Слава Богу, в этот момент открылась дверь, ведущая в переднюю, иначе, боюсь, ее объятия лишили бы меня последних остатков мужества. Я шепотом предупредил ее о появлении в зале посторонних, она отпрянула от меня и без сил упала обратно в кресло. Появился сопровождаемый офицерами Рамиро, всем своим видом выражая нетерпеливое ожидание и надежду. Но мне пришлось разочаровать его.
— Если солнце зашло, ваше превосходительство, — смело, словно бросая вызов, сказал я, — зовите не мешкая палача.
Рамиро помрачнел — от его слуха не укрылись насмешливо-торжествующие нотки, проскользнувшие в моем голосе.
— Ты вздумал подшутить надо мной, грязное животное? — вскричал он, и его глаза злобно сверкнули. Затем он громко расхохотался, пожал плечами и уже спокойнее добавил: — Впрочем, сейчас это не имеет значения. Начинай, Федерико, — полуобернувшись, бросил он палачу.
— Позвольте сначала молвить вам одно словечко, мессер дель Орка, — с откровенной издевкой произнес я.
Он подозрительно взглянул на меня, удивленный, видимо, тоном, который я решился взять с ним.
— Говори и проваливай, — неохотно разрешил он.
— Мне помнится, вы хвастались, что никому не удавалось трижды одурачить вас и остаться в живых, — начал я и зловеще улыбнулся. — Вы глубоко ошибаетесь, мессер, и сейчас видите такого человека прямо перед собой.
— Фу! — презрительно фыркнул он, полагая, что я имел в виду свой разговор с Паолой. — Если хочешь, можешь утешаться этим, когда тебе на шею накинут петлю.
— Я уверен, что испытаю куда более сильное утешение, если увижу вашу реакцию на то, что вы сейчас услышите, — тут я сделал небольшую паузу, чтобы усилить эффект сказанного мною. — Не успеет начаться новый день, как вы последуете тем же путем, куда сейчас отправляете меня — прямо на виселицу. Вспомните-ка о сгоревшем письме Вителоццо Вителли, пепел которого вы обнаружили у себя на столе.
У Рамиро от изумления отвисла челюсть, и его лицо сперва еще больше покраснело, а потом стало бледным как мел.
— О чем ты болтаешь, шут? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— О том, что не кто иной, как я, развел костер на вашем столе. Но я спалил чистый лист бумаги, предварительно заменив им секретное письмо Вителли, то самое, что было прислано вам в подкладке шляпы курьера.
— Ты лжешь! — истошно завопил он.
— Мне совсем нетрудно доказать вам обратное. Хотите, я расскажу вам о его содержании? Так вот, слушайте: всякому, кто прочитает это письмо, станет ясно, что тиран Читта-ди-Кастелло подкупил губернатора Чезены и втянул его в заговор, направленный против самого Чезаре Борджа. Синьор Вителли настойчиво советует мессеру Рамиро воспользоваться визитом герцога в Чезену, который, как ему стало известно, состоится в ближайшие дни, для того, чтобы расправиться с их общим врагом. Исполнение столь гнусного дела предлагается возложить на спрятанного в засаде арбалетчика.
На мгновение Рамиро, казалось, лишился дара речи; он ошарашенно уставился на меня, и в его округлившихся глазах пылала жгучая ненависть. Затем он резко повернулся к своим офицерам, с изумлением внимавшим нашей странной беседе.
— Не верьте ему! — выпалил он. — Он всего лишь хочет любой ценой избежать виселицы и поэтому пытается заставить вас усомниться в моей лояльности герцогу Валентино. Это детская хитрость, и она ему не поможет.
В ответ я только рассмеялся. Один из находившихся здесь офицеров наверняка помнил туманный намек, оброненный Лампаньяни насчет шляпы курьера, — намек, стоивший ему жизни, — но в тот момент меня не интересовало, как другие отнесутся к сказанному мною.
— Завтра утром все вы узнаете, лгу я или нет, — с безграничной уверенностью произнес я. — Да что там говорить, это произойдет значительно раньше. Чезаре Борджа сейчас уже изучает письмо Вителоццо Вителли, и после полуночи прибудет в Чезену.
Рамиро затрясся от хохота. Он был готов поверить в то, что я выкрал это злосчастное послание, пока он спал, но ему показалось абсолютно невероятным, что я умудрился переправить его герцогу.
