Быстро разрезав узлы, я увидел черно-синее лицо, при слабом освещении трудно было разобрать, угольная ли пыль тому виной или удушье. Мужчина часто и тяжело дышал, глядел на меня широко раскрытыми, налитыми кровью глазами и стонал:— Помоги! Помоги! Пощади!— Успокойся, я твой друг, — сказал я, — я спасу тебя.— Сначала спаси мою жену! — взмолился он.— Где она?— Там!Связанными руками он не мог показать, но выразительный взгляд уперся во вторую кучу хлама. Я отбросил его и вытащил женщину, связанную таким же образом. Сняв платок с головы, я увидел пену у рта: женщина была близка к помешательству.— На помощь! На помощь! — стонала она.Ее тело билось в конвульсиях. Развязав веревки, я освободил ее руки, и она выбросила их вверх, как утопающая. Крик вырвался у нее из горла, она судорожно ловила воздух синими губами.Мужчина, которого я освободил, пришел в себя быстрее. Пока я зажигал новую щепку, он проговорил:— О Боже, как же близки к гибели мы были! Спасибо тебе.Потом он склонился к жене, которая никак не могла прийти в себя:— Тихо, тихо, не плачь. Мы свободны.Он взял ее на руки и принялся слизывать слезы с ее лица. Она обняла его и продолжала рыдать. Не обращая внимания на меня, он говорил ей какие-то успокаивающие слова, пока она медленно приходила в себя. Потом наконец он снова обратился ко мне, между тем как я занимался погасшей лучиной.— Господин, ты наш спаситель. Как нам отблагодарить тебя? Кто ты, как нашел нас?— На эти вопросы я отвечу наверху, твоя жена может ходить?— Попытается.— Тогда давай подниматься. Здесь оставаться опасно.— У тебя наверху есть спутники?— Нет, но я ожидаю всадника, которого не должен пропустить.По приставной лестнице мы выбрались из подвала, причем женщина с трудом. Я приметил большой матраси посоветовал ей прилечь отдохнуть, что она и сделала с явным облегчением. Муж еще раз ей что-то прошептал и затем протянул мне руку:— Милости просим! Аллах послал тебя! Могу я узнать, кто ты?— У меня мало времени на многословные объяснения. Назови ты мне свое имя.— Меня зовут Шимин.— Так ты брат Джафиза, садовника?— Да.— Хорошо. Тебя-то я и искал. Зажги-ка огонь в своей кузнице!Он взглянул на меня ошарашенно.— У тебя что, срочная работа?— Нет, просто огонь должен осветить дорогу.— Зачем?— Затем, чтобы всадник, о котором я тебе говорил, не прошмыгнул незамеченным.— Кто это?— Потом. Поторопись!Дверь наружу была закрыта на обычный деревянный засов. Мы подняли задвижку и вышли на двор. Шимин вынул из кармана ключ и отпер кузницу. Скоро в горне заплясал огонь, разогнавший темень. Именно это мне и было нужно.Пока он занимался горном, я пошел на задний двор проведать коня. Там было все в порядке, и я вернулся в кузницу.— Огонь уже горит, — сообщил он. — Какие еще будут указания?— Быстро выйди из круга света. Сядем возле двери, где темно.Мы уселись на большое полено, и я сказал:— Теперь давай обсудим положение. Скоро здесь проскачет всадник, с которым я собираюсь переговорить. Но до этого он не должен догадываться о моем присутствии. Он наверняка остановится здесь, чтобы задать какие-то вопросы. Прошу тебя завести его как можно глубже во двор, а затем заманить в дом.— Ты мой спаситель, я сделаю все, что скажешь, и не буду спрашивать зачем. Но знаешь ли ты, какие вопросы он будет задавать?— Да, он непременно спросит, не проезжали ли тут трое всадников.— Трое всадников? Когда?— Сегодня в полдень.— Что за всадники?— Он спросит о двух белых и одной темной лошадях. Но по дороге они обменяли темного на светлого.— Итак, они на трех белых?— Да.— Хаша! Бог, спаси и сохрани! Не этого ли Манаха эль-Баршу из Ускуба ты имеешь в виду? — И он возбужденно вскочил с бревна.