"А Ленин такой молодой! / И юный октябрь впереди!" Когда вышел I-ый номер "Лимонки" наш друг "Анпилыч", весёлый, пришёл нас поздравлять в комнату в "Советской России". Правда были эпизоды 1994 года, когда я готов был его просто избить за его уклончивое свинство, за нерешительность. Летом 1994 года мы сводили его с Баркашовым. Однажды я, Дугин и Рабко прождали Виктора Иваныча на платформе метро "Ленинский проспект" целые час и 40 минут. Из метро мы должны были везти Анпилова на улицу Вавилова к Баркашову. Он так и не явился. Позднее спрошенный почему, почему он не явился?!, Анпилов отвечал преспокойно что "не получилось, приехали товарищи из регионов, нужно было решить с ними некоторые проблемы." Как будто могла существовать проблема важнее, чем проблема объединения левых и правых радикалов. Анпилов так и не добрался в ДК, где не состоялась "Конференция Революционной Оппозиции" 10 июня 1994 года, он явился по первому заявленному адресу: в Университет, там его уже ждали наши ребята и должны были привезти в ДК. Видимо нерешительность всё же не позволила сделать ему вторую попытку: сославшись на чёрт знает какие затруднения, он написал письменное приветствие и РНЕ в частности, где называл Баркашова "товарищем". И только. Второй хитрец, Баркашов, получал каждые четверть часа звонки из ДК, от своего зама Рашицкого, и убедившись что Анпилов не явился, тоже не сдвинулся с места. Тогда произошла известная русская драма самолюбий и опереточности. Результатом был ущерб для радикалов. Никогда после не были задействованы никак в политике силы Русского Национального Единства, и последующие 5-6 лет до своего окончательного распада они либо позировали СМИ в своём опереточном камуфляже, либо механически раздавали листовки на обочинах чужих митингов. Несмотря на свой гонор, несмотря на то, что он смог построить неплохую всероссийскую организацию, Баркашов не был политиком. Построив организацию, он не знал что с ней делать. Он заставил её простоять в резерве долгие годы, целые семь лет и тем угробил её. Анпилов в отличие от Баркашова-был политик и совершал политические акции.
Для НБП 1995й год прошел в строительстве бункера и в выборах. Помню что летом 1995го вместе с Рабко я ездил к Анпилову на предмет совместного участия в выборах. Мы хотели чтобы несколько наших ребят вошли в партийный список блока "Трудовая Россия-Коммунисты-за СССР", в обмен на поддержку блока в регионах где у нас были организации партии и поддержку в Москве. Встречи две или три произошли в строительной бытовке где-то в центральном районе Москвы. Из этих встреч я вынес неколебимую уверенность в нерешительности и колеблющемся характере оппозиции. В последний раз я посетил "Анпилыча" в его бытовке дней за пять до окончания срока подачи списков кандидатов от политических партий в ЦентрИзбирком. Он все еще ждал Тюлькина, который в свою очередь ждал решения Зюганова о том, будет или не будет у них Совместный Блок. В тот раз у меня лопнуло и терпение и надежда, что мы попадем в список. В случае общего Блока с Зюгановым нам разумеется и одного места не дали бы. В случае блока РКРП и анпиловской "Трудовой России" мы могли питать слабую надежду что может быть получим пару мест. В случае если Анпилов пойдет один, поддерживаемый зарегистрированными, но несуществующими партиями вроде "Комитета Советских Женщин" или "Возрождения" г-на Скурлатова, то и здесь мы могли питать лишь слабую надежду на пару-тройку мест в списке. Виктор Иванович все это нам изложил, сидя за столом и вертя в пальцах карандаш прораба. Злые, мы сухо простились с ним, уверенные, что анпиловцы ни в каком виде, ни в сухом, ни в жареном, ни с Тюлькиным, не дойдут до ЦентрИзбиркома. Но они дошли, вот что было удивительно, и даже едва не попали в ГосДуму, взяв не пять, но около пяти процентов. Возможно что власть (на нее Анпилов действовал, как красная тряпка на быка), вполне возможно, что власть "помогла" им не попасть в Думу, сняв несколько процентов, или несколько десятых процентов.
