— В ее глазах блеснул вызов. — Генерал без армии — ничто.— Но у нас слишком мало времени — лишь до воскресенья.Флоренс покачала головой.— Я останусь здесь, пока работа не будет завершена. * * * Она закрыла дверь и сразу подошла к постели. Опустившись на колени рядом с кроватью, Флоренс произнесла благодарственную молитву за ниспосланное ей просветление и высказала мольбу укрепить ее и дать сил справиться с тем, что она открыла.Закончив молитвы, она встала и пошла в ванную, чтобы вымыть ноги — от них все еще пахло тиной. Вымыв и вытерев их, Флоренс подумала о предстоящем ей грандиозном деле: высвободить привязанных к земле духов из этого дома против воли Эмерика Беласко. Это казалось почти неосуществимым.— Но я сделаю это, — вслух произнесла Флоренс, словно Беласко слушал ее.Впрочем, нужно быть начеку. Бен был прав. «Вас уже однажды одурачили, — сказал он. — Смотрите, как бы снова не оказаться в дураках». «Я буду осторожна», — ответила тогда она.И будет. Она признала резон в его словах. Как здорово ее одурачили вчера вечером, вынудив поверить, что, возможно, это она виновна в полтергейсте. А как ее одурачили сегодня утром, заставив подумать, что это Дэниэл виновен в укусах и в нападении на нее кошки. Нельзя позволить одурачить себя снова. Дэниэл ни в чем не виноват. Он сам жертва, а не мучитель.Флоренс закрыла глаза, сцепив перед собой руки. "Дэниэл, слушай меня, — прошептала она про себя. — Благодарю тебя от всего сердца за то, что спас мне жизнь. Но понимаешь ли ты, что это значит? Если ты таким образом можешь пойти против воли отца, то можешь так же и покинуть этот дом. Ты не должен больше оставаться здесь. Ты волен уйти, если только поверишь в это. У твоего отца нет власти держать тебя здесь узником. Попроси помощи у высших сил, и они помогут тебе. Ты можешь покинуть этот дом. Можешь!" Флоренс быстро открыла глаза. Подойдя к испанскому столику, она открыла сумочку, вынула оттуда блокнот и карандаш, положила блокнот на стол, взяла карандаш и приставила грифель к бумаге. И он тут же стал двигаться. Она закрыла глаза и ощутила, как он пишет сам собой, двигая ее рукой. Через несколько секунд карандаш остановился, и чувство, что кто-то водит рукой, исчезло. Флоренс взглянула на блокнот.— Нет! — Она вырвала лист и, скомкав его, бросила на пол. — Нет, Дэниэл! Нет!Стоя у стола, она вся дрожала, глядя на листок. Слова запечатлелись у нее в памяти:— Способ один. * * * 18 ч. 11 мин. Фишер стоял у края пруда и светил фонариком на мутную поверхность воды. «Уже дважды», — подумал он. Сначала Эдит, потом Флоренс. Морщась от смрада, он провел лучом по воде. Однажды, когда он работал в больнице, один старик умер от гангренозных ран на спине — и запах в его палате стоял примерно такой же.Фишер огляделся. Сквозь туман приближались шаги. И вдруг он выключил фонарик и обернулся. Кто это? Флоренс? Она, конечно, не вернулась бы сюда после случившегося. Барретт или его жена? Но тоже не верилось, что они выйдут сюда. Кто же тогда? Шаги послышались ближе, и Фишер насторожился. Он не мог во мгле определить их природу и потому ждал, замерев, с колотящимся сердцем.И вдруг они приблизились вплотную. Увидев свет лампы, Фишер включил свой фонарик. Послышался сдавленный вскрик, и Фишер в замешательстве уставился на два лица в свете своего фонаря.— Кто здесь? — дрожащим голосом спросил старик.Фишер перевел дух и опустил луч фонаря.— Извините, — проговорил он. — Я один из четырех приехавших.Старушка облегченно вздохнула, и ее вздох прозвучал как стон.— Господи, — прошептала она.