Вне сомнения, книга была опасна – ведь Райнхарт сам излучал опасность. У него были секреты в прошлом и настоящем. У него бывали дни, когда без всяких объяснений дом на Бакстон-плейс оказывался закрытым и пустым. Временами то одна, то другая девушка из его гарема подмечала, как Райнхарт выходит и садится в «кадиллак», припаркованный где-либо у тротуара Хэтчтауна. Легковозбудимая студентка факультета изящных искусств и философии Полли Геффер обнаружила в выдвижном ящике комода спальни заряженный револьвер и завизжала так громко, что Сьюки услышала в гостиной и прибежала в тот момент, когда голый Райнхарт вышел в раздражении из ванной. Он рыкнул и заставил Полли умолкнуть, сказал, что держит револьвер для самообороны, а затем предложил Сьюки заняться с ним и Полли любовью втроем.
– Вы согласились?
– Неужели ты думаешь, что я могла ему отказать?
Время от времени поклонники Райнхарта неожиданно встречали его с людьми, явно не имевшими никакого отношения к Альберту. Эти люди отзывали его в угол, Райнхарт иногда похлопывал рукой по крепкому плечу гостя. Более молодые и презентабельные из этих чужаков вдруг появлялись в его доме в самый разгар затяжных вечеринок, и студенты принимали их в свой круг. Одним из таких и был Дональд Мессмер. Жил он в отеле «Париж» на Евангельской и занимался чем придется.
– Дон Мессмер не был преступником, – рассказывала Сьюки. – Сам по себе Дон был общительным и беззаботным парнем, который просто болтался без дела – как говорят, неприкаянный. Нам он казался кем-то вроде Дина Мариарти из книги Керуака «В дороге», только более непробиваемым. И он был без ума от твоей матушки. Парень, наверное, в своей жизни не прочел ни одной книги, а тут вдруг начал ходить с торчащими из кармана романами – скорее всего, хотел произвести впечатление на Стар Данстэн. Я частенько слышала, как она беседовала с ним, к примеру, о Сезанне, Джексоне Поллоке и Чарли Паркере – это с Лоном Мессмером-то! Однако шанса у него не было ни малейшего: Стар по уши была влюблена в Эдварда Райнхарта, впрочем, как и все мы.
– А каким образом его имя попало в ее свидетельство о браке?
– Погоди, – сказала Сьюки, – сейчас я тебе расскажу все, что знаю.
В конце семестра Сьюки перевелась в Уиллеровский колледж в Уиллере, штат Огайо, якобы для того, чтобы продолжить обучение у литографа, который провел предыдущий год в Альберте. Она разочаровалась в Райнхарте и хотела исчезнуть из сферы его влияния. Эрвин Лик, когда-то подававший надежды молодой преподаватель английского, совсем спился; некоторые ребята, которым Райнхарт прочил большое будущее, объявив их «настоящими художниками», постепенно становились наркоманами, заинтересованными только в очередной дозе таблеток; ее подружки не думали ни о чем, кроме как о Райнхарте и о его удовлетворении, – Сьюки хотела вырваться из всего этого.
На следующий год в конце зимы Стар Данстэн появилась в Уиллере – беременная, измученная и искавшая убежища. Сьюки уступила ей половину своей кровати. Как сказала Стар, ей надо было только на несколько дней спрятаться. Сьюки велела ей отсыпаться, а вечером принесла еду из ресторана, в котором работала официанткой. Стар рассказала ей, что вышла замуж, но замужество оказалось ошибкой. Когда звонил телефон, Стар дрожала от страха. Когда раздавался стук в дверь, она пряталась в спальне. Недели две спустя Стар пришла в себя достаточно для того, чтобы получить работу в ресторане Сьюки. Еще через месяц она стала посещать курс по искусству в Уиллере. В конце концов Стар рассказала Сьюки, что муж бросил ее после того, как доктор сообщил, что она носит двойню. В следующее посещение доктор сказал ей, что, возможно, у нее все же один ребенок, но эта новость была уже не в состоянии вернуть ей исчезнувшего мужа.
Акушер в Уиллере объявил Стар абсолютно здоровой и тоже предсказал двойню, несмотря на то что вероятность этого не была стопроцентной. Стар собрала вещи и отправилась на Вишневую.
В конце семестра Сьюки приехала в Эджертон, подыскала себе жилье и переехала за несколько часов до сильнейшей бури. Она позвонила Нетти – никто не отвечал.
