Иного шанса спастись у нас не было; сейчас приходилось уповать только на Господа, да еще на то, что мессер Рамиро не догадается как следует обыскать церковь.
Собственно говоря, главная часть моего плана и состояла в том, чтобы убедить Рамиро в бессмысленности и даже небезопасности такого обыска. В моем распоряжении оставались считанные минуты, но я надеялся, что даже за столь короткое время я успею осуществить свой замысел, поскольку церковная дверь была крепкой, и взломщикам придется открывать ее, не создавая особого шума, чтобы не разбудить жителей окрестных домов и не сделать их невольными свидетелями происходящего.
Не знаю, какими инструментами пользовался сбирр Рамиро, но он уже приступил к работе, и я ясно слышал мягкий хрустящий звук стали, вгрызающейся в дерево. Надо было действовать, и немедленно. Я осторожно поднял мадонну Паолу и переместил ее со скамьи на пол, предусмотрительно расстелив там свой плащ. Затем, двигаясь по-кошачьи быстро и бесшумно, я обогнул катафалк и поднял лежавшую на полу крышку гроба. Вернувшись к скамье, я влез на нее со своей ношей в руках и установил крышку в том же положении, в котором она находилась до того, как я открыл ее. Я подобрал с пола гробовой покров, закрыл им гроб и катафалк и аккуратно расправил так, чтобы ни у кого не возникла мысль, что кто-то мог потревожить его в эти ночные часы. Соблюдая предельную осторожность, я отволок на прежнее место скамью, легко, как перышко, подхватил на руки мадонну Паолу и поспешил прочь из круга света, созданного пламенем свечей, в непроницаемую тьму.
Двигаясь, как во сне — убегая от врага всегда кажется, что стоишь на месте, — я преодолел расстояние между катафалком и алтарем и со всего размаху ударился о поручни, отделявшие алтарную часть, которые я сослепу, не успев привыкнуть к темноте, не заметил. На секунду я замер как вкопанный, опасаясь, что те, снаружи, услышат грохот, который я произвел своим неловким движением, но хрустящий звук металла, крошащего дерево, не прервался ни на одно мгновение, и у меня немного отлегло от сердца.
Двумя прыжками я взял несколько ведущих вверх ступенек и, обогнув алтарь справа, с облегчением вздохнул: слава Богу, мои предположения подтвердились. Алтарь церкви Святого Доминика был устроен так же, как алтари большинства известных мне церквей, и его отделял от восточной стены узкий проход чуть более шага в ширину. Именно это место я избрал в качестве нашего убежища, и туда я, насколько смог, втащил мадонну Паолу, завернутую в мой плащ.
Едва я опустил ее на пол, как в дальнем конце церкви раздался громкий треск, и я понял, что сбирру удалось справиться с замком. Я осторожно высунул голову из своего укрытия; на таком расстоянии, да еще в темноте, трудно было что-либо разглядеть, однако я увидел, как колыхнулись тени, отбрасываемые пламенем свечей на стены, и догадался, что это открылась наружная дверь и Рамиро вместе со своими сообщниками уже находится внутри храма. Вскоре я уловил звуки шагов, осторожно приближавшиеся к катафалку, а затем увидел резко очерченные, выхваченные светом из темноты силуэты.
Их было пятеро. Некоторое время они о чем-то негромко совещались, стоя перед катафалком, и хотя их голоса гулко отдавались под каменными сводами, я не мог разобрать ни слова из того, о чем они говорили. Наконец Рамиро — я узнал его по огромному росту — шагнул вперед, резким движением сорвал с гроба покров, а один из его людей подтащил поближе к катафалку ту же самую скамью, которой чуть раньше пользовался я.
— Растяните плащ, — более уверенным тоном проговорил Рамиро.
Четверо солдат немедленно исполнили его приказ и, взявшись каждый за свой угол плаща, встали рядом с катафалком. Вероятно, именно таким способом они собирались вынести мадонну Паолу отсюда. Рамиро влез на скамью и взялся руками за крышку гроба. Нетрудно было догадаться, о чем он думал в эту минуту и каким дьявольским торжеством переполнялась его черная душа. Еще бы, мессер Рамиро дель Орка, губернатор Чезены, перехитрил синьора Филиппо ди Сантафьор, перехитрил всех нас, в том числе и саму мадонну Паолу, и, что самое главное, умудрился не оставить за собой никаких следов, свидетельствующих о том, чьих это рук дело!