— Простите, я сам испугался, — извинился Фишер. — Я не знал, который час.— Вы перепугали нас до смерти, — обиженно проговорил старик.— Простите.Фишер повернулся и пошел к дому.Старики, что-то невнятно бормоча, пошли следом. Он придержал для них дверь, и, когда они, тревожно озираясь, поспешили через вестибюль, вошел сам. Старики были в теплых пальто, на голове у женщины — шерстяной шарф, а у старика — видавшая виды серая фетровая шляпа.— Что слышно в мире? — спросил Фишер.— М-м-м, — промычал старик, а старушка неодобрительно хмыкнула.— А впрочем, не важно, — сказал Фишер. — У нас здесь свой мир.Он двинулся вслед за ними в большой зал, а они стали выкладывать на стол накрытые крышками блюда. Фишер видел, как старики посмотрели на машину Барретта и переглянулись. Быстро собрав посуду, они направились обратно в вестибюль. Фишер следил за их уходом, едва сдерживаясь, чтобы не гаркнуть: «Бу!» — и посмотреть, что будет. Если свет фонарика так напугал их, что, по их мнению, происходило в доме с понедельника?— Спасибо! — крикнул он, когда они проходили под аркой.Старик мрачно хмыкнул, и Фишер увидел, как они снова переглянулись.Когда входная дверь захлопнулась, он подошел к столу и стал поднимать крышки на блюдах. Отбивные из барашка, горох с морковью, картошка, бисквиты, пирог и кофе. "Королевская трапеза, — подумал он и невесело улыбнулся. — Или это «Последний ужин» «Последний ужин» — библейская сцена, «Тайная вечеря».
?"Сняв куртку, Фишер швырнул ее на стул и положил сверху фонарик, потом положил себе на тарелку отбивную, добавил немного гороха с морковью и налил чашку кофе. «Похоже, с общими застольями покончено», — подумал он, усаживаясь за стол, а выпив кофе и принявшись за еду, вспомнил про Флоренс: «Потом надо отнести поесть и ей».Его мысли занимали ее слова, он постоянно думал о них, стараясь найти изъян. Пока что ничего отыскать не удалось — все казалось разумным, и от этого было никуда не деться.На этот раз Флоренс, похоже, на правильном пути.Он ощущал какую-то странную, не вполне нравившуюся ему самому уверенность. Они — во всяком случае, он и Флоренс — и так знали, что за всем этим стоит Беласко, но это знание никак не использовалось, по крайней мере с его стороны. Что они столкнутся с самим Беласко, никогда не доходило до его сознания. Правда, он входил с ним в контакт в 1940 году, но эта связь была мимолетной и никак не повлияла на состояние Адского дома.А теперь здесь проявилось нечто большее. Эта ткань оказалась неотъемлемой частью дома. Фишер десятками способов пытался рассечь ее, но безуспешно. Все получалось слишком логично. Пользуясь аномальными средствами, Беласко мог действовать в любой области, не выдавая своего присутствия. Он мог создать любое непостижимое полотно эффектов, манипулируя всеми сущностями в доме, переселяясь из одной в другую и всегда оставаясь на заднем плане, — как выразилась Флоренс, «генерал со своей армией».И вдруг вспомнилась граммофонная запись. Это никакое не совпадение. Это Беласко приветствовал их при входе в свой дом — на своем поле боя. И в голове снова прозвучал жуткий, насмешливый голос: «Добро пожаловать в мой дом. Я счастлив, что вы смогли прийти». Фишер обернулся и увидел хромающего через зал Барретта, бледного и серьезного. «Заговорит ли он сейчас?»После случившегося недавно исследователь еще ничего не сказал, очевидно, чувствуя себя виноватым оттого, что не смог сам отвести Эдит наверх.Фишер подождал. Барретт остановился и с озадаченным выражением уставился на свою машину. Потом взглянул на Фишера.— Это вы сделали? — спросил он подавленно.