Возможно, был обрыв телефонной линии на Вишневой. Тогда она позвонила Тоби Крафту – и удачно. Тоби сказал ей, что Стар отвезли в больницу Святой Анны и она вот-вот должна родить. Он был вне себя от беспокойства. Река вышла из берегов, и обрывы кабелей и телефонных линий были повсюду. Сьюки наглухо застегнула свой дождевик, схватила зонтик и вышла из дому. В то же самое мгновение порыв ветра вывернул зонт и вырвал его из рук Сьюки.
52
Паводковая вода плескалась вокруг низкого заграждения из мешков с песком и доходила ей до лодыжек. Одежда под плащом вымокла насквозь. Сьюки перелезла через баррикаду и побрела по воде к входу в больницу. Вестибюль напоминал городскую площадь в Калькутте. Сьюки была в полной растерянности, однако ей все же удалось зацепить медсестру, и та уделила ей минутку и сообщила, что только две будущие мамаши, миссис Лэндон и миссис Данстэн, находились в дородовом отделении на четвертом этаже. Она посоветовала Сьюки не пользоваться лифтом, а подняться по лестнице.
Взбежав наверх, Сьюки окунулась в какофонию акушерского отделения. Из комнаты новорожденных доносился писк младенцев. Сестра, увидев ее грязные туфли, нахмурилась и сказала, что ее подруга находится в родильной палате «В» под присмотром акушерки Хэйзел Янски. Сьюки, ухватив ее за руку, потребовала детального рассказа.
Миссис Данстэн рожала уже пять часов. Осложнений никаких. Поскольку роды у нее первые, не исключено, что процесс может продлиться еще несколько часов. Акушерка Янски ассистирует сегодня ночью двум пациенткам. Сестра сняла руку Сьюки со своей и ушла.
Сьюки ретировалась в приемную. За расплывчатым отражением ее бледного лица над ярко-желтым дождевиком в высоком окне была видна лишь вертикальная черная стена, пробуравленная желтыми фонарями на парковке. Сьюки прижалась лицом к стеклу, прищурила глаза и вгляделась в другую черную стену – павшую на город стену половодья, которая морщилась поблескивающей рябью. Длинный темный предмет покачивался на волнах от кильватерной струи проехавшего автомобиля – Сьюки очень хотелось, чтобы это был всего лишь ствол дерева.
Немного погодя молоденькая сестричка выглянула и сообщила ей, что у миссис Данстэн дела продвигаются хорошо, однако если у ее малыша есть хоть капелька здравого смысла, ему следует дернуть стоп-кран и побыть там, где он сейчас, еще двенадцать часов. Когда Сьюки, сложив ладони чашкой, второй раз взглянула в окно, фонари на парковке уже не горели, а в потоках воды крутились и плыли предметы слишком мелкие, чтобы их различить издалека, – будто игрушки. Сьюки опустилась на диван и заснула.
Приглушенный взрыв, а за ним – женские вопли разбудили ее. Света не было, и крики сделались протяжными – словно переросли в яркие звуковые линии. Сьюки ощупью дошла до коридора и увидела лучи фонарика, метавшиеся в темноте. Она рванулась вперед – искать Стар.
Пальцы ее нащупали широкий стык на стене. Пошарив руками, Сьюки отыскала дверь и, толкнув ее перед собой, влетела в абсолютно темную комнату – здесь заходилась в рыданиях невидимая женщина.
– Стар?
В ответ кто-то незнакомым голосом обругал ее.
Сьюки попятилась. Продолжая поиск в кромешной тьме, она наткнулась на дверь родильной палаты и, едва не упав, отлетела назад, потому что дверь распахнулась. Кто-то положил руку ей на плечо и оттолкнул Сьюки в сторону. Она протянула руку и ухватила дверь, не дав ей закрыться. Споткнувшись, она вошла в родильную палату. В темноте кто-то тихо плакал. Сьюки нашарила металлический поручень, протянула руки вниз и дотронулась до влажной голой ноги.
Стар ахнула и притянула подругу к себе, сжав в объятиях:
– Сьюки, они отобрали у меня детей.
Так же внезапно, как и погасло, электричество ворвалось в жизнь. Стар сощурилась. Два широких мазка и брызги крови пятнали ее бедра. Сьюки баюкала голову Стар и гладила ее волосы.
