Но если труп «вервольфа» всплыл сам по себе, то кто закрыл эту маскировочную заслонку? Ведь водолаз спускался в колодец после того, как тело было поднято… И ничего не обнаружил, хотя светил себе фонарем. Может, заслонка закрылась сама? Тут что-то не так,… Очень горячо, но еще не достоверно.
- Эх, самому бы спуститься!… Предлагал же!
-Как жизнь, товарищ лейтенант?
Сержант Лозоходов возился во дворе со своим трехколесным «одром».
-Ничего!
-«Ничего» у меня дома в трех чемоданах! - весело осклабился шофер. После случая в ратушном подвале он поглядывал на Еремеева с искренним дружелюбием.
Орест взбежал по винтовой лестнице. Кроме дежурного, в отделе никого не было.
-Майор Алешин у себя?
-Майор Алешин на объекте, - зевнул дежурный. - Будет не раньше, чем к обеду. Нужен?
-Да. Очень!
-Вон бери Лозоходова и гони!
Мотоцикл завели с пробежкой до самых ворот. Но на улице, словно устыдившись колесных собратьев, «одёр» фыркнул и торопливо застрелял сизым дымком. Рванулись и помчались, сколько позволяла на поворотах мокрая брусчатка. Еремеев предвкушал то выражение, какое должно было принять лицо майора Алешина после его доклада. Что он предпримет? Оцепит собор? Арестует фрейлейн Хайнрот? Установит за ней наблюдение? Честно говоря, ему было жаль Диту, жаль, что она впуталась в неженское дело, оказалась врагом, и к тому же тайным. А может, ее втянули, запугали, заставили?…
При въезде на Кнрхенплатц, откуда начиналась прямая магистраль к подземному заводу, мотор снова заглох, п Лозоходов яростно колотил заводной рычаг стоптанным каблуком. Орест обвел взглядом высокие кровли собора - такого зловещего теперь в приоткрытой тайне - и облизал пересохшие губы.
-Постой, Лозоходыч! Не заводи… Давай тихонько
вкатим во двор… Вон туда - за крыльцо… Дело одно есть.
Он хорошо понимал, что ни майор Алешин, ни капитан Сулай, ни даже, наверное, сержант Лозоходов, знай он суть дела, никогда бы не то что не одобрили - не оправдали и в малой степени задуманного Еремеевым. Они назвали бы это как угодно - мальчишеством, горячностью, глупостью, но Орест уже не мог остановиться и только твердил себе одно - то ли в оправдание, то ли в утешение: «Я должен проверить… Я должен убедиться сам…»
Если бы Копернику предложили убедиться в справедливости своей гипотезы немедленно, но ценой жизни, наверное, он не стал бы колебаться. Должно быть любой ученый, осененный догадкой и знающий, что вон за той дверью таится ответ: «да» или «нет», «ложь» или «истина», распахнет эту дверь, чего бы ему это ни стоило и чем бы ему ни грозило, ибо давно известно- жажда истины сильнее страха смерти. Еремеев не был ученым, но его гипотеза сифонного колодца вполне могла быть приравнена к научному открытию; бес нетерпения, знакомый каждому экспериментатору, обуял лейтенанта, и он отдался ему непростительно…
«Я хочу доложить Алешину с полным знанием дела, - убеждал Орест себя. - В конце концов, я обязан все проверить».
Они вкатили мотоцикл в церковный двор с той стороны, что не просматривалась из дома пастора, осторожно проникли в храм через высокую дубовую дверь, отомкнутую Еремеевым еще утром. Лозоходов ни о чем не расспрашивал, но чуял приключение и потому подобрался, шагал легко и бесшумно, поглядывая вокруг цепким, птичьим взглядом. Орест не спешил с пояснениями, а сержант - тут он был сама деликатность - не лез с расспросами. Он только тихо присвистнул, когда Еремеев приподнял болты, отодвинул плиту, и в каменной раме тускло блеснула вода.
-Значит, так, - шепотом проинструктировал Орест. - Я тут должен проверить под водой одну штуку. Так что подстрахуй меня здесь… Держи пистолет, И будь начеку.
Лозоходов сунул пальцы в воду.