Психология нерешительности, оттягивания, нерешения чего бы то ни было, как видим совсем не влияла на уже существующий электорат радикальных коммунистов. В этом было их изначально Историей данное им преимущество перед нами. Нам приходилось работать как проклятым чтобы добыть свои проценты и прибавить к ним доли. Анпилову его электорат достался от работы предыдущих поколений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, от революции 1917 года и советского строя. Т.е. на анпиловцев до них уже поработали уже многие миллионы людей, до нас было чистое поле.
С осени 1995 года по осень 1996 года как уже было сказано, мы работали с правыми. Вышли мы из этой работы с правыми как после холодного душа. Определённая ублюдочность правых, их неполноценность делала в сравнении с ними левых-просто привлекательными. Да и модель общества которую они предлагали, выглядела чуть свежее. Если самые старые правые ориентировались на 1913 год, баркашовцы, лысенковцы и прочие на "гитлеровскую" модель-штурмовые отряды,-1920-е и 30-е годы, то анпиловцы всё же имели моделью советский строй последних лет сталинизма 1945-1953 годы. (Для КПРФ идеалом несомненно являлся советский брежневский период 1964-1980 годы) Появление моё в качестве сопредседателя КСРНП на экранах телевизоров в феврале 1996 года отвратило от меня левых до самого конца года. После 18 сентября положение однако исправилось. Дело в том, что 18 сентября на меня было совершено нападение. Нападение готовили заранее и должны были совершить ещё 12 сентября. 18-го меня отследили трое, и свалив ударом сзади в затылок, стали молчаливо избивать ногами в голову. В результате я получил многочисленные травмы глазного яблока на обоих глазах, переломы носа, травмы головы. Левая оппозиция простила мне раненному в засаде мой огрех в феврале. Анпилов зашёл к нам в штаб, чтобы выразить сочувствие. Кроме меня, из лидеров партии, только он однажды подвергался нападению. Мы договорились о совместном участии в акциях посвящённых третьей годовщине октябрьского восстания.
Собирались у метро "Баррикадная". У меня как у актера постепенно выработались сценические предрассудки, страхи, вера в приметы. Я боялся только одного: слабой явки личного состава. Несколько раз я видел панический сон: прихожу к метро а там никого нет: пусто! Я в ужасе просыпался. У Баррикадной 3 октября я издали увидел наши флаги. Достаточное ядро ребят стояло в некотором оцепенении в окружении анпиловских народных типажей (ну у него там были завсегдатаи: усатый матрос с гармошкой, три бабки фронтовички поющие "три танкиста" и прочий фольклор). Я подошел с охранником Лешкой Разуковым-это были первые дни его службы у меня, он заступил 23 сентября. Мы пришли с Арбата пешком. В глубине неорганизованного войска союзников я стал строить наши ряды. Первыми вывел ребят с нашим штандартом "Национал-Большевистская Партия". Далее поставил пятерых с транспарантом "Не забудем, не простим!" Равномерно распределил флаги. В матюгальник много раз повторил чтобы шли, держа дистанцию, шеренгами. Чтобы смотрели в затылок идущему впереди... Потом эти построения стали обычными действиями, повторяемыми на каждом шествии, но тогда анпиловцы смотрели на нас разинув рты. Тактика "кричалок" тоже родилась, если не ошибаюсь, именно на трехлетии октябрьских событий. Дело в том что "Трудовая Россия" обычно ходила свои шествия под тарахтящую из репродуктора старенького Уазика с колокольчиками-динамиками на крыше советскую музыку. Время от времени музыку останавливали и тогда ораторствовал Виктор Иванович или его помощник, обычно в пластмассовой шахтерской каске на голове-Худяков, "Юра". "Трудовая Россия" имела в арсенале всего несколько лозунгов: "Банду Ельцина под суд!" Потом появился более современный лозунг: "Товарищ, смелее, Гони Бориса в шею!" Кричали эти лозунги не часто, обычно шли колыхающимся морем, гудя.