Фишер кивнул.С едва заметной дрожью уголки рта Барретта приподнялись.— Спасибо, — проговорил он.— Не за что.Барретт подковылял к столу и стал левой рукой накладывать пищу на две тарелки. Фишер взглянул на правую и заметил, как неловко он держит большой палец.— Я не поблагодарил вас за то, что вы сделали сегодня, — сказал Барретт и поспешно добавил: — В парилке.— Доктор...Барретт взглянул на него.— Что случилось там до того?..— С вашего позволения, я бы предпочел не обсуждать это.— Я лишь стараюсь помочь, — счел своим долгом проговорить Фишер.— Благодарю вас, но...— Доктор, — перебил его Фишер, — что-то в этом доме воздействует на вашу жену. Ее поведение в парилке...— Мистер Фишер...— ...это были не ее действия.— С вашего позволения, мистер Фишер...— Доктор Барретт, я говорю о вопросе жизни и смерти. Вам известно, что прошлой ночью она чуть было не зашла в пруд?Барретт вздрогнул, потрясенный.— Когда? — спросил он.— Около полуночи. Она ходила во сне. — Фишер сделал паузу, чтобы подчеркнуть это. — Во сне.— Она ходила во сне? — в ужасе переспросил Барретт.— Если бы я не увидел, как она вышла из дома...— Вам следовало сказать мне об этом раньше.— Ей следовало сказать вам. И если она этого не сделала... — Он спохватился, увидев оскорбленное лицо Барретта. — Доктор, не знаю, что, по вашему мнению, происходит в этом доме, но...— Мое мнение по данному вопросу не имеет отношения к нашему разговору, мистер Фишер, — чопорно проговорил Барретт.— Не имеет отношения? — удивился Фишер. — Что, черт возьми, вы хотите сказать этим «не имеет отношения»? Все происходящее здесь влияет на вашу жену. Оно повлияло на Флоренс и на вас. Или, может быть, вы не заметили?Барретт молча, с суровым выражением лица, посмотрел на него.— Я многое заметил, мистер Фишер, — наконец проговорил он. — И в частности, что мистер Дойч впустую тратит примерно треть своих денег.Взяв тарелки с едой и две вилки, он повернулся и ушел.Долгое время после его ухода Фишер сидел без движения, глядя через зал.— Черта с два! — в конце концов пробормотал он.Ради Бога, чего ожидает от него Барретт? Чтобы он, как Флоренс, снова пошел навстречу собственной смерти? Если он действует не так, как надо, почему же получилось, что пока он единственный не потерпел урона?Правда так внезапно обрушилась на него, что захватило дыхание.— Нет, — сердито пробормотал Фишер.Это неправда. Просто он понимает, что происходит. Из всех троих он единственный, кто...Спасительная мысль разлетелась вдребезги. Фишер ощутил прилив тошноты. Барретт был прав. И Флоренс была права. Эти тридцать лет были всего лишь иллюзией. Он встал и, приглушенно выругавшись, подошел к камину. Нет, невозможно. Он не мог до такой степени обманывать себя. Пожав плечами, Фишер вспомнил все, что делал с понедельника. Он ведь знал, что дверь окажется заперта, так? Ум отказывался признавать это. Ладно, но он спас Эдит. «Только потому, что не мог уснуть и случайно спустился вниз», — явился ответ. Ну а спасение Барретта? «Ерунда», — откликнулся рассудок. Просто оказался под рукой, вот и все, — да и то мог убежать, если бы не присутствие миссис Барретт. Что же остается? Выдрал доски из контейнера «Очень мило! — подумал Фишер в приливе злобы. — За сто тысяч долларов Дойч нанял разнорабочего!»— Боже, — пробормотал он, а потом крикнул: — Боже! В 1940 году он был самым одаренным физическим медиумом в Соединенных Штатах, и было ему тогда всего пятнадцать. Пятнадцать! А теперь, в сорок пять, он стал поганым самообольщающимся паразитом, симулянтом, стремящимся протянуть неделю, чтобы получить сто тысяч долларов. Он! Тот, кто должен сделать больше всех!