-А водкчка-то того… Не застудились бы, товарищ лейтенант… У меня, правда, во фляжке кой-чего плещется…
Лейтенант торопливо расстегнул китель, стянул сапоги… Хотел снять трусы, чтобы не ехать в мокром, однако постеснялся гипсовых святых, которые смотрели на него из ниш храма. Темная грунтовая вода, казалось, вобрала в себя холод не только подземных глин, но и стылого каменного пола, всех мраморных плит кирхи. Еремеев тихо ойкнул, влезши по грудь, поболтал слегка ногами, держась за край прямоугольного люка. Дно не прощупывалось. Тогда, вдохнув побольше воздуха, он нырнул, резко перегнувшись в поясе. Руки нащупали скользкие выступы стен, а затем, на глубине метров двух, уткнулись в ровный бетонный пол. Обнаружив пол, Орест сразу почувствовал себя уверенней. Он всплыл на поверхность. Отдышался.
-Ну, как? - не выдержал Лозоходов.
-Сейчас… Еще разок… Посмотрю другую стенку.
И, не давая сержанту времени на дальнейшее любопытство, снова нырнул в воду. На этот раз он пошел вниз быстро, зная, что под ним не бездонный колодец, а всего лишь двухметровая каменная ванна. Не израсходовав и половины запасенного в груди воздуха, нашел у самого пола то, что искал - руки прошли в квадратную дыру, достаточно широкую, чтобы пронести сквозь нее и плечи. Орест проплыл на ту сторону -^ в смежное колено, довольно тесное после просторной ванны и круглое как труба. Через пять секунд он выскочил на поверхность и ослеп от кромешной тьмы. В ноздри ударил сырой, затхлый воздух. Еремеев нащупал железные скобы - ржавчина отваливалась с них хлопьями - и вылез по пояс. Второе, скрытое, колено действительно оказалось широкой трубой, которая выводила тех, кто знал сифонный вход, в подвалы кирхи. От темной тишины или тихой темени Оресту захотелось немедленно пронырнуть обратно, но, уличив себя, как и тогда, на внутристенной лестнице, в страхе, Еремеев нарочно вылез повыше и стал отсчитывать минуту. «И раз, и два, и три… Трус несчастный… И пять, и шесть, и семь…» Потом пришла забавная мысль: то-то запереживает сейчас Лозоходов - был лейтенант и нетути - утоп! Шутка ли, третья минута под водой. Орест даже подмигнул себе: знай наших, уметь надо дыхание задерживать. Страх прошел. Не такие уж они дураки, «вервольфы», чтобы сидеть тут поблизости. Подхрамовые склепы наверняка лишь что-то вроде тамбура перед основными ходами.
«…И пятьдесят девять, и шестьдесят!» Еремеев спустился по скобам, беззвучно погрузился, разыскал подводный лаз, благополучно пронырнул и круто пошел вверх. Выставленные над головой руки пребольно ударились о плоский гладкий камень. Плита! Холодея от ужаса, Орест провел по всей плоскости и понял одно: плита встала на свое место. Он попробовал при поднять ее и сдвинуть, но с таким же успехом можно было упереться плечом в любую из стен каменной западни.
ЧЕЛОВЕК С ЗАЯЧЬЕЙ ГУБОЙ
Сулай вышел из тоннельных ворот вслед за майором Алехиным. Оба зажмурились от не бог весть какого яркого альтхафенского солнца. Молча шагали по старой узкоколейке, густо обсыпанной ржавчиной и шпальным грибом.
-Ну что, Павел Григорьевич, не клюет рыбка? - с деланной беззаботностью спросил майор. Огляделся, заложив большие пальцы за пояс портупеи. Наигранная улыбка тронула губы. - Сейчас бы и впрямь на угря сходить. Как насчет копченого угорька?
-Я предпочитаю жареную баранину, товарищ майор.
-Приехали из Москвы товарищи, - без всякого перехода начал Алешин. - Нам помогать. Начальство требует активной тактики. Что скажешь?
-Начальству оно всегда виднее…
-Давай без этого… - поморщился Алешин. - Есть мнение снять засаду в штольне. Оставить усиленную охрану и осушать до победного конца.
-В четыре смены.
-Да. А все силы задействовать по плану московских товарищей.
-Дайте еще пару деньков!
-А что будет через пару деньков?
-Воскресенье, - усмехнулся Сулай. - Сегодня пятница.
- Есть какие-то соображения?
-Никаких соображений, товарищ майор. Одно сплошное чутье. Надо ждать.
-Добро. С понедельника поступите в распоряжение подполковника Горбовского.
* * *
Дита проглотила таблетку люминала, но уснуть так и не смогла, несмотря на бессонную ночь и пережитые треволнения. Собственно, все прошло благополучно, и задание господина Вишну она выполнила как нельзя лучше: уехала вчера из Альтхафена в приморскую деревушку, открыла заброшенный дом фрау Хайнрот, куда время от времени наведывались за старомодными, но добротными носильными вещами (тетушка перешивала их для Диты и для продажи), а также за кое-какими запасами квашеной капусты, сухой кровяной колбасы, эрзац-меда и копченой рыбы.