— Тебя обличает твоя же собственная ложь, — безапелляционно заявил он, в упор глядя на меня. — С прошлой ночи ты постоянно находился под стражей. Когда же ты успел найти курьера, который согласился поехать отсюда к Чезаре Борджа?
Я бесстрашно выдержал его взгляд, и это слегка смутило его.
— А где Мариани? — ехидно осведомился я. — Где отец мальчика, которого вы так безжалостно и хладнокровно убили вчера ночью? Поищите его хорошенько в Чезене, а когда вы устанете искать, тогда вы, возможно, поймете, что тот, кто собственными глазами видел кошмарную сцену гибели своего ребенка, пойдет на все, чтобы отомстить злодею.
Vergine Santa! [Пресвятая Дева (ит.)] .
Как он перепугался. Он, должно быть, еще раньше обратил внимание на отсутствие Мариани и почуял неладное, и сейчас его подозрения полностью подтвердились. С мертвенно-бледным лицом он обессиленно опустился в кресло и рукой вытер проступивший на лбу холодный пот. Тот, кто столько лет внушал смертельный страх всем, кто находился рядом с ним, сам был объят таким ужасом, что позабыл, казалось, обо всем на свете, даже о своих офицерах, которых могло насторожить столь необычное поведение своего капитана. Действительно, Рамиро даже не попытался опровергнуть выдвинутое против него обвинение в измене, а в том, что оно возникло не на пустом месте, нетрудно было догадаться по выражению его лица. Офицеры, разумеется, тоже сделали выводы и инстинктивно попятились от него — если заговор существовал и если о нем стало известно самому герцогу, от губернатора Чезены стоило держаться подальше.
Дело начинало принимать весьма неожиданный оборот, и я заметил, что взгляд Паолы оживился. Одни лишь стражники да палач сохраняли полную невозмутимость. Они были наемниками Рамиро, им платили деньги за верность, и к интригам своего господина они не имели никакого отношения.
Наконец Рамиро удалось справиться с собой. Он тяжело поднялся из кресла и угрожающе прорычал, глядя на меня исподлобья:
— Ты выставил меня на посмешище, но прежде, чем ты умрешь, ты горько пожалеешь об этом. Раздень его, — скомандовал он палачу. — Мы вздернем шутника лишь после того, как переломаем ему все кости. Приступай, — и он сделал небрежное движение рукой снизу вверх, словно подсказывая, каким образом следует обращаться со мной.
Палач бросился было исполнять распоряжение Рамиро, но мадонна Паола опередила его.
— Неужели здесь нет никого, кто обнажил бы свой меч в защиту интересов герцога Валентино? — звенящим от волнения голосом воскликнула она, обращая свой страстный призыв к офицерам Рамиро. — Я удивляюсь, в каком лагере вы находитесь: вместе с верноподданными Чезаре Борджа или с его врагами? Можете не сомневаться, герцог сурово спросит с виновных за жизнь человека, который пожертвовал собой ради его спасения. Чего же вы ждете тогда? Почему стоите сложа руки и позволяете этому изменнику делать все, что ему заблагорассудится? Или вы не боитесь разделить участь, которая скоро постигнет его?
Слова Паолы оказались тем самым стимулом к действию, которого им не хватало, и не успела она замолчать, как зазвенела сталь о сталь и один из офицеров выхватил меч из ножен.
— Да здравствует герцог Валентино! Все, кто верен ему, ко мне, — воскликнул он и указал мечом на Рамиро. — Арестуем предателя, и пусть герцог решает, что делать с ним.
Еще трое офицеров с обнаженными мечами поспешили присоединиться к нему, а оставшиеся двое — одним из которых был Луканьоло — безразлично скрестили руки на груди, давая понять, что намерены соблюдать нейтралитет, не принимая ничью сторону. Даже палач перестал раздевать меня и с интересом наблюдал за происходящим. А ситуация действительно складывалась весьма любопытно и как будто не в пользу Рамиро. Но тот тоже не терял времени даром. Одним громадным прыжком он оказался у двери, ведущей во двор замка, широко распахнул ее и позвал стражу. Снаружи послышался топот бегущих ног, и буквально в следующую секунду около десятка солдат ворвались в зал — что и говорить, губернатор Чезены умел заботиться о собственной безопасности. Вместе с охранявшими меня алебардщиками они быстро сломили сопротивление мятежных офицеров и прижали их, обезоруженных, к стене. Мадонна Паола в отчаянии закрыла лицо руками и обессиленно опустилась в кресло. Рамиро не спеша выпрямился и обвел торжествующим взором зал, словно выбирая, на ком первом выместить гнев. Его взгляд задержался на мне, полуобнаженном и замершем на полпути к дыбе.
