55-й армии до деревни Мурзинки, разобранной на дрова, а от завода «Большевик» я доехал до города на трамвае - «семерке». Сегодня был на Заневском проспекте, во вторых эшелонах 42-й армии, а оттуда - путь в 67-ю, такой же трудный, как в прошлый раз. Трамвай, грузовик, сани, а больше всего пешком - через Пороховые, Колтуши, Всеволожскую, в деревню Сельцы. Политотдел армии теперь здесь.
В 67-й, как и в 42-й, никаких существенных изменений за последние дни нет. Части 67-й - учатся. Много интересного, но военная тайна строга, и потому записывать об этом пока не следует. Запишу лучше впечатление о городе…
На Володарском проспекте, над магазинами - разбитые стеклянные вывески. Недостающие буквы криво дописаны краской: «Академическ… ая книга»… Долгие очереди у трамваев. Старик, которого два краснофлотца угостили половиной цигарки, закурив, покачнулся, как пьяный, и отошел шатаясь, глубокомысленно приговаривая: «М-да… М-да!..» Передние площадки трамвайных вагонов переполнены женщинами с дровами - ломом от разобранных домов. Баррикады на набережной, на Мало-Охтенском. Совершенно разрушенный участок города: кварталы домов полностью разобраны на дрова. Кое-где уцелели кирпичные половинки этих домов. Где - белые камни, нишей висящие в воздухе, где - умывальник, единственное выпирающее в отвесе срезанной стены. Огромные корпуса на Заневском - военный городок второго эшелона 42-й армии.
Марширующие повзводно, поротно, красноармейцы на Дальневосточном проспекте. Один взвод хором поет: «Уж мы пойдем ломить стеною, уж постоим мы головою за родину свою!». Впервые слышу эти хорошие слова, распеваемые марширующими красноармейцами. А впереди идет командир - казах, старший лейтенант.
Желтый сморщенный листок, неведомо как оказавшийся не под снегам, а на снегу. Прохожий нагнулся, взял его, жадно стал изучать с точки зрения курительных качеств: табачный голод в городе - острый, все друг у друга клянчат, все готовы отдать хлеб за табак!
2 декабря. Сельцы. Политотдел 67-й армии
Метель, свирепая. Холодная казарма.
Собираю информационный материал по отделам штаба.
С 17 по 26 ноября на «пятачке» немцы предприняли несколько контратак. Там находится подразделение капитана Феофилова и старшего лейтенанта Лукина. Феофилов тяжело ранен. Большую атаку 17-го вечером красноармейцам удалось отбить. В ночь на 19-е была новая сильная атака - полтора полка немцев с участием десяти танков и усиленной роты автоматчиков. Наши - отбили, уложили на поле боя четыреста немцев, захватили десять станковых и ручных пулеметов, автоматы, взяли пленных. Не oтстyпили ни на шаг, хотя немцев было во много раз больше. Чуть было вклинившиеся немцы были контратакованы подразделением Лукина и при поддержке артиллеристов полковника Фострицкого выбиты.
При этом немцы в своей информации лживо расхвастались. 23 или 24 ноября Ставка их верховного командования опубликовала в своей сводке вторым пунктом сообщение о кровопролитных боях на реке Нева, в котором говорится, что «доблестные немецкие войска перешли в наступление на Ленинградском фронте и имеют огромный успех пехоты, танков и артиллерии. Уничтожено много русских солдат, разрушено свыше пятидесяти дзотов, и по окончании боя ни одного русского солдата на участке наступления не осталось».
А в действительности подразделение Лукина и до сих пор там!
Я записал имена наиболее отличившихся (это замполит старший лейтенант Федорец, лейтенант Сырцов, красноармейцы Савин, Флотский, Климов, Соловьев, командир отделения комсомолец сержант Мохов) и эпизоды, их характеризующие. Лейтенант Лукин на днях погиб из-за нелепой случайности, нечаянно подорвав сам себя.
«Когда я в настроении»
Немцы придают Невскому «пятачку» очень большое значение, он как болезненная мозоль, и «если Гитлер узнает о том, что его генералы ему врут, им влетит!».