Но Судьба, этот величайший шут всех времен и народов, любит развлекаться тем, что, готовясь нанести сокрушительный удар, сперва вселяет безумные надежды и манит несбыточными обещаниями. И когда раздался взрыв проклятий, столь неуместных здесь, в церкви, я понял, что нынешний случай явился еще одним подтверждением этого правила.
— Черт побери! Гроб пуст! — донеслись до меня его восклицания, весьма напоминавшие рычание потревоженного медведя в берлоге; затем я услышал уже знакомый мне звук падения крышки гроба на пол, а вслед за этим меня едва не оглушил еще более страшный грохот, от которого, казалось, затряслись даже стены — Рамиро, давая выход закипевшей в нем ярости, опрокинул катафалк.
Он спрыгнул со скамейки, и от его былой осторожности не осталось и следа.
— Это дело рук сладкоречивого мерзавца Филиппо! — заорал он. — Нас заманили в ловушку, а вы, дурачье, даже ничего не подозревали.
Я легко мог представить себе, как в уголках рта Рамиро появилась пена, как вздулись жилы у него на висках и с каким безумием глядели его вытаращенные от ужаса глаза, — ведь губернатор Чезены, несмотря на свои внушительные габариты, всегда был и оставался изрядным трусом.
— Вон отсюда! — проревел он. — Мечи наизготовку! Живее, живее!
Один из его сообщников что-то пробормотал ему. О, Матерь Божья! Что, если он предложил хорошенько обшарить церковь, прежде чем покидать ее? Но ответ Рамиро унял мои страхи.
— Я не могу рисковать, — рявкнул он. — Мы уходим порознь. Я иду первым, а вы следуете за мной. Выбирайтесь из Пезаро кто как сможет, и поскорее.
Конец его фразы потонул в гуле голосов, но я сумел уловить слова «Чезена» и «завтра вечером», из чего догадался, где он назначил своим сообщникам место встречи [Расстояние от Пезаро до Чезены составляет около 60 км] . Рамиро ушел; и едва стихли звуки его шагов, как за ним последовали и остальные, и, мне думается, если бы не страх перед своим звероподобным предводителем, они сбежали бы отсюда куда раньше.
Беспрестанно вознося хвалу Небесам за чудесное избавление от этих головорезов, я наклонился к мадонне Паоле. Я заметил, что ее дыхание стало более глубоким и равномерным, как у крепко спящего человека. Я надеялся, что вскоре она очнется, и тогда я смогу проводить ее во дворец — донести ее, бесчувственную, туда на руках представлялось мне совершенно немыслимым. Но тут я вспомнил, что в ризнице наверняка должен храниться запас вина для церковных нужд, и я смогу воспользоваться им, чтобы подкрепить силы мадонны Паолы, когда она придет в себя.
Я вновь обогнул алтарь, по пути прихватив свечу с алтарного подсвечника, которую зажег от одной из горевших рядом с опрокинутым катафалком свечей, и направился налево, туда, где, по моим понятиям, должна была находиться дверь в ризницу. К счастью, она оказалась незапертой. Я спустился по короткой лестнице с узкими каменными ступеньками и оказался в просторном помещении с побеленными стенами и потолком.
Возле одной из стен ризницы стояла широкая дубовая скамья, над которой висело огромное деревянное распятие весьма примитивной работы. Рядом с ней, в углу, я заметил небольшую лавку и на ней металлический таз и кувшин. Несколько священнических облачений висело тут и там на вбитых в стены железных крюках. Возле другой стены находилось нечто, напоминавшее шкаф и буфет одновременно, туда я и направился в поисках нужного мне эликсира жизни. Торопливо просмотрев несколько ящиков шкафа, одни из которых были плотно набиты монашескими одеждами, другие — свежевыстиранным тонким бельем, приятно пахнущим розмарином, я распахнул дверцы буфета, и блеск золотых и серебряных сосудов, чаш, подсвечников, богато украшенных драгоценными камнями дарохранительниц на мгновение ослепил меня. Однако зрелище всех этих сокровищ оставило меня равнодушным — в углу буфета я заметил вожделенный кожаный бурдюк, небольшой, но на вид полный вина.
Я уже протянул к нему руку, как вдруг тишину церкви прорезал пронзительный крик, заставивший меня замереть от ужаса. Неужели Рамиро вернулся и нашел мадонну Паолу? Что теперь делать? — подобные вопросы и предположения, одно фантастичнее другого, беспорядочно, как мухи в жаркий день, закружились у меня в голове.