— Ну, Федерико, — ухмыльнулся Рамиро, — я жду.
На сей раз палач с особым рвением взялся за работу и в два счета лишил меня остатков верхней одежды. Я покорно позволил подвести себя к дыбе — имело ли смысл сопротивляться теперь? — и лишь молился о том, чтобы Бог дал мне силы вытерпеть ожидающие меня мучения. Я уже попрощался с жизнью; я предполагал, что моя агония едва ли продлится более получаса, после чего обычно наступал обморок, — дай Бог, чтобы это произошло как можно скорее! — от которого я надеялся очнуться уже в ином, лучшем мире. Я не сомневался, что мое бесчувственное тело отнесут на самый верх башни и повесят за шею на той жуткой балке, которую Рамиро дель Орка цинично окрестил своим флагштоком.
Федерико принялся привязывать свисавшие с потолка веревки к моим запястьям. Я в последний раз взглянул на Паолу. Она стояла на коленях и молилась, прижав руки к груди, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания. И в этот момент, когда последняя искра надежды угасла у меня в сердце, до моего слуха долетел звук трубы, раздавшийся, как мне показалось, у самых ворот замка и призывавший всех, кто его слышит, к безоговорочному повиновению.

Глава XXI
AVE CAESAR

[Ave caesar — начальные слова фразы «Ave, Caesar, morituri te salutant!», которой римские гладиаторы приветствовали появление в ложе императора Клавдия] .
На мгновение я поверил, что чудо действительно свершилось и Чезаре Борджа каким-то образом сумел добраться из Фаэнцы до Чезены почти вдвое быстрее, чем я предполагал. Такая же мысль, несомненно, посетила и Рамиро дель Орка. Он изменился в лице и бросился к двери, чтобы отдать своим людям распоряжение держать мост поднятым. Но в этот раз он опоздал. Не успели прозвучать последние слова его команды, как заскрипели петли, лязгнули цепи и раздался глухой удар о землю — это опустился подъемный мост.
Прошло еще несколько секунд, и все мы услышали топот копыт многочисленного отряда всадников, въезжавших в крепость. Парализованный страхом, Рамиро словно прирос к месту, на котором стоял, и лишь дико вращал глазами из стороны в сторону. И все-таки это Чезаре, подумал я. Кто еще мог объявиться в Чезене с таким большим войском? Но если это Чезаре, значит, он приехал не из Фаэнцы, а раз так, то Мариани где-то разминулся с ним.
Впрочем, мои сомнения скоро разрешились. Ведущая со двора замка дверь широко распахнулась, и на пороге появилась по-военному подтянутая фигура герцога Валентино. Он шагнул в зал, и золотые шпоры его высоких черных сапог мелодично звякнули. На нем был отороченный рысьим мехом темно-малиновый бархатный камзол, на груди тускло поблескивала массивная золотая цепь, а из ножен, густо усеянных самоцветами, торчала бронзовая рукоятка меча. Вслед за герцогом в зал ворвалась целая толпа его наемников в стальных доспехах и с обнаженными мечами в руках, что яснее ясного говорило о причине их столь неожиданного появления здесь.
Сумев наконец справиться со своим испугом и решив, по крайней мере, сохранить хорошую мину, Рамиро с почтительным видом попытался подойти к своему синьору. Но не успел он сделать и двух шагов, как герцог остановил его.
— Ни с места, изменник. Тебе запрещается приближаться ко мне, — повелительным тоном произнес он и предупреждающе поднял левую руку в перчатке, словно подчеркивая этим жестом смысл сказанного. И только сейчас я заметил, что в руке он держал лист бумаги.
Не знаю, что сильнее подействовало на Рамиро: вид этой бумаги, в которой он, возможно, узнал письмо Вителли, или хлесткое слово — «изменник», которым Чезаре безжалостно заклеймил его, давая таким образом всем понять, что ему стало известно о тайных замыслах губернатора Чезены. Как бы то ни было, всю напыщенность с него как ветром сдуло. Лицо Рамиро позеленело от страха, и он задрожал всем телом, являя собой зрелище, достойное жалости в глазах любого, кто сохранил в своей душе хотя бы малейшую способность к состраданию.