В 7-м отделе я сделал выписки из записной книжки немецкого офицера-артиллериста, убитого под «пятачком», на участке 399-го полка 170-й пехотной дивизии.
На обложке тетради ни имени, ни фамилии этого немца нет, а есть только заглавие: «Когда я в настроении».
Что же записывает он, предусмотрительно пожелавший остаться инкогнито, немец?
«… Когда я буду в настроении, все равно в хорошем или в плохом, и буду располагать временем, а главное - возможностью, я сяду и запишу кое-что для памяти - опишу свое настроение, свое душевное состояние, свои мысли. Плохое в жизни забывается легко, а хорошее сохраняется. Однако зачем забывать плохое и зачем до небес превозносить память о хорошем? Нет, когда я буду в настроении, я запишу без прикрас, чтобы не забыть потом, повседневные впечатления, виденное и пережитое, даже и то, чего я, может быть, не сказал бы другим людям.
… Возвращались из отпуска. Настроение в вагине было совсем кислое-кислое. Что толку вешать голову? А все же никто в вагоне не мог подавить тоску. В проклятиях и ругани каждый искал облегчение…
… Когда мы в Вержболове переехали границу и с каждым поворотом колеса стали все больше отдаляться от Германии, начались жалобы. Куда? Куда?.. А где окончился последний этап этого (путешествия на грузовиках, на телегах, пешком, по грязи? В лесу, па берегу Невы, па одном из участков фронта под блокированным Ленинградом. Благодарю покорно!..
.. Огромная система окопов сетью раскинулась у переднего края: траншеи, ходы сообщения, стрелковые ячейки полного профиля. Здесь можно и заблудиться - так обширны все эти сооружения. И многие сотни немецких пехотинцев врыты в них. Здесь со стены окопа свешивается нога, там выглядывают рука, или голова, или целое туловище, все это - самых разнообразных оттенков, тут и мясо, и грязь, и остатки материи - и волосы, и кровь, и черви Леса больше нет, и только пни указывают место, где он был. Лес стал полем, и это поле сражения, каким могло быть только поле сражения под Верденом, на Сомме. Число танков, орудии, трупов, рогаток, всякого оружия, касок, снаряжения, которые разбросаны тут кругом, огромно, и все это свидетели тех ожесточенных боев, о каких лишь несколькими словами упоминалось в сообщениях Верховного Командования…
… 28-ю прошлого месяца (сентября. - П. Л.) по нашим позициям был открыт такой ураганный огонь, что солдаты на Ладожском озере думали, будто начинается наступление на Ленинград, но нет, это наступали русские… Завтра мне опять надо отправиться выбирать место для нового наблюдательного пункта. Я пойду по «Дороге отпускников», по «Дороге Роммеля» и по «Негритянской тропе», чтобы потом спуститься в окопы.
… Сегодня утром я, поднявшись с постели, смог вымыться весь горячей водой, сменить рубашку, побриться… Всеми средствами ведется борьба против вшей…
… А в двух километрах отсюда, на передовой, нельзя и высунуться из окопа, там то, о чем так часто рассказывали наши отцы, - позиционная война. Сколько уже людей - на Украине, в Крыму, здесь - отправлено на тот свет этой стрельбой!..
Запись следующего дня, 31 октября, передает впечатление сего артиллериста от прогулки на эту самую передовую линию:
«Только что вернулся с поста «Северный». В ушах, в карманах, всюду у меня песок, а сапоги мои из болотной грязи. В примитивной землянке там живут солдаты. Один из них играл на губной гармонике песни, порою фальшивя. Сердце щемило от этих жидких звуков, а кругом полусонные парни с застывшим взглядом, небритые; а снаружи ночь, от времени до времени трескотня пулемета, шорох снующих крыс величиной с хорошего кота. Пища у них в изобилии, ведь многие сотни трупов лежат на поле сражения, висят на колючей проволоке, в окопах, отравляя воздух. И ко всему этому - жиденькая плохая музыка губной гармоники, чад в землянке, дымящая печь и безмолвные немецкие солдаты. Да и что им было говорить? В моей голове кружили все те же мысли: не то ли это, о чем нам всегда рассказывали наши отцы, - позиционная война, жизнь как у кротов, прозябание без всякого разнообразия, без приключений и радости, словно мы животные… «Если бы наши жены увидели нас, - сказал музыкант, прерывая свою игру, - они бы только плакали, плакали бы и выли!..»