В палату влетела акушерка и сунула в руки Стар завернутого в голубое одеяльце, похожего на куклу малыша. Стар запротестовала – она родила двоих и хранила два ярких оставленных малышами впечатления: первый – будто она рожала арбуз, а второй – будто заранее собрал вещички и оформил паспорт. Акушерка ответила ей, что она ошибается и второй – это был не ребенок, а плацента.
Несколько часов спустя пришел измученный доктор, чтобы уверить Стар в том, что она родила одного здоровенького малыша. Когда его спросили о второй пациентке акушерки Янски, миссис Лэндон, он ответил, что ребенок миссис Лэндон родился мертвым.
Сьюки оставалась со Стар до следующего вечера – к тому времени пожарным удалось откачать паводковую воду из подвала и цокольного этажа больницы. Бригады рабочих трудились, убирая липкий, вонючий слой грязи, выплеснутой Миссисипи на улицы. Пока Стар управлялась с ужином – курица, картофельное пюре, цветная капуста, – в палате собрались Нетти, Кларк и Мэй. Тетушки засыпали ее вопросами. Нормальный ли ребенок? Уверена ли она в том, что персонал больницы ничего от нее не скрывает?
Нетти захватила в плен несчастную медсестру и потребовала, чтобы младенец Данстэн был сейчас же принесен из палаты новорожденных. Блаженно спящий в закрытой колыбельке, младенец Данстэн был тотчас же доставлен, выхвачен из рук сестры, на мгновение прижат к груди, распеленат для «сию же минутного» тщательного осмотра. Нетти передала расплакавшегося ребенка его матери, чтобы та его запеленала. Некоторые отклонения проявляются не сразу, знает ли об этом Стар?
Негодование Сьюки наконец нашло выход: что это за такие «поздно расцветающие» хитрые отклонения у Нетти на уме, а?
Повернувшись, Нетти улыбнулась:
– Я просто предположила, что у ее мальчика может поменяться цвет глаз.
Сьюки прикусила язык.
Впоследствии Стар сохраняла полное молчание по поводу своей беременности и замужества. Сьюки наблюдала, как малыш растет – четырех-, пяти-, шестилетний; мысли о его отце приходили в голову, однако ни с кем она ими не делилась – черты лица мальчика удерживали ее от этого. К тому времени, как Стар стала отдавать ребенка на воспитание в приемные семьи, Сьюки эксперимента ради вышла замуж за арфиста с музыкального факультета Альберта и переехала в Пофем, Огайо, – там располагался колледж гуманитарных наук, куда получил распределение ее муж.
Компания Альберта разлетелась на не связанные между собой фрагменты: кто-то стал преподавателем, кто-то – служащим, кто попал в больницу для душевнобольных, кто – в Европу, в колонии хиппи, кто-то нашел смерть во Вьетнаме, кто-то приобрел юридическую практику, кто-то – тюремный срок либо иной жребий… Эдвард Райнхарт был убит во время тюремного бунта. Рэчел Ньюборн перестроила себя и свою жизнь так, что Сьюки Титер осталась вне ее круга. Из старых подруг Сьюки виделась лишь со Стар Данстэн, когда та совершала свои очень редкие поездки в Эджертон.
Сьюки снова заключила меня в золотистую дымку своего объятия, извинившись, что говорит так много.
– Я благодарен вам за это, – сказал я.
Сьюки похлопала меня по щеке и сказала, что мы могли бы пообедать вместе после похорон.
– С удовольствием, – ответил я, и тут в голове у меня родился вопрос – Сьюки, в том, что моим отцом был Райнхарт, вы не сомневаетесь. А мои тетушки – как вы думаете, встречались ли когда-нибудь с ним Нетти и Мэй?
– Хм… Во всяком случае, не при мне.
53
Отто Бремен, крутнувшись на кресле, развернулся ко мне лицом. В одной руке стакан с бурбоном, дымящаяся сигарета – в другой, и он ухмылялся, как хэллоуинская тыква.
– Заходи, посмотрим, как Брэйвз выколачивают из них душу. Потрясающее зрелище.
Можно было бы пройти через холл, провести следующие девяносто минут, помогая Отто Бремену и его Брэйвзам победить, и упиться при этом до потери сознания, однако книга Райнхарта прельщала меня больше. Вытащив «Потустороннее» из рюкзака, я устроился на кровати читать, пока не позвонит Лори Хэтч.
