И с точки зрения взгляда на вещи. Тогда, в первый раз, я, помнится, все больше
лазал по лесам строек, по кирпичам и бетону, меня водили по цехам металлур
гических и азотнотуковых заводов, а также по шахтам и забоям.
Теперь, значит, можно было обратиться к чему-нибудь другому. Если я уж име
ю представление о чем-либо, зачем же я коротенькие деньки поездки буду ра
сходовать на то же самое? В моем случае это, правда, немного эгоистично. Но
если разобраться, тут вовсе нет никакого эгоизма, напротив, Ц хлопотлив
ая забота о читателе. В конце концов заводы и шахты у разных народов больш
е похожи друг на друга, чем, к примеру, обычаи и песни тех же самых народов.


ЭТЮД ЛИТЕРАТУРНЫЙ

Маленький «Москвич» темно-вишневого цвета. За рулем Ц болгарский писат
ель (с военным уклоном), бывший партизан, имя которого известно в народе,
Ц Станислав Сивриев. Он небольшого роста, круглолицый, чернявый, что ест
ественно для болгарина, разговорчивый, хорошо говорит по-русски. Незнач
ительные ошибки делают его речь всего лить более привлекательной, я бы с
казал, более трогательной. Например, он вместо того чтобы сказать «не так
уж много» пли «не та!; уж писатели, как художники», всегда говорит: «не уж та
к много», «не уж так писатели, как художники».
«Москвич» его собственный, водит он его отлично. Кроме того, уроженец Род
опов, он превосходно знает и любит этот край. Значит, когда у Союза болгарс
ких писателей появляется иноземный гость, обращаются к Станиславу Сивр
иеву. Если он свободен в это время, то дело улаживается быстро. Иноземный г
ость увидит Родопы так и с такой стороны, с какой не увидел бы, будучи тури
стом или если бы путешествовал один на своей машине. Станислав рассказыв
ает:
Ц В последний раз со мной ездил по Болгарии Константин Георгиевич Паус
товский. Он сидел там, где сидите вы, на этом самом месте. Ну а я, конечно, на с
воем Ц за баранкой.
Время от времени Станислав заводит разговор, который заставляет меня за
думаться. Например:
Ц Вы знаете, когда мы ехали с Паустовским, он сказал: «Можете называть ме
ня плохим писателем, можете называть меня тупицей, но не говорите, что я пл
охой рыбак. Этого я не прощу».
Немного погодя, снова:
Ц Паустовскому очень понравилось слово «шума». Так называют у нас, в Бол
гарии, осеннюю листву на деревьях. Константин Георгиевич даже несколько
раз повторял вслух: «Шума, болгарская шума, шума».
Километров через десять Ц новый рассказ о Паустовском:
Ц Вы знаете, почему Константин Георгиевич не побывал в Родопах? Мы были в
Созополе и собирались ехать в Родопы. Однажды ночью, около отеля, раздалс
я женский крик о помощи. Паустовский, побежал. У дороги лежала женщина, вид
имо, с сердечным приступом. Она из магометанок, как потом выяснилось. Из по
добострастия и раболепия побоялась будить ночью мужа и пошла в больницу
одна. Естественно, что приступ по дороге усилился, и вот она в канаве.
Паустовский стремглав побежал в отель, в верхний этаж отеля, за валидоло
м. Лекарство он принес, но сам свалился в сильнейшем приступе асгмы. Вот по
чему он не побывал в Родопах.
Так и продолжалось весь первый день: «Паустовский сказал, Паустовский го
ворил, Паустовский рассказывал».
Вот я и задумался. Паустовский, конечно, яркая личность. Ревновать тут неч
его. Но все же в следующий раз, если Станислав будет путешествовать с кем-
нибудь по Болгарин, скажет ли он хоть однажды: вот здесь, мол, сидел Солоух
ин, Солоухин говорил, Солоухин рассказывал, у Солоухина была поговорка…

Как важно, как нужно, как хочется оставить после себя добрый след в челове
ческом сердце! И как это не просто…

ЭТЮД ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ


Предстояло провести ночь в курортном местечке Помпорово, в первоклассн
ом отеле, рассчитанном на летних иностранных туристов, а теперь, в поздни
е дни осени, совершенно пустом. Впрочем, кажется, и зимой съезжаются сюда л
юбители горнолыжного спорта. А теперь вот Ц бессезонье, желтая болгарск
ая шума, частые дождички, волглая земля, крепкие осенние запахи с явствен
ной примесыо свежей прели.
Стемнело рано.