Вечером зажгла в старой сетевязальной мастерской, примыкавшей к дому, ацетиленовый фонарь и перевесила его поближе к окну с видом на море. Ее предупредили, что человек с заячьей губой придет продрогший и промокший, поэтому надо будет накормить его и напоить горячим кофе. Ужин поджидал ночного гостя тут же, в мастерской: круг кровяной колбасы, тарелка кислой капусты, сдобренной тминным маслом, блюдце бледно-желтого искусственного меда, плитка шоколада «Кола» и термос с кофе.
Человек с заячьей губой пришел в час ночи, когда Дита, устав ждать, прилегла на ворох старых сетей. Первым делом он пригасил фонарь и, не снимая рыбацкого плаща, подсел к столику с едой. Кофе ничуть не остыл, и человек был очень тому рад. Блаженно отдуваясь, выпил сразу три стаканчика, потом набросился на еду. Пока он ел, Дита хорошо рассмотрела его широкое лицо, круто срезанный нос, раздвоенную заячью губу. Утолив первый голод, гость предложил девушке разделить трапезу. От кофе Дита не отказалась и даже позволила незнакомцу плеснуть в стаканчик толику коньяка из плоской карманной фляжки. Не очень-то церемонясь, человек с заячьей губой опрокинул флягу себе в рот, сделав несколько крупных глотков, после чего заметно повеселел. Он завел речь о несчастных женщинах Германии, надолго теперь лишенных самой главной радости жизни, поглядывая при этом на ворох сетей, примятых девичьим телом. Он предложил передохнуть до утра, встал и вдруг крепко обхватил Диту за плечи. Девушка вырвалась, отскочила в угол и выхватила из сумочки маленький дамский браунинг. Не надеясь на оружие, она предупредила, что пожалуется господину Вишну, и это отрезвило Заячью Губу куда больше, чем наставленный браунинг. Он натянуто рассмеялся и пообещал быть самым галантным в мире кавалером.
В пять утра они сели на велосипеды с плетеными корзинами на багажниках, в каких крестьяне возят продукты в город, и двинулись в сторону Альтхафена.
Всю дорогу Дите казалось, что за ними следят, она oтчаянно налегала на педали, так что Заячьей Губе приходилось поднимать свое грузное тело с седла и вовек работать ногами. Перед самым городом они въехали в полосу утреннего тумана. У Диты полегчало на душе перестали мерещиться чужие глаза. Без всяких происшествий они докатили до пустынной Кирхенплатц спрятали велосипеды в торфяном сарайчике. Дита отперла боковую дверь кирхи, и там, в храме, ее oxватило неприятное ощущение чужого скрытого взгляда. Проводив Заячью Губу в подземелье, она трясущимися руками задвинула плиту на место, поблагодарила Бога за благополучный исход дела и поднялась к себе Не раздеваясь, рухнула на кровать и так пролежала полузабытьи, пока на тихой площади не взрокотал тяжелый мотоцикл. Дита очнулась, разобрала постель стянула было кофточку, но вовремя вспомнила, что боковая дверь храма осталась закрытой только на крюк Она взяла сумочку, тяжесть лежавшего в ней браунинга внушала уверенность, и, как была в домашних тапочках, спустилась по внутристенной лестнице в aлтарь. У нее подкосились ноги: возле сдвинутой плит сидел на корточках русский солдат. Выследил!
Никого вокруг не было. Дверь закрыта. Солдат сидел шагах в десяти и внимательно вглядывался в воду. Он был так увлечен своим занятием, что на обернулся на легкий шорох в алтаре. Ледяными пальцами Дита нащупала в сумочке пистолет, и холодная сталь браунинга показалась ей горячей. Четыре выстрела гулко отдались под высокими сводами храма. Солдат неловко завалился на бок, и рука его свесилась в воду. Фрейлейн Хайнрот с ужасом смотрела на безжизненное тело. Это был первый убитый ею человек. По ступеням алтаря еще катилась, звеня и подпрыгивая, гильза последнего выстрела. Дита бросилась за ней, словно за оброненной монеткой, и это невольное движение вывело ее из столбняка. Все, что делала она потом, происходило само собой - быстро, бездумно, автоматически, будто она повторяла это сотни раз и именно здесь же, в этих нелепых тапочках и с этой зажатой под мышкой сумочкой. Дита вытащила руку убитого из проема и быстро задвинула плиту. Она оттащила труп за ноги к баррикаде скамеек, оставила его там и, подобрав свалившуюся с головы солдата пилотку, принялась подтирать ею красные капли на каменном полу. Тут она вспомнила про незапертую дверь и метнулась в боковой придел. Прежде чем накинуть крюк, выглянула наружу. У крыльца стоял зеленый военный мотоцикл с коляской. На секунду она растерялась. Если труп можно было куда-то спрятать, то что делать с громоздкой машиной? В «торфотеку» ее не закатишь… Но мотоцикл мог еще подождать. Главное - убрать труп.