И в последнюю ночь своей жизни, 2 ноября, немец записал:
«… Нахожусь в качестве передового наблюдателя на переднем крае с пехотинцами, примерно в ста метрах от русских. Как это возможно, что этот участок еще в руках русских? Почему не сровняют все с землей с помощью пикирующих бомбардировщиков? Жутко бывает здесь ночью, особенно когда ни зги не видать. Тут страдаешь от галлюцинаций, какой-нибудь пень принимаешь за русского, солдаты нервничают, выпускают ракеты, стреляют из пулеметов. Чтобы по-настоящему помочь пехоте в этом трудном месте, я и орудую здесь, на переднем крае… Опять тревога, слышны голоса русских. Что бы это значило? Перебежчики?..»
На этом слове запись гитлеровского артиллеристанаблюдателя обрывается. Русские, ворвавшиеся во вражеские окопы, прикончили и его, и всех, кто, льстясь на Ленинград, сидел в этих окопах перед нашим «пятачком».
И любой гитлеровец под Ленинградом может записать в своем дневнике: «Когда я в настроении или когда я не в настроении, мой удел все то ж: смерть'"
2 декабря Вечер. Ленинград
Выйдя во двор, я увидел чей-то легковой «газик». Оказалось: начальник ветеринарной службы катит в Ленинград. Взял меня с собой и домчал до Ленинграда за час! Хорошо и легко - сквозь скользь, снег, метель… И говорили - о лошадях. Приехал в ДКА, - здесь все по-прежнему.
Десять дней в городе
4 декабря. Ленинград. Главный штаб
Фронтовая газета «На страже Родины» выходит на казахском языке: в армиях Ленинградского фронта сейчас много бойцов-казахов. Называется газета «Отанды Коргауда», ее редактор - капитан Аба Муслим Мадалиев, из 55-й армии. Он из Алма-атинской области, учился на Ленинских курсах в Ленинграде, курсант, был секретарем райкома партии в Казахстане. С начала войны - в действующей армии: на Западном, на Волховском, а теперь на Ленинградском фронте.
Переводчиков в редакции двое: курсант Военнополитического училища Туймебай Ашимбаев и кадровик, лейтенант Акмукан Сыздыкбеков, награжденный медалью «За боевые заслуги».
Газета выходит два раза в неделю. Первый номер вышел б ноября этою года. Завтра выпускается восьмой номер. Газета доставляется на передовые в день выхода. В газете участвуют своими письмами, отзывами, статьями многие красноармейцы-казахи уже создается военкоровский актив Сотрудничает Н. Тихонов, была помещена статья И. Эренбурга. Седьмой номер газеты (от 2 декабря) был посвящен С М. Кирову. Популяризируются казахи-снайперы, красноармейцы, отличившиеся в боях…
Вечером, возвращаясь из штаба в ДКА, наблюдал частые вспышки над городом, будто от трамвайных дуг. Но откуда быть стольким трамваям? Понял: идет бой, хоть звуков артиллерийской стрельбы и не было слышно. Это шел бой па участке 42-й армии…
6 декабря. ДКА
Оказывается, два дня назад 42-я армия взяла Койроло. Но закрепиться нашим частям не удалось, вчера сдали его обратно.
Несколько вечеров подряд напряженно ждем сообщении «В последний час» - вестей о боях на юге и в районе Ржева. Ждем, включая радио, до двенадцати, до часу ночи. Но слышен только метроном, и ничего больше.
11 декабря. ДКА
Сильный обстрел…
Видел только что вышедший номер детского журнала «Костер».
В Союзе писателей выданы карточки на дополнительное питание в столовой. В списке - девяносто три человека. Меня - нет. А у меня опять лихие трудности и волокита с питанием: я- в кадрах армии, но… «в чьих штатах?».
Эти дни - работал: брошюра для Политуправления, рассказы и очерки для «Звезды», «Ленинграда», «Ленинградского альманаха» и, конечно, корреспонденции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72