И хотя стояла глубокая ночь, все мы вышли из своих комнат и спустились во двор. Тут было полно народу. Словно тень прошла перед глазами… Снова вспомнились мне те далёкие ночи, когда в густой тьме, теснясь, сдерживая дыхание, не смея зажечь спичку, толпились в этом дворе люди, ожидая своей очереди у входа в бомбоубежище. Вспомнилось, как после отбоя матери с землисто-бледными от усталости и тревоги лицами на руках выносили спящих детей. Как, выходя после одной такой ночи из подвала, люди жмурились и мигали от неожиданности: весь двор искрился под ещё не поблекшей луной колючим, неестественным блеском. Двор сплошь был засыпан хрустящим под ногами стеклом. В ту ночь бомба разорвалась совсем близко, и из окон вылетели стёкла.
Да, всё это вспомнилось, не могло не вспомниться, но и не могло погасить счастья, которое светилось на каждом лице. В ту ночь можно было зайти в любой незнакомый дом, постучаться в каждую дверь, заговорить с каждым встречным – все были полны одним чувством: кончилась война!
И потом – по-особенному сияющие, насквозь пронизанные солнцем утро и день… Все мы, не сговариваясь, пошли на Красную площадь. На белых, нагретых солнцем трибунах сидели целые семьи, старики, опирающиеся обеими руками на палки, старухи в платочках, с узелками. Всюду бегали дети, крепко взявшись за руки, проходили улыбающиеся девушки, слышались громкие, праздничные голоса. Шли часы. Яркоголубое майское небо померкло, стало бледносиреневым, потом густосиним. А народу всё прибывало и прибывало.
И когда раздался голос диктора, вся площадь разом погрузилась в безмолвие, которое тут же взорвалось восторженными криками: будет выступать Сталин!
Но первое же простое и прекрасное слово «Товарищи!» вновь принесло с собой глубокую тишину.
Рядом со мной стояла высокая немолодая женщина. Она крепко сжала губы, неподвижно глядя прямо перед собой, и по щекам её непрерывно текли слёзы. А в двух шагах мальчуган, сидя на плече у отца, смотрел на неё с безмерным, горестным изумлением, почти с упрёком: о чём можно плакать в такой день?
Я-то знала, о чём, и многие, многие на этой площади тоже знали. Но вот отзвучали слова: «С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!» Лучи прожекторов сплелись в небе живой светящейся сеткой, и от этого оно необычайно поднялось над нами, стало безмерно высоким. Ещё мгновение – и в эту лиловую тьму плеснули фонтаны огня и света – салют! И Спасская башня стояла такая прямая, вся устремленная ввысь, прекрасная, как символ величия и покоя. А над Кремлёвским дворцом огромной алой птицей парил флаг.
Чудесный, счастливый день – радостный и трудный…
И тут, словно пробудившись, я услышала голос Нины.
– Самое счастливое событие в моей жизни? – протяжно говорила она. – А если у меня не было в жизни никаких событий!..
«Конечно! – подумала я. – Вспомнили 9 мая и заговорили о счастье!»
– Ну, не событие, – возразила Люба, – а день, когда ты чувствовала себя очень-очень счастливой.
– А я всегда чувствую себя счастливой, – ответила Нина.
– Я же говорю: очень-очень счастливой, понимаешь? – нетерпеливо повторила Люба. – Не так, как всегда, а особенно счастливой!
Наступило молчание. Я ждала, мне хотелось услышать, что скажет Нина. И вот она заговорила:
– Ладно, только учтите: событий у меня не было. У меня очень обыкновенная жизнь. Но я всё-таки расскажу. Только вам будет неинтересно. Ладно, сами напросились…
Во время войны я работала проводником в поезде. У нас была комсомольская бригада проводников. Мы обучились малярному делу, столярному, слесарному, так что обходились в пути без ремонтной бригады. Ездили мы по маршруту Москва – Новосибирск. В Москву везли военных или командировочных, а в Новосибирск – женщин и детей с Украины, из Белоруссии, ленинградцев. Ребята многие ехали одни, родители у них погибли, и они были такие одинокие, притихшие, печальные, просто сил не было смотреть.
