Я сов
сем расклеился, лежал в какой-то прострации, пытаясь взять в толк, что же с
о мной произошло. Тысячу раз я мысленно вновь переживал те три кошмарных
дня, разрушившие мою жизнь, и не понимал, за что же это злодейка-судьба вдр
уг на меня ополчилась. Меня засасывало в пучину, из западни, в которую я по
пал, не было выхода.
Раймон, должен признать, ухаживал за мной на совесть. Дни и ночи просижива
л у моей постели, пичкал меня сиропами, бульонами и таблетками. Врача он вы
зывать поостерегся. Жером Стейнер звонил ему по мобильному телефону каж
дый вечер ровно в шесть, отдавал распоряжения и сообщал, как чувствует се
бя Элен. Говорить с ней мне не разрешалось, но общаться мы все-таки могли: к
аждую субботу я получал посылочку Ц кассету с пятиминутной записью гол
оса моей подруги Ц и отсылал с обратной почтой ответ, тоже пять минут и то
же на кассете. Эти весточки, наверняка прошедшие цензуру, были для меня ед
инственной отрадой, я слушал их без конца, учил наизусть, и только ласковы
й голосок моей Элен помогал мне не пасть духом окончательно. По интонаци
и я мог определить, бодра она или приуныла. Ее держали под замком на чердак
е «Сухоцвета», в комнатушке со звуконепроницаемыми стенами и без окон. Ч
ерез день выпускали на десять минут погулять на задворках дома, затемно
и под надзором Стейнерши. По ее словам, она не сердилась на меня, ждала мое
го возвращения и коротала дни за книгами, которыми снабжала ее Франческа
. Например, она говорила:
«Бенжамен, милый, я тут все время валяюсь в кровати и от этого толстею. Тог
о и гляди, совсем заплыву жиром к твоему приезду. Я беспокоюсь, как ты там? П
ростить себе не могу, что втравила тебя в эту историю. Мне тревожно за тебя
, ты у меня такой болезненный. Я хотела бы быть с тобой, помнишь, как я тебя л
ечила?»
Все эти послания сводились к одному: она оправдывала меня. Мне было мучит
ельно стыдно: я уехал, бросил ее там, на пустынном нагорье, среди льда и сне
га, оставил на милость двух фанатиков. Не раз я пытался поговорить с ней по
телефону. Но тщетно: Стейнер или Франческа всегда перехватывали трубку
и грубо осаживали меня. Я просил, требовал, пускал слезу.
Ц Прекратите, Бенжамен, вы ведь не маленький. Вам ясно говорят: нельзя. Ес
ли хотите что-то ей сказать, воспользуйтесь магнитофоном.
Раймон забрал у меня ключи Элен и наведывался к ней в квартиру Ц он просм
атривал почту, прослушивал автоответчик, платил по счетам, подделывая ее
подпись, чтобы никого не встревожило отсутствие хозяйки. От двухкомнатн
ой квартиры в Марэ, которую сняла для меня Элен, он отказался и перевез мои
вещи в комнату в XIX округе Ц я на всякий случай сохранил ее за собой. Он зна
л обо мне и о ней все, вплоть до группы крови и номера страхового полиса. Не
делю за неделей я лелеял мечту о бегстве, перебирал в уме возможные спосо
бы вырвать Элен из лап этих монстров. Но квартира находилась на седьмом э
таже, я был заперт на ключ и не мог ступить и шагу без моего надсмотрщика. Д
елать нечего, пришлось смириться Ц другого выхода не было.
Когда я выздоровел, Раймон объяснил, что от меня требовалось: помочь ему о
тыскать в Париже трех молодых женщин незаурядной внешности, достойных с
тать узницами «Сухоцвета». Я должен был сопровождать его в походах по ба
рам, ресторанам, ночным дансингам и прочим местам, где тусуются красотки,
а затем о самых привлекательных предстояло собрать сведения. Мы с ним вы
работали язык иносказаний: «женщины» у нас назывались «экземплярами», в
место «красота» надо было говорить «скверна».
Работенка была не из легких. В обеденный час мы с карликом выходили в горо
д, вооружившись видеокамерой и фотоаппаратом Ц со стороны ни дать ни вз
ять туристы, Ц и незаметно снимали встречавшиеся в толпе интересные ли
ца. Раймон заносил в блокнот время, место, краткое описание очередной нез
накомки Ц рост, цвет волос, во что одета, Ц а также предполагаемый возра
ст и род занятий. Если удавалось подслушать какие-то обрывки разговоров,
он и их записывал. Затем в темной комнате проявлял пленки, показывал мне с
нимки: мол, как? А я не мог оценивать женщин, как скотину для клеймения. Фото
графии возможных кандидаток слуга посылал хозяевам по электронной поч
те, те производили первичный отбор и возвращали нам снимки со своими пом
етками. Я так и видел, как два психа в снежной тюрьме, нацепив очки, придирч
иво разглядывают каждый кадр, выставляют оценки, словно на экзамене, и жд
ут новой партии милашек, да побольше. Нам с Раймоном было также велено соб
рать более подробную информацию о кандидатках, допущенных ко второму ту
ру.