Я тоже привстал, так поразил меня его неожиданный вопрос.— Ты его знаешь?— Уже довольно давно, но сегодня он как раз побывал у меня.— Да? Он навестил тебя?— Причем со своими спутниками, которые избили меня, связали и затолкали в подвал, где я с женой задохнулся бы, если б не ты.— Так это были они? Тогда я скажу тебе, что тот, кого я поджидаю, — их сообщник!— Я убью его! — гневно воскликнул кузнец.— Я должен его арестовать.— Господин… эфенди! Как мне называть тебя? Ты так и не сказал мне, кто ты.— Называй меня просто «эфенди».— Так вот, эфенди, я помогу тебе.— Хорошо. Правда, я не знаю, встретимся ли мы с ним здесь. Он, может, уже проехал. А сколько вы пробыли в подвале?— С полудня.— Так что ты мог и не увидеть его, когда он проезжал…— Может, узнать?— Где? У кого?— Я сбегаю в деревню и спрошу старого торговца, который до вечера торчит на улице со своими корзинами.— Сколько у тебя это займет времени?— Всего десять минут. Это близко.— Но, прошу тебя, не рассказывай о сегодняшнем происшествии.— Хорошо, пусть все останется в тайне.— Тогда беги.Я описал ему в двух словах всадника, и он умчался. Не прошло и десяти минут, как он вернулся.— Он еще не проезжал, — доложил он.Зайдя в кузницу, он добавил деревяшек в огонь, а потом снова уселся рядом.— Теперь расскажи, как сегодня все получилось, — попросил я его.— Плохо, очень плохо, — ответил он. — Я работал в кузнице, тут подъехали трое и остановились около меня. Один из них — мне он неизвестен — заявил, что у его лошади выпал из подковы гвоздь. Мне это ничего не стоит — подковать лошадь, эфенди. Я начал приколачивать и тут взглянул на одного из них — это был сборщик налогов Манах эль-Барша из Ускуба.— А он тебя знал?— Да.— Где вы познакомились?— Четыре года назад в Раслуге. Да будет тебе известно, что я знаю все лошадиные болезни и являюсь, кроме всего прочего, доктором. В Раслуге на лошадей нашел мор, и меня позвали, потому как никто не мог помочь. Меня поселили у одного богатого коневода — у того более сотни лошадей. К нему-то и пришел этот Барша купить коня. Перед ним провели многих. У одного была простуда — текло из носа. А этот заявил, что это не насморк, а сап и что он заявит в медицинское управление. Он явно напрашивался на взятку от коневода. Меня вызвали, и я сказал, что это на самом деле за болезнь. Он вступил со мной в спор и угостил меня плеткой. Я в ответ засветил ему такую оплеуху, каких он отроду не получал. Знаешь, какая у кузнеца рука тяжелая! Он разозлился донельзя и пригрозил меня сжить со свету. Ведь он-то кто — аж сам налоговый инспектор, а я — простой кузнец. И меня засудили — дали двадцать раз по пяткам и вычли целых пятьдесят пиастров из заработка. Я провалялся несколько недель больной, прежде чем вернулся к работе.И вот сегодня я приколачиваю гвоздь, он смотрит на меня угрюмо, ждет, пока я закончу, и спрашивает, узнаю ли я его. Я взял да ляпнул — да, мол, узнаю. Я и не подозревал, как все обернется. Он перекинулся с остальными парой слов, и они вошли в дом. Я был один — жена собирала на поле шпинат к обеду. Что им было искать в комнатах? Я закрыл кузницу, хотя огонь еще горел, и пошел за ними. Как только я вошел, они набросились на меня. Завязался настоящий бой, эфенди. У кузнеца крепкие мускулы и хорошая реакция, но их все же было трое, и они связали меня. Я рычал от бешенства, как дикий зверь. Тогда они замотали мне голову платком и бросили в погреб. Как раз в этот момент вернулась жена. С ней поступили так же, как и со мной. Нас забросали сверху углем, чтобы крики не проникали наружу. Я забыл о своем Айы Айы — медведь (тур.).