Тогда и решили мы устроить в своём поезде детский вагон и оборудовать его как следует. Когда бригада стояла ещё в Новосибирске на отдыхе, мы сложились, собрали денег и купили игрушек, принесли кто посуду, кто книжки, кто цветы. Нас было двадцать семь девушек, так что вещей набралось много. Потом одна девушка предложила устроить в вагоне подвесные люльки для грудных ребят. В общем, устроили очень хороший вагон: получилось уютно и красиво. На больших остановках бегали за горячей пищей. В вагоне всё время кипел самовар. И потом еще попросили девушек из другой бригады, из ташкентского поезда, привезти нам шерсти и стали вязать ребятам варежки и носки. Мы старались в дороге развлечь ребят – рассказывали им сказки, читали им, пели. И верно, они немножко повеселели, даже улыбаться начинали. А уж это… – Нина замолчала на секунду и потом порывисто договорила: – Знаете, хуже всего, когда малыш до того намучился, что и улыбнуться не может… Да, так о чём я говорила? Ну вот, а потом, по нашему примеру, детские вагоны стали устраивать и в других поездах. И мы были очень рады… Счастливы, – добавила Нина, чуть помедлив.
И так как мы молчали, она сказала извиняющимся тоном:
– Я же говорила, что будет неинтересно…
– Неправда, очень интересно! – горячо сказала Люба. – Очень интересно, Ниночка! – ласково повторила она.
За окном было совсем черно. По правилам дома отдыха, нам давно уже полагалось не разговаривать, а спать. Я смотрела в это чёрное, точно бархатом затянутое окно и думала: вот и об этом надо рассказать ребятам. Ведь это им, двенадцатилетним, всего труднее объяснить, а надо, чтобы они поняли: счастье – не просто в личной удаче, счастье – жить для людей и работать для них, думать и заботиться не только о себе.
Так вот всё, что задевало и радовало меня, я мысленно пересказывала ребятам. Иной раз приходило в голову: не узость ли это, не ограниченность ли? Почему всё в жизни, все свои мысли, встречи и впечатления я свожу к одному? Но нет: ведь это одно и стало в моей жизни самым главным и самым радостным! Я учительница – это самое важное и самое хорошее, что я о себе знаю!

СЕНТЯБРЬ

И снова наступил день, который я всегда обвожу в своём календаре красным карандашом: Первое Сентября! И снова я шагаю по знакомому переулку. Липы ещё не успели растерять своё тусклое золото, и лишь изредка под ногой шуршит сухой лист.
Всё казалось особенно чистым и чётким в это утро: и ровный асфальт, и знакомые дома, и решётка забора, и безоблачное бледное небо. Так бывает, когда смотришь на улицу сквозь только что вымытое к празднику окно.
– Марина Николаевна! Здравствуйте! – услышала я и, обернувшись, увидела Лёшу Рябинина. Он держал за руку брата, семилетнего Петю.
– Здравствуй, Лёша. Да как ты вырос, ты ростом чуть не с меня! А Петя почему с тобой?
– В первый класс идёт, – с гордостью ответил Лёша. – К Наталье Андреевне!
Мы стояли, загораживая неширокий тротуар, и всё улыбались, как в первую минуту встречи. Лёша в самом деле вырос. И у него всё такой же добродушный и деловитый вид уверенного в себе, хозяйственного человека. Петя стоит рядом, чисто вымытый, с аккуратно подшитым белым воротничком. Башмаки его начищены до блеска, голова наголо острижена, глаза широко раскрыты.
Едва мы двинулись дальше, как с противоположного тротуара с громким воплем «Марина Николаевна! Лёшка!» к нам кинулся Боря Левин, дочерна загорелый, с выгоревшими, совсем соломенными волосами.
– Ох, здравствуйте! – говорит он захлебываясь. – До чего я соскучился по школе – прямо еле дотерпел? Вы ещё Селиванова не видели? Он вот такую черепаху притащил! – Борис развёл руками, едва не выронив портфель: черепаха, как видно, была величиной с колесо. – А Горюнов из Артека ракушек навёз, камней всяких!
Мы идём вчетвером, мешая прохожим, но на нас никто не сердится – нас обходят и оглядываются доброжелательно и с любопытством. А Борис всё рассказывает, рассказывает. Я не прерываю его и не пытаюсь расспрашивать: он так полон своим, что пока не выложит всех впечатлений, всё равно слушать не станет.
Едва мы ступили на школьный двор, к нам со всех сторон кинулись ребята. Я не успевала здороваться, не успевала всмотреться в одного, как передо мною, точно из-под земли, появлялся другой. Вытянулся, вырос чуть ли не на голову Ильинский, очень загорел Горюнов. Как только во двор входил кто-нибудь из нашего класса, мы встречали его хором:
– А вот и Юра Лабутин! Здравствуйте, Воробейки!