Диту осенило. Она отодвинула плиту и приволокла солдата к могиле Артензиуса. Спихнула убитого в воду, а заодно и сунула следом уложенную в стопку одежду. Дита даже не задумалась, чья она… Поставила крышку на место. Огляделась. Ничто не выдавало в храме следов насильственной смерти и скоропалительного погребения. Теперь оставался мотоцикл… В союзе девушек-нацисток фрейлейн Хайнрот училась стрелять, метать гранаты, водить армейский «цундап».
Она вышла из кирхи, оглядела машину. Сесть за руль и перегнать мотоцикл подальше от дома было столь же заманчиво, сколь и безрассудно. Но Дита уже ухватилась за эту мысль, первую пришедшую ей, и все в том же лихорадочном запале, в каком заметала следы убийства, включила зажигание и, как была в домашних тапочках, ударила по стартеру. Ей повезло: мотор завелся с пол-оборота.
ПОДЗЕМНЫМИ КОРИДОРАМИ
Воздух рвался из груди, плита не поддавалась, и Орест, почти теряя сознание, пронырнул сквозь лаз в выходное колено сифона. Дрожа от холода и пережитого потрясения, он выбрался по скобам в затхлую темноту, осторожно нащупал пол из рифленого железа. Он не верил ни в какую чертовщину, хотя и наслушался в свое время всяких легенд о замках, склепах и подземельях. Орест ничуть не сомневался, что плиту задвинул Лозоходов, но терялся в догадках, зачем ему это понадобилось. Пошутил? Да за такие шуточки!… Может, кто-то вошел и он испугался? Сержант не из пугливых, к тому же вооружен пистолетом… Лозоходов враг, агент «вервольфов»? Пожалуй, это самое нелепое, что могло прийти в голову…
Попытаться пронырнуть во второй раз Еремеев решился - слишком свеж был ужас, пережитый в воде под плитой. Он прислушался. В стылой тишине звучно шлепались в колодец капли. Должно быть, срывались с потолка. Орест выпрямился и нашарил над головой низкий шершавый свод, ссыпав целый дождь холодных капель. Поежился, снял и отжал трусы, струйки воды пролились оглушающе громко.
Глупо. Все глупо. И то, что полез искать сифон, и то, что Лозоходыч задвинул плиту, и то, что придут «вервольфы» и он предстанет перед врагами в столь беспомощном и непотребном виде. Уж лучше бы утонуть тогда, в подвале под ратушей… Ни пистолета, ни документов, ни одежды.
Холод пробирал не на шутку. Пришлось сделать несколько приседаний, разогнать кровь. Орест представил себе, как нелепо все выглядит со стороны - голый контрразведчик в логове врага, в могильном склепе, приседает и встает, встает и приседает с усердием образцового физкультурника. Стало смешно, и страх слегка рассеялся. Он развел руками и попытался определить размеры своего пространства. Нащупал что-то вроде сужающегося коридора. Осторожно шагнул в темноту, затем еще и еще. Стенки округлились и превратились в жерло бетонной трубы, по которой можно было передвигаться лишь на четвереньках. В конце концов, если есть вход, должен быть и выход. Может, удастся попасть в какой-нибудь разветвленный ход, а там выбраться через отдушину, смотровой колодец или подвал, соединенный с подземельем, как там, под руинами аптеки.
Метров через сто труба кончилась, и начался узкий коридор. Тьма по-прежнему стояла кромешная; Орест вглядывался до рези в глазах, пытаясь различить хоть призрачное подобие пробивающегося света. Он шел, выставив вперед руки, как это делают внезапно ослепшие люди, и с замиранием сердца ждал, что в любую секунду могут ударить в глаза огни фонарей и раздастся короткий лающий окрик. Лишь бы не стреляли сразу… Еремеев лихорадочно продумывал «легенду» на случай допроса. Придумалось что-то не очень складное… Да и как объяснишь свое появление в городских катакомбах в одних трусах? Кто он? Откуда? Как попал и что ему здесь нужно, на заповедных тропах «вервольфов»? Еще в бетонной трубе Орест приготовил фразу о якобы имеющемся у него важном сообщении. «Сообщение» это тоже надо было сочинить поумнее. Главное, чтобы не изрешетили в первые секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Эх, самому бы спуститься!… Предлагал же!