Но следующий крик вывел меня из ступора. Забыв о бурдюке с вином, я сломя голову кинулся прочь из ризницы и перед алтарем увидел белую, в тусклом свете свечей казавшуюся почти бестелесной, фигуру мадонны Паолы. Я сразу догадался о причине ее страха — любой на ее месте перетрусил бы, очнувшись от забытья в таком месте и в таких одеждах.
— Мадонна! — окликнул я ее, почти бегом устремившись к ней. — Мадонна Паола!
— Ладдзаро? — через секунду услышал я ее напряженный голос. — Что случилось? Почему я здесь?
— Произошло нечто ужасное, мадонна, — торопливо произнес я. — Но теперь все в порядке, все уже позади, и вам ничто более не угрожает.
— Как я оказалась здесь? — спросила она, дрожа как осиновый лист.
— Потерпите немного, и я обо всем расскажу, — ответил я и наклонился, чтобы поднять с пола плащ, соскользнувший с ее плеч, пока она шла сюда от задней части алтаря. — А пока воспользуйтесь вот этим, — добавил я, помогая ей закутаться в плащ. — Как вы себя чувствуете, мадонна, вам плохо?
— Я не знаю, — нетвердо проговорила она. — Но мне очень страшно. Объясните же мне, что все это означает, — взмолилась она.
Обещая все объяснить ей, как только она окажется в менее зловещей обстановке, я буквально потащил ее за собой в ризницу. Там я усадил ее на дубовую скамью и достал из буфета кожаный бурдюк и чашу. Она сказала, что не хочет пить, но я проявил настойчивость.
— Речь идет не о том, чтобы утолить жажду, мадонна, — сказал я. — Вино вас согреет и придаст вам сил. Смелее, мадонна, выпейте.
Она все же послушалась меня и сделала несколько жадных глотков, после чего ее мертвенно-бледные щеки слегка порозовели.
— Я очень замерзла, Ладдзаро, — пожаловалась она.
Я вновь подошел к шкафу и извлек оттуда одну из черных монашеских ряс, на которые обратил внимание, когда искал вино. Закутавшись в груботканую, но весьма теплую одежду, она, видимо, почувствовала себя уютнее и вновь приступила к расспросам.
— Вы так добры ко мне, Ладдзаро, — неуверенно начала она. — Я была несправедлива к вам... Который сейчас час? — после секундного замешательства добавила она.
Но этот вопрос я оставил без ответа. Я велел ей набраться мужества, чтобы выслушать длинную и жуткую историю, которая, к счастью, благополучно завершилась.
— Но все же, почему я оказалась здесь? — воскликнула она, едва я приступил к повествованию. — Я, должно быть, лежала в обмороке, если ничего не помню, — и тут она сама обо всем догадалась. — Они решили, что я умерла, верно, Ладдзаро? — полуутвердительно, полувопросительно произнесла она, и ее обращенные на меня глаза испуганно расширились.
— Да, мадонна, — твердо ответил я, — вас сочли умершей.
После этого я рассказал ей все, что случилось вчера, умолчав только о том, почему задержался в церкви. Когда я начал говорить о появлении Рамиро и его людей, она вздрогнула, закрыла глаза и открыла их не раньше, чем я замолчал. К своему удивлению, я увидел, что она тихо плачет.
— Значит, вы спасли меня, Ладдзаро? — убитым голосом прошептала она. — О, мой верный Ладдзаро, в трудную минуту вы всегда оказываетесь рядом со мной. Вы в самом деле мой единственный, мой самый верный друг, и вы всегда выручаете меня.
— Вам уже лучше, мадонна? — резко, пожалуй, даже несколько грубовато спросил я ее.
— Да, мне лучше, — ответила она и встала, как будто собираясь проверить свое собственное утверждение, — но от одной мысли о том, что случилось со мной, мне делается дурно.
— В таком случае, посидите и отдохните, — посоветовал я. — Мы отправимся в путь, когда вы почувствуете себя более уверенно.
— Куда же мы пойдем? — поинтересовалась она.
— Конечно, во дворец, к вашему брату.
— Да, разумеется, — без особого энтузиазма согласилась она, словно ожидая услышать иной ответ. — Ведь завтра — это будет завтра, не так ли? — синьор Игнасио приезжает за своей невестой. Он весьма и весьма многим обязан вам, Ладдзаро.
Наступило неловкое молчание. Я принялся обеспокоенно расхаживать по ризнице. До утра оставалось, наверное, совсем недолго, скоро здесь могли появиться монахи, и наше положение с каждой минутой становилось все более и более опасным.
