— Только осторожно. Как заполучим ружья, спрячемся за углами хижины и сможем контролировать обстановку: всадим пулю в каждого, кто высунется из дома. Пошли!Я завернул за угол. Оба ствола высовывались из окна примерно на восемь-девять дюймов. Я согнулся и пролез под окном. Халеф проделал то же самое. Бросок. Прыжок в сторону. Мы снова у своих углов, и в руках у нас два старинных турецких ружья.Внутри какое-то время было тихо. Наверное, пленники от неожиданности потеряли дар речи. Только Оско и Омар крикнули со своей опушки:— Браво! Браво!Наконец в хижине проснулись. Послышались проклятия, крики страха. Мы молчали.— Давай, двигайся к другому углу, — шепнул я Халефу, — тогда дверь окажется между нами.Теперь я стал прислушиваться, что происходит внутри. Мне удалось различить фразу: «Прячется под окном». Ага, теперь я знал, что мне делать. Лишь на долю секунды половина моей головы появилась в окне. Все верно. Двойной ствол пистолета я увидел прямо перед своим носом. Они решили простреливать все пространство под окном. Ружье здесь оказалось бы бесполезным. Я взял свою винтовку за ствол и замахнулся.Сначала я увидел ствол пистолета, потом замок и наконец саму руку, державшую оружие. Его владелец был явно наивным или легкомысленным человеком. Я спокойно мог раздробить ему руку пулей. Хрясь! Вместо этого я ударил его прикладом, причем несильно, но попал точно, и доказательством тому были вопли и грязные ругательства. Рука исчезла, а пистолет упал на землю под окно.Халеф наблюдал за происходящим из своего угла и громко комментировал:— Очень удачно, эфенди. Этот дурак теперь будет вечно держать свою клешню в кармане. Теперь у нас три ружья.— Эй, медвежатник! — крикнул кто-то из дома.Халефа узнали по голосу.— Да, это я, — с достоинством ответил он. — Медведей здесь нет, и я решил поохотиться на вонючего ежа.Наступила тишина. Там, внутри, совещались. Потом кто-то спросил:— А ты один?— Нет.— А кто еще с тобой?— Эфенди, которого вы поймали, и еще трое других. Как раз в этот момент мы заметили, что подходятОско с Омаром. Да и Сахаф привязывал тут же рядом трех коней. Так что Халеф не покривил душой.— А где измиланец?— Мертв.— Врешь!— Еще раз так скажешь — и я брошу огонька на вашу крышу. Чтоб вы там все сгорели. С такими мерзавцами, как вы, только так и следует поступать.— А как он погиб?— Сломал шею.— Где?— Он хотел перепрыгнуть на украденном вороном через ручей близ Кабача, но не допрыгнул.— А где лошадь?— Там, где и надо, — снова у нас.— Если это правда, пусть эфенди подаст голос.— Могу доставить вам это удовольствие, — вступил я в разговор.— Аллах! Это он!По испуганному жирному голосу я тут же признал пекаря.— Да, это я и собираюсь вас спросить, не намерены ли вы сдаваться.— Пошел к дьяволу.— Этого-то удовольствия я вам как раз не доставлю. А сделаю кое-что такое, что вам придется не по душе.— Что же?— Вы собирались убить меня, но теперь вы в моих руках. Я не мусульманин, а христианин и не хочу мстить вам. Пришлите бояджи Бошака, он будет парламентером. Я сообщу ему, на каких условиях отказываюсь от мести. Если же вы откажетесь повиноваться, я пошлю одного из своих людей к судье в Енибашлы. Он арестует вас. Можете себе представить, что будет потом.В доме снова зашептались.— Выходим! — услышал я чей-то голос.— О Аллах, он же меня убьет! — заныл толстяк.— Подумайте о коврах, которые вы спрятали! — напомнил я им. — Вы их тоже потеряете, если не сделаете то, что я предлагаю.— А что ты сделаешь с бояджи? — спросил один.— Я только сообщу ему, на каких условиях я вас освобожу.— И ты ему ничего не сделаешь?— Пальцем не трону.— И он сможет вернуться к нам после разговора?— Да.— И ты защитишь нас перед лицом Аллаха?— Я же сказал, что я христианин и не клянусь никакими пророками.— А как звать твоего Аллаха?— Господь Бог.— Тогда поклянись своим Богом.— Я этого делать не буду. Наш отец Иисус запретил клятвы. Мы, христиане, говорим «да» или «нет» и дорожим словом.— И ты нас не обманешь?— Нет.— Тогда дай слово.— Даю и обещаю следующее: если вы выдадите мне бояджи и будете вести себя спокойно, пока я с ним не переговорю, ни один волос не упадет с вашей головы и он целым и невредимым вернется обратно.— А если ты с ним не договоришься?— Тогда он скажет вам, что я решил. Но если вы будете вести себя тихо, то услышите каждое слово нашего разговора. Вы убедитесь, что я весьма снисходителен к своим противникам и, думаю, с удовольствием сделаете то, что я прикажу.— Ты-то свое слово сдержишь, а спутники?— Обещаю, что они тоже не нарушат его.— Тогда он сейчас выйдет.Похоже, толстяк не собирался следовать этому приказанию. Там внутри опять о чем-то зашушукались. Тем временем я поставил Оско и Омара к тем углам, где до того стояли мы с Халефом. Они получили приказ при малейшем проявлении враждебности пускать в ход свое оружие.