Национал-Большевики применили новую тактику: кричали всё шествие. Тексты кричалок стали составлять заранее. Все кричалки иерархически подразделялись на основополагающие, программные: ("Россия-всё, остальное-ничто!", "Ре-во-люция!", "Хороший буржуй-мертвы буржуй!" "Завершим реформы так: Сталин, Берия, Гулаг!" "Капитализм-дерьмо!"); и сиеминутные, посвященные теме по которой проводилась акция. К сиеминутным относились сочиненные для митинга у латвийского посольства: "Наши МИГи сядут в Риге!", "За наших стариков-уши отрежем!" или рожденный у стен казахского посольства: "Отберём у Нурсултана Русский север Казахстана!" На нас даже союзники поначалу смотрели неодобрительно, чего кричите! Но скоро поняли преимущество возмутительно шумной колонны перед смурной и сонной, покорно плывущей под хрипящие остатки советской музыки на истерзанной кассете. И робко стали кричать свои "кричалки".
3 октября я не остался в окрестностях Белого Дома на ночь. Ребята остались дежурить. Ночью к их костру много раз подходил Анпилов, садился, долго разговаривал. Полагаю, они его покорили. У многих языки были подвешены очень неплохо. У Цветкова, у Макса Суркова. Дугин был в тот вечер с нами. Все было "отлично, отлично",-последнее "отлично"-из дугиновского жаргона, его любимое.
De facto, наше сотрудничество с Анпиловым таким образом началось на год раньше официального подписания соглашения между нами осенью 1997 года. Сотрудничество это, в основном совместные публичные мероприятия-многому научило Национал-Большевиков. До нашего романа с "Трудовой Россией" мы не знали толком, как правильно оформить уведомление о проведении митинга, куда его отнести, когда. Мы понятия не имели о маршрутах, о совещаниях с властями и ментами в мэрии перед мероприятиями,-обо всей канительной бюрократии уличной политической жизни. Мы учились у анпиловцев, а они учились у нас (правда, наш пример не во всем годился им, встречался всегда в штыки, и если адаптировались наши методы, то поздно).
В деле проведения шествий и митингов или пикетов есть множество каверзных мелочей. Их нужно знать. Вплоть до такой чепухи, что в уведомление следует внести марку и номер автомобиля на котором будут ехать ваши динамики. Если вовремя не проверить матюгальники и не заменить батарейки, то Ваша акция никем не будет услышана и так далее. Всему этому, также как и спорам с московскими управами, ментами, префектами о маршрутах мы научились у "Трудовой России". Там было немало отличных людей среди них. Неказистых с виду, пожилых, но добрых душой, яростных, отзывчивых. Одна "баба Оля" чего стоит! Когда летом 1998 на Горбатом мосту сидели шахтёры, баба Оля кормила их-носила им в ведре гречневую кашу. Газеты, не утруждая себя доказательствами называли анпиловцев "люмпенами", но на самом деле это были москвичи и даже не совсем уж такие простые и рабочие, как хотелось бы Виктору Ивановичу. Это были москвичи ошалевшие от внезапного наступления нового мира, зловещего и преступного. Взамен того мира, в котором они прожили большую часть своей жизни. Ошаление. Такой у них часто и был вид. Одетые в простую, неказистую одежду, с корявыми, помятыми жизнью лицами. Лосьонов по бедности они не употребляли, многим жизнь наделала рваных морщин и поубавила волос. К тому же идти на целый день на улицу (а многие приезжали из Подмосковья)-нужна сумка, одеться нужно в разношёрстные ботинки или кеды, одежду выбираешь поудобнее, да ту которую не жалко, вдруг потасовка или упадёшь. Анпиловцы всегда выглядели как бедные провинциалы, это не парад из тысяч Немцовых и хакамад, это-народные массы. Остались самые смелые или самые отчаявшиеся. После октября 1993 года народ напугали так, что "массовые выступления трудящихся" (как это называли в советское время)-прекратились. Собрать от двух до пяти тысяч человек было большой удачей. Анпилов втайне мечтал о 20 тысячах, с которыми он мог прорваться в Кремль. Я уже вспоминал мою с ним беседу в автомобиле (он был за рулём), когда я спроил его: не кажется ли ему, что мы могли взятьвласть 23 февраля 92 года и 17 марта 92 года, а также 9 мая 93 года, в те дни под знамёна оппозиции собралось до 500 тысяч человек. Он сказал что да, его мучают воспоминания об этом могуществе. Мы согласились с тем, что не имели нужного опыта и, потому только он не призвал массы на штурм Кремля. Спустя четыре года Анпилов мечтал о двадцати тысячах. Сейчас я полагаю он мечтает о пяти.