-Как жизнь, товарищ лейтенант?
Сержант Лозоходов возился во дворе со своим трехколесным «одром».
-Ничего!
-«Ничего» у меня дома в трех чемоданах! - весело осклабился шофер. После случая в ратушном подвале он поглядывал на Еремеева с искренним дружелюбием.
Орест взбежал по винтовой лестнице. Кроме дежурного, в отделе никого не было.
-Майор Алешин у себя?
-Майор Алешин на объекте, - зевнул дежурный. - Будет не раньше, чем к обеду. Нужен?
-Да. Очень!
-Вон бери Лозоходова и гони!
Мотоцикл завели с пробежкой до самых ворот. Но на улице, словно устыдившись колесных собратьев, «одёр» фыркнул и торопливо застрелял сизым дымком. Рванулись и помчались, сколько позволяла на поворотах мокрая брусчатка. Еремеев предвкушал то выражение, какое должно было принять лицо майора Алешина после его доклада. Что он предпримет? Оцепит собор? Арестует фрейлейн Хайнрот? Установит за ней наблюдение? Честно говоря, ему было жаль Диту, жаль, что она впуталась в неженское дело, оказалась врагом, и к тому же тайным. А может, ее втянули, запугали, заставили?…
При въезде на Кнрхенплатц, откуда начиналась прямая магистраль к подземному заводу, мотор снова заглох, п Лозоходов яростно колотил заводной рычаг стоптанным каблуком. Орест обвел взглядом высокие кровли собора - такого зловещего теперь в приоткрытой тайне - и облизал пересохшие губы.
-Постой, Лозоходыч! Не заводи… Давай тихонько
вкатим во двор… Вон туда - за крыльцо… Дело одно есть.
Он хорошо понимал, что ни майор Алешин, ни капитан Сулай, ни даже, наверное, сержант Лозоходов, знай он суть дела, никогда бы не то что не одобрили - не оправдали и в малой степени задуманного Еремеевым. Они назвали бы это как угодно - мальчишеством, горячностью, глупостью, но Орест уже не мог остановиться и только твердил себе одно - то ли в оправдание, то ли в утешение: «Я должен проверить… Я должен убедиться сам…»
Если бы Копернику предложили убедиться в справедливости своей гипотезы немедленно, но ценой жизни, наверное, он не стал бы колебаться. Должно быть любой ученый, осененный догадкой и знающий, что вон за той дверью таится ответ: «да» или «нет», «ложь» или «истина», распахнет эту дверь, чего бы ему это ни стоило и чем бы ему ни грозило, ибо давно известно- жажда истины сильнее страха смерти. Еремеев не был ученым, но его гипотеза сифонного колодца вполне могла быть приравнена к научному открытию; бес нетерпения, знакомый каждому экспериментатору, обуял лейтенанта, и он отдался ему непростительно…
«Я хочу доложить Алешину с полным знанием дела, - убеждал Орест себя. - В конце концов, я обязан все проверить».
Они вкатили мотоцикл в церковный двор с той стороны, что не просматривалась из дома пастора, осторожно проникли в храм через высокую дубовую дверь, отомкнутую Еремеевым еще утром. Лозоходов ни о чем не расспрашивал, но чуял приключение и потому подобрался, шагал легко и бесшумно, поглядывая вокруг цепким, птичьим взглядом. Орест не спешил с пояснениями, а сержант - тут он был сама деликатность - не лез с расспросами. Он только тихо присвистнул, когда Еремеев приподнял болты, отодвинул плиту, и в каменной раме тускло блеснула вода.
-Значит, так, - шепотом проинструктировал Орест. - Я тут должен проверить под водой одну штуку. Так что подстрахуй меня здесь… Держи пистолет, И будь начеку.
Лозоходов сунул пальцы в воду.
-А водкчка-то того… Не застудились бы, товарищ лейтенант… У меня, правда, во фляжке кой-чего плещется…
Лейтенант торопливо расстегнул китель, стянул сапоги… Хотел снять трусы, чтобы не ехать в мокром, однако постеснялся гипсовых святых, которые смотрели на него из ниш храма. Темная грунтовая вода, казалось, вобрала в себя холод не только подземных глин, но и стылого каменного пола, всех мраморных плит кирхи. Еремеев тихо ойкнул, влезши по грудь, поболтал слегка ногами, держась за край прямоугольного люка. Дно не прощупывалось. Тогда, вдохнув побольше воздуха, он нырнул, резко перегнувшись в поясе. Руки нащупали скользкие выступы стен, а затем, на глубине метров двух, уткнулись в ровный бетонный пол. Обнаружив пол, Орест сразу почувствовал себя уверенней. Он всплыл на поверхность. Отдышался.