— Да проклянет вас Аллах! — услышал я голос красильщика. — Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня — будете заботиться о моих жене и ребенке!Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.Наконец он вышел из хижины. Я редко видел людей, на чьих физиономиях одновременно отражались бы и стыд, и смущение, и страх; но именно эти чувства, похоже, обуревали толстяка, представшего передо мной. Он не нашел в себе даже смелости поднять на меня глаза и стоял, дрожа, у дверей.— Подойди сюда, к стене, — приказал я. — Двое этих храбрых людей будут внимательно следить за тем, чтобы твои спутники не наделали глупостей.— Они будут тихо сидеть в доме, — успокоил он меня.— Надеюсь! С тобой ничего не случится, но при малейшей попытке с их стороны этот нож мигом окажется у тебя между ребер. — Я произнес это угрожающим тоном и показал ему свой нож.Красильщик схватился обеими руками за живот и закричал:— Господин, пощади, я ведь отец семейства!— А ты, когда отдавал меня в руки убийц, спросил о моей семье? Пошли!Я взял его за руку и завел за угол. Там стояли Халеф и Али Сахаф.— О чудо Аллаха! — вскричал хаджи. — Что за жирная несушка к нам пожаловала! Сколько тысяч яиц в час она откладывает?У красильщика не было даже времени ответить на такой странный вопрос. Он увидел второго и в ужасе воскликнул:— Али Сахаф!— Да, это твой зятек, которого ты с такой радостью поджидаешь. Подай ему руку и поприветствуй его, как это полагается у родственников.Я думал, он заупрямится, но, вопреки ожиданиям, он протянул Сахафу руку. Потом я, указывая на землю, произнес:— Садись, переговоры начинаются.Он затравленно оглянулся и промямлил:— А как я снова встану?Тут маленький хаджи положил руку на свою гиппопотамовую плетку и произнес:— Вот, о король всех толстяков, уникальное средство для всех, кто желает быстро сесть и подняться. Дивана мы с собой не прихватили.В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:— Убери свою плетку, я уже сижу.— Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.— Да, скажи мне, — вторил ему толстяк, умирая от страха.— От тебя требуется, прежде всего, честное признание, — сказал я. — Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?— Нет.— Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.— Да, — подтвердил грозным голосом Халеф, — тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:— Валлахи! Пощадите!— Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, — сурово сказал я. — Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?— Нет… Да, да! — поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.— И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!— Да.— Они должны были убить меня?— Такого приказа я им не давал.— Но они должны были меня поймать?— Да.— Впрочем, это то же самое, что и убить. Далее, ковры, те, что лежат в кустарнике, — это ведь не контрабандный товар.— Нет… Да, да, господин.— Так, теперь слушай. Я должен был заявить о вашем покушении на мою жизнь. Должен был указать киадже, где находятся ковры. Первое я вам прощаю. Второе мне тоже не нужно, потому как я чужестранец. Но я расскажу Сахафу о складе ковров, и он сделает то, что диктует ему долг подданного падишаха.— О господин, не говори ему ничего!— Нет, он должен знать все. А дальше все будет зависеть от того, друг он тебе или враг. Помнится, ты обещал свою дочку Москлану из Палацы.— Да.— Ну так слушай. Москлан арестован, я сам задержал его. Икбала и Сахаф любят друг друга, и я надеюсь, что ты сейчас же выполнишь то обещание, что давал мне.Он почесал волосатой лапой за жирным ухом.— Ну?— Пусть будет так, — молвил он понуро.— Клянешься бородой Пророка?— Я не могу.— Почему?— Ты ведь христианин!— Но ты-то мусульманин — вот и клянись.— Господин, если Москлан снова окажется на свободе…— Молчи! — оборвал его хаджи. — Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!— Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?— Да, да!— Клянешься?— Да!— Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?— Да.— Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.— Господин, я могу идти? — дрожащим голосом воззвал ко мне толстяк. — Ты отпускаешь меня?— Нет, мы еще не закончили.— Ну что тебе еще от меня надо?— Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.— Как это?— Мы подготовим должным образом исбат Исбат — подтверждение, доказательство (тур.).
