Сейчас, разглядывая те скудные бумаги, которые я недавно получил обратно от следователя, я затрудняюсь сказать точно когда именно я отправил письмо Генпрокурору, в середине или в конце февраля. Упоминание о письме в Генпрокуратуру есть у меня в календаре и за 23 января. Но я полагаю, то письмо было направлено по поводу рижских событий и товарищей томящихся в латвийских тюрьмах. Следовательно письмо касаюшееся нападения ФСБ на иностранца Тьерри Мариньяка я написал в конце февраля или даже может быть в начале марта.
Помимо сообщения Невского о том, что нас очень серьёзно разрабатывают, я узнал в бункере о целом клубке шпионских новостей. То, что "эстонский бизнесмен" сумел узнать от наших что нацболы попадают в Латвию поездом "СПб - Калининград", "дураки мы ещё, Эдуард Вениаминович",- сказал Тишин. И что бизнесмен предложил "взорвать что-нибудь в Прибалтике". То, что появился некий персонаж в кашемировом пальто, интересующийся нашим финансированием. В частности его интересовал наш приятель химик (ребята имели неосторожность сболтнуть, что у нас есть "химик" помогающий газете время от времени), якобы у кашемирового есть для химика партнёры за границей. Я встретился с кашемировым, по его словам он только что освободился из мест заключения, и пришёл к выводу, что передо мной сотрудник органов. Ранее такие типажи не появлялись у нас.
В №161 "Лимонки" (16 января 2001 г.) в статье "Ссучившиеся" и в №162 (за 30 января) в редакторской статье "Как ФСБ разрабатывает НБП" я наехал на ФСБ так сильно, как ни на кого со времён борьбы с Лебедем не наезжал. Я обвинил их в том, что они лишены офицерской чести, так как сдали наших ребят в Риге латвийским спецслужбам, что они ссучились, что наши нацболы ведь ехали защищать стариков-чекистов, что они охранка, а не чекисты и памятник Дзержинскому им не принадлежит. Думаю, что эти две статьи так задели их корпоративную честь, что оперативники разрабатывающие меня, получили теперь уже личную мотивацию для того, чтобы посадить меня. Характерно, что во время ночного путешествия в автомобиле через Алтай в свете жирофар подполковник Кузнецов много раз причитал: "За что же ты нас так не любишь!" Множество раз! Силясь уверить себя, что они не охранка без конца слушали "Глеб Жеглов и Володя Шарапов" и "Чека" ("Чека, оно жило во все века!")
Помимо статей, 19 января я отправил по рижскому делу письма Патрушеву и Иванову, соответственно главам ФСБ и МИДа под заголовком "Господа, вы нарушили Конституцию", где писал: "В плане моральном - совершена подлость, в плане профессиональном - совершена также подлость",-писал я, и закончил письмо так: "Поминаю, что вежливость требует поставить "с уважением", но рука моя не поднимается. Вы сдали ребят в тюрьму!"
То есть я осложнил свои отношения с ними. А что я должен был делать? Они засылали ко мне провокаторов, предлагая "взорвать"; на столе у меня лежала копия письма господина Шульца, заместителя Патрушева, ответ депутату ГосДумы Алкснису на его запрос, где чёрным по белому он признавал, что да, они сдали национал - большевиков латвийским властям. Что я должен был делать? Дипломатически заискивать пред ними? Они бы всё равно продолжили разработку.
26 января у меня в квартире, у единственного во всём доме, вырубили телефон и свет.
6 февраля в двенадцатом часу ночи позвонил человек с голосом "кинозлодея". Отрекомендовался Володей Графом. "Я от папы. Что же ты не выполняешь обязательств..." На завтра я выяснил, что никакого Графа в окружении Быкова нет, и никто никогда не называл Быкова "папой".
Кашемировый передал Тишину, что отомстит мне за упоминание о нём в статье в "Лимонке" (фамилия его там не фигурировала), что он даёт мне неделю срока. И стал вбивать клин между мною и лидером московской организации Тишиным. "Против тебя, Толь, я ничего не имею. А ему я отомщу."
В эпилоге моей книги "Охота на Быкова" я рассказал о той нездоровой атмосфере душного колпака, в которой я жил по воле ФСБ последние месяцы на свободе.