— Ладдзаро, — негромко произнесла она наконец, — как вы оказались в церкви?
— Я пришел вместе с другими, мадонна, к панихиде, — довольно сдержанно отозвался я, больше всего на свете опасаясь расспросов на эту тему. — Если вы оправились от потрясения, мадонна, то нам лучше уйти отсюда.
— Нет, еще не совсем, — возразила она. — Прежде чем мы покинем церковь, мне бы хотелось разобраться в этой странной истории и кое-что выяснить для себя лично. И потом, разве нам так уж плохо здесь? — с неожиданным кокетством добавила она. — Вот только интересно, что мы скажем святым отцам доминиканцам, если они застанут нас наедине друг с другом в такое время и в таком виде?
От смущения я готов был сквозь землю провалиться. Поистине вломившиеся в церковь Рамиро и его приспешники испугали меня куда меньше, чем этот допрос.
— Так что же задержало вас, когда все ушли? — повторила она.
— Я остался помолиться, мадонна, — отрезал я. — Чем еще можно заниматься в церкви?
— Помолиться за меня, Ладдзаро? — вкрадчиво спросила она.
— Ну конечно, мадонна.
— У вас преданное сердце, Ладдзаро, — негромко проговорила она. — А я была так жестока с вами. Но, мне кажется, вы получили по заслугам за свой обман, скажете нет, Ладдзаро?
— Наверное, я заслужил подобное обращение, мадонна, хотя, возможно, вы были бы более снисходительны ко мне, если бы знали, почему я поступил так, — неосторожно ответил я.
— Если бы я знала? — на секунду задумалась она. — Действительно, я не все понимаю. Даже в том, что случилось сегодня ночью, для меня многое осталось загадочным, несмотря на ваши пространные объяснения. Скажите мне, Ладдзаро, почему вы предположили, что я не умерла?
— Я не предполагал этого, — вырвалось у меня. «О Боже! Что-то будет», — мелькнуло у меня в голове.
— В самом деле? — удивленно воскликнула она, и я наконец-то понял, к чему она клонит. — В таком случае, почему вы решили заглянуть внутрь гроба?
— Вы задаете вопросы, на которые мне трудно дать вам ответ, — едва сдерживая неожиданно нахлынувшее на меня раздражение, сказал я. — Благодарите Бога, мадонна, что все сложилось так, а не иначе, и не спрашивайте себя «почему?».
Она пристально посмотрела на меня, и ее глаза странно заблестели.
— Но должна же я услышать наконец правду, — не отступала она. — Я имею право на это. Ответьте мне: прежде чем мое тело предадут земле, вам захотелось в последний раз взглянуть на меня?
— Наверное, мадонна, — неуверенно признался я, сконфуженно опустив взгляд. — Уйдемте же отсюда, мадонна! — почти взмолился я, но она не обратила на мою просьбу ни малейшего внимания.
— Неужели вы так сильно любите меня, Ладдзаро?
На секунду мне показалось, что я окаменел. Затем я резко повернулся к ней, и мое лицо — я в этом не сомневался — смертельно побледнело, а глаза засверкали, как у одержимого. Я знал, что поступаю как сумасшедший, но я уже не владел собой. Наверное, не последнюю роль здесь сыграли бурные переживания этой ночи и предыдущего дня, иначе ее слова не лишили бы меня остатков здравого смысла.
— Сильно люблю вас, мадонна? — переспросил я и не узнал свой собственный голос — настолько чужим он показался мне. — Да вы для меня воздух, которым я дышу, солнце, которое освещает мой убогий мирок. Вы мне дороже чести, даже самой жизни. Вы мой ангел-хранитель, мой небесный покровитель, к которому я денно и нощно взываю о милосердии. Сильно ли я люблю вас, мадонна?..
Я осекся, внезапно осознав, что совершил и что за этим может последовать. Я упал перед ней на колени, уронил голову на грудь и широко раскинул руки.
— О, простите меня, мадонна! — сокрушенно воскликнул я. — Простите и забудьте. Никогда в жизни я не осмелюсь еще раз оскорбить вас.