Фишер шагал туда-сюда перед камином. Чувство было почти невыносимым, его обуревали стыд, ощущение вины и ярости. Никогда он не чувствовал себя таким никчемным. Пройти через Адский дом, как черепаха, втянувшая голову в панцирь, чтобы ничего не видеть, ничего не узнать, ничего не делать, ожидая, что другие выполнят вместо него всю работу. Ведь он хотел вернуться сюда, не так ли? Ну так вот — вернулся! Что-то — Бог знает что — сочло уместным дать ему еще один шанс. И он собирается упустить его? Фишер остановился и в ярости оглядел зал. Кто такой, черт возьми, этот Беласко? Кто такие, черт возьми, все эти поганые мертвецы, кишащие в этом доме, как черви в трупе? И он позволит им запугивать его до самой смерти? Им не удалось убить его в сороковом году, ведь так? Он был ребенком, самоуверенным олухом — и даже при всем этом им не удалось его уничтожить. Они уничтожили Грейс Лотер — одного из самых почитаемых медиумов того времени. Уничтожили доктора Грэма — трезвомыслящего, неустрашимого физика. Уничтожили профессора Рэнда — одного из самых известных в стране преподавателей химии, заведующего кафедрой в Хейлском университете. Уничтожили профессора Финли — проницательного, опытного спирита, преодолевшего десятки психических ловушек.И только он один остался в живых и сохранил рассудок — доверчивый пятнадцатилетний мальчишка. Несмотря на то что он фактически сам просил о собственном уничтожении, дом не смог ничего, кроме как вышвырнуть его, оставить на крыльце, чтобы он умер от холода Дом не смог убить его. Почему он никогда не думал об этом подобным образом? Несмотря на прекрасную возможность, дом не смог его убить. Фишер подошел к одному из кресел и поспешно сел. Закрыв глаза, он стал глубоко дышать, отпирая ворота сознания, прежде чем получит возможность изменить его. Его ум и тело заполнила уверенность. Теперь он уже не мальчик, а мыслящий взрослый человек, не настолько самонадеянный, чтобы сделаться легкой добычей. Он будет открываться осторожно, постепенно, чтобы впечатления не подавили его, как Флоренс. Медленно, осторожно, контролируя каждый шаг своим взрослым разумом, полагаясь только на себя, не позволяя другим управлять его восприятием.Он прекратил глубокие вздохи и настороженно, внимательно выждал. Нет еще. Внутри вялость и пустота. Он подождал еще, выставив антенну чувств в атмосферу. Ничего. Он снова глубоко вдохнул, открывая ворота чуть пошире, снова остановился и выждал.Ничего. Фишер ощутил, как в голове мелькнул неосознанный страх. Не слишком ли долго он ждал? Не атрофировался ли его дар? Его губы плотно сжались и побелели. Нет. Он по-прежнему обладает этой способностью. Фишер глубоко вдохнул. Почувствовалось покалывание в кончиках пальцев, лицо словно заволокло паутиной, солнечное сплетение втянулось внутрь. Он не занимался этим много лет: слишком долго. Ощущение забылось — это резкое возрастание осознания, когда все чувства расширяют свой диапазон. Все звуки теперь слышались преувеличенно: потрескивание огня, скрип кресла, шелест вдохов и выдохов. Запах дома усилился. Текстура одежды грубо ощущалась на коже. Согревал нежный поток тепла от огня.Он нахмурился. Но ничего более. В чем дело? Он ничего не ощущал. А этот дом должен быть переполнен впечатлениями. В понедельник, как только вошел, он ощутил их как некое облако влияний, готовых напасть, воспользовавшись малейшей трещинкой, малейшей оплошностью в оценке.