Разрываемый между искушением тотчас же открыть «Голубое пламя» и в то же время избегая его, я нашел самый простой выход – начал с первого рассказа.
В «Наследстве профессора Пенданта» дело происходит в восемнадцатом веке. Вышедший на пенсию профессор-арабист приезжает в рыбацкую деревню, где его бывший коллега неожиданно завещал ему старый дом и богатую легендарную библиотеку. В планах профессора-пенсионера – завершить свой труд по изучению арабского фольклора, воспользовавшись этим великолепным подарком судьбы. Застигнутый врасплох ливнем, профессор заскочил в кабачок, где случайно услышал кое-что, до странности похожее на рассказ в одной из редчайших книг своего благодетеля. А недолгое время спустя обнарркивает манускрипт двенадцатого века со страшными древними заклинаниями… В конце рассказа профессора Пенданта сжирает вызванный к жизни заклинанием из манускрипта древний бог, на треть осьминог, на треть змея и на оставшуюся треть не поддающийся описанию, но тем не менее омерзительный и ужасный.
«Недавние события в сельских районах Массачусетса» описывают визит в унылую деревушку молодого ученого, павшего жертвой погони каких-то мелких существ, возникших вследствие сексуального контакта между примитивными гоминидами и алчным божеством – выходцем откуда-то из-за пределов нашей вселенной.
«Тьма над Эфраимом» заканчивалась таким предложением: «Лишь только прозвонили колокола Святого Арнульфа, я бросился в священную келью и в трепетном огне свечи в моей высоко поднятой руке успел разглядеть, как с омерзительным проворством ядовитого гада исчезает вспененная чудовищность, бывшая когда-то кабинетом Фултона!»
Все это, даже восклицательный знак, напомнило мне о том, что я когда-то в возрасте тринадцати-четырнадцати лет читал, но осмыслить не сумел.
И наконец, собравшись с духом, я приступил к «Голубому пламени». Полчаса спустя, прихватив книгу, я подсел читать к окну. «Голубое пламя» было новеллой о жизни некоего Годфри Деммимана, чей жизненный опыт и переживания напоминали мои собственные ночные кошмары. Несмотря на увлечение книгой, я боролся с довольно сильным желанием сжечь ее и смыть пепел в раковине.
Будучи ребенком, Деммиман слышит зов из «древнего леса», что растет сразу за чертой города. Когда он заходит в лес, нечеловеческий голос сообщает ему, что он сын Старшего Божества, новый Иисус, который принесет Апокалипсис, чтобы проложить путь своим неземным праотцам. При содействии священного голубого пламени он обретет неимоверную мощь. Деммиман демонстрирует свои феноменальные возможности местным девчонкам и убивает их. Исключенный из школы и отправленный в военное училище, он впадает в экстаз, читая книгу, ставшую для него священной.
В тридцатилетнем возрасте Деммиман переезжает в город, воспетый автором той самой книги, и поселяется в непривлекательном, пользующемся дурной славой особняке. Ему грезится наяву, будто его преследуют коварные существа, каким-то образом связанные как с ним, так и с домом Он взламывает пол и обнаруживает семейный склеп Деммиманов восемнадцатого века. Оказывается, это дом его предков. Каждый вечер, возвращаясь домой, он ощущает присутствие, он чувствует Другого – того, кто ищет его, но бежит при его появлении. Как-то раз, идя с зажженной свечой через пыльный танцевальный зал, он мельком бросает взгляд на зеркало и успевает заметить за спиной темный силуэт. Он резко разворачивается – фигура исчезает. Спустя два дня, вечером, сгущающееся чувство тревоги дает ему возможность предположить, что в этот раз Другой все-таки позволит разглядеть себя. Звуки шагов в отдаленной комнате приводят его в библиотеку, расположенную в верхнем этаже дома…
Тут я услышал шум мотора подъезжающей к дому машины и, выглянув, увидел заезжающий задним ходом на парковку «монтаньяр». Я сунул книгу в карман, открыл дверь и… дальше чем на фут я от двери не отошел. Словно рентгеновский луч, резкая боль пронизала мою голову от затылка до лба.
Вместо прихожей Хелен Джанетт и Отто Бремена, кивающего из своего мягкого кресла, передо мной оказалась комната, которую я видел в детстве в Мидлмонте, причем в тот момент, когда мой приступ был в самом разгаре. Каминная полка, а на ней – увядающий папоротник, чучело лиса под стеклянным колпаком и медные часы. Где-то за пределами видимости низкий мужской голос нудно выводит поток неразборчивых слов. Все это происходило задолго до моего появления на свет. Я отшатнулся назад, и видение растворилось.