— Нужно ли мне прощать вас и забывать? — услышал я задумчиво-нежный голос мадонны Паолы, и ее рука ласково коснулись моей головы, словно она хотела благословить и успокоить меня. — Вы ничем не оскорбили меня, и я навсегда запомню то, что вы сейчас сказали. Чего вы боитесь, мой верный Ладдзаро? Разве мужчина должен стыдиться признания, которое ему пришлось сделать в критическую минуту? За эту минуту я до конца дней своих буду благодарна судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Собственно говоря, главная часть моего плана и состояла в том, чтобы убедить Рамиро в бессмысленности и даже небезопасности такого обыска. В моем распоряжении оставались считанные минуты, но я надеялся, что даже за столь короткое время я успею осуществить свой замысел, поскольку церковная дверь была крепкой, и взломщикам придется открывать ее, не создавая особого шума, чтобы не разбудить жителей окрестных домов и не сделать их невольными свидетелями происходящего.
Не знаю, какими инструментами пользовался сбирр Рамиро, но он уже приступил к работе, и я ясно слышал мягкий хрустящий звук стали, вгрызающейся в дерево. Надо было действовать, и немедленно. Я осторожно поднял мадонну Паолу и переместил ее со скамьи на пол, предусмотрительно расстелив там свой плащ. Затем, двигаясь по-кошачьи быстро и бесшумно, я обогнул катафалк и поднял лежавшую на полу крышку гроба. Вернувшись к скамье, я влез на нее со своей ношей в руках и установил крышку в том же положении, в котором она находилась до того, как я открыл ее. Я подобрал с пола гробовой покров, закрыл им гроб и катафалк и аккуратно расправил так, чтобы ни у кого не возникла мысль, что кто-то мог потревожить его в эти ночные часы. Соблюдая предельную осторожность, я отволок на прежнее место скамью, легко, как перышко, подхватил на руки мадонну Паолу и поспешил прочь из круга света, созданного пламенем свечей, в непроницаемую тьму.
Двигаясь, как во сне — убегая от врага всегда кажется, что стоишь на месте, — я преодолел расстояние между катафалком и алтарем и со всего размаху ударился о поручни, отделявшие алтарную часть, которые я сослепу, не успев привыкнуть к темноте, не заметил. На секунду я замер как вкопанный, опасаясь, что те, снаружи, услышат грохот, который я произвел своим неловким движением, но хрустящий звук металла, крошащего дерево, не прервался ни на одно мгновение, и у меня немного отлегло от сердца.
Двумя прыжками я взял несколько ведущих вверх ступенек и, обогнув алтарь справа, с облегчением вздохнул: слава Богу, мои предположения подтвердились. Алтарь церкви Святого Доминика был устроен так же, как алтари большинства известных мне церквей, и его отделял от восточной стены узкий проход чуть более шага в ширину. Именно это место я избрал в качестве нашего убежища, и туда я, насколько смог, втащил мадонну Паолу, завернутую в мой плащ.
Едва я опустил ее на пол, как в дальнем конце церкви раздался громкий треск, и я понял, что сбирру удалось справиться с замком. Я осторожно высунул голову из своего укрытия; на таком расстоянии, да еще в темноте, трудно было что-либо разглядеть, однако я увидел, как колыхнулись тени, отбрасываемые пламенем свечей на стены, и догадался, что это открылась наружная дверь и Рамиро вместе со своими сообщниками уже находится внутри храма. Вскоре я уловил звуки шагов, осторожно приближавшиеся к катафалку, а затем увидел резко очерченные, выхваченные светом из темноты силуэты.
Их было пятеро. Некоторое время они о чем-то негромко совещались, стоя перед катафалком, и хотя их голоса гулко отдавались под каменными сводами, я не мог разобрать ни слова из того, о чем они говорили. Наконец Рамиро — я узнал его по огромному росту — шагнул вперед, резким движением сорвал с гроба покров, а один из его людей подтащил поближе к катафалку ту же самую скамью, которой чуть раньше пользовался я.
— Растяните плащ, — более уверенным тоном проговорил Рамиро.
Четверо солдат немедленно исполнили его приказ и, взявшись каждый за свой угол плаща, встали рядом с катафалком. Вероятно, именно таким способом они собирались вынести мадонну Паолу отсюда. Рамиро влез на скамью и взялся руками за крышку гроба. Нетрудно было догадаться, о чем он думал в эту минуту и каким дьявольским торжеством переполнялась его черная душа. Еще бы, мессер Рамиро дель Орка, губернатор Чезены, перехитрил синьора Филиппо ди Сантафьор, перехитрил всех нас, в том числе и саму мадонну Паолу, и, что самое главное, умудрился не оставить за собой никаких следов, свидетельствующих о том, чьих это рук дело!