И вдруг его осенило: ловушка! Он тут же дал задний ход, но на него уже неслось нечто темное и огромное, нечто проницательное, разрушительное, стремящееся наброситься и сокрушить. Фишер, затаив дыхание, изо всех сил прижался к спинке кресла, отчаянно сворачивая свое сознание.Но не успел. Прежде чем он выставил барьер, темная сила налетела на него и проникла в его организм через все еще открытую щель в броне. Он громко закричал, когда она ворвалась в жизненно важные органы, выкручивая, терзая их, угрожая выпотрошить его, разметать в клочья мозг. Выпученными глазами Фишер в ужасе уставился перед собой. Потом сложился пополам и схватился руками за живот. Что-то ударило его по затылку и выдрало из кресла. Он ударился о край стола и сдавленно крикнул, а сила швырнула его обратно. Зал начал кружиться, атмосфера превратилась в вихрь варварской силы. Фишер рухнул на колени, скрестив перед собой руки в попытке захлопнуться от свирепой энергии, а она пыталась оторвать и развести его руки. Он боролся, сжав зубы, его лицо превратилось в каменную маску мучительного сопротивления, в горле клокотало. "Не выйдет! — думал он. — Не возьмешь! Не возьмешь!" И вдруг темная сила исчезла, всосалась обратно в воздух. Фишер зашатался на коленях с застывшим на лице выражением человека, получившего удар штыком в живот. Он попытался выпрямиться, но не смог и со сдавленным хрипом упал на бок и подтянул к животу ноги, скрючившись в позе эмбриона, с закрытыми глазами, неудержимо дрожа. Под щекой ощущался ковер. Рядом слышались хлопки и треск огня. Фишеру показалось, что над ним кто-то стоит и смотрит на него с холодным садистским наслаждением, любуясь его опустошением, беспомощным параличом воли.И лениво размышляя, когда и как именно разделаться с ним. * * * 18 ч. 27 мин. Барретт, стоя у кровати, смотрел на Эдит и размышлял, будить ее или нет. Пища стыла, но в чем жена больше нуждалась — в пище или в покое?Он подошел к своей постели и сел, невольно застонав от резкой боли при движении. Закинув левую ногу на правую, Барретт осторожно пощупал ожог. Травмированный большой палец на руке не действовал. На порез следовало бы наложить швы. Бог знает, сколько инфекции попало в рану. Барретт боялся снять повязку и посмотреть.Как же он будет работать вечером с аппаратом? Малейшее усилие влекло за собой боль в ноге и нижней части спины; даже подняться или спуститься по лестнице было непросто. Поморщившись, Барретт снял левую туфлю. Ноги распухли. Нужно до завтра со всем этим покончить. Он не был уверен, что выдержит дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
?"Сняв куртку, Фишер швырнул ее на стул и положил сверху фонарик, потом положил себе на тарелку отбивную, добавил немного гороха с морковью и налил чашку кофе. «Похоже, с общими застольями покончено», — подумал он, усаживаясь за стол, а выпив кофе и принявшись за еду, вспомнил про Флоренс: «Потом надо отнести поесть и ей».Его мысли занимали ее слова, он постоянно думал о них, стараясь найти изъян. Пока что ничего отыскать не удалось — все казалось разумным, и от этого было никуда не деться.На этот раз Флоренс, похоже, на правильном пути.Он ощущал какую-то странную, не вполне нравившуюся ему самому уверенность. Они — во всяком случае, он и Флоренс — и так знали, что за всем этим стоит Беласко, но это знание никак не использовалось, по крайней мере с его стороны. Что они столкнутся с самим Беласко, никогда не доходило до его сознания. Правда, он входил с ним в контакт в 1940 году, но эта связь была мимолетной и никак не повлияла на состояние Адского дома.