, а ты его подпишешь.— Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.— Нет уж. Не отпускай его отсюда, — вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. — Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.— Отличное решение.— Но я никак не могу, — запротестовал красильщик. — Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.— А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! — И хаджи потянулся к плетке.— О Аллах! Аллах! — запричитал толстяк. — Я — кустик, зажатый между двух скал…— Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.— Это так, господин? — повернул он ко мне искаженное от страха лицо.— Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.— Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.— Но этого мне недостаточно.— Как? А что тебе еще нужно?— Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.— Они этого не сделают.— Отчего же?— Они не умеют писать.— Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.— Они этого не сделают, потому…— Стой, Бошак! — прервал его чей-то голос — Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?— Да.— И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?— Никому.Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:— Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.— А что скажет Москлан? — попытался опять возразить толстяк.— Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.— Ну вот и хорошо, — произнес я. — Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.— Так и не подписав? — обрадованно спросил он.— Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.— Во имя Аллаха не ходи, — прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.— Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.— Входи, входи, эфенди! — крикнул из дома нищий.— Сиди, я с тобой! — сказал Халеф.— Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.— А ты хочешь подписать, господин? — спросил он меня.— Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.— Сиди, может, лучше его повесить? — спросил меня Халеф скучающим тоном.— Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.— Я уже подписываю! — завопил толстяк.Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:— Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.— Дайте мне отдохнуть, — заныл красильщик, — я так устал от…— А ну давай! — прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана — того самого, который выдавал себя за Пимозу!Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.— Проклятый негодяй! Вот ты где!Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону — даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать — и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.Все произошло настолько быстро, что остальные даже не успели подняться с пола.Теперь же все вскочили. Халеф крепко держал Москлана, а Оско скрутил ему руки. Тот почти не оказывал сопротивления, держался руками за лицо и завывал. Конец приклада выбил ему зубы, а может быть, раздробил подбородок. Только тут я услышал, что еще один человек неистово кричит от боли или, вернее, вопит так, будто сел на острие пики. Это был жирный красильщик.— Мой палец, моя кисть, моя рука, мое тело, мой организм! Меня ранили! Он стрелял в меня, в меня! — При этом он раскачивался из стороны в сторону как сумасшедший.— Покажи! — попросил я его.— Вот, смотри, кровь течет, жизнь вытекает из меня, я уже труп.На самом деле его палец был лишь слегка задет пулей, срезавшей небольшой кусочек кожи и мяса.— Успокойся, — приказал я ему. — Это даже не рана.— Что? Как не рана? — спросил он, удивленно рассматривая палец. Затем, поняв, что его жизни и в самом деле ничего не угрожает, счастливо поднял глаза. — Аллах милостив. На этот раз он спас меня от верной смерти.— Да, всего на два шага правее.— Два шага, эфенди. Зачем ты так быстро убрал свою голову?— Конечно, чтобы в меня не попали!— Но тогда он попал бы в меня! Этот несчастный лишил бы меня жизни. Я обещал ему свою дочку, а он в меня стреляет! Неужели не мог лучше прицелиться. Сабах, пойди сюда, перевяжи меня.Но Сабах в это время осматривал Москлана. Раненый силился что-то сказать, но не мог. Он издавал лишь какие-то булькающие звуки.— А вон еще всадник.Я тоже заметил мужчину, ехавшего на неоседланной лошади. Мы вышли во двор, поджидая нового гостя. Увидев нас, он явно замедлил ход.— Слава Богу, жив и здоров, — сказал я.— Кто это? — спросил Оско.— Кузнец. Сегодня все друг за дружкой охотятся. Настоящая псовая охота.Узнав нас, Шимин закричал:— Слава Богу, ты жив, а я уже начал беспокоиться!— Что же случилось?— Да ничего особенного.— А что с женой?— Он ударил ее кулаком по голове, но особого вреда не причинил.Наконец Шимин подъехал к нам. Быстрая езда выбила его из сил.— Вы видели его? — спросил он.— Да, он стрелял, но промахнулся.— Откуда же он взял оружие?— И как ему удалось бежать? — задал я встречный вопрос.— Сначала приехали твои друзья, — начал рассказ кузнец, — и я послал их за тобой к Бошаку, а потом пошел в кузницу поработать. И тут вдруг увидел, как пленник выбегает из дома. Я бросился к жене. Она лежала в комнате, обхватив голову руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