Между тем внимательные глаза Чезаре обежали весь зал и остановились на мадонне Паоле, поднявшейся с колен и попытавшейся укрыться в тени возле стены. От удивления он непроизвольно отступил назад, решив, вероятно, что видит перед собой призрак, но, будучи человеком, несклонным к суевериям, он в следующую же секунду справился с охватившим его смущением и, сняв бархатную шапочку, прикрывавшую его каштановые волосы, низко поклонился ей.
— Ради всего святого, мадонна, объясните, каким образом вы вновь ожили и почему оказались здесь?
— Этот злодей, — указала Паола на Рамиро, от волнения забыв ответить на приветствие герцога, — перед своим отъездом из Пезаро подсыпал мне за ужином сильного снотворного в вино. Меня сочли умершей и перед похоронами оставили в церкви Святого Доминика, куда он вместе с несколькими негодяями прокрался ночью, чтобы похитить меня. Но Ладдзаро Бьянкомонте, которого вы своим появлением спасли от верной гибели, помешал осуществлению этого дьявольского замысла. К сожалению, сегодня утром солдаты Рамиро обнаружили меня в Каттолике и три часа назад привезли сюда. За это время меня пытались принудить к поступкам настолько бесчестным, что у меня язык не поворачивается говорить о них.
— Благодарю вас, мадонна, вы изложили все как нельзя более ясно, — отозвался герцог Валентино с присущим ему ледяным спокойствием.
Чезаре Борджа, по слухам, отличался горячим темпераментом, однако при всей своей вспыльчивости он всегда умел внешне оставаться холодно-невозмутимым, каким сейчас предстал перед нами, и это качество заставляло подданных герцога лишь сильнее трепетать перед ним.
— Чуть позже, мадонна, — добавил он, — вы расскажете мне, почему мессер Бьянкомонте не проводил вас в дом вашего брата. Но сначала мне придется разобраться с более важными делами, которые касаются самого губернатора Чезены.
— Ваша светлость! — в отчаянье вскричал Рамиро. — Мадонна обманывает вас. Я не знаю, кто подсыпал ей снотворное. Разве я мог совершить такое? Я слышал слухи о том, что ее тело было похищено, и организовал поиски...
— Молчать! Разве тебе разрешали говорить, пес? — сурово оборвал герцог Рамиро, и тот запнулся на полуслове и сжался в комок, как собака, устрашенная видом плетки своего хозяина.
— Взять его и разоружить, — небрежно бросил через плечо Чезаре своим солдатам и, пока его распоряжение выполнялось, велел палачу развязать меня.
— Я перед вами в долгу, мессер Бьянкомонте, — все тем же бесстрастным тоном проговорил он. — Только благодаря вашей смелости и находчивости сенешаль Мариани смог доставить мне письмо, в котором содержатся неопровержимые доказательства вины Рамиро дель Орка. Вам повезло, что Мариани не пришлось ехать в Фаэнцу, иначе я навряд ли застал бы вас в живых. Сегодня утром я отправился в Сенигаллию, и мы с ним встретились на полдороге.
— В письме, полученном вами от Вителли, — вновь обратился герцог к Рамиро, — говорится, что в заговоре, помимо вас двоих, принимают участие и другие. Кто они? Отвечайте и не пытайтесь лгать, поскольку тогда нам придется проверить каждое ваше слово.
Но Рамиро продолжал тупо смотреть на него и лишь по-змеиному часто облизывал пересохшие губы.
— Вина, — по привычке прохрипел он, не умея в критических ситуациях обходиться без помощи спиртного. — Дайте мне вина!
— Принесите ему, — отрывисто разрешил Чезаре, и все мы терпеливо ждали, пока слуга наполнит вином большую чашу для Рамиро, а тот не отрываясь осушит ее до дна.
— Итак, — продолжал герцог, — вы изволите отвечать на мой вопрос?
— Синьор, — заносчиво сказал Рамиро — выпитое как будто придало ему храбрости, — прежде всего я попрошу вас выражаться яснее. О каком заговоре идет речь, ваша светлость? Какое письмо Вителли отправил мне? Я так понимаю, что вы имеете в виду синьора Читта-ди-Кастелло, но я почти не знаком с ним, и мы не состоим в переписке.
Секунду Чезаре изучающе смотрел на него.
— Подойдите ближе, — велел он, и двое алебардщиков, державших Рамиро за руки, подвели его к герцогу. — Вы видели когда-нибудь вот это? — он сунул написанное Вителоццо Вителли послание под самый нос Рамиро.
Тот с деланным недоумением уставился в бумагу.
— Никогда в жизни, — промямлил он, безуспешно пытаясь заставить свой голос звучать убедительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24