Но Судьба, этот величайший шут всех времен и народов, любит развлекаться тем, что, готовясь нанести сокрушительный удар, сперва вселяет безумные надежды и манит несбыточными обещаниями. И когда раздался взрыв проклятий, столь неуместных здесь, в церкви, я понял, что нынешний случай явился еще одним подтверждением этого правила.
— Черт побери! Гроб пуст! — донеслись до меня его восклицания, весьма напоминавшие рычание потревоженного медведя в берлоге; затем я услышал уже знакомый мне звук падения крышки гроба на пол, а вслед за этим меня едва не оглушил еще более страшный грохот, от которого, казалось, затряслись даже стены — Рамиро, давая выход закипевшей в нем ярости, опрокинул катафалк.
Он спрыгнул со скамейки, и от его былой осторожности не осталось и следа.
— Это дело рук сладкоречивого мерзавца Филиппо! — заорал он. — Нас заманили в ловушку, а вы, дурачье, даже ничего не подозревали.
Я легко мог представить себе, как в уголках рта Рамиро появилась пена, как вздулись жилы у него на висках и с каким безумием глядели его вытаращенные от ужаса глаза, — ведь губернатор Чезены, несмотря на свои внушительные габариты, всегда был и оставался изрядным трусом.
— Вон отсюда! — проревел он. — Мечи наизготовку! Живее, живее!
Один из его сообщников что-то пробормотал ему. О, Матерь Божья! Что, если он предложил хорошенько обшарить церковь, прежде чем покидать ее? Но ответ Рамиро унял мои страхи.
— Я не могу рисковать, — рявкнул он. — Мы уходим порознь. Я иду первым, а вы следуете за мной. Выбирайтесь из Пезаро кто как сможет, и поскорее.
Конец его фразы потонул в гуле голосов, но я сумел уловить слова «Чезена» и «завтра вечером», из чего догадался, где он назначил своим сообщникам место встречи [Расстояние от Пезаро до Чезены составляет около 60 км] . Рамиро ушел; и едва стихли звуки его шагов, как за ним последовали и остальные, и, мне думается, если бы не страх перед своим звероподобным предводителем, они сбежали бы отсюда куда раньше.
Беспрестанно вознося хвалу Небесам за чудесное избавление от этих головорезов, я наклонился к мадонне Паоле. Я заметил, что ее дыхание стало более глубоким и равномерным, как у крепко спящего человека. Я надеялся, что вскоре она очнется, и тогда я смогу проводить ее во дворец — донести ее, бесчувственную, туда на руках представлялось мне совершенно немыслимым. Но тут я вспомнил, что в ризнице наверняка должен храниться запас вина для церковных нужд, и я смогу воспользоваться им, чтобы подкрепить силы мадонны Паолы, когда она придет в себя.
Я вновь обогнул алтарь, по пути прихватив свечу с алтарного подсвечника, которую зажег от одной из горевших рядом с опрокинутым катафалком свечей, и направился налево, туда, где, по моим понятиям, должна была находиться дверь в ризницу. К счастью, она оказалась незапертой. Я спустился по короткой лестнице с узкими каменными ступеньками и оказался в просторном помещении с побеленными стенами и потолком.
Возле одной из стен ризницы стояла широкая дубовая скамья, над которой висело огромное деревянное распятие весьма примитивной работы. Рядом с ней, в углу, я заметил небольшую лавку и на ней металлический таз и кувшин. Несколько священнических облачений висело тут и там на вбитых в стены железных крюках. Возле другой стены находилось нечто, напоминавшее шкаф и буфет одновременно, туда я и направился в поисках нужного мне эликсира жизни. Торопливо просмотрев несколько ящиков шкафа, одни из которых были плотно набиты монашескими одеждами, другие — свежевыстиранным тонким бельем, приятно пахнущим розмарином, я распахнул дверцы буфета, и блеск золотых и серебряных сосудов, чаш, подсвечников, богато украшенных драгоценными камнями дарохранительниц на мгновение ослепил меня. Однако зрелище всех этих сокровищ оставило меня равнодушным — в углу буфета я заметил вожделенный кожаный бурдюк, небольшой, но на вид полный вина.
Я уже протянул к нему руку, как вдруг тишину церкви прорезал пронзительный крик, заставивший меня замереть от ужаса. Неужели Рамиро вернулся и нашел мадонну Паолу? Что теперь делать? — подобные вопросы и предположения, одно фантастичнее другого, беспорядочно, как мухи в жаркий день, закружились у меня в голове.