-Ну, как? - не выдержал Лозоходов.
-Сейчас… Еще разок… Посмотрю другую стенку.
И, не давая сержанту времени на дальнейшее любопытство, снова нырнул в воду. На этот раз он пошел вниз быстро, зная, что под ним не бездонный колодец, а всего лишь двухметровая каменная ванна. Не израсходовав и половины запасенного в груди воздуха, нашел у самого пола то, что искал - руки прошли в квадратную дыру, достаточно широкую, чтобы пронести сквозь нее и плечи. Орест проплыл на ту сторону -^ в смежное колено, довольно тесное после просторной ванны и круглое как труба. Через пять секунд он выскочил на поверхность и ослеп от кромешной тьмы. В ноздри ударил сырой, затхлый воздух. Еремеев нащупал железные скобы - ржавчина отваливалась с них хлопьями - и вылез по пояс. Второе, скрытое, колено действительно оказалось широкой трубой, которая выводила тех, кто знал сифонный вход, в подвалы кирхи. От темной тишины или тихой темени Оресту захотелось немедленно пронырнуть обратно, но, уличив себя, как и тогда, на внутристенной лестнице, в страхе, Еремеев нарочно вылез повыше и стал отсчитывать минуту. «И раз, и два, и три… Трус несчастный… И пять, и шесть, и семь…» Потом пришла забавная мысль: то-то запереживает сейчас Лозоходов - был лейтенант и нетути - утоп! Шутка ли, третья минута под водой. Орест даже подмигнул себе: знай наших, уметь надо дыхание задерживать. Страх прошел. Не такие уж они дураки, «вервольфы», чтобы сидеть тут поблизости. Подхрамовые склепы наверняка лишь что-то вроде тамбура перед основными ходами.
«…И пятьдесят девять, и шестьдесят!» Еремеев спустился по скобам, беззвучно погрузился, разыскал подводный лаз, благополучно пронырнул и круто пошел вверх. Выставленные над головой руки пребольно ударились о плоский гладкий камень. Плита! Холодея от ужаса, Орест провел по всей плоскости и понял одно: плита встала на свое место. Он попробовал при поднять ее и сдвинуть, но с таким же успехом можно было упереться плечом в любую из стен каменной западни.
ЧЕЛОВЕК С ЗАЯЧЬЕЙ ГУБОЙ
Сулай вышел из тоннельных ворот вслед за майором Алехиным. Оба зажмурились от не бог весть какого яркого альтхафенского солнца. Молча шагали по старой узкоколейке, густо обсыпанной ржавчиной и шпальным грибом.
-Ну что, Павел Григорьевич, не клюет рыбка? - с деланной беззаботностью спросил майор. Огляделся, заложив большие пальцы за пояс портупеи. Наигранная улыбка тронула губы. - Сейчас бы и впрямь на угря сходить. Как насчет копченого угорька?
-Я предпочитаю жареную баранину, товарищ майор.
-Приехали из Москвы товарищи, - без всякого перехода начал Алешин. - Нам помогать. Начальство требует активной тактики. Что скажешь?
-Начальству оно всегда виднее…
-Давай без этого… - поморщился Алешин. - Есть мнение снять засаду в штольне. Оставить усиленную охрану и осушать до победного конца.
-В четыре смены.
-Да. А все силы задействовать по плану московских товарищей.
-Дайте еще пару деньков!
-А что будет через пару деньков?
-Воскресенье, - усмехнулся Сулай. - Сегодня пятница.
- Есть какие-то соображения?
-Никаких соображений, товарищ майор. Одно сплошное чутье. Надо ждать.
-Добро. С понедельника поступите в распоряжение подполковника Горбовского.
* * *
Дита проглотила таблетку люминала, но уснуть так и не смогла, несмотря на бессонную ночь и пережитые треволнения. Собственно, все прошло благополучно, и задание господина Вишну она выполнила как нельзя лучше: уехала вчера из Альтхафена в приморскую деревушку, открыла заброшенный дом фрау Хайнрот, куда время от времени наведывались за старомодными, но добротными носильными вещами (тетушка перешивала их для Диты и для продажи), а также за кое-какими запасами квашеной капусты, сухой кровяной колбасы, эрзац-меда и копченой рыбы.