Серёжа Селиванов, ко всеобщему восторгу, появился в воротах с большой чёрной черепахой в руках. Толя Горюнов привёз из Артека коллекцию камней и альбом рисунков. Лабутин, который провёл лето на Кавказе, притащил большой кусок самшитового дерева. И каждому хотелось тут же, немедленно, на школьном дворе, где мы собрались задолго до звонка, рассказать обо всех своих приключениях за три летних месяца.
– Это вы – пятый «В»? – спрашивает кто-то.
Оборачиваемся. Перед нами – незнакомый мальчик. Как и все ребята, он сильно загорел за лето, а коротко остриженные светлые волосы, густые, почти сросшиеся брови и ресницы совсем выцвели. Странно видеть за светлыми ресницами небольшие глаза, тёмные, точно спелые лесные орехи. Мальчугану, должно быть, неловко, что все молча разглядывают его, но он старается держаться независимо.
– Я новенький, – говорит он. – Меня к вам послали. Вы пятый «В»?
– Четвёртый «В», – поправляет Румянцев и тут же под общий хохот сконфуженно машет рукой.
– Какой четвёртый? Пятый уже! – весело поправляют его со всех сторон.
Новенький ждёт, пока ребята немного утихнут, и поясняет:
– Моя фамилия Соловьёв.
– Есть такой в списке, – говорю я. – Здравствуй. Игорь Соловьёв.
Кто-то спрашивает, где он раньше учился, почему перешёл в нашу школу. Но я слушаю не очень внимательно. Я только что перехватила немного озабоченный и в то же время довольный взгляд Лёши и теперь смотрю в ту же сторону: неподалёку от нас стоит его братишка Петя, прижимая к груди большой букет. За ним выстроились ещё двадцать пар ребятишек, таких же принаряженных и взволнованных, с такими же круглыми глазами.
Наталья Андреевна внимательно оглядывает этот свой отряд.
– Когда подойдёте к дверям школы, снимите шапки, не забудьте, – говорит она.
Петя растерянно оглядывается: а ему как быть? У него ведь шапки нет. Лёша успокоительно кивает ему.
Малыши направляются к крыльцу. Они послушно снимают шапки и медленно, осторожными шагами поднимаются по ступеням. На секунду я забываю о своих ребятах и молча смотрю вслед Наталье Андреевне. Сегодня она рассталась с мальчиками, которых учила четыре года; вот они стоят возле своей новой классной руководительницы. А Наталья Андреевна теперь снова, с самого начала поведёт этих малышей…
– Марина Николаевна, звонок, мы уже построились, – слышу я голос Гая.
Мы поднимаемся на третий этаж, ребята входят в класс, останавливаются в нерешительности.
– Сядем, как в прошлом году, – говорит Рябинин, – а после разберёмся.
– Садись со мной, – гостеприимно предлагает Выручка новичку, и они с удобством устраиваются у окна.
– Сейчас, – говорю я, – у вас будет ботаника. Я иду в пятый «А». По расписанию, мой первый урок там. На третьем уроке мы с вами снова встретимся.
Только теперь, мне кажется, ребята по-настоящему поняли, что они пятиклассники. В этом году всё по-новому: я уходила, а в дверях уже стояла преподавательница ботаники Елена Михайловна.
Мальчики встали.
Познакомив класс с преподавательницей, я выхожу в коридор. Почти все учителя уже разошлись по классам, пора и мне в пятый «А». Но на секунду я невольно замедляю шаги: из-за закрытой двери доносится голос Натальи Андреевны:
– А теперь давайте послушаем, как тихо в школе!
Малыши умолкают, прислушиваются, как к чуду. В школе восемьсот мальчиков, но какая глубокая, какая полная тишина…

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ

Итак, я классная руководительница и, кроме того, преподаю русский язык и литературное чтение в своём и одном параллельном пятом классе. У моих ребят теперь по всем предметам разные учителя, но они ещё не привыкли к этому и попрежнему обращаются ко мне с вопросами то по географии, то по арифметике.
Как только звонок возвещает конец занятий, я иду к своим ребятам, а мальчики из пятого «А», прежние ученики Натальи Андреевны, тотчас отправляются к ней. Разница между нами только та, что я иду чинно, не спеша, как и полагается преподавательнице, а они мчатся наперегонки, перепрыгивая через три ступеньки.