С 1995 года, когда закончился очередной виток дружбы Виктора Ивановича с Геннадием Андреевичем в большие праздники оппозиционных митингов в Москве бывало три или четыре. КПРФ и присоединившиеся к ним профсоюзы собирались вместе и шли по своему маршруту и обычно проводили свой митинг на Лубянке или на Театральной площади. Анпилов, Терехов и мы-Национал-Большевики собирались на Октябрьской, шли по Дмитровке, на Болотную площадь, оттуда через мост входили к Кремлю со стороны Васильевского спуска и там проводили митинг. Был ещё один маршрут: шли от Пушкинской вниз по Тверской, а проводили митинг у памятника Жукову, рядом с Кремлём. Совсем уж малочисленные группы коммунистов, партии-секты под руководством Пригарина и Крючкова держались особняком и от нас и от Зюганова. Они часто шли по следам или зюгановцев или нашего шествия. Но с временным прмежутком, всякий раз уговаривая власть сократить этот промежуток, в надежде застать на месте наших и отколоть от нас людей.
Между тем обстановку в стране можно было охарактеризовать как застойно-реакционную. Причём КПРФ отказавшись от смелой борьбы с режимом, адаптировав тактикуподставления бумажных протестов в колёса власти, объективно эту власть поощряла. Вялая хмурая реакция надела пока ещё не тесный намордник на страну, но уже намордник, а КПРФ больше боролась с нами-радикалами и "провокаторами"-чем с ленивым удавом власти, каждый сезон заглатывающим ещё несколько кусков нашей свободы. Своим бездействием самая крупная оппозиционная партия в стране создала благоприятный климат для консолидации позиций власти. КПРФ не нападала, ещё и вопела если кто-то другой пытался кусать власть. КПРФ помогла чиновникам победить демократов, вытеснить демократов из всех ключевых позиций. Ельцин высосал демократию как большую жирную муху. Господин Гусинский и г-н Малашенко и господа из либеральных СМИ помогли г-ну Ельцину быть выбранным в 1996 году, несмотря на то что Ельцин физически не способен был руководить государством. Вот какой был расклад.
И всё-таки людей ещё выходило на улицы много. Больше всех могли вывести профсоюзы. Однажды они собрали на Васильевском спуске до 70 тысяч человек. И не знали что с ними делать. Вечером несколько сотен "национал-большевиков", как сообщил журналист Лобков "камнями и бутылками атаковали милицию".
Летом 1996го, (если не летом, то весной-точно), я уговорил Д.Жвания взять на себя тяжкий труд руководства Национал-Большевистской организацией в Питере. Случилось это после получения мной нескольких тревожных сигналов от Национал-Большевиков Петербурга, своего рода SOS, пущенных ими ко мне. У них не было руководителя и здоровые силы партии просто вымирали, а больные разлагались. Я вызвал Жвания в Москву, он приехал в кожаной куртке, длинноволосый, волосы длинные и прямые,-похожий на перца и на образ латиноамериканского революционера каких показывают в добротных фильмах. Ему было 27 лет и он отлично разбирался в теоретических и практических вопросах революции. Он работал с нами давно, но в партию вступать долго медлил, предпочитая сохранять свою "Рабочую борьбу" и даже выпускать листок. Я сказал ему: "Дима, у меня мало людей с Вашим опытом и Вашим уровнем революционного развития. Вы знаете что перспективы Вашей "Рабочей борьбы" равны нулю, потому фактическпи Вы член партии и работаете на нас. Вы знаете обстановку в Питерской организации. Она нездоровая." Ветераны партии рассказывают малолеткам об избирательной компании Дугина и умершей легенде Курёхина, и пьют водку, приходят новые люди, смотрят на это безобразие и долго не задерживются. У меня кроме(?) никого нет. Вы должны поднять организацию. Возьми её хотя бы ненадолго, покаа отыщется лидер.