Вот небольшая цитата: "В конце февраля я отправился в Ростов - на Дону. Там с самого вокзала за мной было установлено наружное наблюдение. Мы видели преследующие нас автомашины, многих агентов узнавали в лицо (мы - это я и мой охранник Михаил). Каково же было, представляю, их нервное "потрясение", когда 28 февраля в штабе округа я встретился с командующим Северо-Кавказским военным округом генералом Трошевым и имел с ним продолжительную беседу. Теперь у конторы есть доказательство заговора одиозного Лимонова с одиозным крёстным отцом Быковым, с всемирно известным специалистом по организации coup d'etat Бобом Денаром ... и генералом Трошевым. Действительно, чудовищный заговор, сплетённый, признаю, по моей инициативе."
Я съездил в Брянск, чтобы подбодрить набирающую высоту местную регионалку и её руководителя Коноплёва, и девчонку давшую букетом по физиономии певице Валерии. На девчонку наехали её же родители. Туда и обратно съездил. Кажется даже не ночевали мы с Мишкой в Брянске. Нет, одну ночь все-таки переночевали, припоминаю.
Между тем мне нужно было съездить на Алтай. Я должен был появиться там в середине марта. Ведь с начала декабря, т.е. уже четвёртый месяц сидели там у меня на хуторе Пирогова трое нацболов. Я не знал что с ними. Помимо этого, я должен был успеть туда пока стоял ещё снежный наст, не началось таяние. Иначе позже на хутор не проедешь. У моих ребят к тому же должны были кончиться припасы. И нужно было решать с избой. Когда я был в Усть-Коксе в последних числах ноября, я оставил записку охотоведу Чайке с просьбой подсчитать цену которую он хочет за свою пасеку на Меновной. Его самого я не застал, потому передал записку дежурной. Ждал меня к 10-15 марта и Овсиенко. Я договорился поменять наш Уазик на его грузовик с кузовом, грузовик был более удобное транспортное средство колесить по Алтаю в снег и грязь.
Похоже, что ФСБ тоже хотело выпихнуть меня туда. Приехав из Ростова, я получил очередную угрозу от Кашемирового, переданную через Тишина. Свои угрозы он постоянно излагал по заведомо прослушиваемому телефону в бункере. Оглядаваясь назад, в март месяц, я понимаю, что эти угрозы имели целью сдвинуть меня из Москвы. Однако мне пришлось ещё съездить по срочному делу в Нижний Новгород. Там начиналась кампания по выборам в губернаторы. Накануне отъезда в Нижний, я узнал из бункера, что ещё 11 марта арестован в поезде "Новокузнецк-Кисловодск" нацбол Лалетин и содержится в камере "Лефортово".
28 марта утром я вернулся из Нижнего Новгорода и в тот же день (билеты были куплены заранее) в сопровождении национал-большевиков Михаила и Артёма отправился в Новосибирск.
До отъезда мне принесли из бункера письмо от Юшкова Олега Ивановича, руководителя нашей организации в городе Чайковский, Пермской области. Письмо было отправлено из СИЗО в Татарстане. В письме Олег писал, что его арестовали 1 марта на территории Татарстана, подкинули "чек" с наркотиком и вот он переведён теперь в казанскую тюрьму. Он клюлся и божился, что чек подброшен. За что его арестовали стало мне ясно лишь в июле, когда следователь предъявил мне три номер НБП-ИНФО и я обнаружил, что только три материала подписаны во всех трёх номерах, тремя авторами. Два, я (автор вводных слов к НБП-ИНФО №1) и Аксёнов (автор статейки "Как распространять "Лимонку") находятся в Лефортово. Третьим автором был Юшков Олег Иванович,-он автор материала в НБП-ИНФО о том, как национал-большевикам следует работать с рабочими. В момент когда я пишу эти строки начало августа, Юшков уже (скорость невероятная, особенно для провинции, где люди сидят в СИЗО годами) осуждён условно, отпущен, но по месту жительства не находится.
30 марта мы прибыли в Новосибирск. У вагона несмотря на позднее время 23.15 нас встречала делегация из не менее 20-25 ментов. "Операция "Вихрь антитеррор"",- сказали нам и повлекли в отдел железнодорожной милиции. Там нас тщательно обыскали.
Ничего у нас не нашли, конечно. Даже денег, находившихся при мне. Главный - майор ФСБ - спросил о целях приезда. На что я отвечал, что здесь мы проездом, направляемся в Барнаул, а затем в Горный Алтай, с целью покупки дома. Майор задал ещё несколько вопросов и вышел, его вызвали к телефону. В комнату, где я сидел, зашёл небольшого роста коротко остриженный крепыш, лет сорока. Он сел на место, оставленное майором. Некоторое время мы молчали. "Так Вы значит патриоты, за Россию, да, за русских?" - задумчиво спросил крепыш, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Да сказал я, защищаем интересы русских и в странах СНГ. "А да, сказал он, это ваши ребята в Риге там..." Помолчали. "Наши!" "А что же вы к себе чурку взяли..." Какого? А этого, он указал на дверь. "Акопяна что ли...? Ну он не чурка, у него мать русская". "Чурка... чурка...",-сказал крепыш, им доверять нельзя. Речь шла об Артёме.