Но следующий крик вывел меня из ступора. Забыв о бурдюке с вином, я сломя голову кинулся прочь из ризницы и перед алтарем увидел белую, в тусклом свете свечей казавшуюся почти бестелесной, фигуру мадонны Паолы. Я сразу догадался о причине ее страха — любой на ее месте перетрусил бы, очнувшись от забытья в таком месте и в таких одеждах.
— Мадонна! — окликнул я ее, почти бегом устремившись к ней. — Мадонна Паола!
— Ладдзаро? — через секунду услышал я ее напряженный голос. — Что случилось? Почему я здесь?
— Произошло нечто ужасное, мадонна, — торопливо произнес я. — Но теперь все в порядке, все уже позади, и вам ничто более не угрожает.
— Как я оказалась здесь? — спросила она, дрожа как осиновый лист.
— Потерпите немного, и я обо всем расскажу, — ответил я и наклонился, чтобы поднять с пола плащ, соскользнувший с ее плеч, пока она шла сюда от задней части алтаря. — А пока воспользуйтесь вот этим, — добавил я, помогая ей закутаться в плащ. — Как вы себя чувствуете, мадонна, вам плохо?
— Я не знаю, — нетвердо проговорила она. — Но мне очень страшно. Объясните же мне, что все это означает, — взмолилась она.
Обещая все объяснить ей, как только она окажется в менее зловещей обстановке, я буквально потащил ее за собой в ризницу. Там я усадил ее на дубовую скамью и достал из буфета кожаный бурдюк и чашу. Она сказала, что не хочет пить, но я проявил настойчивость.
— Речь идет не о том, чтобы утолить жажду, мадонна, — сказал я. — Вино вас согреет и придаст вам сил. Смелее, мадонна, выпейте.
Она все же послушалась меня и сделала несколько жадных глотков, после чего ее мертвенно-бледные щеки слегка порозовели.
— Я очень замерзла, Ладдзаро, — пожаловалась она.
Я вновь подошел к шкафу и извлек оттуда одну из черных монашеских ряс, на которые обратил внимание, когда искал вино. Закутавшись в груботканую, но весьма теплую одежду, она, видимо, почувствовала себя уютнее и вновь приступила к расспросам.
— Вы так добры ко мне, Ладдзаро, — неуверенно начала она. — Я была несправедлива к вам... Который сейчас час? — после секундного замешательства добавила она.
Но этот вопрос я оставил без ответа. Я велел ей набраться мужества, чтобы выслушать длинную и жуткую историю, которая, к счастью, благополучно завершилась.
— Но все же, почему я оказалась здесь? — воскликнула она, едва я приступил к повествованию. — Я, должно быть, лежала в обмороке, если ничего не помню, — и тут она сама обо всем догадалась. — Они решили, что я умерла, верно, Ладдзаро? — полуутвердительно, полувопросительно произнесла она, и ее обращенные на меня глаза испуганно расширились.
— Да, мадонна, — твердо ответил я, — вас сочли умершей.
После этого я рассказал ей все, что случилось вчера, умолчав только о том, почему задержался в церкви. Когда я начал говорить о появлении Рамиро и его людей, она вздрогнула, закрыла глаза и открыла их не раньше, чем я замолчал. К своему удивлению, я увидел, что она тихо плачет.
— Значит, вы спасли меня, Ладдзаро? — убитым голосом прошептала она. — О, мой верный Ладдзаро, в трудную минуту вы всегда оказываетесь рядом со мной. Вы в самом деле мой единственный, мой самый верный друг, и вы всегда выручаете меня.
— Вам уже лучше, мадонна? — резко, пожалуй, даже несколько грубовато спросил я ее.
— Да, мне лучше, — ответила она и встала, как будто собираясь проверить свое собственное утверждение, — но от одной мысли о том, что случилось со мной, мне делается дурно.
— В таком случае, посидите и отдохните, — посоветовал я. — Мы отправимся в путь, когда вы почувствуете себя более уверенно.
— Куда же мы пойдем? — поинтересовалась она.
— Конечно, во дворец, к вашему брату.
— Да, разумеется, — без особого энтузиазма согласилась она, словно ожидая услышать иной ответ. — Ведь завтра — это будет завтра, не так ли? — синьор Игнасио приезжает за своей невестой. Он весьма и весьма многим обязан вам, Ладдзаро.
Наступило неловкое молчание. Я принялся обеспокоенно расхаживать по ризнице. До утра оставалось, наверное, совсем недолго, скоро здесь могли появиться монахи, и наше положение с каждой минутой становилось все более и более опасным.
— Ладдзаро, — негромко произнесла она наконец, — как вы оказались в церкви?