Он позволил себя уговорить. Ему хотелось поработать в большой организации. К нам в Питере шли сотни людей к сожалению мы не смогли их всех должным образом принять, обеспечить партийной работой, выслушать, понять, такого тонкого механизма в партии не было предусмотрено... ловили и останавливали часть людей, остальные уходили. Ячейки нашей сети были слишком широкие. Я бескрайне жалею о тех многих тысячах молодых людей прошедших через партию по всей России. И не затормозившихся у нас. Меня просто гложет обида и раскаянье. Столько отлдичных ьребят и девушек не поняли нас и мы их не поняли...
Жвания уехал в Питер и оттуда стали приходить энергичные новости. Первое, что он сделал-выгнал из партии весь гнилой элемент. Я не говорил ему, чтобы он выгонял из партии, сам я всегда сгребал людей и слеплял вместе в этом была моя задача,-сгребать людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Для НБП 1995й год прошел в строительстве бункера и в выборах. Помню что летом 1995го вместе с Рабко я ездил к Анпилову на предмет совместного участия в выборах. Мы хотели чтобы несколько наших ребят вошли в партийный список блока "Трудовая Россия-Коммунисты-за СССР", в обмен на поддержку блока в регионах где у нас были организации партии и поддержку в Москве. Встречи две или три произошли в строительной бытовке где-то в центральном районе Москвы. Из этих встреч я вынес неколебимую уверенность в нерешительности и колеблющемся характере оппозиции. В последний раз я посетил "Анпилыча" в его бытовке дней за пять до окончания срока подачи списков кандидатов от политических партий в ЦентрИзбирком. Он все еще ждал Тюлькина, который в свою очередь ждал решения Зюганова о том, будет или не будет у них Совместный Блок. В тот раз у меня лопнуло и терпение и надежда, что мы попадем в список. В случае общего Блока с Зюгановым нам разумеется и одного места не дали бы. В случае блока РКРП и анпиловской "Трудовой России" мы могли питать слабую надежду что может быть получим пару мест. В случае если Анпилов пойдет один, поддерживаемый зарегистрированными, но несуществующими партиями вроде "Комитета Советских Женщин" или "Возрождения" г-на Скурлатова, то и здесь мы могли питать лишь слабую надежду на пару-тройку мест в списке. Виктор Иванович все это нам изложил, сидя за столом и вертя в пальцах карандаш прораба. Злые, мы сухо простились с ним, уверенные, что анпиловцы ни в каком виде, ни в сухом, ни в жареном, ни с Тюлькиным, не дойдут до ЦентрИзбиркома. Но они дошли, вот что было удивительно, и даже едва не попали в ГосДуму, взяв не пять, но около пяти процентов. Возможно что власть (на нее Анпилов действовал, как красная тряпка на быка), вполне возможно, что власть "помогла" им не попасть в Думу, сняв несколько процентов, или несколько десятых процентов.
Психология нерешительности, оттягивания, нерешения чего бы то ни было, как видим совсем не влияла на уже существующий электорат радикальных коммунистов. В этом было их изначально Историей данное им преимущество перед нами. Нам приходилось работать как проклятым чтобы добыть свои проценты и прибавить к ним доли. Анпилову его электорат достался от работы предыдущих поколений Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, от революции 1917 года и советского строя. Т.е. на анпиловцев до них уже поработали уже многие миллионы людей, до нас было чистое поле.