Бессмысленно было бы сидеть весь вечер в комнате. Я предложил Станиславу
прогуляться. Тут еще новое дело. Пока мы разбирали чемоданы и умывались с
дороги, на Помпорово вместе с вечерней мглой опустился туман. Он был наст
олько плотен и густ, что даже в темноте угадывалась, как бы слегка светила
сь сама собой его молочная белизна.
Место вокруг Ц горы, заросшие высокими елями, особенно не разгуляешься,
тем более в гуманный вечер. Все же мы пошли по дорожке и отошли от гостиниц
ы настолько, чтобы не просвечивало, портя ночь, ни одного огонька, не приме
шивалось к туманной горной ночи ни одного постороннего звука.
Мы присели на большой волглый камень у дорожки и стали слушать ночь. Я над
еялся, что, может быть, откуда-нибудь издалека, из долины, когда мы совсем з
атихнем, пробьется к нам либо журчание горного ручья, либо заглушенный р
асстоянием шум горного водопадика.
Однажды я так же вот ночевал в коренном дагестанском ауле. Днем, пока мы су
етились и разговаривали, обедали и пели песни, ничего не было слышно, кром
е обыкновенных для аула звуков: крик осла, скрип и звяканье, смех ребятише
к, пенье петуха, шум грузовика или автобуса и вообще дневной шум, когда даж
е и не различаешь один звук от другого и не обращаешь никакого внимания н
а шум, потому что и сам, по мере сил, участвуешь в его создании. Как там сказа
но у славного польского поэта: «Я мог бы многое услышать в мире, но, к сожал
ению, сам все время шумел».
Так вот в том ауле ночью я вдруг явственно услышал шум реки, хотя около аул
а ее не было, и никакого речного шума днем мы не слышали. Но река шумела все
явственнее, все громче, все более властно, одна царствуя теперь во всех уг
омонившихся притихших окрестностях. Я слушал ее как чудо (не было ведь дн
ем никакой реки), пока она не подняла меня на мягкую добрую волну и не зака
чала в сладком освежающем сне. А днем опять Ц скрип и звяк, смех и говор. Я с
просил у местного жителя:
Ц Где река?
Ц Какая река?
Ц Та, что шумела ночью?
Ц В соседнем ущелье, вон за той горой.
Так и здесь, в Помпорове, посреди болгарских Родопов, в туманной темноте, м
не хотелось прислушаться до такой степени, до такой топкости и ясности, ч
то если с елок капали бы редкие капли, то различить и услышать. Или, может б
ыть, чешма поблизости, или ручеек, или водопадик, а по-болгарски Ц прыска
ло.
Напрягаться, или, как иногда пишут в романах, превращаться в слух («я весь
превратился в слух»), нам не пришлось. Как только мы остановились и перест
али разговаривать, так и услышали эту слабенькую, но чудесную в обстанов
ке ночных гор музыку Ц не очень далеко от нас бродили три маленьких разн
оголосых серебристых колокольчика.
Я вот сказал Ц «разноголосых». Точно, что каждый из них разговаривал по-с
воему. Мы даже разобрали, что их именно три. Но они вовсе не создавали впеч
атления разноголосицы. Как-то очень уж ладно они дополняли один другого.

Над журчанием ручья, слушая его, я могу сидеть часами, а тем более вечером.
До этой ночи я думал, что на земле не бывает звуков светлее, чище и не надое
дливее, чем пение ручья. Три колокольчика, бродящие поодаль, были для меня
как новое откровение. Я почувствовал, что не двинусь с места, никуда не уйд
у с этого волглого камня, пока не наслушаюсь досыта незатейливой, но родн
иковой чистоты песенки Родопских гор.
Один говорил поглуше, и цвет звука у него был какой-то густой-густой, врод
е бы темно-вишневый; другой Ц по густому темно-вишневому фону рассыпалс
я золотистым солнечным горошком, этакими прыгающими блестками, осколоч
ками, зайчиками; третий был прозрачен и светел, как хрустальные палочки, у
даряющие друг о друга.
То нам казалось, что это не такие уж маленькие колокольчики, но что это дал
еко, может быть, на склоне другого холма, ходят три коровы; то, напротив, воо
бражение, сбивая с толку, говорило, что совсем рядом, но в пятидесяти ли ша
гах от нас, с тремя миниатюрными колокольчиками пасутся овцы. Настроишьс
я на близких овец Ц ну да, овцы, за соседней елкой. Настроишься на далеких
коров Ц не может быть сомнения, издалека доносится разговор колокольчи
ков.
В конце концов завороженные и сбитые с толку, мы пошли па звук, круто спуск
аясь по травянистому склону холма.