А теперь здесь проявилось нечто большее. Эта ткань оказалась неотъемлемой частью дома. Фишер десятками способов пытался рассечь ее, но безуспешно. Все получалось слишком логично. Пользуясь аномальными средствами, Беласко мог действовать в любой области, не выдавая своего присутствия. Он мог создать любое непостижимое полотно эффектов, манипулируя всеми сущностями в доме, переселяясь из одной в другую и всегда оставаясь на заднем плане, — как выразилась Флоренс, «генерал со своей армией».И вдруг вспомнилась граммофонная запись. Это никакое не совпадение. Это Беласко приветствовал их при входе в свой дом — на своем поле боя. И в голове снова прозвучал жуткий, насмешливый голос: «Добро пожаловать в мой дом. Я счастлив, что вы смогли прийти». Фишер обернулся и увидел хромающего через зал Барретта, бледного и серьезного. «Заговорит ли он сейчас?»После случившегося недавно исследователь еще ничего не сказал, очевидно, чувствуя себя виноватым оттого, что не смог сам отвести Эдит наверх.Фишер подождал. Барретт остановился и с озадаченным выражением уставился на свою машину. Потом взглянул на Фишера.— Это вы сделали? — спросил он подавленно.Фишер кивнул.С едва заметной дрожью уголки рта Барретта приподнялись.— Спасибо, — проговорил он.— Не за что.Барретт подковылял к столу и стал левой рукой накладывать пищу на две тарелки. Фишер взглянул на правую и заметил, как неловко он держит большой палец.— Я не поблагодарил вас за то, что вы сделали сегодня, — сказал Барретт и поспешно добавил: — В парилке.— Доктор...Барретт взглянул на него.— Что случилось там до того?..— С вашего позволения, я бы предпочел не обсуждать это.— Я лишь стараюсь помочь, — счел своим долгом проговорить Фишер.— Благодарю вас, но...— Доктор, — перебил его Фишер, — что-то в этом доме воздействует на вашу жену. Ее поведение в парилке...— Мистер Фишер...— ...это были не ее действия.— С вашего позволения, мистер Фишер...— Доктор Барретт, я говорю о вопросе жизни и смерти. Вам известно, что прошлой ночью она чуть было не зашла в пруд?Барретт вздрогнул, потрясенный.— Когда? — спросил он.— Около полуночи. Она ходила во сне. — Фишер сделал паузу, чтобы подчеркнуть это. — Во сне.— Она ходила во сне? — в ужасе переспросил Барретт.— Если бы я не увидел, как она вышла из дома...— Вам следовало сказать мне об этом раньше.— Ей следовало сказать вам. И если она этого не сделала... — Он спохватился, увидев оскорбленное лицо Барретта. — Доктор, не знаю, что, по вашему мнению, происходит в этом доме, но...— Мое мнение по данному вопросу не имеет отношения к нашему разговору, мистер Фишер, — чопорно проговорил Барретт.— Не имеет отношения? — удивился Фишер. — Что, черт возьми, вы хотите сказать этим «не имеет отношения»? Все происходящее здесь влияет на вашу жену. Оно повлияло на Флоренс и на вас. Или, может быть, вы не заметили?Барретт молча, с суровым выражением лица, посмотрел на него.— Я многое заметил, мистер Фишер, — наконец проговорил он. — И в частности, что мистер Дойч впустую тратит примерно треть своих денег.Взяв тарелки с едой и две вилки, он повернулся и ушел.Долгое время после его ухода Фишер сидел без движения, глядя через зал.— Черта с два! — в конце концов пробормотал он.Ради Бога, чего ожидает от него Барретт? Чтобы он, как Флоренс, снова пошел навстречу собственной смерти? Если он действует не так, как надо, почему же получилось, что пока он единственный не потерпел урона?Правда так внезапно обрушилась на него, что захватило дыхание.— Нет, — сердито пробормотал Фишер.Это неправда. Просто он понимает, что происходит. Из всех троих он единственный, кто...