С осени 1995 года по осень 1996 года как уже было сказано, мы работали с правыми. Вышли мы из этой работы с правыми как после холодного душа. Определённая ублюдочность правых, их неполноценность делала в сравнении с ними левых-просто привлекательными. Да и модель общества которую они предлагали, выглядела чуть свежее. Если самые старые правые ориентировались на 1913 год, баркашовцы, лысенковцы и прочие на "гитлеровскую" модель-штурмовые отряды,-1920-е и 30-е годы, то анпиловцы всё же имели моделью советский строй последних лет сталинизма 1945-1953 годы. (Для КПРФ идеалом несомненно являлся советский брежневский период 1964-1980 годы) Появление моё в качестве сопредседателя КСРНП на экранах телевизоров в феврале 1996 года отвратило от меня левых до самого конца года. После 18 сентября положение однако исправилось. Дело в том, что 18 сентября на меня было совершено нападение. Нападение готовили заранее и должны были совершить ещё 12 сентября. 18-го меня отследили трое, и свалив ударом сзади в затылок, стали молчаливо избивать ногами в голову. В результате я получил многочисленные травмы глазного яблока на обоих глазах, переломы носа, травмы головы. Левая оппозиция простила мне раненному в засаде мой огрех в феврале. Анпилов зашёл к нам в штаб, чтобы выразить сочувствие. Кроме меня, из лидеров партии, только он однажды подвергался нападению. Мы договорились о совместном участии в акциях посвящённых третьей годовщине октябрьского восстания.
Собирались у метро "Баррикадная". У меня как у актера постепенно выработались сценические предрассудки, страхи, вера в приметы. Я боялся только одного: слабой явки личного состава. Несколько раз я видел панический сон: прихожу к метро а там никого нет: пусто! Я в ужасе просыпался. У Баррикадной 3 октября я издали увидел наши флаги. Достаточное ядро ребят стояло в некотором оцепенении в окружении анпиловских народных типажей (ну у него там были завсегдатаи: усатый матрос с гармошкой, три бабки фронтовички поющие "три танкиста" и прочий фольклор). Я подошел с охранником Лешкой Разуковым-это были первые дни его службы у меня, он заступил 23 сентября. Мы пришли с Арбата пешком. В глубине неорганизованного войска союзников я стал строить наши ряды. Первыми вывел ребят с нашим штандартом "Национал-Большевистская Партия". Далее поставил пятерых с транспарантом "Не забудем, не простим!" Равномерно распределил флаги. В матюгальник много раз повторил чтобы шли, держа дистанцию, шеренгами. Чтобы смотрели в затылок идущему впереди... Потом эти построения стали обычными действиями, повторяемыми на каждом шествии, но тогда анпиловцы смотрели на нас разинув рты. Тактика "кричалок" тоже родилась, если не ошибаюсь, именно на трехлетии октябрьских событий. Дело в том что "Трудовая Россия" обычно ходила свои шествия под тарахтящую из репродуктора старенького Уазика с колокольчиками-динамиками на крыше советскую музыку. Время от времени музыку останавливали и тогда ораторствовал Виктор Иванович или его помощник, обычно в пластмассовой шахтерской каске на голове-Худяков, "Юра". "Трудовая Россия" имела в арсенале всего несколько лозунгов: "Банду Ельцина под суд!" Потом появился более современный лозунг: "Товарищ, смелее, Гони Бориса в шею!" Кричали эти лозунги не часто, обычно шли колыхающимся морем, гудя.
Национал-Большевики применили новую тактику: кричали всё шествие. Тексты кричалок стали составлять заранее. Все кричалки иерархически подразделялись на основополагающие, программные: ("Россия-всё, остальное-ничто!", "Ре-во-люция!", "Хороший буржуй-мертвы буржуй!" "Завершим реформы так: Сталин, Берия, Гулаг!" "Капитализм-дерьмо!"); и сиеминутные, посвященные теме по которой проводилась акция. К сиеминутным относились сочиненные для митинга у латвийского посольства: "Наши МИГи сядут в Риге!", "За наших стариков-уши отрежем!" или рожденный у стен казахского посольства: "Отберём у Нурсултана Русский север Казахстана!" На нас даже союзники поначалу смотрели неодобрительно, чего кричите! Но скоро поняли преимущество возмутительно шумной колонны перед смурной и сонной, покорно плывущей под хрипящие остатки советской музыки на истерзанной кассете. И робко стали кричать свои "кричалки".
3 октября я не остался в окрестностях Белого Дома на ночь. Ребята остались дежурить. Ночью к их костру много раз подходил Анпилов, садился, долго разговаривал. Полагаю, они его покорили. У многих языки были подвешены очень неплохо. У Цветкова, у Макса Суркова. Дугин был в тот вечер с нами. Все было "отлично, отлично",-последнее "отлично"-из дугиновского жаргона, его любимое.