Иногда было нужно останавливаться, чтобы прислушаться. Далеко идти нам н
е пришлось. Когда колокольчики были еще не близко, нас окликнул пастух (по
-болгарски овчар). Мы прошли было мимо него, не заметив, а он сидел на камушк
е, в трех шагах от нашей тропинки.
Тотчас Станислав с ним разговорился и узнал в первую очередь, что его зов
ут Коля Михайлов.
Ц То есть как же его называть Колей, Ц воспротивился я, Ц ему, наверно, з
а пятьдесят?
Ц Седьмой десяток. Но это ничего. У нас отчества не полагается, а зовут ег
о действительно Коля.
Итак, Коля Михайлов, худощавый, как и полагается чабану, смуглый, с маленьк
ими усиками, пас овец, среди которых три были с колокольчиками. Вообще Кол
я Михайлов всю жизнь пас овец. Сначала у него были свои овцы, сто штук, как, в
прочем, почти у всех крестьян и Болгарии, так что не нужно нам считать, что
в прошлом он злостный собственник. Тем более, что сто овец в старой Болгар
ии считалось ну не то чтобы бедностью Ц обыкновением. Бывали ведь и тыся
чи и десятки тысяч.
Теперь Коля нанялся пасти кооперативных овец. Записывают ему два трудод
ня в сутки. На трудодень полагается один лев шестьдесят стотинок, то есть,
значит, всего три двадцать, что вовсе неплохо.
Оказывается, за еловым леском, в низине, у Коли Михайлова своя пастушья хи
жина. Строил еще владельцем стоголовой отары, но пользуется ею и теперь. М
ы получили приглашение позавтракать в хижине овчара, если не проспим, а в
станем в 7 часов утра, чтобы к восьми быть на месте.
Весь вечер в гостинице мы разговаривали про колокольчики, и Станислав ра
ссказал мне немало интересного.
Конечно, для дела хватило бы и маленьких колокольчиков, так, примерно, с ча
йную чашку, но шли века, и постепенно выработалась своеобразная традиция
, своеобразная игра, когда один крестьянин не хотел ударить в грязь лицом
перед другим. Не только не ударить в грязь лицом, но и превзойти и похваста
ться. Постепенно выработалась и создалась гамма колоколов Ц 12 основных
и 5 подголосков. Полностью весь основной набор называется «дизие» Ц от «
дюжины». А вообще колокола в Родопах зовут «ченове». Один колокольчик Ц
«чен».
Разные мастера, разные и ченове. Да и у одного мастера, наверно, не все чено
ве одинаковы. Чен с глухим звуком, не певучий, как бы задерживающий звук в
самом себе, одним словом, не звучный чен, называется Ц тунук. О замкнутом,
вечно сердитом, вечно нахмуренном человеке тоже говорят Ц тунук.
А бывают чены открытые, звучные, певучие. Блямкнешь раз Ц звук живет долг
о-долго, и как-то именно легко вылетает из колокола, выливается весь, до по
следней капельки. Вот именно открытый чен. Про него говорят уж не «тунук»,
а «очик». «Очик-гез» Ц называют в Родопах человека с открытым взглядом, с
открытым сердцем, с открытой, доброй, певучей душой.
Чтобы ченове были звучнее, мастера добавляют в них серебра. Это как и у нас
раньше в колокола. С серебром Ц малиновый звон, известно каждому.
Подобрать гамму, чтобы чен от чена звучал все выше и выше, и не просто выше,
а на какую-то там определенную толику, не просто. Мастера умели подгонять
колокола путем нагревания и подпиливания напильником.
Будто бы у скотины Ц у овец и коров Ц вырабатывался даже рефлекс: нет кол
околов, нет и аппетита. С колокольчиками едят охотнее. Надо ли собрать раз
бредшееся стадо, звонят во все колокола. Стадо бежит со всех сторон сломя
голову. Вот название каждого чена в полном основном наборе, от самого бол
ьшого до самого маленького:
1. Докузинжи-деве.
2. Секизинджи-деве.
3. Единжи-деве.
4. Алтынджи-деве.
5. Бекинджи-деве.
6. Дертюнджи-дево.
7. Ючунжу-деве.
8. Икизинджи-деве.
9. Биринджи-деве.
10. Каба.
11. Стамбол.
12. Индже.
Дальше идут тонкие Ц жюри. Их обычно бывает около пяти. Значит, и получает
ся в полном наборе 17 колоколов.