Спасительная мысль разлетелась вдребезги. Фишер ощутил прилив тошноты. Барретт был прав. И Флоренс была права. Эти тридцать лет были всего лишь иллюзией. Он встал и, приглушенно выругавшись, подошел к камину. Нет, невозможно. Он не мог до такой степени обманывать себя. Пожав плечами, Фишер вспомнил все, что делал с понедельника. Он ведь знал, что дверь окажется заперта, так? Ум отказывался признавать это. Ладно, но он спас Эдит. «Только потому, что не мог уснуть и случайно спустился вниз», — явился ответ. Ну а спасение Барретта? «Ерунда», — откликнулся рассудок. Просто оказался под рукой, вот и все, — да и то мог убежать, если бы не присутствие миссис Барретт. Что же остается? Выдрал доски из контейнера «Очень мило! — подумал Фишер в приливе злобы. — За сто тысяч долларов Дойч нанял разнорабочего!»— Боже, — пробормотал он, а потом крикнул: — Боже! В 1940 году он был самым одаренным физическим медиумом в Соединенных Штатах, и было ему тогда всего пятнадцать. Пятнадцать! А теперь, в сорок пять, он стал поганым самообольщающимся паразитом, симулянтом, стремящимся протянуть неделю, чтобы получить сто тысяч долларов. Он! Тот, кто должен сделать больше всех!Фишер шагал туда-сюда перед камином. Чувство было почти невыносимым, его обуревали стыд, ощущение вины и ярости. Никогда он не чувствовал себя таким никчемным. Пройти через Адский дом, как черепаха, втянувшая голову в панцирь, чтобы ничего не видеть, ничего не узнать, ничего не делать, ожидая, что другие выполнят вместо него всю работу. Ведь он хотел вернуться сюда, не так ли? Ну так вот — вернулся! Что-то — Бог знает что — сочло уместным дать ему еще один шанс. И он собирается упустить его? Фишер остановился и в ярости оглядел зал. Кто такой, черт возьми, этот Беласко? Кто такие, черт возьми, все эти поганые мертвецы, кишащие в этом доме, как черви в трупе? И он позволит им запугивать его до самой смерти? Им не удалось убить его в сороковом году, ведь так? Он был ребенком, самоуверенным олухом — и даже при всем этом им не удалось его уничтожить. Они уничтожили Грейс Лотер — одного из самых почитаемых медиумов того времени. Уничтожили доктора Грэма — трезвомыслящего, неустрашимого физика. Уничтожили профессора Рэнда — одного из самых известных в стране преподавателей химии, заведующего кафедрой в Хейлском университете. Уничтожили профессора Финли — проницательного, опытного спирита, преодолевшего десятки психических ловушек.И только он один остался в живых и сохранил рассудок — доверчивый пятнадцатилетний мальчишка. Несмотря на то что он фактически сам просил о собственном уничтожении, дом не смог ничего, кроме как вышвырнуть его, оставить на крыльце, чтобы он умер от холода Дом не смог убить его. Почему он никогда не думал об этом подобным образом? Несмотря на прекрасную возможность, дом не смог его убить. Фишер подошел к одному из кресел и поспешно сел. Закрыв глаза, он стал глубоко дышать, отпирая ворота сознания, прежде чем получит возможность изменить его. Его ум и тело заполнила уверенность. Теперь он уже не мальчик, а мыслящий взрослый человек, не настолько самонадеянный, чтобы сделаться легкой добычей. Он будет открываться осторожно, постепенно, чтобы впечатления не подавили его, как Флоренс. Медленно, осторожно, контролируя каждый шаг своим взрослым разумом, полагаясь только на себя, не позволяя другим управлять его восприятием.Он прекратил глубокие вздохи и настороженно, внимательно выждал. Нет еще. Внутри вялость и пустота. Он подождал еще, выставив антенну чувств в атмосферу. Ничего. Он снова глубоко вдохнул, открывая ворота чуть пошире, снова остановился и выждал.