De facto, наше сотрудничество с Анпиловым таким образом началось на год раньше официального подписания соглашения между нами осенью 1997 года. Сотрудничество это, в основном совместные публичные мероприятия-многому научило Национал-Большевиков. До нашего романа с "Трудовой Россией" мы не знали толком, как правильно оформить уведомление о проведении митинга, куда его отнести, когда. Мы понятия не имели о маршрутах, о совещаниях с властями и ментами в мэрии перед мероприятиями,-обо всей канительной бюрократии уличной политической жизни. Мы учились у анпиловцев, а они учились у нас (правда, наш пример не во всем годился им, встречался всегда в штыки, и если адаптировались наши методы, то поздно).
В деле проведения шествий и митингов или пикетов есть множество каверзных мелочей. Их нужно знать. Вплоть до такой чепухи, что в уведомление следует внести марку и номер автомобиля на котором будут ехать ваши динамики. Если вовремя не проверить матюгальники и не заменить батарейки, то Ваша акция никем не будет услышана и так далее. Всему этому, также как и спорам с московскими управами, ментами, префектами о маршрутах мы научились у "Трудовой России". Там было немало отличных людей среди них. Неказистых с виду, пожилых, но добрых душой, яростных, отзывчивых. Одна "баба Оля" чего стоит! Когда летом 1998 на Горбатом мосту сидели шахтёры, баба Оля кормила их-носила им в ведре гречневую кашу. Газеты, не утруждая себя доказательствами называли анпиловцев "люмпенами", но на самом деле это были москвичи и даже не совсем уж такие простые и рабочие, как хотелось бы Виктору Ивановичу. Это были москвичи ошалевшие от внезапного наступления нового мира, зловещего и преступного. Взамен того мира, в котором они прожили большую часть своей жизни. Ошаление. Такой у них часто и был вид. Одетые в простую, неказистую одежду, с корявыми, помятыми жизнью лицами. Лосьонов по бедности они не употребляли, многим жизнь наделала рваных морщин и поубавила волос. К тому же идти на целый день на улицу (а многие приезжали из Подмосковья)-нужна сумка, одеться нужно в разношёрстные ботинки или кеды, одежду выбираешь поудобнее, да ту которую не жалко, вдруг потасовка или упадёшь. Анпиловцы всегда выглядели как бедные провинциалы, это не парад из тысяч Немцовых и хакамад, это-народные массы. Остались самые смелые или самые отчаявшиеся. После октября 1993 года народ напугали так, что "массовые выступления трудящихся" (как это называли в советское время)-прекратились. Собрать от двух до пяти тысяч человек было большой удачей. Анпилов втайне мечтал о 20 тысячах, с которыми он мог прорваться в Кремль. Я уже вспоминал мою с ним беседу в автомобиле (он был за рулём), когда я спроил его: не кажется ли ему, что мы могли взятьвласть 23 февраля 92 года и 17 марта 92 года, а также 9 мая 93 года, в те дни под знамёна оппозиции собралось до 500 тысяч человек. Он сказал что да, его мучают воспоминания об этом могуществе. Мы согласились с тем, что не имели нужного опыта и, потому только он не призвал массы на штурм Кремля. Спустя четыре года Анпилов мечтал о двадцати тысячах. Сейчас я полагаю он мечтает о пяти.
С 1995 года, когда закончился очередной виток дружбы Виктора Ивановича с Геннадием Андреевичем в большие праздники оппозиционных митингов в Москве бывало три или четыре. КПРФ и присоединившиеся к ним профсоюзы собирались вместе и шли по своему маршруту и обычно проводили свой митинг на Лубянке или на Театральной площади. Анпилов, Терехов и мы-Национал-Большевики собирались на Октябрьской, шли по Дмитровке, на Болотную площадь, оттуда через мост входили к Кремлю со стороны Васильевского спуска и там проводили митинг. Был ещё один маршрут: шли от Пушкинской вниз по Тверской, а проводили митинг у памятника Жукову, рядом с Кремлём. Совсем уж малочисленные группы коммунистов, партии-секты под руководством Пригарина и Крючкова держались особняком и от нас и от Зюганова. Они часто шли по следам или зюгановцев или нашего шествия. Но с временным прмежутком, всякий раз уговаривая власть сократить этот промежуток, в надежде застать на месте наших и отколоть от нас людей.