Отто Бремен обеспокоено глядел на меня из кресла: «Парень, с тобой все в порядке?»
– Голова закружилась, – ответил я и побежал вниз по лестнице навстречу Лори Хэтч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Вы согласились?
– Неужели ты думаешь, что я могла ему отказать?
Время от времени поклонники Райнхарта неожиданно встречали его с людьми, явно не имевшими никакого отношения к Альберту. Эти люди отзывали его в угол, Райнхарт иногда похлопывал рукой по крепкому плечу гостя. Более молодые и презентабельные из этих чужаков вдруг появлялись в его доме в самый разгар затяжных вечеринок, и студенты принимали их в свой круг. Одним из таких и был Дональд Мессмер. Жил он в отеле «Париж» на Евангельской и занимался чем придется.
– Дон Мессмер не был преступником, – рассказывала Сьюки. – Сам по себе Дон был общительным и беззаботным парнем, который просто болтался без дела – как говорят, неприкаянный. Нам он казался кем-то вроде Дина Мариарти из книги Керуака «В дороге», только более непробиваемым. И он был без ума от твоей матушки. Парень, наверное, в своей жизни не прочел ни одной книги, а тут вдруг начал ходить с торчащими из кармана романами – скорее всего, хотел произвести впечатление на Стар Данстэн. Я частенько слышала, как она беседовала с ним, к примеру, о Сезанне, Джексоне Поллоке и Чарли Паркере – это с Лоном Мессмером-то! Однако шанса у него не было ни малейшего: Стар по уши была влюблена в Эдварда Райнхарта, впрочем, как и все мы.
– А каким образом его имя попало в ее свидетельство о браке?
– Погоди, – сказала Сьюки, – сейчас я тебе расскажу все, что знаю.
В конце семестра Сьюки перевелась в Уиллеровский колледж в Уиллере, штат Огайо, якобы для того, чтобы продолжить обучение у литографа, который провел предыдущий год в Альберте. Она разочаровалась в Райнхарте и хотела исчезнуть из сферы его влияния. Эрвин Лик, когда-то подававший надежды молодой преподаватель английского, совсем спился; некоторые ребята, которым Райнхарт прочил большое будущее, объявив их «настоящими художниками», постепенно становились наркоманами, заинтересованными только в очередной дозе таблеток; ее подружки не думали ни о чем, кроме как о Райнхарте и о его удовлетворении, – Сьюки хотела вырваться из всего этого.
На следующий год в конце зимы Стар Данстэн появилась в Уиллере – беременная, измученная и искавшая убежища. Сьюки уступила ей половину своей кровати. Как сказала Стар, ей надо было только на несколько дней спрятаться. Сьюки велела ей отсыпаться, а вечером принесла еду из ресторана, в котором работала официанткой. Стар рассказала ей, что вышла замуж, но замужество оказалось ошибкой. Когда звонил телефон, Стар дрожала от страха. Когда раздавался стук в дверь, она пряталась в спальне. Недели две спустя Стар пришла в себя достаточно для того, чтобы получить работу в ресторане Сьюки. Еще через месяц она стала посещать курс по искусству в Уиллере. В конце концов Стар рассказала Сьюки, что муж бросил ее после того, как доктор сообщил, что она носит двойню. В следующее посещение доктор сказал ей, что, возможно, у нее все же один ребенок, но эта новость была уже не в состоянии вернуть ей исчезнувшего мужа.
Акушер в Уиллере объявил Стар абсолютно здоровой и тоже предсказал двойню, несмотря на то что вероятность этого не была стопроцентной. Стар собрала вещи и отправилась на Вишневую.
В конце семестра Сьюки приехала в Эджертон, подыскала себе жилье и переехала за несколько часов до сильнейшей бури. Она позвонила Нетти – никто не отвечал.
Возможно, был обрыв телефонной линии на Вишневой. Тогда она позвонила Тоби Крафту – и удачно. Тоби сказал ей, что Стар отвезли в больницу Святой Анны и она вот-вот должна родить. Он был вне себя от беспокойства. Река вышла из берегов, и обрывы кабелей и телефонных линий были повсюду. Сьюки наглухо застегнула свой дождевик, схватила зонтик и вышла из дому. В то же самое мгновение порыв ветра вывернул зонт и вырвал его из рук Сьюки.