Ещё прошлой зимой, когда не существовало списка нынешнего первого класса и никто не знал, какие именно ребята будут в нём учиться, Наталья Андреевна сказала своим ученикам:
– Осенью вы станете пятиклассниками, а я буду учить малышей. Нужно хорошо встретить их, приготовить к их приходу разрезные азбуки, наборное полотно и ещё много всяких вещей. Кто мне поможет?
Кто же мог отказаться!
Из отрывного календаря ребята вырезывали крупные чёрные цифры и наклеивали на картон. Теперь у каждого первоклассника есть все цифры от единицы до двадцати. Потом принесли в школу детские календари за прошлые годы, отобрали красочные картинки, стихи, сказки. Всё это вырезали и окантовали. Разрисовали целую сотню закладок для учебников, чтобы первоклассники не портили книжек, не загибали углы страниц. Вырезали звёздочки. Приготовили цветные мелки и с удовольствием предвкушали, как удивятся малыши, когда увидят, что слово можно написать на чёрной доске красным, жёлтым, синим – и вся доска расцветёт.
Теперь всё, что они сделали, пригодилось. И если Наталье Андреевне что-нибудь нужно, каждый мальчик из пятого «А» готов помочь. Они водят «первачков» в буфет, в раздевалку, встречают их по утрам у школы.
Когда у меня в расписании «окно» – свободный час между занятиями, – я иду в свой класс на урок ботаники или истории.
Интересно посмотреть на своих ребят со стороны. А они, когда кто-нибудь хорошо отвечает у доски, словно по команде, поворачивают головы в мою сторону, понимая, что для меня это так же важно, как и для них.
С другим пятым классом я познакомилась без большого труда. Многих учеников я знала ещё с прошлого года. А главное, у меня появилось новое чувство: я вхожу в класс, твёрдо зная, что меня станут слушать – всё равно, будет ли интересно или придётся заниматься скучной черновой работой. И ребята понимают это.
Но если я надеялась, что отныне всё пойдёт без сучка и задоринки, то вскоре убедилась: это не так…

ФУТБОЛ

– Марина Николаевна, ваши ребята сбежали!
– Как сбежали? Куда?
Я с удивлением смотрю на преподавательницу английского языка Софью Алексеевну. Она первый год в школе, и неожиданное происшествие выбило её из колеи. У неё растерянное, огорчённое лицо.
Начинался последний урок, меня ждали в пятом «А», но вместе с Софьей Алексеевной я направилась к своему пятому «В», открыла дверь и остановилась на пороге: класс был почти пуст, не больше десяти ребят сидело за партами.
– Где же остальные?
Молчание.
– Лёша, где ребята?
Рябинин виновато потупился.
– Сегодня футбол, – услышала я тихий ответ. – «Спартак» – «ЦДКА».
– Так что же?
– Ну, матч будет в пять. Так на «Динамо» разве доберёшься… народу сколько… Вот и ушли с английского. А то бы опоздали…
На другой день я пришла в класс мрачнее тучи. Я сказала ребятам, что мне стыдно за них. Что их поступок – неуважение к школе, к Софье Алексеевне, ко мне, их классной руководительнице. Что они должны извиниться перед Софьей Алексеевной. И что больше такие вещи повторяться не должны. Никогда!
Они сидели притихшие, виноватые. Гай от имени всего класса извинился, пообещал, что «больше такого не будет».
И в самом деле, в дни матчей ребята больше не удирали из школы. Но легче не стало. Теперь они безустали гоняли мяч на школьном дворе: до и после уроков и даже в короткие перемены; не только в солнечные дни, но и в слякоть и в дождь. Они вбегали в класс в последнюю секунду, мокрые, красные, разгорячённые, кто с разбитой коленкой, а кто и с синяком под глазом. Ясно было: мысли их далеко, им прямо невмоготу решать длинные примеры на простые дроби или повторять правописание глаголов.
То и дело слышался жаркий шёпот:
– Какой ты судья! Такого судью самого судить надо!
– А такого вратаря только об столб стукнуть!
На перемене споры продолжались, и иной раз дело доходило чуть не до драки.
– Ты тоже хорош! – кричал Саша Воробейко. – Поставили вратарём, так стой, нечего к чужим воротам бегать голы забивать!
– Раз вы сами не можете, что ж делать? – ещё громче кричал в ответ Румянцев. – Вам забивают, а вы чего-то по сторонам зеваете!
– Потому и зеваем, что на свои пустые ворота оглядываемся, а вратаря нигде не видно!
Жаловались родители. Жаловались учителя.
– Ваши ребята, Марина Николаевна, обо всём на свете позабыли с этим футболом, – то и дело слышала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27