Вечером зажгла в старой сетевязальной мастерской, примыкавшей к дому, ацетиленовый фонарь и перевесила его поближе к окну с видом на море. Ее предупредили, что человек с заячьей губой придет продрогший и промокший, поэтому надо будет накормить его и напоить горячим кофе. Ужин поджидал ночного гостя тут же, в мастерской: круг кровяной колбасы, тарелка кислой капусты, сдобренной тминным маслом, блюдце бледно-желтого искусственного меда, плитка шоколада «Кола» и термос с кофе.
Человек с заячьей губой пришел в час ночи, когда Дита, устав ждать, прилегла на ворох старых сетей. Первым делом он пригасил фонарь и, не снимая рыбацкого плаща, подсел к столику с едой. Кофе ничуть не остыл, и человек был очень тому рад. Блаженно отдуваясь, выпил сразу три стаканчика, потом набросился на еду. Пока он ел, Дита хорошо рассмотрела его широкое лицо, круто срезанный нос, раздвоенную заячью губу. Утолив первый голод, гость предложил девушке разделить трапезу. От кофе Дита не отказалась и даже позволила незнакомцу плеснуть в стаканчик толику коньяка из плоской карманной фляжки. Не очень-то церемонясь, человек с заячьей губой опрокинул флягу себе в рот, сделав несколько крупных глотков, после чего заметно повеселел. Он завел речь о несчастных женщинах Германии, надолго теперь лишенных самой главной радости жизни, поглядывая при этом на ворох сетей, примятых девичьим телом. Он предложил передохнуть до утра, встал и вдруг крепко обхватил Диту за плечи. Девушка вырвалась, отскочила в угол и выхватила из сумочки маленький дамский браунинг. Не надеясь на оружие, она предупредила, что пожалуется господину Вишну, и это отрезвило Заячью Губу куда больше, чем наставленный браунинг. Он натянуто рассмеялся и пообещал быть самым галантным в мире кавалером.
В пять утра они сели на велосипеды с плетеными корзинами на багажниках, в каких крестьяне возят продукты в город, и двинулись в сторону Альтхафена.
Всю дорогу Дите казалось, что за ними следят, она oтчаянно налегала на педали, так что Заячьей Губе приходилось поднимать свое грузное тело с седла и вовек работать ногами. Перед самым городом они въехали в полосу утреннего тумана. У Диты полегчало на душе перестали мерещиться чужие глаза. Без всяких происшествий они докатили до пустынной Кирхенплатц спрятали велосипеды в торфяном сарайчике. Дита отперла боковую дверь кирхи, и там, в храме, ее oxватило неприятное ощущение чужого скрытого взгляда. Проводив Заячью Губу в подземелье, она трясущимися руками задвинула плиту на место, поблагодарила Бога за благополучный исход дела и поднялась к себе Не раздеваясь, рухнула на кровать и так пролежала полузабытьи, пока на тихой площади не взрокотал тяжелый мотоцикл. Дита очнулась, разобрала постель стянула было кофточку, но вовремя вспомнила, что боковая дверь храма осталась закрытой только на крюк Она взяла сумочку, тяжесть лежавшего в ней браунинга внушала уверенность, и, как была в домашних тапочках, спустилась по внутристенной лестнице в aлтарь. У нее подкосились ноги: возле сдвинутой плит сидел на корточках русский солдат. Выследил!
Никого вокруг не было. Дверь закрыта. Солдат сидел шагах в десяти и внимательно вглядывался в воду. Он был так увлечен своим занятием, что на обернулся на легкий шорох в алтаре. Ледяными пальцами Дита нащупала в сумочке пистолет, и холодная сталь браунинга показалась ей горячей. Четыре выстрела гулко отдались под высокими сводами храма. Солдат неловко завалился на бок, и рука его свесилась в воду. Фрейлейн Хайнрот с ужасом смотрела на безжизненное тело. Это был первый убитый ею человек. По ступеням алтаря еще катилась, звеня и подпрыгивая, гильза последнего выстрела. Дита бросилась за ней, словно за оброненной монеткой, и это невольное движение вывело ее из столбняка. Все, что делала она потом, происходило само собой - быстро, бездумно, автоматически, будто она повторяла это сотни раз и именно здесь же, в этих нелепых тапочках и с этой зажатой под мышкой сумочкой. Дита вытащила руку убитого из проема и быстро задвинула плиту. Она оттащила труп за ноги к баррикаде скамеек, оставила его там и, подобрав свалившуюся с головы солдата пилотку, принялась подтирать ею красные капли на каменном полу. Тут она вспомнила про незапертую дверь и метнулась в боковой придел. Прежде чем накинуть крюк, выглянула наружу. У крыльца стоял зеленый военный мотоцикл с коляской. На секунду она растерялась. Если труп можно было куда-то спрятать, то что делать с громоздкой машиной? В «торфотеку» ее не закатишь… Но мотоцикл мог еще подождать. Главное - убрать труп.