52
Паводковая вода плескалась вокруг низкого заграждения из мешков с песком и доходила ей до лодыжек. Одежда под плащом вымокла насквозь. Сьюки перелезла через баррикаду и побрела по воде к входу в больницу. Вестибюль напоминал городскую площадь в Калькутте. Сьюки была в полной растерянности, однако ей все же удалось зацепить медсестру, и та уделила ей минутку и сообщила, что только две будущие мамаши, миссис Лэндон и миссис Данстэн, находились в дородовом отделении на четвертом этаже. Она посоветовала Сьюки не пользоваться лифтом, а подняться по лестнице.
Взбежав наверх, Сьюки окунулась в какофонию акушерского отделения. Из комнаты новорожденных доносился писк младенцев. Сестра, увидев ее грязные туфли, нахмурилась и сказала, что ее подруга находится в родильной палате «В» под присмотром акушерки Хэйзел Янски. Сьюки, ухватив ее за руку, потребовала детального рассказа.
Миссис Данстэн рожала уже пять часов. Осложнений никаких. Поскольку роды у нее первые, не исключено, что процесс может продлиться еще несколько часов. Акушерка Янски ассистирует сегодня ночью двум пациенткам. Сестра сняла руку Сьюки со своей и ушла.
Сьюки ретировалась в приемную. За расплывчатым отражением ее бледного лица над ярко-желтым дождевиком в высоком окне была видна лишь вертикальная черная стена, пробуравленная желтыми фонарями на парковке. Сьюки прижалась лицом к стеклу, прищурила глаза и вгляделась в другую черную стену – павшую на город стену половодья, которая морщилась поблескивающей рябью. Длинный темный предмет покачивался на волнах от кильватерной струи проехавшего автомобиля – Сьюки очень хотелось, чтобы это был всего лишь ствол дерева.
Немного погодя молоденькая сестричка выглянула и сообщила ей, что у миссис Данстэн дела продвигаются хорошо, однако если у ее малыша есть хоть капелька здравого смысла, ему следует дернуть стоп-кран и побыть там, где он сейчас, еще двенадцать часов. Когда Сьюки, сложив ладони чашкой, второй раз взглянула в окно, фонари на парковке уже не горели, а в потоках воды крутились и плыли предметы слишком мелкие, чтобы их различить издалека, – будто игрушки. Сьюки опустилась на диван и заснула.
Приглушенный взрыв, а за ним – женские вопли разбудили ее. Света не было, и крики сделались протяжными – словно переросли в яркие звуковые линии. Сьюки ощупью дошла до коридора и увидела лучи фонарика, метавшиеся в темноте. Она рванулась вперед – искать Стар.
Пальцы ее нащупали широкий стык на стене. Пошарив руками, Сьюки отыскала дверь и, толкнув ее перед собой, влетела в абсолютно темную комнату – здесь заходилась в рыданиях невидимая женщина.
– Стар?
В ответ кто-то незнакомым голосом обругал ее.
Сьюки попятилась. Продолжая поиск в кромешной тьме, она наткнулась на дверь родильной палаты и, едва не упав, отлетела назад, потому что дверь распахнулась. Кто-то положил руку ей на плечо и оттолкнул Сьюки в сторону. Она протянула руку и ухватила дверь, не дав ей закрыться. Споткнувшись, она вошла в родильную палату. В темноте кто-то тихо плакал. Сьюки нашарила металлический поручень, протянула руки вниз и дотронулась до влажной голой ноги.
Стар ахнула и притянула подругу к себе, сжав в объятиях:
– Сьюки, они отобрали у меня детей.
Так же внезапно, как и погасло, электричество ворвалось в жизнь. Стар сощурилась. Два широких мазка и брызги крови пятнали ее бедра. Сьюки баюкала голову Стар и гладила ее волосы.
В палату влетела акушерка и сунула в руки Стар завернутого в голубое одеяльце, похожего на куклу малыша. Стар запротестовала – она родила двоих и хранила два ярких оставленных малышами впечатления: первый – будто она рожала арбуз, а второй – будто заранее собрал вещички и оформил паспорт. Акушерка ответила ей, что она ошибается и второй – это был не ребенок, а плацента.