Мне, домоседу, нелегко давался образ жизни охотника. Теперь я не принадле
жал себе ни днем, ни ночью. С полудня мы шлялись по улицам, заходили в кафе в
поисках вес новых и новых мордашек, в общем, вели себя как двое уголовнико
в, замысливших аферу. В одиннадцать вечера, после сытного ужина, Раймон из
влекал меня из кресла, одевал, причесывал, сажал в такси Ц и швырял в пучи
ну дансингов. Всю жизнь я ненавидел эти пристанища пошлости, гнезда разв
рата, где самцы и самки снюхиваются перед случкой. Каждый вечер я подверг
ался пытке толчеей и децибелами. Я входил в зал с опаской, как входят в хол
одную воду, я боялся рыка злобного зверя, который несся со всех сторон, буд
то рычали стены, задыхался от испарений разгоряченных тел. При виде маяч
ивших у дверей вышибал мне хотелось спрятаться, это было унизительно, а к
огда густо накрашенные девицы в чересчур коротких юбчонках зазывно улы
бались мне, у меня тряслись поджилки. Я пятился к выходу, но не тут-то было
Ц Раймон подталкивал меня сзади, заставляя войти.
Ц Танцуйте, Ц командовал он, Ц держитесь непринужденнее. Вы на работе.

И буквально выпихивал меня в круг танцующих. Днем мы с ним репетировали к
акие-то па под рэп или техно, пытались копировать видеоклипы, которые пок
азывали по телевизору, но все без толку, танцор из меня никакой. Среди всех
этих распаленных самцов и лукавых самочек еще и двигаться под музыку Ц
ну просто мука мученическая. Я не танцевал, а дрыгался, руки, ноги и прочее
жили своей жизнью, согласия между ними не было и в помине. Главное, как вну
шал мне Раймон, не блистать, а участвовать, быть звеном в цепи, частицей ог
ромного многоногого животного, которое топталось и пыхтело в раскаленн
ой духоте. Хочешь не хочешь, приходилось влезать в шкуру этакого гуляки-у
вальня, неуклюжего и потому застенчивого, сливаться со средой, выглядеть
своим и безобидным.
Когда я, напрыгавшись, валился с ног, Раймон утирал мне платком потное лиц
о, давал выпить стакан соку и отправлял обратно, как боксера на ринг. Я, быв
ало, протестовал: не проще ли дежурить у агентств по найму топ-моделей и в
ыслеживать подходящих? У Раймона на это был всегда один ответ: именно в но
чных клубах «экземпляры» Ц и женщины, и мужчины Ц выставляют себя напо
каз, стало быть, здесь и надо за ними охотиться. Обычно он-де выполнял эту р
аботу на пару с хозяйкой. На самом же деле, как я потом узнал, все эти ночные
вылазки были совершенно ни к чему. Он просто должен был постоянно меня че
м-то занимать, все равно чем Ц таков был приказ.
Однако мне ничего не оставалось, как околачиваться в увеселительных зав
едениях, где мне совсем не было весело, и поневоле якшаться с ночным сброд
ом. Энергичность этих молокососов, накачанных всевозможной дрянью, выма
тывала меня. Я был слишком стар для них Ц смолоду слишком стар. Юность Ц
это ведь определенный ритм, а мне не удавалось попасть в него и в двадцать
лет. Что касается шашней Ц тут на меня можно было положиться, все равно ка
к на евнуха, я ведь уже говорил, насколько мне это не нужно, так что у меня и
в мыслях не было поживиться «на работе». Завсегдатаи, заметив, что я не ход
ок, покровительствовали мне, вводили, так сказать, в курс: ведь для этих зу
боскалов и отменных танцоров, всегда готовых к подвигам и наглостью комп
енсирующих нехватку обаяния, любовные похождения не имеют цены, если нет
свидетеля, который раззвонил бы о них всему свету. Им нужен летописец, пев
ец Ц сиречь я, Ц чтобы прославлять повсюду их доблести. Сам-то я Ц ноль б
ез палочки, тем и был им симпатичен. Так что мне открывали душу охотнее, че
м кому бы то ни было. Со мной у прожигателей жизни развязывались языки, и я
скоро узнал всю подноготную околачивавшихся в дансингах девиц. Пока гро
мыхала музыка и ряды юных хлыщей, движимых примитивным инстинктом самцо
в, смыкались вокруг танцевальной площадки Ц точь-в-точь грифы в ожидани
и добычи, Ц мои охочие до клубнички осведомители выкладывали скабрезны
е подробности обо всех, начиная с непременной местной знаменитости, како
й-нибудь актриски, певички или фотомодели, и я с содроганием узнавал, что
она, когда кончает, надувает щеки, будто хочет подуть на горячий суп.