— Я пришел вместе с другими, мадонна, к панихиде, — довольно сдержанно отозвался я, больше всего на свете опасаясь расспросов на эту тему. — Если вы оправились от потрясения, мадонна, то нам лучше уйти отсюда.
— Нет, еще не совсем, — возразила она. — Прежде чем мы покинем церковь, мне бы хотелось разобраться в этой странной истории и кое-что выяснить для себя лично. И потом, разве нам так уж плохо здесь? — с неожиданным кокетством добавила она. — Вот только интересно, что мы скажем святым отцам доминиканцам, если они застанут нас наедине друг с другом в такое время и в таком виде?
От смущения я готов был сквозь землю провалиться. Поистине вломившиеся в церковь Рамиро и его приспешники испугали меня куда меньше, чем этот допрос.
— Так что же задержало вас, когда все ушли? — повторила она.
— Я остался помолиться, мадонна, — отрезал я. — Чем еще можно заниматься в церкви?
— Помолиться за меня, Ладдзаро? — вкрадчиво спросила она.
— Ну конечно, мадонна.
— У вас преданное сердце, Ладдзаро, — негромко проговорила она. — А я была так жестока с вами. Но, мне кажется, вы получили по заслугам за свой обман, скажете нет, Ладдзаро?
— Наверное, я заслужил подобное обращение, мадонна, хотя, возможно, вы были бы более снисходительны ко мне, если бы знали, почему я поступил так, — неосторожно ответил я.
— Если бы я знала? — на секунду задумалась она. — Действительно, я не все понимаю. Даже в том, что случилось сегодня ночью, для меня многое осталось загадочным, несмотря на ваши пространные объяснения. Скажите мне, Ладдзаро, почему вы предположили, что я не умерла?
— Я не предполагал этого, — вырвалось у меня. «О Боже! Что-то будет», — мелькнуло у меня в голове.
— В самом деле? — удивленно воскликнула она, и я наконец-то понял, к чему она клонит. — В таком случае, почему вы решили заглянуть внутрь гроба?
— Вы задаете вопросы, на которые мне трудно дать вам ответ, — едва сдерживая неожиданно нахлынувшее на меня раздражение, сказал я. — Благодарите Бога, мадонна, что все сложилось так, а не иначе, и не спрашивайте себя «почему?».
Она пристально посмотрела на меня, и ее глаза странно заблестели.
— Но должна же я услышать наконец правду, — не отступала она. — Я имею право на это. Ответьте мне: прежде чем мое тело предадут земле, вам захотелось в последний раз взглянуть на меня?
— Наверное, мадонна, — неуверенно признался я, сконфуженно опустив взгляд. — Уйдемте же отсюда, мадонна! — почти взмолился я, но она не обратила на мою просьбу ни малейшего внимания.
— Неужели вы так сильно любите меня, Ладдзаро?
На секунду мне показалось, что я окаменел. Затем я резко повернулся к ней, и мое лицо — я в этом не сомневался — смертельно побледнело, а глаза засверкали, как у одержимого. Я знал, что поступаю как сумасшедший, но я уже не владел собой. Наверное, не последнюю роль здесь сыграли бурные переживания этой ночи и предыдущего дня, иначе ее слова не лишили бы меня остатков здравого смысла.
— Сильно люблю вас, мадонна? — переспросил я и не узнал свой собственный голос — настолько чужим он показался мне. — Да вы для меня воздух, которым я дышу, солнце, которое освещает мой убогий мирок. Вы мне дороже чести, даже самой жизни. Вы мой ангел-хранитель, мой небесный покровитель, к которому я денно и нощно взываю о милосердии. Сильно ли я люблю вас, мадонна?..
Я осекся, внезапно осознав, что совершил и что за этим может последовать. Я упал перед ней на колени, уронил голову на грудь и широко раскинул руки.
— О, простите меня, мадонна! — сокрушенно воскликнул я. — Простите и забудьте. Никогда в жизни я не осмелюсь еще раз оскорбить вас.
— Нужно ли мне прощать вас и забывать? — услышал я задумчиво-нежный голос мадонны Паолы, и ее рука ласково коснулись моей головы, словно она хотела благословить и успокоить меня. — Вы ничем не оскорбили меня, и я навсегда запомню то, что вы сейчас сказали. Чего вы боитесь, мой верный Ладдзаро? Разве мужчина должен стыдиться признания, которое ему пришлось сделать в критическую минуту? За эту минуту я до конца дней своих буду благодарна судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24