Ничего. Фишер ощутил, как в голове мелькнул неосознанный страх. Не слишком ли долго он ждал? Не атрофировался ли его дар? Его губы плотно сжались и побелели. Нет. Он по-прежнему обладает этой способностью. Фишер глубоко вдохнул. Почувствовалось покалывание в кончиках пальцев, лицо словно заволокло паутиной, солнечное сплетение втянулось внутрь. Он не занимался этим много лет: слишком долго. Ощущение забылось — это резкое возрастание осознания, когда все чувства расширяют свой диапазон. Все звуки теперь слышались преувеличенно: потрескивание огня, скрип кресла, шелест вдохов и выдохов. Запах дома усилился. Текстура одежды грубо ощущалась на коже. Согревал нежный поток тепла от огня.Он нахмурился. Но ничего более. В чем дело? Он ничего не ощущал. А этот дом должен быть переполнен впечатлениями. В понедельник, как только вошел, он ощутил их как некое облако влияний, готовых напасть, воспользовавшись малейшей трещинкой, малейшей оплошностью в оценке.И вдруг его осенило: ловушка! Он тут же дал задний ход, но на него уже неслось нечто темное и огромное, нечто проницательное, разрушительное, стремящееся наброситься и сокрушить. Фишер, затаив дыхание, изо всех сил прижался к спинке кресла, отчаянно сворачивая свое сознание.Но не успел. Прежде чем он выставил барьер, темная сила налетела на него и проникла в его организм через все еще открытую щель в броне. Он громко закричал, когда она ворвалась в жизненно важные органы, выкручивая, терзая их, угрожая выпотрошить его, разметать в клочья мозг. Выпученными глазами Фишер в ужасе уставился перед собой. Потом сложился пополам и схватился руками за живот. Что-то ударило его по затылку и выдрало из кресла. Он ударился о край стола и сдавленно крикнул, а сила швырнула его обратно. Зал начал кружиться, атмосфера превратилась в вихрь варварской силы. Фишер рухнул на колени, скрестив перед собой руки в попытке захлопнуться от свирепой энергии, а она пыталась оторвать и развести его руки. Он боролся, сжав зубы, его лицо превратилось в каменную маску мучительного сопротивления, в горле клокотало. "Не выйдет! — думал он. — Не возьмешь! Не возьмешь!" И вдруг темная сила исчезла, всосалась обратно в воздух. Фишер зашатался на коленях с застывшим на лице выражением человека, получившего удар штыком в живот. Он попытался выпрямиться, но не смог и со сдавленным хрипом упал на бок и подтянул к животу ноги, скрючившись в позе эмбриона, с закрытыми глазами, неудержимо дрожа. Под щекой ощущался ковер. Рядом слышались хлопки и треск огня. Фишеру показалось, что над ним кто-то стоит и смотрит на него с холодным садистским наслаждением, любуясь его опустошением, беспомощным параличом воли.И лениво размышляя, когда и как именно разделаться с ним. * * * 18 ч. 27 мин. Барретт, стоя у кровати, смотрел на Эдит и размышлял, будить ее или нет. Пища стыла, но в чем жена больше нуждалась — в пище или в покое?Он подошел к своей постели и сел, невольно застонав от резкой боли при движении. Закинув левую ногу на правую, Барретт осторожно пощупал ожог. Травмированный большой палец на руке не действовал. На порез следовало бы наложить швы. Бог знает, сколько инфекции попало в рану. Барретт боялся снять повязку и посмотреть.Как же он будет работать вечером с аппаратом? Малейшее усилие влекло за собой боль в ноге и нижней части спины; даже подняться или спуститься по лестнице было непросто. Поморщившись, Барретт снял левую туфлю. Ноги распухли. Нужно до завтра со всем этим покончить. Он не был уверен, что выдержит дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27