Мне это скопище юных и безмозглых хищников, пиратов, рыщущих за свежатин
кой, было отвратительно; зато благодаря их фанфаронству я получал массу
сведений, полезных для наших поисков. Только поэтому я продолжал через с
илу заигрывать со светской шушерой. После того как мы отбирали три-четыр
е лучших «экземпляра», Раймон, выдавая себя за фотографа, находил случай
сделать несколько снимков. Подозрений это не вызывало: всегда есть тысяч
а поводов щелкнуть красивую женщину. Затем мне поручалась слежка за кажд
ой, я должен был узнать ее адрес, телефон, выяснить наличие родни, жениха и
ли любовника. Часами, замерзая до костей, я хоронился в подворотнях или те
мных дворах, дрожа как заяц: вдруг какой-нибудь прохожий заинтересуется,
что это я здесь делаю, и тогда не миновать трепки. Работа была не столько т
яжелая, сколько однообразная, и этим особенно утомляла. Сыщиком я был нев
ажным и не мог понять, какой Стейнерам от меня прок. То немногое, что мне уд
авалось разнюхать за день, никак не окупало часов ожидания и бездействия
. А иногда вдобавок приходилось мокнуть под дождем; меня всего трясло, и я
мысленно взывал к Элен, заклиная ее простить меня, не забывать. Я то и дело
простужался на своих наблюдательных постах, хлюпал носом и постоянно ду
мал о ней, о той, что обеспечила мне райскую жизнь, а я Ц я предал ее. Возвра
щался я после слежки грязный, измочаленный, был сам себе противен в навяз
анной мне роли Ц роли загонщика на охоте за ни в чем не повинными жертвам
и, которых хотят изуродовать. Только мысль о том, что я все это делаю, чтобы
воссоединиться с Элен, подбадривала меня. И я, сутулясь от холода, терпели
во ждал конца моего рабства.
Раймон наставлял меня, учил тонкостям ремесла сыщика. В трудных случаях
он прибегал к услугам карманника Ц тот, стянув документы указанной деву
шки, снимал с них копию, после чего незаметно подбрасывал на место. Расста
влять ловушки, идти по следу, шпионить за женщинами Ц для моего тюремщик
а не было времяпрепровождения приятнее. В этой области он не имел равных.
Невзрачный коротышка так умел менять обличья, что я только диву давался.
Как гном из сказки Ц везде мог пробраться. Дома у него была целая коллекц
ия костюмов, позаимствованных у представителей различных профессий, он
надевал парики, клеил усы. Когда требовалось проникнуть в дом какой-нибу
дь строптивицы, он мог с равным успехом прикинуться торговым агентом, во
допроводчиком, газовщиком, монтером, грузчиком. Маленький, неприметный
Ц кому бы пришло в голову его бояться? Он умел найти подход к консьержкам
, торговцам, рассыльным, знал, как с кем разговаривать, и предлагал, сунув н
а чай, выполнить за них работу. К примеру, он частенько доставлял некоторы
м из наших «кандидаток» цветы: оказавшись таким образом в квартире, неза
метно для хозяйки делал несколько моментальных снимков, а если позволял
о время Ц снимал слепок дверного замка, чтобы заказать ключ. Я читал, что
есть шпионы, способные слово в слово воспроизвести текст по звуку пишуще
й машинки, так и он мог воссоздать полную картину личной жизни, имея в свое
м распоряжении лишь несколько деталей.
Как заправский домушник, Раймон открывал двери отмычкой, ухитрившись ни
чего не сдвинуть с места, устанавливал в квартире парочку микрофонов, фо
тографировал все, что представляло интерес Ц особенно семейные альбом
ы, Ц и уходил, никем не замеченный. Наметив жертву, он узнавал о ней все, за
печатлевал каждый ее шаг Ц ни одна не ушла от его слежки. Это надо было ум
еть так обложить со всех сторон. Через несколько недель ему был досконал
ьно известен образ жизни очередной красавицы, все ее привычки, вся родос
ловная до седьмого колена. Он трудился, как муравей, и не зря. Составленным
им досье позавидовала бы полиция, мы собрали достаточно материалов, что
бы шантажировать не один десяток влиятельных особ. Всю эту информацию, з
аписанную на дискеты, хозяева хранили в сейфе Ц на случай трений с закон
ом.