Поскольку они у нас ничего не нашли, то нас выпустили. Точнее, поскольку они не имели директив нас задерживать, они нас выпустили. Перед тем как выпустить, всё же сфотографировали, держащими в руках номера. У меня по-моему был номер 1520, если не ошибаюсь. Я спросил: "Для какой цели номера?" Ответа не последовало.
На поезд в Барнаул, отправляющийся через 15 минут, мы не успели. Потому мы сели в зале ожидания, и два мента в гражданском без стеснения уставились на нас. Мы стали попеременно звонить Казначееву, руководителю нашей Новосибирской организации НБП. Обыкновенно мы всегда останавливались на пути в Алтай. Телефон был занят. Казначеев - преподаватель Университета и внук известного учёного (об этом мне поведал Давиденоко, сам Дима Казначеев никогда не сказал мне этого), находился вероятнее всего в Интернете. Мы дозвонились, Казначеев приехал и забрал нас. Переночевали у его тётки вблизи автовокзала и утром 31 марта вскоре уже мчались в автобусе в Барнаул.
А в это время в Москве происходили следующие события: 30 марта был произведён обыск на 2-й Фрунзенской, дом 7, во время обыска были изъяты документы. Утром первого апреля в автобусе скорой помощи умер от последствий удара тяжёлым предметом в голову Александр Бурыгин, один из старейших членов партии, 1952 года рождения. Случилось это в его родном городе Электросталь. Что-то случилось в ночь с 31 марта на 1 апреля.
Саша Бурыгин, напомню, был со мной в Азиатском походе в 1997 году, по маршруту Кокчетав - Алма-Ата - Ташкент - Самарканд - Денау - Душанбе Курган-Тюбе - Пяндж. Он участвовал также в моей первой поездке на Алтай. Офицер-пограничник, майор в отставке, он был кроме того председателем электростальского отделения прфсоюза "Щит" (профсоюз военнослужащих в отставке). Именно он в качестве председателя профсоюза арендовал помещение, которое официально числилось как юридический адрес Национал - Большевистской Партии. Все наши регистрационные партийные документы несут этот адрес: Московская область, город Электросталь, улица Жулебина, дом 9.
Заметьте, что погиб он через сутки после обыска в штабе НБП (официально: место расположения газеты "Лимонка"). Мол версия случившегося такова: разумно предположить, что и в городе Электросталь, по месту юридического адреса НБП должен был также быть произведён обыск. Был, очевидно, выписан ордер на обыск. Ключи от помещения должны были находиться у Бурыгина. Офицеры ФСБ привезли его, заставили открыть помещение. В ходе обыска и допроса, зная, что он офицер и пограничник, а значит возможно военный руководитель "ужасного заговора проекта Россия", его пытались заставить заговорить. Но майорское упрямство мне довелось наблюдать в поезде "Душанбе - Москва", когда он не согласился отдать камуфляжные брюки, одетые на нём. "У меня там кальсоны." "Сними!",- настаивали узбекские пограничники. "Не сниму...!" Они собирались снять майора с поезда. А это значит - его нашли бы в арыке мёртвого. На пути в Таджикистан мы были задержаны девять раз. Бурыгин уже знал криминальные нравы узбекских сил правопорядка. И он всё же упрямился. Тем более он смело держал себя со "своими" ФСБ, я так предполагаю. 30 марта подверглись обыску мы в Новосибирске, штаб НБП в Москве и 30 или 31 марта - состоялся обыск по нашему электростальскому адресу. Логично? Да ещё и как!
В Барнауле к нам присоединился шофёр. В отличии от Николая, Алексей Голубович умел водить. И очень хорошо. Мы забрали свою машину с консервации. Пока доехали на ней в центр города из посёлка, где она хранилась, убедились, что за нами установлена широкомасштабная слежка, не только три автомобиля (возможно больше, но мы зафиксировали три), но и индивидуальные агенты на улицах. Втроем мы остановились в гостинице "Советская", Артём предпочёл жить у Юры Абрамкина. Пять дней ушли у нас на ремонт и подгонку УАЗика. Только 5 апреля утром мы выехали в Алтай. На одном из перевалов, о сюрприз! Встретили Семёна Пирогова. Он сел в нашу машину.