, который находился за домом, иначе бы я его отвязал, прежде чем входить в дом.— Кто это — Айы?— Мой пес. Его так звать потому, что он похож на медведя 1 . Я слышал, как он лаял, когда дрался с ними, но он не мог мне помочь. Если бы он был со мной, то разодрал бы их в клочья.— Ты его еще не видел?— Ты же знаешь, что я никуда не ходил.— Мне очень жаль, но…— Что с ним?!— Он мертв.— Мертв?! — Шимин вскочил. — Эти трое убили его?— Они разбили ему череп.На какое-то мгновение кузнец замер от ужаса.— Это правда?— Да, увы.— Проклятие на их головы!С этими словами он забежал в кузницу, выскочил оттуда с горящей головней и помчался за дом, чтобы лично убедиться, что я его не обманул. Оттуда послышались горестные крики вперемешку с руганью, на которую восточные языки в общем-то довольно бедны.Пока он громко ругался, я всматривался в темноту, откуда должен был появиться всадник — но никто не показывался. Или вороной дал мне большую фору, или что-то задержало его в дороге.Постепенно Шимин успокоился и снова вспомнил, что не расспросил меня.— Меня зовут Кара бен Немей.— Кто ты — немче, германлы?— Да.— Аустриалы или пруссиалы?— Ни тот и ни другой.— Значит, баварлы?— Тоже нет. Я саксалы.— Никогда не встречал ни одного саксалы, но вчера здесь был некто из города Триест, я с ним поговорил всласть.— Австриец? — меня поразил этот факт. — Кто же это мог быть?— Торговец. Он скупал табак, шелк и изделия из него. У него сломалась шпора, и я ее чинил.— Он говорил по-турецки?— Ровно столько, чтобы я понял, что ему надо.— Но как же ты всласть с ним наговорился?— А мы помогали себе жестами.— Он сказал, как его зовут?— Его имя Махди Махди — арабское мужское имя, означающее «руководимый Аллахом», «подаренный».
Арнаут. Он был известным певцом, даже спел песню, она растопила наши с женой сердца.— Откуда он приехал?— Из Чирмена, там он сделал большие закупки.— И куда направился?— На большую ярмарку в Мелник. Там работают знаменитые оружейники. Ему нужно что-то у них купить.— Значит, я встречу его по дороге.— А ты тоже собираешься в Мелник, эфенди?— Да.— Ты что, тоже купец?— Нет, но в Мелнике думаю найти тех подлецов, что напали на тебя.— И что ты с ними сделаешь, если поймаешь?— Я задержу их и передам полиции.— Слава Аллаху, а то я уже собрался завтра утром писать заявление властям.— Ты можешь это сделать, но прежде чем этой бумаге дадут ход, подлецы будут в моих руках. И в суде я приплюсую им и сегодняшнее преступление.— Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?— Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:— Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!— А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?— Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.— Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.— И все же мы чуть не задохнулись!— Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.— Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?— Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.— А как ты заманишь его в подпол?— Нас ведь двое, а он один.— Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.— Без силы не обойтись.— Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?— Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.— Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?— О, немного.— Он взял у тебя?— Да.— У тебя есть такой табак?— Естественно, раз я его ему дал.Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.— Он у тебя уже кончился?— Нет, не весь. — И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: — А ты куришь?— Да, еще как!— Джебели?— Его не курил ни разу.— Тогда подойди и набей трубку.Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.— Как там твоя жена?У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.— Я не знаю, она засыпает.Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.— Давай трубку!Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:— Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.— Да уж где ему, в те времена джебели не было.— А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, — курить или прекратить?— Лучше прекратить.— Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?— Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.— Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море — капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?— Да, он желал тебе самого хорошего.— Это его собственные слова? — насторожился он. — Значит, вы обсуждали там важные вещи!— Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.— И мой брат тебе что-то обещал?— Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.— Как долго ты с ним говорил?— Около четверти часа.— Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.— Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…— … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?— Да, он предупредил меня.— И упомянул бумагу-пропуск?— Да, он мне о ней тоже говорил…— Пообещав, что я могу такую бумагу справить!— Да.— Он ошибся.— В самом деле?— Увы.— Но он говорил об этом как о решенном деле.— Он считает, что сейчас все как в былые времена.— Так что ты сейчас уже не тот специалист?— На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду — да, я в курсе всех дел до сих пор.— И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.— Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.— Почему?— Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.— Их не принимают в расчет?— Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя — охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.— Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.— Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?— Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?— Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?— Как никто другой.— Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.Тут я сразу кое-то вспомнил.— Эта застежка из серебра?— Именно так.— И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?— Да, а откуда ты знаешь?— Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.— Можно мне узнать имена этих людей?— Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком — он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.— Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.— Наверное, но я как-то об этом не подумал.— Ее ведь получает не каждый?— Да.— А какие требования выставляются?— Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?— Да, с этим я сталкивался.— А не иноверцы ли бросают этот упрек исламу?— Допускаю.— Но тогда они не знают ислам и настоящих турков. Ислам не мешает культурному прогрессу, но власть, которую он дал одним над другими, попала в неправедные руки. Сам турок — хороший человек, он честен, верен слову. Но кто сделал его другим, если уж это случилось?Я был поражен, услышав от простого деревенского кузнеца такие мудрые слова. Откуда у него эти воззрения?Между тем он продолжал:— Турки завоевали эту страну. Разве это повод для того, чтобы их отсюда выгонять? Ответь, эфенди! Разве англичане, немцы, русские, французы и другие не завоевывали страны, где они сегодня живут? Разве маленькая Пруссия еще недавно не была точкой на карте, а стала сейчас большой державой, в которой живут миллионы? Как она такой стала? Посредством пороха, пушек и меча и еще благодаря перьям и дипломатии. У всех этих народов раньше не было стран, в которых они сейчас живут. Что скажет америкалы, если к нему придет турок и заявит: «Уезжай, эти земли принадлежат краснокожему народу!» Да он просто высмеет турка! Так почему же турка нужно выгонять?Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
, который находился за домом, иначе бы я его отвязал, прежде чем входить в дом.— Кто это — Айы?— Мой пес. Его так звать потому, что он похож на медведя 1 . Я слышал, как он лаял, когда дрался с ними, но он не мог мне помочь. Если бы он был со мной, то разодрал бы их в клочья.— Ты его еще не видел?— Ты же знаешь, что я никуда не ходил.— Мне очень жаль, но…— Что с ним?!— Он мертв.— Мертв?! — Шимин вскочил. — Эти трое убили его?— Они разбили ему череп.На какое-то мгновение кузнец замер от ужаса.— Это правда?— Да, увы.— Проклятие на их головы!С этими словами он забежал в кузницу, выскочил оттуда с горящей головней и помчался за дом, чтобы лично убедиться, что я его не обманул. Оттуда послышались горестные крики вперемешку с руганью, на которую восточные языки в общем-то довольно бедны.Пока он громко ругался, я всматривался в темноту, откуда должен был появиться всадник — но никто не показывался. Или вороной дал мне большую фору, или что-то задержало его в дороге.Постепенно Шимин успокоился и снова вспомнил, что не расспросил меня.— Меня зовут Кара бен Немей.— Кто ты — немче, германлы?— Да.— Аустриалы или пруссиалы?— Ни тот и ни другой.— Значит, баварлы?— Тоже нет. Я саксалы.— Никогда не встречал ни одного саксалы, но вчера здесь был некто из города Триест, я с ним поговорил всласть.— Австриец? — меня поразил этот факт. — Кто же это мог быть?— Торговец. Он скупал табак, шелк и изделия из него. У него сломалась шпора, и я ее чинил.— Он говорил по-турецки?— Ровно столько, чтобы я понял, что ему надо.— Но как же ты всласть с ним наговорился?— А мы помогали себе жестами.— Он сказал, как его зовут?— Его имя Махди Махди — арабское мужское имя, означающее «руководимый Аллахом», «подаренный».