И вот ведь парадокс: занимаясь этим браконьерством, я сам мало-помалу про
никся предубеждениями моих, так сказать, работодателей и поверил в то, чт
о красота есть преступление и коварные происки против человечества. Она
ранила и меня, вонзаясь, словно клинок, я уже распознавал ее, эту пагубу, я г
оворил себе при виде той или иной женщины: хороша, великолепна, держится к
ак королева Ц да кто ей позволил? Каждое незаурядное лицо я воспринимал
как личное оскорбление. Я пришел к убеждению, что красивые люди Ц иной по
роды, нежели мы, вроде как инопланетяне, явившиеся на Землю сеять смятени
е среди рода человеческого, самодостаточные сгустки счастья и прямой вы
зов нам, простым смертным. Подле Раймона я стал чувствителен к таким веща
м, которых прежде попросту не замечал, Ц сам-то он был ранен красотой на в
сю жизнь, любая привлекательная черточка в женском лице, казалось, жгла е
го раскаленным железом. А мне ведь стоило немалого труда сглаживать изъя
ны собственной внешности Ц как же тут не возмутиться, если иных даже уст
алость красит? Если есть лица, которым все нипочем, неизменно совершенны
е, неизменно лучезарные? Я тоже ненавижу теперь красоту, да-да, ненавижу, п
отому что она отрицает меня.

Добрый тюремщик

От Раймона меня воротило с души еще и потому, что отношения у нас были весь
ма двусмысленные. Он мне прислуживал. Для меня, выросшего в бедной семье и
сызмальства привыкшего гнуть спину, это было в новинку и, надо сказать, не
лишено приятности. Он церемонно величал меня «месье»; смешно, конечно, но
мне это льстило. Этот опытный комедиант играл со мной в слугу и господина,
мы даже говорили между собой вычурным языком наших бабушек. Но почтитель
ность его была чистой воды притворством: ведь на самом деле я был узником,
а он Ц моим тюремщиком. Куда бы я ни пошел, он повсюду следовал за мной как
тень, даже во сне я не мог от него отвязаться. Поначалу я пытался соблазнит
ь его богатством Элен, сулил большие деньги, если он вызволит мою подругу.
Знаете, что он ответил? «Выбросьте это из головы, деньги для меня ровным сч
етом ничего не значат».
Его преданность Стейнерам была непоколебима Ц вассал, да и только. Я при
ставал к нему с расспросами о «Сухоцвете»: как, например, вы кормите ваших
пленниц? А если кто-нибудь из них наложит на себя руки, что вы делаете? Убир
ается ли кто-нибудь в их камерах? А как насчет полиции? Неужели вас никогд
а не вызывали хотя бы в качестве свидетелей? Он отвечал уклончиво. Я пытал
ся докопаться до сути их затеи Ц многое для меня оставалось неясным, Ц н
о он юлил. Да, недооценил я его: наверно, я не умею выспрашивать, а вот он уме
л молчать. Я искал какие-то скрытые пружины, стоящие за ними тайные силы. Н
о нет, все было так, как рассказал мне Стейнер. Двое мужчин и женщина, очень
разные как по возрасту, так и по общественному положению, выступили в кре
стовый поход против мифа.
Убедившись, что мольбой моего стража не проймешь, равно как и деньгами, я р
ешил взять его измором. С самого утра я только и делал, что ныл: и в доме-то х
олод собачий, и масло горчит, и кофе Ц помои, и вообще я устал, мне обрыдла т
акая жизнь. За столом я от всего воротил нос, разливал на скатерть вино и в
оду, швырял тарелку на пол. Нарочно ничего за собой не убирал, выкидывал вс
е из шкафов, отключал холодильник, чтобы продукты испортились. Целыми дн
ями я не разговаривал с ним, чтобы помучить, Ц пусть пассивное, а все же со
противление. Он стоически сносил мои капризы, прибирал за мной, подтирал,
мыл, чинил. Что бы я ни вытворял, он оставался невозмутимым. Не нравилась м
не его услужливость, была в ней какая-то невысказанная угроза. В конце кон
цов я сам, без единого слова упрека с его стороны, успокоился, пошел на мир
овую, и жизнь вновь вошла в колею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26