Несколько часов спустя пришел измученный доктор, чтобы уверить Стар в том, что она родила одного здоровенького малыша. Когда его спросили о второй пациентке акушерки Янски, миссис Лэндон, он ответил, что ребенок миссис Лэндон родился мертвым.
Сьюки оставалась со Стар до следующего вечера – к тому времени пожарным удалось откачать паводковую воду из подвала и цокольного этажа больницы. Бригады рабочих трудились, убирая липкий, вонючий слой грязи, выплеснутой Миссисипи на улицы. Пока Стар управлялась с ужином – курица, картофельное пюре, цветная капуста, – в палате собрались Нетти, Кларк и Мэй. Тетушки засыпали ее вопросами. Нормальный ли ребенок? Уверена ли она в том, что персонал больницы ничего от нее не скрывает?
Нетти захватила в плен несчастную медсестру и потребовала, чтобы младенец Данстэн был сейчас же принесен из палаты новорожденных. Блаженно спящий в закрытой колыбельке, младенец Данстэн был тотчас же доставлен, выхвачен из рук сестры, на мгновение прижат к груди, распеленат для «сию же минутного» тщательного осмотра. Нетти передала расплакавшегося ребенка его матери, чтобы та его запеленала. Некоторые отклонения проявляются не сразу, знает ли об этом Стар?
Негодование Сьюки наконец нашло выход: что это за такие «поздно расцветающие» хитрые отклонения у Нетти на уме, а?
Повернувшись, Нетти улыбнулась:
– Я просто предположила, что у ее мальчика может поменяться цвет глаз.
Сьюки прикусила язык.
Впоследствии Стар сохраняла полное молчание по поводу своей беременности и замужества. Сьюки наблюдала, как малыш растет – четырех-, пяти-, шестилетний; мысли о его отце приходили в голову, однако ни с кем она ими не делилась – черты лица мальчика удерживали ее от этого. К тому времени, как Стар стала отдавать ребенка на воспитание в приемные семьи, Сьюки эксперимента ради вышла замуж за арфиста с музыкального факультета Альберта и переехала в Пофем, Огайо, – там располагался колледж гуманитарных наук, куда получил распределение ее муж.
Компания Альберта разлетелась на не связанные между собой фрагменты: кто-то стал преподавателем, кто-то – служащим, кто попал в больницу для душевнобольных, кто – в Европу, в колонии хиппи, кто-то нашел смерть во Вьетнаме, кто-то приобрел юридическую практику, кто-то – тюремный срок либо иной жребий… Эдвард Райнхарт был убит во время тюремного бунта. Рэчел Ньюборн перестроила себя и свою жизнь так, что Сьюки Титер осталась вне ее круга. Из старых подруг Сьюки виделась лишь со Стар Данстэн, когда та совершала свои очень редкие поездки в Эджертон.
Сьюки снова заключила меня в золотистую дымку своего объятия, извинившись, что говорит так много.
– Я благодарен вам за это, – сказал я.
Сьюки похлопала меня по щеке и сказала, что мы могли бы пообедать вместе после похорон.
– С удовольствием, – ответил я, и тут в голове у меня родился вопрос – Сьюки, в том, что моим отцом был Райнхарт, вы не сомневаетесь. А мои тетушки – как вы думаете, встречались ли когда-нибудь с ним Нетти и Мэй?
– Хм… Во всяком случае, не при мне.
53
Отто Бремен, крутнувшись на кресле, развернулся ко мне лицом. В одной руке стакан с бурбоном, дымящаяся сигарета – в другой, и он ухмылялся, как хэллоуинская тыква.
– Заходи, посмотрим, как Брэйвз выколачивают из них душу. Потрясающее зрелище.
Можно было бы пройти через холл, провести следующие девяносто минут, помогая Отто Бремену и его Брэйвзам победить, и упиться при этом до потери сознания, однако книга Райнхарта прельщала меня больше. Вытащив «Потустороннее» из рюкзака, я устроился на кровати читать, пока не позвонит Лори Хэтч.
Разрываемый между искушением тотчас же открыть «Голубое пламя» и в то же время избегая его, я нашел самый простой выход – начал с первого рассказа.