Между тем обстановку в стране можно было охарактеризовать как застойно-реакционную. Причём КПРФ отказавшись от смелой борьбы с режимом, адаптировав тактикуподставления бумажных протестов в колёса власти, объективно эту власть поощряла. Вялая хмурая реакция надела пока ещё не тесный намордник на страну, но уже намордник, а КПРФ больше боролась с нами-радикалами и "провокаторами"-чем с ленивым удавом власти, каждый сезон заглатывающим ещё несколько кусков нашей свободы. Своим бездействием самая крупная оппозиционная партия в стране создала благоприятный климат для консолидации позиций власти. КПРФ не нападала, ещё и вопела если кто-то другой пытался кусать власть. КПРФ помогла чиновникам победить демократов, вытеснить демократов из всех ключевых позиций. Ельцин высосал демократию как большую жирную муху. Господин Гусинский и г-н Малашенко и господа из либеральных СМИ помогли г-ну Ельцину быть выбранным в 1996 году, несмотря на то что Ельцин физически не способен был руководить государством. Вот какой был расклад.
И всё-таки людей ещё выходило на улицы много. Больше всех могли вывести профсоюзы. Однажды они собрали на Васильевском спуске до 70 тысяч человек. И не знали что с ними делать. Вечером несколько сотен "национал-большевиков", как сообщил журналист Лобков "камнями и бутылками атаковали милицию".
Летом 1996го, (если не летом, то весной-точно), я уговорил Д.Жвания взять на себя тяжкий труд руководства Национал-Большевистской организацией в Питере. Случилось это после получения мной нескольких тревожных сигналов от Национал-Большевиков Петербурга, своего рода SOS, пущенных ими ко мне. У них не было руководителя и здоровые силы партии просто вымирали, а больные разлагались. Я вызвал Жвания в Москву, он приехал в кожаной куртке, длинноволосый, волосы длинные и прямые,-похожий на перца и на образ латиноамериканского революционера каких показывают в добротных фильмах. Ему было 27 лет и он отлично разбирался в теоретических и практических вопросах революции. Он работал с нами давно, но в партию вступать долго медлил, предпочитая сохранять свою "Рабочую борьбу" и даже выпускать листок. Я сказал ему: "Дима, у меня мало людей с Вашим опытом и Вашим уровнем революционного развития. Вы знаете что перспективы Вашей "Рабочей борьбы" равны нулю, потому фактическпи Вы член партии и работаете на нас. Вы знаете обстановку в Питерской организации. Она нездоровая." Ветераны партии рассказывают малолеткам об избирательной компании Дугина и умершей легенде Курёхина, и пьют водку, приходят новые люди, смотрят на это безобразие и долго не задерживются. У меня кроме(?) никого нет. Вы должны поднять организацию. Возьми её хотя бы ненадолго, покаа отыщется лидер.
Он позволил себя уговорить. Ему хотелось поработать в большой организации. К нам в Питере шли сотни людей к сожалению мы не смогли их всех должным образом принять, обеспечить партийной работой, выслушать, понять, такого тонкого механизма в партии не было предусмотрено... ловили и останавливали часть людей, остальные уходили. Ячейки нашей сети были слишком широкие. Я бескрайне жалею о тех многих тысячах молодых людей прошедших через партию по всей России. И не затормозившихся у нас. Меня просто гложет обида и раскаянье. Столько отлдичных ьребят и девушек не поняли нас и мы их не поняли...
Жвания уехал в Питер и оттуда стали приходить энергичные новости. Первое, что он сделал-выгнал из партии весь гнилой элемент. Я не говорил ему, чтобы он выгонял из партии, сам я всегда сгребал людей и слеплял вместе в этом была моя задача,-сгребать людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29