Сбросив Пирогова в Банном, уже темнело, мы рванули на хутор. До маральника мы доехали тяжело, но без особых проблем, в маральник ездили из деревни если не ежедневно, то ездили, потому снег там был преодолим. В полукилометре от маральника мы увязли в снегу. Хуже всего, глубоко внизу под снегом и тонкой коркой льда уже лежала вода. Попытки продвинуться сколько-нибудь значительно вперёд, не увенчались успехом. Мы заночевали в машине.
На следующее утро Мишка отправился в Банное за трактором, Голубович остался в машине, а я и Артём пошли по снежной метели на заимку, проваливаясь до пояса в воду. Когда мы вошли через два столба без ворот и затем углубились в хутор, наши выходили из бани. С голыми ногами и в тулупах. Они осатанели от радости, увидев нас. УАЗик привёз трактор "Беларусь" через пару часов. К ночи выпив водки, привезённой мною, и наевшись до отвала маральего мяса, мы разместились все в одной жарко натопленной избе. На завтра, на 7 апреля у нас были обширные планы.
ГЛАВА XXIII. ЭПИЛОГ
Они взяли нас в семь утра. Светало. В начале залаяла собака. "Люди идут!" - закричал Димка, спавший у окна. "Много. С оружием!"
Мы стали вскакивать. Ещё через несколько минут в дом вломились вооружённые бойцы. "Лежать, суки! Всем оставаться на местах!" Ну и так далее, строго по телевизионным передачам и фильмам. Полуголых они выгнали нас в снег, опрокинули на колени и расположились полукругом. Меня - впереди. Кого-то били прикладами. Кто спал в трусах - был в трусах. Я был босиком в майке и чёрных трикотажных брюках. Без очков.
Всего их было не менее двух взводов. У некоторых на спине значились большие литеры "ФСБ". Командовал ими высокий худощавый тип в тёмных очках. Меня подняли из снега и повели в избу, позволили одеться. Среди хаоса перевёрнутых кроватей начался обыск.
Двое понятых, привезённых из маральника, алтайцев жадными глазами глядели на мой бинокль. Солдаты без нужды появлялись в избе. Следователь майор Шафаров начал протокол обыска. Извлечённые у меня доллары начали переписывать по номерам. Их оказалось 11100. Извлечённые у меня деньги в рублях, около 15000, в последствии исчезли.
Так как изба эта маленькая, в сущности на две кровати, а ночью в ней ночевали восемь человек и кроватей занесли четыре, а затем туда вломились солдаты, то хаос там был страшный. "Обыск", это слово не подходит к действу, которое происходило. Извлекался какой-то предмет, и если в нём предполагалась ценность для следствия, его бросали на одну из кроватей, в общую кучу. Один из офицеров копался в книгах, небольшая полка была прибита под потолком. "Узнаёте Диму Кондратьева, Эдуард Вениаминович?" - спросил долговязый командир. "Он вас расследовал по взрыву". Я узнал, безо всякого удовольствия надо сказать. Ещё один москвич, фамилию я видел под протоколом обыска, но запамятовал, Эдуард Вадимович,-рыхлый склонный к полноте молодой человек отпускал всяческие иронические замечания по моему поводу: "Вы у нас, Эдуард Вениаминович, лидер самой радикальной партии России. Самой-самой." Он сообщил мне, что внимательно прочёл мою книгу "Анатомия героя" и что сегодня - счастливейший день в его жизни, ибо он поймал меня, любимого автора.
Затем мне предложили показать где лежит оружие. Самому. Я сказал, что у меня никакого оружия нет, даже холодного, а если что есть у Пирогова, то я за его оружие не в ответе. "Ну что ж, пойдёмте поищем вместе",- сказал долговязый командир. Они взяли свою специальную собаку и в моём сопровождении стали обшаривать постройки.
Пацанам нашим, они стояли до сей поры на морозе, было разрешено одеться. В конце концов их посадили в старой бане. За исключением Акопяна.
Не их собаки, не металлоискатели ничего не смогли обнаружить. Эдуард Вадимович стал шутить реже. От двух участников налёта, я видел только их спины, мне пришлось услышать: "Опять неудача!" Действительно, это была неудача. Притащить всю эту орду из Москвы, из Барнаула, из Горно-Алтайска, создать сводную группу захвата, затратить столько денег, и ноль.
Меня посадили в баню к ребятам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29