Диту осенило. Она отодвинула плиту и приволокла солдата к могиле Артензиуса. Спихнула убитого в воду, а заодно и сунула следом уложенную в стопку одежду. Дита даже не задумалась, чья она… Поставила крышку на место. Огляделась. Ничто не выдавало в храме следов насильственной смерти и скоропалительного погребения. Теперь оставался мотоцикл… В союзе девушек-нацисток фрейлейн Хайнрот училась стрелять, метать гранаты, водить армейский «цундап».
Она вышла из кирхи, оглядела машину. Сесть за руль и перегнать мотоцикл подальше от дома было столь же заманчиво, сколь и безрассудно. Но Дита уже ухватилась за эту мысль, первую пришедшую ей, и все в том же лихорадочном запале, в каком заметала следы убийства, включила зажигание и, как была в домашних тапочках, ударила по стартеру. Ей повезло: мотор завелся с пол-оборота.
ПОДЗЕМНЫМИ КОРИДОРАМИ
Воздух рвался из груди, плита не поддавалась, и Орест, почти теряя сознание, пронырнул сквозь лаз в выходное колено сифона. Дрожа от холода и пережитого потрясения, он выбрался по скобам в затхлую темноту, осторожно нащупал пол из рифленого железа. Он не верил ни в какую чертовщину, хотя и наслушался в свое время всяких легенд о замках, склепах и подземельях. Орест ничуть не сомневался, что плиту задвинул Лозоходов, но терялся в догадках, зачем ему это понадобилось. Пошутил? Да за такие шуточки!… Может, кто-то вошел и он испугался? Сержант не из пугливых, к тому же вооружен пистолетом… Лозоходов враг, агент «вервольфов»? Пожалуй, это самое нелепое, что могло прийти в голову…
Попытаться пронырнуть во второй раз Еремеев решился - слишком свеж был ужас, пережитый в воде под плитой. Он прислушался. В стылой тишине звучно шлепались в колодец капли. Должно быть, срывались с потолка. Орест выпрямился и нашарил над головой низкий шершавый свод, ссыпав целый дождь холодных капель. Поежился, снял и отжал трусы, струйки воды пролились оглушающе громко.
Глупо. Все глупо. И то, что полез искать сифон, и то, что Лозоходыч задвинул плиту, и то, что придут «вервольфы» и он предстанет перед врагами в столь беспомощном и непотребном виде. Уж лучше бы утонуть тогда, в подвале под ратушей… Ни пистолета, ни документов, ни одежды.
Холод пробирал не на шутку. Пришлось сделать несколько приседаний, разогнать кровь. Орест представил себе, как нелепо все выглядит со стороны - голый контрразведчик в логове врага, в могильном склепе, приседает и встает, встает и приседает с усердием образцового физкультурника. Стало смешно, и страх слегка рассеялся. Он развел руками и попытался определить размеры своего пространства. Нащупал что-то вроде сужающегося коридора. Осторожно шагнул в темноту, затем еще и еще. Стенки округлились и превратились в жерло бетонной трубы, по которой можно было передвигаться лишь на четвереньках. В конце концов, если есть вход, должен быть и выход. Может, удастся попасть в какой-нибудь разветвленный ход, а там выбраться через отдушину, смотровой колодец или подвал, соединенный с подземельем, как там, под руинами аптеки.
Метров через сто труба кончилась, и начался узкий коридор. Тьма по-прежнему стояла кромешная; Орест вглядывался до рези в глазах, пытаясь различить хоть призрачное подобие пробивающегося света. Он шел, выставив вперед руки, как это делают внезапно ослепшие люди, и с замиранием сердца ждал, что в любую секунду могут ударить в глаза огни фонарей и раздастся короткий лающий окрик. Лишь бы не стреляли сразу… Еремеев лихорадочно продумывал «легенду» на случай допроса. Придумалось что-то не очень складное… Да и как объяснишь свое появление в городских катакомбах в одних трусах? Кто он? Откуда? Как попал и что ему здесь нужно, на заповедных тропах «вервольфов»? Еще в бетонной трубе Орест приготовил фразу о якобы имеющемся у него важном сообщении. «Сообщение» это тоже надо было сочинить поумнее. Главное, чтобы не изрешетили в первые секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38