В «Наследстве профессора Пенданта» дело происходит в восемнадцатом веке. Вышедший на пенсию профессор-арабист приезжает в рыбацкую деревню, где его бывший коллега неожиданно завещал ему старый дом и богатую легендарную библиотеку. В планах профессора-пенсионера – завершить свой труд по изучению арабского фольклора, воспользовавшись этим великолепным подарком судьбы. Застигнутый врасплох ливнем, профессор заскочил в кабачок, где случайно услышал кое-что, до странности похожее на рассказ в одной из редчайших книг своего благодетеля. А недолгое время спустя обнарркивает манускрипт двенадцатого века со страшными древними заклинаниями… В конце рассказа профессора Пенданта сжирает вызванный к жизни заклинанием из манускрипта древний бог, на треть осьминог, на треть змея и на оставшуюся треть не поддающийся описанию, но тем не менее омерзительный и ужасный.
«Недавние события в сельских районах Массачусетса» описывают визит в унылую деревушку молодого ученого, павшего жертвой погони каких-то мелких существ, возникших вследствие сексуального контакта между примитивными гоминидами и алчным божеством – выходцем откуда-то из-за пределов нашей вселенной.
«Тьма над Эфраимом» заканчивалась таким предложением: «Лишь только прозвонили колокола Святого Арнульфа, я бросился в священную келью и в трепетном огне свечи в моей высоко поднятой руке успел разглядеть, как с омерзительным проворством ядовитого гада исчезает вспененная чудовищность, бывшая когда-то кабинетом Фултона!»
Все это, даже восклицательный знак, напомнило мне о том, что я когда-то в возрасте тринадцати-четырнадцати лет читал, но осмыслить не сумел.
И наконец, собравшись с духом, я приступил к «Голубому пламени». Полчаса спустя, прихватив книгу, я подсел читать к окну. «Голубое пламя» было новеллой о жизни некоего Годфри Деммимана, чей жизненный опыт и переживания напоминали мои собственные ночные кошмары. Несмотря на увлечение книгой, я боролся с довольно сильным желанием сжечь ее и смыть пепел в раковине.
Будучи ребенком, Деммиман слышит зов из «древнего леса», что растет сразу за чертой города. Когда он заходит в лес, нечеловеческий голос сообщает ему, что он сын Старшего Божества, новый Иисус, который принесет Апокалипсис, чтобы проложить путь своим неземным праотцам. При содействии священного голубого пламени он обретет неимоверную мощь. Деммиман демонстрирует свои феноменальные возможности местным девчонкам и убивает их. Исключенный из школы и отправленный в военное училище, он впадает в экстаз, читая книгу, ставшую для него священной.
В тридцатилетнем возрасте Деммиман переезжает в город, воспетый автором той самой книги, и поселяется в непривлекательном, пользующемся дурной славой особняке. Ему грезится наяву, будто его преследуют коварные существа, каким-то образом связанные как с ним, так и с домом Он взламывает пол и обнаруживает семейный склеп Деммиманов восемнадцатого века. Оказывается, это дом его предков. Каждый вечер, возвращаясь домой, он ощущает присутствие, он чувствует Другого – того, кто ищет его, но бежит при его появлении. Как-то раз, идя с зажженной свечой через пыльный танцевальный зал, он мельком бросает взгляд на зеркало и успевает заметить за спиной темный силуэт. Он резко разворачивается – фигура исчезает. Спустя два дня, вечером, сгущающееся чувство тревоги дает ему возможность предположить, что в этот раз Другой все-таки позволит разглядеть себя. Звуки шагов в отдаленной комнате приводят его в библиотеку, расположенную в верхнем этаже дома…
Тут я услышал шум мотора подъезжающей к дому машины и, выглянув, увидел заезжающий задним ходом на парковку «монтаньяр». Я сунул книгу в карман, открыл дверь и… дальше чем на фут я от двери не отошел. Словно рентгеновский луч, резкая боль пронизала мою голову от затылка до лба.
Вместо прихожей Хелен Джанетт и Отто Бремена, кивающего из своего мягкого кресла, передо мной оказалась комната, которую я видел в детстве в Мидлмонте, причем в тот момент, когда мой приступ был в самом разгаре. Каминная полка, а на ней – увядающий папоротник, чучело лиса под стеклянным колпаком и медные часы. Где-то за пределами видимости низкий мужской голос нудно выводит поток неразборчивых слов. Все это происходило задолго до моего появления на свет. Я отшатнулся назад, и видение растворилось.
Отто Бремен обеспокоено глядел на меня из кресла: «Парень, с тобой все в порядке?»
– Голова закружилась, – ответил я и побежал вниз по лестнице навстречу Лори Хэтч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65