С маленькими колокольчиками пасут овец каждый день; большие раньше наде
вали в торжественных случаях, когда нужно прогнать отару через всю дерев
ню, или в праздник, или в горах взгрустнется пастуху в одиночестве, тогда н
адевает он тщательно подобранные ченове, берет гайду (вроде волынки), и Ц
вот симфония: звенят колокола, блеют овцы, шумит горная речка, ганда ведет
свою длинную старинную песню про храбрых гайдуков.
Станислав в детстве бегал в нижнее помещение дома, где висели ченове, и, ра
знообразно звеня ими, как бы воссоздавал движение отары. Отец за это дава
л ему либо пряник, либо конфетку, либо денежку на пряник. Потому что больше
всего на свете отоц Станислава любил будто бы слушать колокола. Под коне
ц обязательно прослезится. Он даже ездил нарочно в горы, к чабанам, чтобы с
лушать. И слушал, и плакал настоящий родопец, отец Станислава Сивриева.
Ц В прошлом году, Ц рассказывал дальше Станислав, Ц был в Родопах праз
дник песен. Решили показать на празднике весь комплект колокольчиков, на
дев их на козлов. Большой чен тяжело носить даже и козлу, не то что барану. Ч
ерез каждые два часа козла подменяют Ц не выдерживает.
Хвать-похвать, не так-то просто стало собрать козлиное стадо. Ездили по Р
одопам на автомобилях, собирали по одному козлу. Наконец своеобразный ор
кестр был укомплектован. Погнала козлов в Рожен, к месту праздника песен.
По пути попадались пастушьи деревни. Люди в этих деревнях выбегали на ул
ицы, и мужчины, и женщины, и ребятишки, и все плакали, Ц вот что такое полны
й набор колокольчиков.
А вот еще случай, Ц продолжал Станислав про колокола. Ц Один крестьянин
давным-давно уехал в город, да там и затерялся. Про него все забыли. Но он-т
о, видно, не забыл своей деревни. Однажды беглец появился, но зачем бы вы ду
мали? Затем, чтобы устроить и послушать эти самые колокола. Снарядил чью-т
о отару, по договоренности с хозяином, и погнал ее по улицам деревни. Как в
одится, все в деревне будто бы слушали и плакали вместе с затейником, кото
рого, однако, вызвали в милицию. В милиции ему поставили в вину, что он-де пр
оводил агитацию против сельскохозяйственного кооператива.
Когда на другой день мы в 7 часов утра (ночью туман рассеялся, и утро встава
ло ясное, как хорошо отстоявшаяся вода) шли к пастушьей хижине Коли Михай
лова, меня вовсю грыз червячок собирателя и коллекционера. Дело в том. что
у себя, в России, я действительно собираю всевозможную крестьянскую утва
рь: деревянные ковши, резные солоницы, берестяные табакерки, туеса и проч
ую этнографию, или, проще сказать, бытографию. В числе прочего, а может быт
ь, в первую очередь, я собираю русские поддужные колокольчики. Те самые, чт
о вешали под дугу к почтовым тройкам, или просто к тройкам, и если свадьба,
и просто так Ц редко выезжали без колокольчика; те самые, что «Слышу звон
бубенцов издалека», или «Однозвучно гремит колокольчик», или «И колокол
ьчик, дар Валдая, гремит уныло под дугой», или «Колокольчик однозвучный у
томительно гремит», или «Мой первый друг, мой друг бесценный, и я судьбу бл
агословил, когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный, твой
колокольчик огласил», Ц короче говоря, те самые русские колокольчики, ч
то прославлены в десятках песен и чей звон еще не так давно был непременн
ым украшением русских равнин.
Есть у меня и колокольчики с надписью «Дар Валдая», есть и с надписью, что
сделан, мол, в селе Пурихе Нижегородской губернии, а на одном витиевато на
чертано: «Купи, не скупись, с ним езди, веселись».
После нашего вечернего разговора со Станиславом и завелся у меня в душе
червячок: не пополнить ли коллекцию еще и болгарскими ченами. Ну не так чт
обы все 17 или всю дюжину основных Ц парочку для коллекции.
А вдруг придем сейчас в хижину пастуха, а у него полхижины завалено колок
олами, и все они ему не нужны, и все их можно у него купить и увезти в Москву.
Отчего же это невероятная мечта? Может быть, это очень даже вероятно и пра
вдоподобно?
Когда прошли еловый лес, открылась лощинка, на другой солнечной стороне
которой, вся освещенная солнцем, ждала нас хижина. Солнце только сейчас в
ыглянуло из-за горы. У основания хижины, заполняя дно лощинки, лежала прох
ладная влажная тень. На крыльце, по колени в тени, стоял Коля Михайлов и ма
хал нам рукой Ц мы опаздывали на четверть часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14