, а ты его подпишешь.— Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.— Нет уж. Не отпускай его отсюда, — вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. — Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.— Отличное решение.— Но я никак не могу, — запротестовал красильщик. — Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.— А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! — И хаджи потянулся к плетке.— О Аллах! Аллах! — запричитал толстяк. — Я — кустик, зажатый между двух скал…— Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.— Это так, господин? — повернул он ко мне искаженное от страха лицо.— Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.— Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.— Но этого мне недостаточно.— Как? А что тебе еще нужно?— Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.— Они этого не сделают.— Отчего же?— Они не умеют писать.— Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.— Они этого не сделают, потому…— Стой, Бошак! — прервал его чей-то голос — Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?— Да.— И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?— Никому.Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:— Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.— А что скажет Москлан? — попытался опять возразить толстяк.— Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.— Ну вот и хорошо, — произнес я. — Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.— Так и не подписав? — обрадованно спросил он.— Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.— Во имя Аллаха не ходи, — прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.— Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.— Входи, входи, эфенди! — крикнул из дома нищий.— Сиди, я с тобой! — сказал Халеф.— Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.— А ты хочешь подписать, господин? — спросил он меня.— Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.— Сиди, может, лучше его повесить? — спросил меня Халеф скучающим тоном.— Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.— Я уже подписываю! — завопил толстяк.Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:— Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.— Дайте мне отдохнуть, — заныл красильщик, — я так устал от…— А ну давай! — прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана — того самого, который выдавал себя за Пимозу!Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.— Проклятый негодяй! Вот ты где!Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону — даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать — и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.Все произошло настолько быстро, что остальные даже не успели подняться с пола.Теперь же все вскочили. Халеф крепко держал Москлана, а Оско скрутил ему руки. Тот почти не оказывал сопротивления, держался руками за лицо и завывал. Конец приклада выбил ему зубы, а может быть, раздробил подбородок. Только тут я услышал, что еще один человек неистово кричит от боли или, вернее, вопит так, будто сел на острие пики. Это был жирный красильщик.— Мой палец, моя кисть, моя рука, мое тело, мой организм! Меня ранили! Он стрелял в меня, в меня! — При этом он раскачивался из стороны в сторону как сумасшедший.— Покажи! — попросил я его.— Вот, смотри, кровь течет, жизнь вытекает из меня, я уже труп.На самом деле его палец был лишь слегка задет пулей, срезавшей небольшой кусочек кожи и мяса.— Успокойся, — приказал я ему. — Это даже не рана.— Что? Как не рана? — спросил он, удивленно рассматривая палец. Затем, поняв, что его жизни и в самом деле ничего не угрожает, счастливо поднял глаза. — Аллах милостив. На этот раз он спас меня от верной смерти.— Да, всего на два шага правее.— Два шага, эфенди. Зачем ты так быстро убрал свою голову?— Конечно, чтобы в меня не попали!— Но тогда он попал бы в меня! Этот несчастный лишил бы меня жизни. Я обещал ему свою дочку, а он в меня стреляет! Неужели не мог лучше прицелиться. Сабах, пойди сюда, перевяжи меня.Но Сабах в это время осматривал Москлана. Раненый силился что-то сказать, но не мог. Он издавал лишь какие-то булькающие звуки.— А вон еще всадник.Я тоже заметил мужчину, ехавшего на неоседланной лошади. Мы вышли во двор, поджидая нового гостя. Увидев нас, он явно замедлил ход.— Слава Богу, жив и здоров, — сказал я.— Кто это? — спросил Оско.— Кузнец. Сегодня все друг за дружкой охотятся. Настоящая псовая охота.Узнав нас, Шимин закричал:— Слава Богу, ты жив, а я уже начал беспокоиться!— Что же случилось?— Да ничего особенного.— А что с женой?— Он ударил ее кулаком по голове, но особого вреда не причинил.Наконец Шимин подъехал к нам. Быстрая езда выбила его из сил.— Вы видели его? — спросил он.— Да, он стрелял, но промахнулся.— Откуда же он взял оружие?— И как ему удалось бежать? — задал я встречный вопрос.— Сначала приехали твои друзья, — начал рассказ кузнец, — и я послал их за тобой к Бошаку, а потом пошел в кузницу поработать. И тут вдруг увидел, как пленник выбегает из дома. Я бросился к жене. Она лежала в комнате, обхватив голову руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35