Арнаут. Он был известным певцом, даже спел песню, она растопила наши с женой сердца.— Откуда он приехал?— Из Чирмена, там он сделал большие закупки.— И куда направился?— На большую ярмарку в Мелник. Там работают знаменитые оружейники. Ему нужно что-то у них купить.— Значит, я встречу его по дороге.— А ты тоже собираешься в Мелник, эфенди?— Да.— Ты что, тоже купец?— Нет, но в Мелнике думаю найти тех подлецов, что напали на тебя.— И что ты с ними сделаешь, если поймаешь?— Я задержу их и передам полиции.— Слава Аллаху, а то я уже собрался завтра утром писать заявление властям.— Ты можешь это сделать, но прежде чем этой бумаге дадут ход, подлецы будут в моих руках. И в суде я приплюсую им и сегодняшнее преступление.— Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?— Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:— Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!— А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?— Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.— Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.— И все же мы чуть не задохнулись!— Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.— Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?— Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.— А как ты заманишь его в подпол?— Нас ведь двое, а он один.— Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.— Без силы не обойтись.— Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?— Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.— Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?— О, немного.— Он взял у тебя?— Да.— У тебя есть такой табак?— Естественно, раз я его ему дал.Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.— Он у тебя уже кончился?— Нет, не весь. — И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: — А ты куришь?— Да, еще как!— Джебели?— Его не курил ни разу.— Тогда подойди и набей трубку.Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.— Как там твоя жена?У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.— Я не знаю, она засыпает.Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.— Давай трубку!Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:— Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.— Да уж где ему, в те времена джебели не было.— А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, — курить или прекратить?— Лучше прекратить.— Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?— Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.— Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море — капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?— Да, он желал тебе самого хорошего.— Это его собственные слова? — насторожился он. — Значит, вы обсуждали там важные вещи!— Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.— И мой брат тебе что-то обещал?— Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.— Как долго ты с ним говорил?— Около четверти часа.— Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.— Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…— … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?— Да, он предупредил меня.— И упомянул бумагу-пропуск?— Да, он мне о ней тоже говорил…— Пообещав, что я могу такую бумагу справить!— Да.— Он ошибся.— В самом деле?— Увы.— Но он говорил об этом как о решенном деле.— Он считает, что сейчас все как в былые времена.— Так что ты сейчас уже не тот специалист?— На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду — да, я в курсе всех дел до сих пор.— И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.— Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.— Почему?— Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.— Их не принимают в расчет?— Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя — охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.— Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.— Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?— Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?— Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?— Как никто другой.— Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.Тут я сразу кое-то вспомнил.— Эта застежка из серебра?— Именно так.— И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?— Да, а откуда ты знаешь?— Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.— Можно мне узнать имена этих людей?— Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком — он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.— Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.— Наверное, но я как-то об этом не подумал.— Ее ведь получает не каждый?— Да.— А какие требования выставляются?— Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?— Да, с этим я сталкивался.— А не иноверцы ли бросают этот упрек исламу?— Допускаю.— Но тогда они не знают ислам и настоящих турков. Ислам не мешает культурному прогрессу, но власть, которую он дал одним над другими, попала в неправедные руки. Сам турок — хороший человек, он честен, верен слову. Но кто сделал его другим, если уж это случилось?Я был поражен, услышав от простого деревенского кузнеца такие мудрые слова. Откуда у него эти воззрения?Между тем он продолжал:— Турки завоевали эту страну. Разве это повод для того, чтобы их отсюда выгонять? Ответь, эфенди! Разве англичане, немцы, русские, французы и другие не завоевывали страны, где они сегодня живут? Разве маленькая Пруссия еще недавно не была точкой на карте, а стала сейчас большой державой, в которой живут миллионы? Как она такой стала? Посредством пороха, пушек и меча и еще благодаря перьям и дипломатии. У всех этих народов раньше не было стран, в которых они сейчас живут. Что скажет америкалы, если к нему придет турок и заявит: «Уезжай, эти земли принадлежат краснокожему народу!» Да он просто высмеет турка! Так почему же турка нужно выгонять?Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35